Враг стрелка Шарпа

Глава 24

На этот раз Дюбретона на переговоры с англичанами сопровождал генерал. Он хотел лично взглянуть на Шарпа. Перемирие до четырёх часов, навязанное угрюмым черноволосым стрелком, не вызвало возражений со стороны генерала. Во-первых, он сознавал, что нынче они уже через перевал не пройдут, а, во-вторых, французам тоже требовалось время: обдумать дальнейшие действия и собрать раненых.

Раненых было много. Убитых тоже. Стоя на смотровой площадке надвратной башни, Шарп считал, сбивался, снова считал, но, в конце концов, бросил попытки и написал в отчёте, что «уничтожено свыше полка неприятельской пехоты». Раненых было гораздо больше. Их таскали на носилках и вывозили амбулансами по свежему снегу.

В зарослях северо-восточнее Адрадоса несколько улан нашли неразорвавшуюся ракету. На обратном пути их обстреляли с холмов, и, кроме трофея, уланы привезли Дюко весть о появлении нового врага. Гверильясов.

Близорукий майор отделил головку ракеты от горелого цилиндра и разложил их на столе. Без очков ему приходилось наклоняться низко-низко, и со стороны казалось, будто Дюко обнюхивает снаряд. Ракета была цела, если не принимать во внимание выгоревший в тубе порох. Обмеряя снаряд и занося размеры на грубый чертёж, Дюко не мог отделаться от мыслишки: чем чёрт не шутит, набить цилиндр порохом, поставить направляющую и попробовать запустить? Погружённому в раздумья Дюко ничуть не мешали крики обгорелых соотечественников, с тел которых хирурги этажом выше отслаивали прикипевшие угли мундиров.

Во дворе замка фузилёры грели воду, заливали кипяток в стволы мушкетов, смывая гарь. Они пополняли запас патронов, любовались лениво падающими снежинками и лелеяли надежду, что с французов достаточно.

В донжоне Обадия Хейксвелл, ободрав до крови запястья, высвободился из пут и, скалясь, пообещал прочим узникам скорую свободу. Проскользнув в дальний угол, куда не доставал свет факела из коридора, Хейксвелл встал на цыпочки и потянулся к камню в самом верху стены. Он помнил то, о чём давно все забыли.

Фредериксон нацарапал на клочке бумаги адрес и протянул Пьеру:

– Здесь живёт мой отец.

Адъютант свои координаты записал на обороте визитки:

– Увидимся после войны.

– Думаете, она когда-нибудь закончится?

– Все устали от неё.

Хотя Фредериксон как раз и не устал, но спорить счёл неучтивым:

– Значит, после войны.

Видя, с каким омерзением поглядывает пленный улан на белый лоскут, свисающий с пики, Фредериксон обратился к нему по-немецки:

– Без этой штуки тебя пристрелят твои же товарищи. И правильно сделают.

Перейдя на французский, капитан уточнил:

– Вы же проследите за всей формальной чепухой, Пьер? Как договаривались. Не сражаться, ждать обмена и так далее?

Адъютант улыбнулся:

– Я прослежу за формальной чепухой.

– И ни слова о том, что вы здесь видели.

– Конечно. – Пьер взглянул на улана, – Хотя за него я не ручаюсь.

– Ему рассказывать нечего. Ракеты мы ему не показывали.

Ракет, и правда, улану не показывали (потому что у Фредериксона их не было). Зато сержант Росснер долго и обстоятельно расписывал, где у подножия башни их разместили, старательно не замечая за спиной навострившего ушки пленного.

– Жаль отпускать вас, Пьер.

– До встречи после войны. Удачи вам!

Наблюдая, как пленники спускаются с холма, Фредериксон поделился с сержантом:

– Приятный парень.

– Похоже на то, сэр.

– И мозги у него на месте. Не то что современные идиоты, предпочитающие новый собор в Саламанке старому!

– Редкость в наши дни, сэр. – вежливо поддакнул командиру сержант, ещё минуту назад понятия не имевший, что в Саламанке вообще есть собор.

Лейтенанта Вайса капитан встретил вопросом:

– Какие потери, лейтенант?

Тот осклабился:

– Невообразимые, сэр! Страшно сказать: капрал Бейкер потерял палец, сэр.

– На какой руке?

– На левой, сэр.

– Стрелять сможет.

Капитан подставил лицо сыпящимся с неба снежинкам:

– А хорошо, что не дождь? Боеприпасы кончатся, забросаем врага снежками.

