Вперед в прошлое 6

Глава 30 Если что-то может пойти не так…

Инна смотрела в окно, стоя спиной к нам и опершись на подоконник. Ее вьющиеся каштановые волосы были собраны в хвост, и чуть оттопыренные уши алели так, что казалось, вокруг них курится воздух. Лихолетова пригорюнилась позади нее, не рискуя трогать подругу, словно сама могла вспыхнуть или обжечься. Кабанов с Памфиловым растерянно перетаптывались с ноги на ногу.

Рая повернулась к нам, на ее простоватом лице отразилась крайняя степень беспомощности.

— Как же так?

Столько искренности было в ее словах, что я понял: предатель — не она. Лихолетову из списка вычеркиваем, она прямая, как палка, врать не умеет и периодически расплачивается за свой острый язык.

Я подошел к Инне и тронул ее за руку, испытывая вину, потому что именно я ее в это втянул. Кто ее родители? Как они отреагируют на необходимость явиться в школу? Даже если нормально, Инна — не боец, а цветочек, ей сложно быть на линии огня.

Девушка дернула рукой — отстань, мол.

— Инна, — проговорил я, и она обернулась. — Понимаю, это мерзко. Но пока никакой опасности. Погоним Джусиху поганой метлой, и что она нам сделает? У тебя родители как, лояльные, или кулаками не прочь помахать?

Всхлипнув, она повисла на мне и разрыдалась, тычась мокрым носом в шею. Памфилов с Кабановым разинули рты, Илья округлил глаза и раздул ноздри, а я незаметно для Инны развел руками — мол, я тут при чем?

В книжках пишут, что красивые девушки пахнут цветами, печеньем или молоком — чтобы вызвать у читателей чувства. На самом деле они, даже самые прехорошенькие, ни фига не воспроизводят радугу и фиалки. Инна пахла остро-ацетонным лаком для волос и… квашеной капустой, что ли.

— Все будет хорошо, — проговорил я, не сводя глаз с Ильи, покрывшегося красными пятнами. — И крысу вычислим и накажем. Афоню с Дорофеевым наказали же, и они из школы ушли — видишь их нет?

Вот только ревности друга мне не хватало. Слава богу, Инна отстранилась, совсем не эротично вытерла нос предплечьем.

— Нормальные роди… тели, — всхлипнула она. — Не бьют. Поймут. Но — стыдно!

— Понимаю.

Увлекшись, я не сразу заметил, что Памфилов и Кабанов переключились на Гаечку, оттеснили ее к стене и начали предъявлять претензии.

— Это же ты, да? — Памфилов потянул руки, чтобы схватить Сашу за шиворот, но она отвела его руки. — Типа мы не слышали, как ты не хотела участвовать.

— Мне неприятны… все эти толпы, — оправдывалась она дрожащим голосом. — Но я скорее сдохну, чем предам!

— Чем докажешь? — наседал на нее Барик, этот был понаглее, мог и руки распустить, и я рявкнул:

— Прекратить! Саша в команде с самого начала, а не как вы — без обид, пацаны! Я за нее ручаюсь.

Если бы Барик был в команде, в первую очередь я подозревал бы его, гнилушку. Но про диктофон он не знал. Гаечка поправила блузку, благодарно кивнула и принялась оправдываться. В ее глазах тоже блестели слезы — больше из-за обиды: обвинения-то несправедливы!

— Как вы можете… Думать на меня! Нафига мне это надо? Я тупо могла не пойти на пикет! Зачем вас подставлять? У меня никого нет, кроме, вас! Зачем⁈

— Но кто-то же это сделал! — развел руками Рамиль.

— Мне незачем, — прогудел Чабанов.

— Мне тем более, — буркнул Минаев.

Воцарилось молчание. С полминуты каждый косился на товарища с подозрение. Если не разберемся сейчас, командного взаимодействия уже не получится, каждый будет подозревать каждого. Это как плеснуть гноя в варенье.

