Все или ничего

Глава 14

На другое утро Морин поднялась в семь часов, благодаря Бога за то, что эта мучительная ночь наконец-то закончилась. Билл Хэндли и Док Сильвер ожидали вылета в Хьюстон, а власти еще не дали добро.

Вчера вечером она четыре часа просидела на телефоне, разговаривая с хьюстонским ветеринаром и смотрителем загонов, пытаясь убедить их отпустить стадо. Но до тех пор, пока Карл Плон не отменил свой приказ, она только зря сотрясала воздух.

Морин прошла в ванную, повернула вентиль — из душа медленно просочилась струйка ржавой воды.

— Черт возьми! — Выключив воду, она накинула халат и спустилась вниз.

Хуанита, уже одетая, готовила завтрак.

— Воды нет.

— Si. Но вчера я купила лишнюю бутылку воды.

Морин улыбнулась:

— Значит, будем пить кофе?

— Он на плите. А вон — апельсиновый сок.

Морин налила себе большую кружку горячего кофе и только успела сделать глоток, как зазвонил телефон.

— О Господи, пусть случится чудо!

Она сняла трубку.

— Мисс Макдональд? Это Клем Добсон из Хьюстона. Я разговаривал с вами вчера вечером. Только что пришло разрешение из Остина. Вы можете забрать ваш скот в любое время.

— Спасибо! Спасибо, мистер Добсон. Мы уже вылетаем.

— Что случилось? — спросила Хуанита, глядя в радостное лицо девушки.

— Чудо!

Отказавшись от мысли о душе, Морин торопливо натянула джинсы и клетчатую рубашку, схватила ключи от грузовика и выскочила через черный ход.

— Уэс! — крикнула она, пробегая мимо сарая. — Грэди!

Расти! Поехали!

Уэс подошел к двери, заправляя рубашку в джинсы. Увидев ее лицо, он сказал:

— Пошли, ребята. Мы летим в Хьюстон!

Пока Уэс, Грэди и Расти загружали скот в самолет Билла, Морин позвонила Доку Сильверу. Через полтора часа она уже махала им рукой.

Только вернувшись в кухню к Хуаните, Морин вновь задумалась о своем чуде.

— Интересно, кто же мой ангел-хранитель?

Хуанита переворачивала на сковородке оладьи.

— Ангел-хранитель?

— Кто-то заставил этого гада изменить свой приказ. И мне кажется, тут дело не в моих вчерашних звонках. Наверное, это Брендон. Господи! А я была с ним так груба!

— Почему?

— Просто меня занесло.

Мексиканка покачала головой:

— Занесло? Не понять этого слова…

Морин засмеялась:

— Иногда я и сама себя не понимаю, Хуанита. Что ж, пожалуй, пора просить прощения.

Морин вышла в вестибюль, и тут в дверь позвонили. Она увидела мужской силуэт, подсвеченный сзади утренним солнцем.

— Брендон?

Девушка открыла дверь.

— Александр! Что ты здесь делаешь? — Она улыбнулась, пытаясь скрыть непонятное разочарование.

— А ты думала, будешь вечно от меня прятаться?

— Прятаться? Но тебя же не было дома! Кстати, я звонила тебе вчера, но горничная сказала, что ты в Хьюстоне. Мне нужна была твоя помощь.

— Жаль, что ты меня не застала. Но расскажи сейчас, в чем дело, и я постараюсь помочь.

— Все уже уладилось.

— Уладилось? — На какое-то мгновение Александр просто остолбенел, но тут же взял себя в руки; на его лице сияла обаятельная мальчишеская улыбка.

— Я на собственном горьком опыте убедилась, что делать дела в Техасе можно только, если даешь на лапу. Мой скот задержали в Хьюстоне: чиновник потребовал взятку.

— А! — понимающе сказал Александр. — И ты заплатила?

— Нет. Это сделал кто-то другой.

— Ты ему не заплатила?

— Нет.

Мысли вихрем завертелись у Александра в голове. Непонятно! Плон не стал бы отпускать скот, если Морин не дала ему денег. В чем же дело?

— И на какое время он собирался задержать скот?

— На три дня.

— А, ну тогда ясно! На самом деле он не мог ничего сделать. Он просто блефовал. Ты не дала ему денег, и пришлось отпустить скот. Так и должно было случиться.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. А в чем дело? Тебе кажется, что кто-то тебе помог?

— Ну, я… — Она помолчала, думая о Брендоне. Значит, никакой он не ангел-хранитель, и она все-таки была права насчет его. «Как хорошо, что я сразу его раскусила и поставила на место!»

— А как ты добралась до Остина, Морин?

— Вот поэтому я тебе и звонила. Мне нужен был самолет. Но меня подвез Брендон.

Александр вдруг вспомнил предупреждения матери о Брендоне. Он внимательно посмотрел на Морин, пытаясь понять, насколько у нее с ним серьезно.

— К сожалению, я ничего об этом не знал. Но хорошо, что он оказал тебе услугу по-соседски. Хотя, скажу прямо, мне не нравится, что он занимает мое место. — Он обнял ее за плечи и привлек к себе с легкой усмешкой. Главное не перегнуть палку!

— Насчет этого можешь не беспокоиться, Алекс.

— Обещаешь?

— Я знаю точно, что у него совсем не добрососедские намерения. Просто этот неслыханный нахал возомнил, что я к нему неравнодушна. Но я ясно дала ему понять, что ему не на что рассчитывать.

