Враг стрелка Шарпа

Глава 23

Генерал злился. По всем канонам ему полагалось бы отдавать честь проходящим полкам или вовсе скакать впереди с клинком наголо, но уж очень ничтожен был противник. Для такого и развёрнутые знамёна с барабанным боем – уже перебор. Смешно разбивать орех кувалдой! С другой стороны (генерал ухмыльнулся), кувалда и быстрее, и надёжней.

Чёртова спешка. Когда вольтижёры высыпали в поле, он справился, который час. Без четверти двенадцать. По чести говоря, сорок пять минут на формирование колонны – очень неплохой результат, но не сегодня, чёрт возьми, не сегодня! Сегодня это сорок пять минут, выброшенные на ветер. Дай Бог, чтобы кувалда раздавила орех не только надёжно, но и быстро; тогда, быть может, в полдень его войско, наконец, уберётся с этого до зубной боли надоевшего перевала.

Дурное настроение генерала разделял полковник-артиллерист, хотя и по иным причинам. Он жаждал разнести по камешку и монастырь, и форт, но понимания у командира не нашёл. Наоборот, генерал запретил бомбардировку в очень категоричной форме, мотивируя тем, что она займёт часы, а счёт идёт на минуты. Артиллерист надулся и дальнейших разглагольствований генерала не слушал.

У подножия башни Фредериксон уговорил-таки Пьера приложиться к фляжке. Утерев губы, француз заметил:

– Похоже, вы на грани поражения.

Фредериксон усмехнулся:

– Пари?

– О, нет. Я не из спорщиков.

Одноглазый капитан задрал голову:

– Эй, там, наверху! На нашу долю не видать сладенького?

– Нет, сэр.

Опережая колонну, долину усеяли застрельщики, сотни застрельщиков против редкой цепочки стрелков на подступах к окопу. Туго придётся ребятам Кросса.

– Лейтенант Вайс!

– Сэр?

Лейтенант с четырьмя десятками стрелков растворился в зарослях. Они залягут там, где колючки редеют, фланговым огнём поддерживая товарищей в траве.

Фредериксон напутствовал их криком:

– Цельте в офицеров! В офицеров!

То же самое Шарп проорал своим стрелкам, повторив для тех, кто сидел на башне над воротами. Офицеры, главная цель – офицеры.

На северном краю насыпи капитан Джилиленд тщетно пытался унять дрожь:

– Мы готовы стрелять, сэр.

Шарп отмахнулся:

– Рано.

Шагающие под барабанный бой ряды пехоты были в трёхстах метрах. На таком расстоянии три четверти пущенных ракет уйдут «в молоко».

Шарпа беспокоили вольтижёры. Французские застрельщики, числом превосходящие защитников замка, подбирались всё ближе. Защёлкали винтовки с надвратного укрепления, вызвав ответную пальбу. Для прицельного выстрела из мушкета расстояние было велико, пули пролетали над насыпью, не причиняя вреда, но Шарп физически ощущал страх, исходящий от фузилёров.

Тёмный, зловещий вал тридцатиметровой ширины и вглубь метров восьмидесяти, опушённый штыками, неотвратимо накатывался на замок.

Винтовки не молчали, но их одинокие голоса тонули в дружном хоре французских мушкетов. Вольтижёры перебежками продвигались к окопу. Они работали парами. Пока один стрелял, второй заряжал ружьё. Их плотный огонь не давал стрелкам поднять головы. Лёжа, они насыпали порох в стволы; лёжа, трамбовали пулю шомполом, затем перекатывались на живот, стреляли, выцеливая французов с саблями, и вновь переворачивались на спину для перезарядки.

Пули вольтижёров собрали с красномундирного строя первую кровавую дань. Жутко закричал солдат, которому раздробило скулу. Другой без звука рухнул на щебень. Рявкнули сержанты, и строй сомкнулся.

– Фузилёры ближе к траншее! – приказал Шарп.

Двигаться лучше, чем покорно ждать смерти, как стадо на бойне. К тому же, пара метров вперёд, и шансы попасть во врага, густо усеявшего поле у замка, повышаются.

Офицеры передали команду, и фузилёры, выворачивая камни из слежавшейся груды, побрели вниз.

Вольтижёры были уже метрах в сорока от бруствера.

– Капитан Брукер!

– Да, сэр?

– Огонь!

– Слушаюсь, сэр! По-о-олк! Це-е-ельсь!