— Давайте разбираться вместе, — предложил я. — На это у нас пятнадцать минут, потом надо ехать к гороно. Мне не хочется верить, что предал кто-то по злому умыслу. Скорее вы случайно сболтнули при ком-то, у кого есть связь с Барановой. Причем сболтнули исключительно про диктофон, а она с радостью понесла весть Джусихе. Про пикет, заметьте, никто ничего не знает. Так что, если кто-то накосячил, никаких санкций не будет, взамен просто прошу признаться, чтобы мы друг друга не подозревали.

— Так это Баранова настучала? — обалдел Кабанов. — Опять? Будет не Баранова, а Стуканова!

— Предположительно да, — кивнул я. — Она выглядела такой довольной, что ее радостную рожу было сложно не заметить.

— То-то я думаю… — протянула Гаечка, потирая подбородок.

— А вдруг это Боря, Ян или Юрка проболтались? — предположила Лихолетова.

— И информация дошла до Барановой? — Я мотнул головой. — Вряд ли.

Рая щелкнула пальцами.

— У Барановой же еще брат есть, в пятом классе учится.

— Он учится двумя классами младше них, во вторую смену. Боря-то с Яном в седьмом, они не пересекаются с бараненышем.

Инна, которая стояла молча, вдруг закрыла лицо руками и стала землисто-зеленой.

— Господи! — пролепетала она. — Ромка с ним в одном классе… Брат мой. Ну, который свой голос записывал, пока я проверяла, что может диктофон. Они вроде даже дружат… Простите меня, я все испортила.

Захотелось прыгать до потолка, орать, визжать и смеяться! Если бы не Илья с его ревностью, я подхватил бы Инну и закружил. Нас рассекретили, диктофон забрали — случилось нехорошее, но как же радостно на душе, и улыбка растягивает губы помимо воли!

— Спасибо, Инна…

К ней подбежала Гаечка, взяла за руки ее и Лихолетову, и они закружились в хороводе. Инна двигалась вяло, подавленная, она не понимала всеобщей радости. К ним присоединились Димоны, Рам обнялся с Ильей. Пришлось объяснять:

— Это на самом деле ура, и еще раз ура! Среди нас нет предателя! Не надо никого подозревать. А что сболтнула… со всеми могло случиться. Не ошибается только мертвый.

Инна грустно улыбнулась, не веря, что ее так просто простили.

— А теперь вспомни, что именно ты сказала брату. Надо знать, что дошло до Джусихи.

Инна свела брови у переносицы, вспоминая.

— Ну-у-у… Что есть плохая училка, которую хотят сделать директором. Мы хотим записать, как она обзывается и угрожает. И все.

Я щелкнул пальцами.

— Сходится! Про пикет-то он не знает. Вот и Баранова не узнала. Все правильно и хорошо!

Все смотрели на Инну, потому звонкий девичий голос заставил всех вздрогнуть.

— Вы тут! А я Пашу ищу.

Я повернул голову: к нам шагала Лялила. Остановилась, осмотрела собравшихся с опасной — а вдруг с нами Наташка.

— Сейчас вернусь, — сказал я и побежал к Лике, прочтя на лице Инны недовольство.

Не просто недовольство — она убивала Лялину взглядом.

— Что случилось? — спросил я.

— Первый урок я прогуляла, — сказала Лика будто оправдываясь. — Дождь не дал выйти из дома. Помнишь, ты диктофон просил?

Она сунула руку в сумку и, воровато оглядевшись, вынула черный компактный аппарат, похожий на плеер, от него на проводе тянулся маленький микрофон.

— Только аккуратнее, мне его вечером надо вернуть. У отчима из шкафа сперла. Когда сможешь отдать? А то он меня прибьет.

— Приходи на наш пикет, к гороно. Я твой вечный должник, — улыбнулся я, показал диктофон нашим, приложив палец к губам.

Лика сказала:

— Ну что, мы в расчете.

— Так придешь?

— Там твоя Наташка будет, — скривилась она.

— Вот и помиритесь. В общем, жду. После трех диктофон мне не нужен.