Севернее деревни, там, куда не достанет пуля самого меткого «кузнечика», французы разворачивали две батареи артиллерии. Лошадей отвели прочь. Чистый белый снег заметал пузатые горки готовых зарядов, саржевые мешки с порохом. Пушкари были бодры и уверены в себе. Пехота потерпела неудачу, и генерал призвал артиллерию. Не просто «артиллерию», а Французскую Артиллерию, род войск самого императора! Каждый пушкарь во Франции гордился тем, что может назвать себя коллегой Его Величества Наполеона I, бывшего артиллерийского офицера Бонапарта. Сержант обтёр снег с буквы «N» в венке, выбитой на казённике орудия, нагнулся и шепнул:

– Скоро, мой пупсик, скоро.

Голос его был нежным, будто разговаривал он не с глядящими на монастырь чудовищем из меди, железа и дерева, а с любимой дочуркой.

Во время перемирия Шарп посетил монастырь. На ступеньках у входа он оглянулся. Первозданную чистоту снежного покрывала у обители нарушала лишь цепочка его следов. Рядом с Адрадосом крохотные артиллеристы суетились у игрушечных с такого расстояния пушечек, направленных прямо на Шарпа. Снег лежал на ветках граба в монастыре. Подумать только, всего сутки назад стрелки украшали дерево лентами. Всего сутки.

Решение, принятое Шарпом относительно монастыря, удивило офицеров размещённых в обители рот.

– Мы не будем оборонять монастырь, джентльмены!

– Припасли каверзу, сэр? – понимающе ухмыльнулся Прайс.

Шарп его разочаровал:

– Нет, Гарри.

Харпера Шарп нашёл в нижнем дворике:

– Как у вас тут, Патрик? Тихо?

– Тихо, как в монастыре, сэр. – пошутил ирландец.

Майор поведал, что забирает всех в замок, и Харпер расплылся в довольной улыбке:

– Слава Богу, сэр! Ребята по вам соскучились.

– Я по ним тоже. Передашь им?

– А как же. Как поживает наш друг рядовой Хейксвелл?

– Рядовой Хейксвелл гниёт в донжоне.

– Что-что?

– В донжоне, говорю, гниёт… Издеваешься?

– Прямо слушал и слушал бы…

– Пушка заклёпана?

– На совесть, сэр.

Харпер вбил в запальное отверстие гвоздь, срубил шляпку заподлицо и хорошенько сплющил мизерный пенёк. Теперь, чтобы привести пушку в боеготовность, запальное отверстие придётся высверливать заново.

– Когда выдвигаемся, сэр? Вечером?

– Да, в сумерках. После их атаки. Удачи.

– Нам, ирландцам, удача ни к чему.

– Кроме тех случаев, когда на хвосте англичане. А, Патрик? – поддел его Шарп.

Харпер смиренно потупился, скрыв пляшущих в глазах весёлых чёртиков:

– Продвижение по службе способствует вашему здравомыслию, сэр.

Снег валил и валил, укрыв землю белым одеялом, пронзенным редкими упрямыми былинками. Вопреки царящей вокруг благодати на душе у Шарпа было неспокойно. Существовала маленькая возможность того, что французы не собираются атаковать монастырь, а выставленные пушки – демонстрация, призванная ввести в заблуждение Шарпа. Шарп в это не верил. Монастырь нужен был французам, чтобы поставить пушки, и, пока орудия из-за крепких стен громят замок с севера, под шумок взять башню.

С холма форт, как на ладони. Шарп опасался гаубиц с их чёртовой навесной стрельбой.

Снег скрипел под каблуками, таял на лице. Красиво, но красота эта задержит подмогу. Сколько ещё сможет продержаться здесь воинство Шарпа? Ракеты на исходе, их осталось четыре сотни штук. Джилиленд, вынужденный везти припасы фузилёров, не мог взять полный комплект. Да и, честно говоря, кто мог предположить, что они пригодятся? Идею применить их породило отчаяние, но ракетчики оправдали ожидания. Теперь у Шарпа возникла новая идея. Для претворения её в жизнь майор реквизировал у Джилиленда запас фитилей, поджигающий связки ракет. Джилиленд расстался с ними безропотно, хотя и не без сожаления.

