Вперед в прошлое 6

Глава 34 Чего же боле?

В субботу, после того, как сделал уроки с ребятами, я от Ильи позвонил деду, чтобы заказать запчасти, но он не ответил. Как выяснилось позже, и бабушке сегодня не удалось до него дозвониться.

Дома, едва переступив порог, я спросил у мамы, смотрящей телевизор:

— Ма, что такое лимфома мозга, и насколько это опасно?

Потерев переносицу, она ответила:

— Вроде такой рак. Опасно ли? — Она вперилась в экран, где завывала индийская женщина, у которой, как это часто происходит в подобных фильмах, украли ребенка.

Когда завывания прекратились, мама отмахнулась:

— Точно не помню, их так много, этих опухолей. Я же не врач. А узнать не у кого — уволилась ведь, — последнее она сказала с упреком и посмотрела на свои руки.

Знала бы она, сколько миллионов сейчас этими руками зарабатывает! И это ведь наши общие миллионы!

В воскресенье утром у бабушки я снова набрал деда, мысленно ругая Ельцина, и Руцкого, и Хасбулатова, и лихого человека, который раздал людям оружие. Подумал, что он опять не ответит, и трубку собрался положить, как донесся щелчок, и дед сходу сказал:

— Привет, внук. Быстренько говори, что надо. Я спешу.

— Как торговля? — осторожно поинтересовался я.

— Твоих восемьдесят тысяч, — отчитался он безразлично.

Раньше столько за четыре дня было: с его точки и с той, где работала продавщица, которую он выгнал, потому что женщина оказалась неправильной политической ориентации. Теперь же дед, сжигаемый пламенем революции, и сам рисковал выпасть из процесса. Вот так понадеешься на человека, распланируешь сеть точек, рост бизнеса, поверишь, что он на машину копит, а тут его вдруг уносит ветром перемен в страну 03. И хорошо, если целым останется, когда начнется замес.

— Хорошо. Мне нужно четыре пака кофе, — предчувствуя недоброе, сказал я. — И список запчастей. И его, и деньги я передам с тетей Ирой.

Я обернулся к бабушке, стоящей за дверью:

— Ты же завтра передаешь товар?

— Да, — откликнулась она.

— В среду придут и фрукты, и деньги на следующую закупку, добавишь эти восемьдесят? Только аккуратнее, это будут почти все мои деньги.

Дед ничего не сказал, но его недовольство чувствовалось сквозь время и расстояние: он бросает свои важные дела, чтобы заниматься со мной всякой фигней.

А у меня останется всего двести баксов, и, если что-то пойдет не так и я лишусь денег, что хочу вложить в товар, раскручиваться придется практически с нуля.

— Обязательно будь на связи в среду вечером. Деньги очень большие, я волнуюсь.

Донесся его вздох. Если сейчас ляпнет, что я его достал — не сдержусь, и мы поссоримся. Почти штука баксов на кону!

— Ладно, — нехотя ответил он.

— Как там у вас дела в Москве? — спросил я. — Хочу узнать от тебя, по телеку наверняка врут.

— Еще как врут! — оседлал любимого конька дед. — Белый дом окружен, милиция дежурит круглые сутки, но депутаты работают, не расходятся, а мы их охраняем — на случай, если эти твари решатся на штурм. Это война, Павлик, настоящая война! Через канализационный люк по подземному ходу мы носим еду и воду, не спим, дежурим. Но если уехать из центра — там мирная жизнь, и всем все равно. А нас загнали, как крыс, и я не знаю, чем это кончится. С регионами связь держать сложно, но нас поддерживают по всей стране.

— Здесь тоже митинг был, коммунисты возле администрации проводили, а мы всем классом там…

— Это правильно! — перебил меня дед, его голос стал молодым, словно это говорил юноша, готовый броситься на амбразуру ради дела всемирной революции.

Если бы не опыт взрослого, я пытался бы его переубедить, объяснял, что он рискует понапрасну, теперь же просто поддакивал. Потому что вчера и сам горел, ощущал общность с толпой, всемогущество и верил, что не тварь дрожащая, а право имею.

Человек, в которого вселилась такая идея, утрачивает часть себя вместе с адекватностью. Если спорить, дед меня запишет во враги и, даже когда его отпустит, доверять мне он перестанет. Тут единственное, что можно сделать — поддерживать его по мере сил.

Спасибо, помогать не отказывается. Но на всякий случай я решил набрать товара наперед. Один гидроусилитель на «тойоту» сто пятьдесят баксов стоит. Хорошо клиент предоплату внес.

С дедом я проболтал десять минут и, удивительное дело, мне передалось негодование, что на мнение половины населения страны наплевали, и эти люди вышли на улицу. Так им кажется, что они могут остановить маховик истории, не учитывая, что все политические события закономерны, зерна того, что творится сейчас, заложены десятилетия назад, а теперь они не просто проросли, но и успели вымахать в баобабы.