Я нажал на кнопку, чтобы его открыть, подозревая, что это профессиональный аппарат, и непонятно, какой там носитель и как потом расшифровывать записанное. Если что, дам журналистам прослушать, а потом заберу. Но диктофон оказался простым, кассетным. Правда, кассеты внутри не было, но это не беда.

Нас начали окружать остальные заговорщики.

— Спасибо, Лика, — проговорил Илья.

Девушка попятилась и удалилась, не сказав ничего определенного. Ладно, разберусь, как ей вернуть диктофон.

— Что делаем? — спросила Гаечка, пританцовывая и потирая руки.

Я глянул на дверь кабинета.

— Илья, у тебя есть пустая кассета? Потом куплю другую. Ты просто ближе всех к школе живешь.

— Конечно! — блеснул глазами он и рванул домой.

— Все идет по плану, — объяснил я. — Мы победим!

Карась оскалился, Желткова вскинула кулаки, Плям воскликнул:

— А то!

Затесавшийся лодырь Заславский молча кивнул. Ниженко, с которой, можно сказать, все началось, молча стояла в сторонке, а Заячковская, разинув рот, пыталась не упустить ни слова, чтобы потом разнести по округе новости, из рядно их приукрасив.

Пока Ильи нет, я проинструктировал одноклассников:

— Заходим всем классом, типа мы хотим учиться, и выводим Джусиху на конфликт. Скорее всего, делать ничего не понадобится, она сама сагрится.

— Что? Сакрится? — не понял Барик.

— Сагрится. Будет вести себя агрессивно, — объяснил я.

Мы еще раз шепотом прогнали, кто и что говорит, закончили, ровно когда пришел Илья, протянул мне красно-черную кассету Basf, я вставил ее в аппарат, проверил, работает ли он, проговорив:

— Дождь закончился. Видимо, даже Зевсу, Перуну или кто там ответственный за дождь, стало за нас обидно, и он прекратил диверсию.

Заячковская запрокинула голову и заливисто захохотала, Лихолетова на нее цыкнула — она закрыла рот ладошкой. Отмотав кассету вперед, я проверил запись — она была намного качественнее, чем то, что выдавал магнитофон Инны. Диктофон я зажал под мышкой, поправил ветровку, а микрофон вокруг шеи вывел под воротником рубашки.

Илья протянул руку, сжал кулак, я ударил по нему своим. Остальные подошли и сделали так же, их лица были такими сосредоточенными, словно мы проводили ответственный ритуал, от которого зависела судьба мира. Впрочем, так оно и было.

Я подошел к двери и постучал, друзья столпились за спиной.

Страх отступил. Я был счастлив и полон энергии, потому, не дожидаясь приглашения, открыл дверь и вошел в кабинет, остальные последовали за мной.

Союзники Барановой пересели на ряд у окна: Райко, Семеняк, Попова и Белинская, Фадеева. Бабье царство. И как Райко не стремно? Все парни от него отвернулись.

От такой наглости Джусиха онемела, разинула рот, глядя, как мы рассаживаемся по местам. Естественно, она не подозревала о наличии у нас второго диктофона, но то, что пришли мы не просто так, было ясно, как божий день.

Если бы она была умной, то не повелась бы на провокацию, ничего не предпринимала бы и продолжала вести урок. Да что там, будь она мудрой, зная о первом диктофоне, не стала бы его отбирать и просто не дала бы себя спровоцировать. Увы, те, чья задача — учить детей, не всегда богаты умом.

— Вы чего сюда приперлись? — проговорила она, с подозрением глядя на меня, усевшегося за парту с сияющей Желтковой — чтобы быть поближе к учительскому столу.

— Если делаете назло — ой, зря. Подберезная — вон из класса, предательница.

Инна испуганно посмотрела на меня, я опустил ресницы — иди, мол, будь послушной девочкой. Ее губы задрожали.

— А нам можно остаться? — чуть ли не проорала Лихолетова.

— Можно. Но вы же поняли, что нормальных оценок вам не видать. А тупые типа Желтковой и Заворотнюка могут рассчитывать только на двойки.

Ай, молодец Джусиха, давай, жги!