В замке хирург ампутировал солдату ногу. Выкроив лоскут кожи, чтобы обернуть потом культю, врач рассёк мускулы, перевязал кровеносные сосуды и пилил кость. Санитары прижимали фузилёра к столу. Тот мычал, стискивая зубами кожаный кляп, изжёванный до него десятком других страдальцев. Хирург устало ругнулся, когда кость треснула и разломилась под зубьями короткой пилы. Доктор участливо сказал фузилёру:

– Почти всё, сынок. Потерпи ещё немного.

Немцы из роты Кросса хоронили в траншее двух погибших товарищей. Углубив дно, стрелки положили туда тела, притрусили грунтом и, нагромоздив камней, чтобы до мёртвых не добрались трупоеды, насыпали невысокий холмик. Капитан Кросс произнёс речь, по его собственному выражению «ненужную, но необходимую», солдаты тихо затянули песню, которую всякий немец этой войны носил в сердце: «Ich hatt’einen Kameraden, Einen bess’ren findst du nicht…» Их скорбные голоса слышал Шарп на верхушке донжона: «Был у меня товарищ, лучше не сыскать…»

Капитан Брукер успел побриться и вычистить мундир. На его фоне Шарп чувствовал себя грязным бродягой.

– Потери, сэр.

– Докладывайте, капитан.

– Пятнадцать убитых, сэр. Тридцать восемь тяжелораненых.

– Плохо.

Шарп бережно спрятал список в сумку:

– Боеприпасы?

– Хватает, сэр.

– Провиант?

– На два дня, сэр.

– Бог даст, помощь придёт раньше. – Шарп поскрёб щетину, – С учётом потерь в замке у нас сто восемьдесят фузилёров?

– Сто восемьдесят два, сэр. Плюс офицеры.

– Ну, да. – Шарп позабавила педантичность капитана, – Сто восемьдесят два фузилёра против целой армии.

– Так точно, сэр. – мрачно подтвердил Брукер.

– Ничего, капитан, к ночи получите подкрепление. Восемьдесят фузилёров из монастыря.

Брукер меланхолично спросил:

– Вы полагаете, сэр?

Шарпу захотелось рявкнуть на него, но он сдержался. Незачем ссориться с человеком, плечом к плечу с которым тебе предстоит сражаться ближайшие сутки.

– А ещё сто пятьдесят на холме, так?

– Да, сэр. – на лице Брукера застыла постная гримаса, как у методистского пастора, повествующего о муках адовых.

– Вы проверяли пленников?

– Да, сэр.

Брукер солгал. Он позабыл о дезертирах, но признаться было выше его сил. Шарпа он побаивался.

– Хорошо. Печально, если ублюдки ударят нам с тыла.

– Пленных кормить, сэр?

– Обойдутся. Который час, капитан?

Брукер неловко выудил из кармана тяжёлую луковицу часов:

– Пятнадцать минут четвёртого, сэр.

Шарп высунулся наружу. Тучи почернели. Из-за снегопада сумерки пришли в долину раньше обычного. Белые хлопья ложились на маленькую могилку, у которой неподвижно стояли капитан Кросс и стрелок, некогда бывший горнистом. Солдат поднёс к губам трубу убитого мальчугана. Короткий сигнал трубачей, а затем долгая печальная мелодия. Ich hatt’einen Kameraden.

Сзади покашляли. Шарп обернулся. Боец в зелёной куртке принёс записку:

– От капитана Фредериксона, сэр.

– Спасибо.

Послание гласило: «Партизаны на севере, востоке и юге. Пароль? Я драться-то буду или нет?» На этот раз он подписался иначе: «Капитан Вильям Фредериксон, 5 бат. 60 полка. Изнылся весь.» Шарп ухмыльнулся, попросил у Брукера карандаш и дописал: «Пароль: терпение. Отзыв: добродетель. Гостей ждите утром. Удачной охоты. Ричард Шарп.»

Отослав стрелка обратно, Шарп повторил пароль и отзыв для Брукера, присовокупив:

– Предупредите часовых насчёт гверильясов. Возможно, с нами ночью попытаются связаться.

– Да, сэр.

«И бодрей, нытик, бодрей!» – хотелось добавить Шарпу, но он промолчал.

Время шло. Пушкари смахнули снег с запальных отверстий двухметровых стволов на полутораметровых колёсах. Зарядный ящик каждой пушки содержал сорок восемь снарядов и ещё девять покоились в коробе на хвостовике. Эти ядра сравняют с землёй монастырь, а потом туда ворвётся пехота, – тот полк, что, будучи в тылу колонны, почти не пострадал от ракет. Орудия перекатят в развалины обители, и огнедышащие чудища возьмутся за форт.