Бабушка все это время стояла в проеме двери, слушала.

— Ничего не меняется, — ответил я. — Товар ты когда тете Ирине передаешь? Завтра же, правильно?

— Да, — кивнула бабушка.

— Надо деду деньги передать и еще — список автозапчастей и мелочевки, которой друзья торгуют.

Бабушка подумала и сказала:

— Лешка весь в работе, нам скоро придется искать водителя. И платить ему тысячу за услугу.

— Пятнадцать тысяч в месяц, — проговорил я.

Мы подошли к Каналье, наворачивающему круги вокруг машины.

— Леш, завтра отвезешь на вокзал, как обычно? — спросила бабушка.

— Все в силе, — кивнул он. — Я ведь обещал.

Я достал конверт с частью денег, там было четыреста баксов, повертел его в руках.

Еще четыреста пятьдесят возьму из заначки, что у бабушки, и добавлю к этим. В голове вихрем пронеслось: а вдруг тетя Ира вскроет его, прикарманит мои 850 баксов и скажет, что украли? А вдруг их правда украдут? За эти деньги можно купить «москвича» в идеальном состоянии, или комнату в коммуналке, или домик на выселках, или убитую однушку в промзоне. По сути, я покупаю товар на все и жутко рискую. Хотелось передать деньги частями, перестраховаться.

Но так я рисковал надолго остаться без товара, потому что не помню, что и как будет в Москве. Наверняка объявят комендантский час. Может, и рынки перестанут работать. И есть маленькая вероятность того, что в этой реальности полыхнет по-серьезному, и военные встанут на защиту Белого дома, тогда заваруха затянется.

Бабушка подошла к «Победе», задумчиво погладила ее бежевое крыло.

— Леш, натаскаешь меня? — спросила она у Канальи, опершегося о машину.

Тот курил и чуть дымом не подавился. Мне захотелось переспросить, не ослышался ли я. Или пятнадцать тысяч, что уходят в бездну, пробудили в ней жабу?

— Конечно! — радостно отозвался он. — Вот прямо сейчас за руль и садитесь.

Бабушка оробела, как школьница на первом свидании, движения ее стали скованными. Заняв место водителя, она проговорила жалобно:

— Может, не сегодня? Чего время тратить?

Каналья потер руки.

— Будем учиться трогаться!

Преисполненный важностью, он рассказал про передачи — бабушка терла лоб и кивала в такт словам.

Каналья согнал ее с водительского сиденья и показал, как выжимать сцепление, одновременно переключая передачи. Потом — как трогаться. Бабушка повторила все вслух, села назад, подрагивающей рукой завела мотор.

— Ой, батюшки!

— Сцепление-газ! — скомандовал Каналья.

Машина дернулась и заглохла. Бабушка закрыла лицо руками.

— Я слишком стара для этого, и никогда не смогу.

— У всех так в первый раз, — попытался ее успокоить я.

Занял место водителя, тронулся, проехал по дороге, развернулся.

— Во талант у пацана! — с гордостью заметил Каналья.

— Можно мне? — спросил Юрка, вместе с Боцманом наблюдающий за нами из-за забора.

— Ладно! — махнула рукой бабушка.

Каналья и ему все разжевал, но Каюк и в первый, и во второй раз заглох.

— Гав! — воскликнул Боцман, оставшийся один.

— Видишь? Так всегда, — обнадежил я бабушку.

— За руль вам рановато, — сделал вывод Каналья. — Если вечером будете по часу тренироваться, то через неделю поедете.

— Я же говорила, — проворчала она, перебираясь на заднее сиденье, — что я совершенно бездарна в этом. Николай пытался научить — не получилось.

— Ты сможешь, — попытался ей внушить я. — Шумахером не станешь, но по пустому городу проедешь без труда.

— Какой же он пустой? — всплеснула руками она. — Так и кишат! Так и носятся!

Видела бы она, что будет твориться в будущем!

— По сравнению с Москвой — пустой, — ответил я и протянул ей конверт с деньгами. — Пусть побудет у тебя.

Бабушка заглянула в конверт, покачала головой и скомандовала:

— Поехали, Леша.

День выдался плодотворный: мы продали тридцать пачек кофе и перекрыли вчерашний недобор. К трем дня мы были свободны. По-хорошему, мне сейчас нужно напрячься, чтобы и бизнес расширить, создать автомагазин при мастерской, и скупить ваучеры — чем больше, тем лучше, пока инициативу не перехватил директор завода.

При этом вложенные в ваучеры деньги останутся замороженными на многие годы. Опыт взрослого, да и мой небогатый — организация пикета — говорил, что обычно все идет наперекосяк, а не так, как мы планируем. В данном случае этот «наперекосяк» в будущем обернется многомиллионными потерями.