— Но они же учатся! — воскликнула Гаечка. — Так нечестно.

— А честно было писать оскорбительные эпиграммы? Коллективная ответственность — привыкайте, — зло оскалилась Людмила Кировна, застрявшая в детстве и решившая нас проучить любым способом.

Все правильно! Что ты на это скажешь? Поднявшись, я заговорил, чувствуя, как проводок обвивает шею, будто змея:

— Мы предлагали оптимальный вариант: чтобы мы не терпели друг друга, можно передать класс Вере Ивановне, другой учительнице русского. И мы будем учиться, и ваша нервная система спокойна. Почему бы не сделать так?

— Какой ты умный! — Голос Джусихи буквально сочился елеем, куда, естественно, добавлен яд. — Размечтался! Сделали гадость и думаете, вам это сойдет с рук?

— То есть, вы отказались только радо того, чтобы нас утопить? Разве это педагогично?

— Считай, как знаешь, — отмахнулась от меня она.

Дальше можно было не продолжать, она превзошла себя: и оскорбила учеников, и призналась в непедагогичности.

Голос подала Белинская:

— Не мешай слушать, а.

— На вашем месте я бы сменила школу, — посоветовала нам Джусиха.

Я пошел ба-банк:

— Мы предпочли бы сменить учителя, потому написали жалобы в гороно и просьбы Геннадию Константиновичу.

— Он больше ничего не решает. Написали… да пишите хоть Господу или сатане! Написали они… насмешили!

— Вы хотите сказать, что подкупили начальство? — на свой страх и риск спросил я. — Вы так многозначительно улыбаетесь.

— Ты умный, Мартынов. — Мне показалось, или в ее голосе проскользнуло уважение? — Это ведь ты сочинил эпиграмму?

«А вы — дура!» — крутилось в голове.

— Это было коллективное творчество, — ответил я.

Диктофон под мышкой взмок от пота, все признания мы из нее вытянули, и дальнейший диалог не имел смысла — нас ждали великие дела. Потому я сказал:

— Если мне не светят нормальные оценки, не вижу смысла дальнейшего пребывания здесь.

Все наши как по команде встали и направились к двери. Повинуясь стадному инстинкту, следом направилась Фадеева. Но скорее у нее просто появилась причина прогулять нудный урок. Видно было, что Поповой и Белинской тоже хочется с нами, но что-то их держало.

Вспомнилась сценка из многих клипов, где музыканты идут по улице, поют и танцуют, а к ним присоединяются прохожие.

В коридоре, когда все наши покинули кабинет и дверь закрылась, я вытащил диктофон, прослушал запись: все было четко! Каждое слово слышно. Память взрослого сказала, что это не улика, потому что можно попросить человека с похожим голосом наговорить всякого. Но как дополнение к нашим претензиям пойдет.

Памфилов стал скакать вокруг меня, изображая танцы папуаса, к нему присоединились Плям, Барик, Кабанов и Желткова. Я ощутил себя то ли вождем краснокожих, то ли новогодней елкой.

— Харэ паясничать, — скомандовал я. — Пошли за атрибутикой — и на пикет.

— Шо за пикет? — Фадеева поскребла в затылке, и я вспомнил о живности в ее голове, невольно посторонился.

К ней подошла Желткова и принялась объяснять.

Мы отправились на базу, ключ у Ильи был с собой, но тех, кто не состоит в клубе, мы в подвал не пустили — им точно там понравится, они будут канючить, чтобы проводить время с нами, и обидятся, получив отказ.

Желткова так точно начнет канючить, но я точно уверен, что все проголосуют против нее хотя бы из-за того, что у нее не переводятся вши, и она всех заразит.

Парни вынесли транспаранты, девчонки — рулон обоев и фломастеры для Бориса, он собирался рисовать прямо на месте, если вдруг не хватит плакатов. Илья захватил банку с водой — точно ведь кому-то захочется пить. После уроков приедет Наташка с жвачками, а вот про еду я не подумал. Все ж будут голодными после школы. Но ничего, не сутки ж там торчать, к вечеру разойдемся.