Без пяти четыре долина вымерла. Англичане прятались за каменными стенами или в неглубоких окопчиках на холме, французы затаились в селении.

Шарп поднялся на площадку башни над воротами и сказал стрелку-часовому:

– Сейчас начнётся.

Мешки с порохом, вложенные в стволы, были прижаты ядрами на деревянных колодках. Прокольники пронзили саржу, их место заняли запальные трубки. Полковник-артиллерист посмотрел на часы. Без двух четыре.

– Да какого беса? Огонь!

Восемь пушек, грохнув, отскочили назад, разгребая хвостовиками снег. Команды, слаженно действуя гандшпугами и верёвками, вернули орудия на место. Зашипели губки в горячих стволах.

Недолёт. Пушки ещё не прогрелись.

– Огонь!

Шарп не мог видеть с башни батарею, только вспышки. Пушкари были хороши. Залп гремел за залпом. Под градом ядер стены монастыря трескались и крошились.

– Огонь!

– Клубы дыма сносило от деревни к монастырю. Снежинки таяли, не успевая коснуться раскалённых стволов. Орудия стреляли и осаживались назад. Прислуга двигала их обратно, прочищала, заряжала. Монастырский вход обратился в кучу щебня.

– Огонь!

Залпы подсвечивали багрянцем вислые животы низких туч.

Гром эхом отдавался в холмах, сбивал снежную пыль с крыш домов Адрадоса, заставлял тонко дребезжать стёкла гостиничных окон.

– Огонь!

Участок стены рухнул, и полковник-артиллерист довольно улыбнулся потным и раскрасневшимся канонирам.

– Огонь!

Ядра громили верхний дворик. Вырванный с корнем граб взлетел в воздух и упал на разбитые плиты и обломки колонн.

– Огонь!

Кот, давно привыкший считать монастырь своей законной территорией, шипел. Шерсть на нём стояла дыбом. Вокруг всё рушилось и тряслось.

– Огонь!

Часовой тронул Шарпа за рукав:

– Сэр!

Французский батальон двигался по северному краю долины.

– Огонь!

Залп обрушил галерею, и пушки стихли. Вольтижёры с криками побежали вперёд, стреляя на ходу.

– Пора! – пробормотал Шарп, – Чего медлите? Пора!

– Сэр?

– Нет, ничего.

Грянули винтовки с мушкетами, и защитники монастыря рванулись наружу. Некоторые перебирались через развалины и оттуда сворачивали к замку. Другие прыгали с крыши. Шарп посмотрел на деревню. Кавалерия не показывалась, следовательно, посылать роту фузилёров не было нужды.

Французы проводили бегущих англичан улюлюканьем и редкими выстрелами. Батальон неспешно вошёл в монастырь, и тогда раздался триумфальный клич. Клич первой французской победы.

– Подкатить передки! – полковник торопился перегнать пушки в обитель.

Шарп с умыслом оставил в монастыре бочки с вином, но французские офицеры отогнали солдат в сторону, пробили днища, и спиртное вылилось на снег.

Последние беглецы из покинутого монастыря скрывались под аркой ворот. Солдат, подвернувший ногу при падении с крыши, дёрнулся и разразился проклятиями под дружный хохот товарищей. Случайная французская пуля ужалила его в ягодицу.

Шарп выглянул во двор:

– Перекличка! Перекличка!

Фузилёры отчитались первыми:

– Все на месте, сэр!

Следующим отозвался Кросс:

– Все, сэр!

– Лейтенант Прайс?

Лейтенант был белее снега:

– Харпера нет, сэр!

Столпившиеся вокруг Прайса солдаты из роты Шарпа, задрав головы, смотрели на командира, будто ожидая от него чуда.

– Сэр?

– Я слышал, лейтенант. Забаррикадировать ворота!

– Сэр, но как же Харпс?

– Я сказал: закрыть вход! – гневно отрезал Шарп и отвернулся.

Харпер считал, что ирландцам удача ни к чему. Одиночный выстрел треснул в монастыре, откуда не пришёл сержант Патрик Харпер. Майор вздрогнул. Запаленно дыша, на площадку выбрался лейтенант Прайс:

– Он… Он был с нами, сэр! Никто не видел, чтобы с Харпсом что-то случилось!

– Успокойся, Гарри.

– Мы можем вернуться за ним, сэр! Мы можем…

– Успокойся, Гарри! Успокойся.

Шарп вглядывался в темноту.

Ich hatt’einen Kameraden.