Сабля, коротко разрубила воздух:

– Пли!

Господи, спасибо Тебе за изматывающие тренировки! Спасибо за то, что британская армия, по Твоему промышлению, была единственной в мире армией, использовавшей боевые патроны для учебных стрельб! Первый залп фузилёров убил четверых французов и заставил залечь остальных. Фузилёры работали, как отлаженный автомат. Последовательность движений, въевшаяся в каждую клеточку. Выстрел-перезарядка, выстрел-перезарядка. Четыре выстрела – минута долой. Нет врага, нет земли, нет неба. Только ты и мушкет. Скуси патрон, порох на полку. Приклад в землю, порох с пулей в ствол, прибей шомполом. Шомпол на место, ружьё к плечу. Пли! Улетающий в никуда свинец на мгновенье разгоняет дым. Пока перезаряжаешь, гремит залп второго взвода и всё повторяется раз за разом.

Мушкеты вольтижёров тявкали в ответ, пробивая бреши в красных рядах. Кто-то вставал на ноги, скрежеща зубами от боли, кто-то отползал назад, оставляя кровавую дорожку. Шарп во всё горло проорал запрет помогать раненым. Во время сражений многие солдаты под предлогом переноски раненых сбегали из невыносимого ада поля боя, и Шарп, перекрывая стрельбу, барабаны и крики, объявил:

– Любого, кто оставит строй, пристреливать на месте! Сержанты, слышали?!

Они слышали, и раненые беспомощно истекали кровью.

Залпы гремели один за одним. Семь сотен пуль, пронизывающих в минуту пространство перед бруствером, вынудили вольтижёров расползтись по флангам.

– Капитан Брукер! Вашу роту назад на десять шагов и развернуть!

И правый фланг! Что, будь он проклят, делать с правым флангом?

– Стрелки, вправо! Вправо!

Парни Брукера палили теперь под углом к траншее, но их было слишком мало, чтобы всерьёз угрожать проклятым вольтижёрам. Взгляд Шарпа зацепился за вынырнувшего из травы француза. Тот прицелился прямо в него! Вспышка. Пуля угодила в металлическую накладку ножен палаша, и они кувыркнулись на перевязи. С башни над воротами треснула винтовка, и вольтижёр упал на спину с простреленным черепом.

Колонна надвигалась. Идти им было недалеко, от деревни до замка минуты три неторопливой ходьбы. Били барабаны, отсчитывая секунды до верной победы. Шарп пробежал вправо перед ротой Брукера в паузе меж залпами. Майора очень тревожил правый фланг.

С края колючих зарослей поднимались дымки, гремели выстрелы, и французы оттягивались назад, тревожно перекликаясь. Шарп улыбнулся с облегчением. Фредериксон, молодчага Фредериксон сообразил без подсказки прислать помощь! Офицер вольтижёров скакал к своим отступающим подчинённым, намереваясь, по-видимому, заставить их штыками прочесать кусты. Четыре или пять пуль вспороли на нём мундир, выбросив из седла. Его конь рванулся в сторону и, пробежав десяток шагов, попал под залп фузилёров.

Какофония битвы: вопли боли и ярости, залпы и разрозненная пальба, лязг шомполов и барабаны, неизменные барабаны.

Ряды солдат в красных мундирах редели. Прапорщик из роты Брукера сполз по насыпи, кровь текла из его уст. Блуждающий взор остановился на Шарпе и потускнел. Мёртвое тело дёрнулось, приняв ещё одну случайную пулю.

В разрывах дымной пелены Шарп разглядел вольтижёров шагах в двадцати от бруствера, разглядел двух неподвижных стрелков. Дальше рычало барабанами и топало тысяченогое чудовище, скаля длинные зубы-штыки. Вой, многоголосый вой доносился от него:

– Vive L’Empereur!

Джилиленд, сам не свой, дёргал Шарпа за рукав:

– Ну, что? Пора?

– Ждать, я сказал!

Вольтижёры расхрабрились, подобрались почти к самой траншее, стреляя по красномундирному строю в упор. Фузилёры падали, но их товарищи, сцепив скрипящие порохом зубы, морща почерневшие лица, заряжали и стреляли, заряжали и стреляли.

Шарп уже готов был дать отмашку ракетчикам. Рожки? позвали вольтижёров обратно, влиться в ряды мерно шагающей колонны. Барабанщики яростно били палочками по тугой коже, будто надеясь выколотить из форта его защитников.