И снова всплыла тревожная мысль, что я отправляю все деньги с неблагонадежной Ириной. Ну не доверял я ей! Одно дело овощи переправить, другое — почти тысячу долларов. Раньше пересылал небольшие суммы, то полтинник, то чуть больше, и особо не переживал, теперь же… Дед закупал кофе на средства, которые приносили торговые точки, и потому часть денег оставалась у него. Теперь же риск возрос, а твердь под ногами оказалась болотом, поросшим мхом, который грозил в любой момент провалиться.

Отправить не конверт, а какую-то вещь? Сказать Ирине, что эта вещь очень ценная, и чтобы берегла? Пожалуй, так и сделаю. Вот только не обидится ли бабушка на то, что я не доверяю ее дочери?..

Нет, бред детсадовский. Паранойя разгулялась. Просто намертво запечатаю конверт, с обеих сторон положив пятисотенные купюры и спрятав ими доллары.

Когда вечером, после обмена рублей на доллары, приехали к бабушке и остались с ней наедине, я сказал, что мне не хватает двести пятьдесят долларов. Она сдернула скатерть с укрытой на зиму печи, открыла заслонку, сунула руку внутрь и достала завернутые в целлофан деньги.

— Это очень большая сумма, — констатировала она и продолжила шепотом: — за такие деньги могут убить.

— Если узнают, — ответил я так же шепотом, взял нужную сумму сотенными, вернул более мелкими купюрами, объединил с только что обменянными деньгами, положил в конверт, потом спереди и сзади положил рубли, заклеил его и поднес к окну.

— Вот, смотри, никто не догадается, что там огромная сумма, даже Ирина. Другого выхода я не вижу.

На самом деле я видел много выходов, но все они упирались в мой возраст и учебу. Хотелось промотать время хотя бы на два года вперед. Нет, нельзя — нужно придумать, как этим в буквальном смысле драгоценным временем воспользоваться.

— Опасно, — стояла на своем бабушка.

— Это единственный раз, — пообещал я.

Придется договариваться о заочном обучении и мотаться на закупки самому. На самолете. Слышал, сейчас нет таких весовых ограничений, как будут в будущем. Даже челноки умудряются в салоне возить товар из Турции.

В общем, подумаю, что делать, на это есть две недели.

— Ладно, — нехотя согласилась она. — Ирке не скажу, а то она и спать не будет.

— Правильно. — Я обнял ее и признался: — Как же я счастлив, что мы нашлись! Это прозвучит… не очень хорошо, но сейчас ты мне ближе, чем родная мать.

Бабушка сунула конверт в карман халата. Подумала немного и перепрятала в печь. Вздохнула:

— Я теперь не усну!

Пришлось ее успокаивать:

— Я понимаю риски, потому ни мама, ни брат с сестрой, ни друзья не знают, какие суммы через меня проходят.

— Какой ты у меня мудрый! Поговорил бы с Андрюшкой, а? Может, мозги бы ему вправил, а то совсем от рук отбился балбес, прогуливает, пропадает где-то.

— Пусть тетя Ира его вены проверит, — посоветовал я.

— Да ты что! Он балбес, но не настолько!

— Лишним, согласись, не будет, — говорил я, понимая, что прав, и что Андрюшу-гнилушу мне не закодировать от наркомании.

Или стоит попробовать?

Уже направившись к выходу, я кое-что вспомнил, обернулся и сказал:

— Ба, такое дело… Алексей, похоже, влюбился в маму, ухаживает за ней, цветы дарит, а она просила передать, чтобы он больше не приходил.

— Сами пусть разбираются, — отмахнулась бабушка.

— Вот и я так подумал.

В полседьмого я приехал на базу. Судя по звукам, приставка была включена, все облепили диван и смотрели, как Алиса играет, только Рам сосредоточенно колотил грушу.

— Завтра в четыре, в ДЮСШ, — вместо приветствия сказал он и добавил виновато: — А мне кажется, что я не готов!

— Ты отлично готов! — Я сунул в рот капу и надел перчатки. — Дафай!

Рам сделал ложный выпад, и я едва успел закрыться, кивнул — хорошо, мол. Воодушевившись, Меликов замолотил кулаками, как мельница.

Голова. Корпус. Голова. Я пятился, закрывался, чтобы поймать момент, когда он откроется, и не подставиться. Прямой. Боковой…

Я ударил вполсилы, и ему прилетело в челюсть, он отпрыгнул и стал осторожничать. В атаку пошел я, теперь он больше закрывался и ждал момент.

В этот раз я пропустил удар в печень — аж звезды из глаз посыпались.

— Бей вполфилы, — прошепелявил я.

— Прости, увлекся.