Вооружившись транспарантами, пока свернутыми, мы столпились на остановке. У Памфилова началась фаза активности. Он расхаживал по пустой остановке и выкрикивал лозунги.

Вспомнились материалы об организации демонстрация, которые изучал я-взрослый. Если на митинге все слажено и все скандируют в такт, значит, работают так называемые сотники, члены партии-организатора, которые начинают кричать одновременно, а простые сочувствующие присоединяются к ним, и все ревут правильно, не перебивая друг друга. Иначе начинается разброд и шатание. Мне тоже следует назначить главного, тут и одного хватит, и это будет Денчик, он не комплексует и орет хорошо, громко.

— Денис, ты за старшего. Пока меня не будет…

— Как это тебя не будет? — возмутился Карась. — Сам нас подбил, а теперь…

— Успокойся, подбитый ты наш…

Заячковская заливисто захохотала с подбитого. Я положил Карасю руку на плечо и уверил его:

— Мне нужно будет уходить на переговоры, общаться с журналистами.

— А-а-а…

— Короче, Ден, запомнишь кричалки и будешь повторять. Ты круто зажигаешь толпу.

Памфилов выпятил грудь и трижды постучал в нее, как в барабан.

— Так точно, босс!

— Гляньте! Автобус! — Карась выпучил глаза, разинул рот и правда стал похожим на рыбу. — «Ман»!

Старый немецкий автобус поставили на маршрут пару недель назад, нам он казался неимоверно крутым, и каждый хотел на нем прокатиться. Сине-белый, с красивыми комфортными сиденьями, тихий и непыльный, он смотрелся породистым скакуном в табуне рабочих лошадок.

Ненадолго ребята даже о митинге забыли: увидел черную «Волгу» — загадай желание, прокатился на «Мане» — к удаче. Что ж, поверим детским приметам.

Когда мы проехали две остановки и все места были заняты — в основном стариками — Памфилов вытащил транспарант с перечеркнутым «Джусь», протопал в центр автобуса, встал и прокричал:

— Мы, ученики школы номер семнадцать, требуем справедливости! Верните директора Маркушина! Долой беспредел! Долой Джусь! Мы хотим учиться!

Старушки, среди них две, помогавшие отбить базу у армян, вытянули шеи. Памфилов продолжал:

— Джусь бьет учеников и вымогает взятки! Нет беспределу в школах!

К нему подошла контролерша, я подбежал к ней и заплатил за всех.

— Что происходит? — спросила она, кивнув на Памфилова.

Встав рядом с ним, я развернул плакат, где бьют мальчика.

— Ни за что выгнали хорошего директора, назначили отвратительного. Она мешает нам учиться.

— Правильно, — одобрила пожилая измученная женщина с одинарного сиденья. — Себя надо отстаивать!

Вышли мы на знакомой остановке возле рынка, который расположился возле высотного здания, где находились администрации разных ведомств, а вокруг бурлила толпа. Почему-то у меня в памяти отложилось, что администрация намного дальше от рынка. Черт! Здание имело несколько входов, и я надеялся, что нужный нам не со стороны рынка, где мы попросту потеряемся в толпе.

Пританцовывая, Памфилов воскликнул:

— Во движняк! Вливайся!

— Плохо, — разделил мои мысли Илья.

В воображении все было красиво и беспрепятственно: вот мы, такие красивые и вдохновленные, приходим на пустынную площадь возле администрации, все вокруг нас скачут, интервью берут — вау, дети протестуют! Вот это событие!

А в реальности если что-то может пойти не так, то это что-то гарантированно пойдет не так. Причем засада будет там, где не ждешь. Чертова реальность напоминает взбесившегося коня или потерявшую управление машину, которая несется, куда ей вздумается, а твоя задача — не просто выжить, но и вернуться на маршрут.

Вот что теперь делать, чтобы нас заметили?

В бурлящей толпе мелькали красные флаги. Еще и коммунисты свой пикет проводят в поддержку Белого дома. Хотелось выругаться, но я стерпел. Что ж, будем импровизировать.