Скачущий перед колонной полковник вылетел из седла, и стрелок на площадке над воротами деловито буркнул: «Четыре!», скусывая следующий патрон.

У монастыря Патрик Харпер и семнадцать «зелёных курток» вели огонь по французам, но колонна продолжала двигаться к замку.

Вторя барабанам, генерал отстукивал ритм пальцами на крышке кожаного пенала. Головная часть колонны скрылась в пороховом дыме.

– Так-то, Александр. Как этому вашему Шарпу такая возможность «натаскать в поле» своих вшивых кузнечиков?

На холме Фредериксон, косясь на Пьера, в нетерпении скрёб пустую глазницу под повязкой:

– Ну же! Ну же!

Шарп набрал в лёгкие воздуха:

– Стрелки, назад!

Первую шеренгу колонны Шарп видел так же ясно, как и собственных людей. Видел молоденького солдатика с редкими смешными усиками на верхней губе, видел мушкеты, изготавливаемые для одиночного залпа, предваряющего штыковую.

– Ракетчики! – Шарп медлил.

Пятьдесят метров. Теперь уж ракеты не промажут. Французы подняли ружья, но Шарп упредил их:

– Огонь!

Пальники коснулись фитилей. Секунду ничего не происходило. Пули французов прорезали дым, но Шарп не обратил на них внимания. Гремел триумфальный клич неприятеля, и вдруг его заглушили поистине дьявольские свист и вой из траншеи.

Будто шаровые молнии немыслимой стремительности, ракеты срывались с лотков вперёд, рассыпая искры и дымя. Глазам французов предстало выползшее из-под земли в доли секунды широкое облако густого дыма, простёганное огнём. Они опомниться не успели, как смерть простёрла оттуда витые искряные щупальца, и ад сошёл на землю.

– Фузилёры! Огонь! Огонь!

Зрелище заворожило фузилёров. Их цепочка шатнулась назад, и Шарп рыком привёл их в чувство:

– Огонь, недоумки! Огонь, кому сказал!

Он подпустил французов очень уж близко, чёрт! Поднажми сейчас их первые ряды, и победа у лягушатников в кармане.

Второй пуск ракет был менее дружным, одни расчёты управлялись скорее, другие медленнее. Джилиленда, от возбуждения едва не выпрыгивавшего из штанов, не устраивала скорость ни тех, ни других:

– Что вы копаетесь?! Быстрей, милые! Быстрей, быстрей!

Пущенная ракета взмыла вверх и пробила низкие бескрайние облака. Озадачив французов в деревне.

– Что это за чертовщина? – генерал опустил взгляд обратно на колонну, однако, дым, проклятый дым, подсвечиваемый изнутри частыми вспышками, не давал рассмотреть, что там делается.

– Взрыв? – предположил Дюко.

К траншее из дымной пелены вышагнул очумевший пехотинец – француз. Полусумасшедший и опаленный, он бросился на ракетчиков, грозя штыком на мушкете. Стрелки, охраняющие подчинённых Джилиленда, дважды выстрелили. Француз повалился назад, прижав к земле только-только покинувшую установку ракету. Шипя и плюясь огнём, снаряд начал разворачиваться, но капрал в зелёной куртке хладнокровно подскочил к убитому и ударом ноги вышиб ракету вон. Она кашлянула искрами и скользнула вперёд.

Северной части колонны ракет не досталось. Они слышали вой, крики, гром разрывов картечных камер головок ракет, но продолжали натиск. Отличная цель для фузилёров роты Брукера:

– Огонь!

Залп, как бы слаб он ни был, заставил французов запнуться. Капитан Джилиленд пронёсся мимо Шарпа и бросил на землю пусковой лоток, прибив для верности каблуком. Два ракетчика споро оснастили желоб снарядом, секунда, и ракета рванулась вперёд.

Шарп прокричал на ухо капитану:

– Сколько у вас ещё станков, капитан?

– Четыре!

– Давайте их сюда!

Ракеты глубоко пронизывали тесные боевые порядки колонны и вязли в плоти. Тогда взрывалась головка, разнося в клочья всё вокруг. Из дыма, сверху, справа, слева французов настигала смерть. Их уши были забиты гулом, составленным из потустороннего визга, разрывов, шипения, криков гибнущих товарищей. Единственное, чего больше не было в этом шуме, – барабанов. И французы дрогнули.