Мы скакали, обменивались ударами, и я понимал, что для парня с улицы Рам ой как хорош! Он настоящий боец, у него талант и упорство. Полумертвым будет биться.

Видя, что он устал, я объявил конец боя и сказал, стягивая перчатки и вытащив капу:

— Ты крут, правда. Все получится! В финал ты точно пройдешь, но мне видится и призовое место.

— Спасибо, Паш. — Он приложил руку к груди. — Это все ты.

— Сколько будет раундов? — поинтересовался я.

Рам выносливый. Он и пять продержится, а у юношей, насколько помню, их меньше.

— Физрук сказал, три по две минуты, минута перерыв.

— Нормально. Тебе выносливость позволяет, можешь выкладываться и не экономить силы. Но не увлекайся и не забывай об осторожности.

— Ты придешь за меня болеть? — спросил он с надеждой.

— Мы все придем, — пообещал я.

Наши по-прежнему рубились в приставку, только Инна, неприкаянно стоящая в сторонке, с тоской поглядывала на нас, точнее на меня. Видимо, она отыграла до Алисы, и ей теперь долго ждать.

Или нет? Или у нее что-то случилось? Я подошел и спросил прямо:

— Инна, у тебя какие-то проблемы?

Она мотнула головой. Потом кивнула. Снова мотнула. Глаза ее заблестели, и девушка шепнула, взяв меня под руку.

— Давай отойдем.

Все-таки что-то случилось. Мы направились к выходу, Инна остановилась возле моего мопеда, замерев, будто статуя. Потупилась, помолчала немного, будто решая, говорить или нет. Я молчал, не торопил ее — пусть соберется с силами.

Инна молча сунула руку в карман ветровки, протянула мне сложенный конвертом альбомный лист.

— Что там? — спросил я, собираясь его вскрыть.

— Нет! Прочти дома… пожалуйста.

— Ладно…

— Обещай! — настояла она. — И никому не говори, даже Райке, это личное.

— Обещаю.

— До завтра.

Ни с кем не прощаясь, девушка рванула по лестнице наверх, хлопнула дверь. Догонять Инну я не стал. Значит, так надо. Но на душе стало тревожно. В конце концов, если вскрою конверт сейчас, когда я тут один, что изменится? Вдруг ей помощь нужна?

Только я надорвал уголок, как подбежал Илья, огляделся.

— Ты чего здесь? Где Инна?

Я пожал плечами.

— Домой ушла. Ее никто не обижал? Она выглядела странно.

— Весь день такая, — ответил он. — И Рая ничего не знает.

Ох уж эти подростковые тайны и проблемы — самые великие в мире! Особенно девчонки любят говорить: «У меня проблемы». Родители меня не понимают, друзья не ценят, штаны жмут, собаки иногда принимают меня за фонарь…

Вот почему было просто не сказать? Воспользовавшись тем, что мы одни, Илья спросил, как мой дед, я ответил и предложил ему ездить со мной продавать кофе, начиная со следующих выходных.

— Две тысячи твои, — пообещал я и хлопнул его по плечу. — Девчонки любят богатых. Пригласишь Инну в кафе, цветы ей подаришь.

Илья сразу воспрянул и с радостью согласился.

В девять наши начали расходиться, и я честно терпел, не вскрывал конверт. Домой мы шли с Борей, и снова было не прочесть. Зато дома я закрылся в туалете и вскрыл письмо.

Оно было написано аккуратным девичьим почерком с наклоном влево.

'Наверное, это следовало сказать, глядя тебе в глаза, но мне не хватает смелости услышать правду. Да и вообще не хватает смелости.

Ты мне очень нравишься. Так, что аж дышать больно. Так, что, когда ты рядом, я превращаюсь с дуру. И если тебе все равно, я не знаю, как буду жить дальше, потому что лучше тебя парней я не встречала'.

И все.

Вот те на! Сперва во мне проснулась гордость. Самая красивая девочка в классе в меня влюбилась! Значит, я крутой!

Но потом пробудился взрослый, и стало ясно, что ничего хорошего в симпатии Инны нет. Потому что девушка будет ждать ответ, и нужно что-то ей сказать.

Что? По-любому ведь обижу ее. А если замучу с ней, это будет, во-первых, нечестно, потому что девочка она неплохая, но светлых чувств я к ней я не испытываю и вряд ли испытаю, а во-вторых, Илья… Он меня, скорее всего, простит, но ему будет больно. А если выбирать, кого обидеть, то из двух этих людей я пожертвую чувствами Инны.

И еще вопрос, насколько она искренна? Та девушка, которую знал я в параллельной ветке, огромное значение придавала статусу мужчины. Что, если она просто вычислила самого перспективного и попыталась соблазнить?

Вспомнилось, как она краснела и бледнела, передавая мне записку. Или она и правда влюбилась?