Часть ракет взлетала над терзаемой ими колонной. Одна проложила дымный след у деревни и взорвалась севернее.

Дюко вспомнил вслух:

– Полковник Конгрив!

– Что? – повернулся к нему Дюбретон.

– Ракетная система Конгрива.

Генерал никак не мог оторваться от колонны:

– Они остановились. Они остановились!!!

Некоторые ракеты улетали в долину, парочка взорвалась поблиз монастыря, но прочие громили колонну. Фузилёры стреляли.

– Какие ракеты?! Какого чёрта здесь ракеты?

Барабаны молчали. Выли дьявольские устройства, унося жизни его бойцов, стенали обожжённые и переломанные, кричали умирающие. С минуты на минуту пока ещё стройные ряды тыльной части колонны обратятся в безумную, охваченную паникой толпу.

– Какого чёрта здесь какие-то ракеты, Александр?!

Дюбретон зло выплюнул горький вывод:

– Британцы знали, что мы придём.

Шарп драл глотку:

– Огонь! Огонь! Бейте ублюдков! Огонь!

Наука в войне. Ракеты срывались с желобов, скользили над травой, набирая скорость, поднимались на десяток сантиметров и врезались во врага на высоте колен, пробивая ряд за рядом, или взмывали выше, разрывая людей в куски. Французы побежали. Куда угодно, лишь бы подальше от адских воющих смертей, жалящих со всех сторон и убивающих, убивающих, убивающих.

– Огонь!

Посланные Фредериксоном стрелки выбрались из кустов на открытое пространство, охотясь на тех офицеров и сержантов, что пытались остановить бегущих.

Брызжущие искрами хвосты ракет уносились вглубь дымного облака, не встречая сопротивления, и Шарп заключил, что бить некого. Противник, объятый ужасом, бежал.

– Прекратить огонь!

Офицеры и сержанты передали приказ, и наступила тишина. Нет, не тишина. Умолкло соло смерти, и звучавший фоном хор отмеченных ею несчастных вступил неожиданно громко. Стоны, рвота, зов о помощи, ругательства. Ярость Шарпа остывала.

– Капитан Брукер!

– Сэр?

– Постройте людей в два ряда на насыпи. И позаботьтесь о раненых.

– Да, сэр.

Капитан Брукер выглядел ошарашенным. Он всецело разделял точку зрения сэра Огастеса, что на перевале невозможно победить. И вот она – победа! Жестокая, кровавая, но победы редко бывают иными.

Шарп раздражённо поторопил его:

– Поспешите, капитан! Бой ещё не кончился!

Однако бой кончился. Ветер рассеивал дым, постепенно открывая поле битвы. От окопа чёрным веером расходились подпалины. Там, где не так давно бодро шагали ряды французов, теперь чернело жжёно-кровавое месиво исковерканной людской плоти, кое-где слабо шевелящейся.

Ракетчики, счастливые, несмотря на ожоги на руках и лицах, отряхивали грязь и копоть с пропаленной формы и выглядывали из траншеи, оценивая плоды своих усилий.

С обломков деревянной направляющей огонь перекинулся на мундир раненого француза. Тот неловко махал искалеченной кистью, не в силах сбить пламя. Огонь добрался до патронной сумки. Она взорвалась, поставив точку в мучениях бедняги. С насыпи казалось, будто телами усеяна вся долина до самого Адрадоса. Поле боя. Поле боли.

– Капитан Джилиленд!

– Сэр?

– Благодарю за службу. Передайте мою признательность вашим людям.

– Конечно, сэр. Спасибо.

Перед деревней строились потрёпанные остатки колонны. Два всадника, смирив коней на полпути от деревни, рассматривали пепелище. Шарп видел однажды результат обстрела колонны картечью пятнадцати орудий, и это не было так запредельно ужасно, как то, на что он смотрел сейчас.

– Не дай мне Бог дожить до времён, когда все поля сражений будут выглядеть так же.

– Что, сэр?

– Ничего, капитан Джилиленд, ничего.

Винтовка была всё ещё на тощем плечике у горниста. Шарп взялся за ремень оружия, чувствуя, как слёзы застилают взор. Пуля пробила мальчишке лоб. Лёгкий и безболезненный конец едва начавшейся жизни. Парнишке никогда не стать стрелком.

Первая снежинка мягко легла на лоб горнисту, покраснела и растаяла.