— Надеюсь, — шепнул Александр и нежно поцеловал девушку.

Морин заглянула в его яркие зеленые глаза и обняла рукой за шею.

— На свете нет ничего важнее дружбы, Алекс. Не забывай этого.

— Не забуду, но и ты не забудь, кто твой друг.

Она кивнула и спросила, немного помолчав:

— Может, позавтракаешь со мной?

— Отличная мысль.

Все так же обнявшись, они пошли на кухню и, усевшись за стол, принялись за оладьи Хуаниты. Морин вспомнила, что все это уже было когда-то давно: они вот так же ели за одним столом и смеялись над теми же шутками. Только сейчас с ними не было Мака.

Шейн Котрелл стянула с глаз ночную маску из фиолетового атласа и застонала — прямо в лицо ей ударил яркий луч солнца; вся ее спальня купалась в солнечном свете.

— Проклятие! — проворчала она, усаживаясь в постели.

Из магнитофона неслась песенка Оззи Осборна, отдаваясь в голове стуком отбойных молотков. Девушка шлепнула ладонью по кнопкам. Музыка оборвалась.

Шейн попыталась было встать, но бедра свело болезненной судорогой, и она снова упала на постель.

— Что за черт?

И тут она вспомнила вчерашний вечер.

— Ах да, Берт!

Девушка улыбнулась. Линн Бин с Шарлин Симе на весь день уезжали в Даллас… за покупками. Берт и Шейн не преминули воспользоваться моментом и провели все это время вместе. Сколько же раз они занимались любовью? Наверное, по разу в час — с Бертом ей всегда хотелось еще Такого классного любовника у нее никогда не было… во всяком случае, в Техасе.

И все-таки самое лучшее в их отношениях с Бертом — это кокаин.

— Где ты берешь порошок? — спросила она его.

— Что, хорош? — отозвался он, протягивая ей стеклянную трубочку.

— Просто чудо!

— У меня всегда все самое лучшее, запомни это, Шейн.

Берт Бин лучше всех. — Он обхватил ее лицо ладонями. — Повтори, Шейн: Берт лучше всех.

— Ты лучше всех, малыш. Это действительно так.

Они выпили целую бутылку шампанского «Дом Периньон». Хотя, судя по головной боли, может быть, и не одну.

Шейн мечтала поехать с Бертом в Рио на праздник Марди Гра. Она уже представляла, как разгуливает по бразильским пляжам в бикини, повергая в ступор всех местных парней.

Она мечтала о многом.

Но к сожалению, ее мечты не совпадали с планами Барбары. Мать не раз отправляла ее к психиатрам, и от них девушка знала, что в детстве, когда ее характер только формировался, был пропущен один важный кирпичик И связано это с тем, что она никогда не знала отца, не получала его любви и заботы. Шейн не особо слушала психиатров и ходила к ним, только чтобы мать от нее отвязалась.

Да и их по-настоящему интересовали лишь денежки Барбары. Разве могли они знать, что творится в душе у Шейн?

Разве могли они сказать, что ей нужно?

Шейн-то знала, что ей нужно: ей нужно поразвлечься.

Берт — это развлечение. И кокаин — развлечение. Доводить Александра и делать все наперекор Барбаре — тоже ужасно занимательно. А все остальное дерьмо! Берт понимал ее лучше всяких психиатров, лучше, чем мать и браг. Он был ей нужен.

Шейн верила, что Берт ее любит. Во всяком случае, он никогда и ни в чем ей не отказывал. Жену свою он не любил: вот уже больше года Шейн слышала от него жалобы на Линн.

Но, подобно большинству южан, он не хотел разводиться с матерью своих детей.

Но ничего, со временем она докажет Берту, что Линн ему больше не нужна, что это просто нелепо — мучить себя, живя с женщиной, к которой давно охладел. Вот когда он это поймет, у нее будет все: развлечения, наркотики, бесконечный секс с Бертом. И ни перед кем ей больше не придется отчитываться — ни перед братом, ни перед матерью!

Шейн встала, подошла к окну и опустила жалюзи. От яркого солнца у нее раскалывалась голова.

Стены в спальне Шейн были оклеены киноафишами, среди которых попадались и старые, начала тридцатых годов.

Здесь был чудесный портрет Греты Гарбо, которым Шейн особенно дорожила. Его подарил один из ее первых любовников, когда ей было шестнадцать.

Шейн обожала кино и много лет мечтала стать актрисой.

Она умела играть, петь и танцевать.

Чего она не умела, так это бороться; Ей не хватало энергии и силы духа, чтобы противостоять обстоятельствам и выдерживать отказы.

Господи, отказы! Это было самое страшное. Шейн думала, что в Калифорнии у нее будет такая же легкая жизнь, как и в Техасе. Но она быстро поняла, что ее соперники в Лос-Анджелесе талантливее и сильнее ее.

И еще Шейн поняла, что у нее нет такого отчаянного желания стать звездой, как у других. Она встречала молодых людей, преисполненных безграничной решимости, готовых на все, лишь бы добиться роли. Сама же она не очень-то рвалась в бой, ей только хотелось поразвлечься.

Какой смысл работать и жить, если нет развлечений? Шейн отчаянно пыталась удержаться на плаву. Тогда-то она и пристрастилась к наркотикам. Поначалу это были таблетки: пилюля, чтобы заснуть днем, а ночью играть; пилюля, чтобы проснуться, и пилюля, чтобы не свалиться от усталости. Это случается с сотнями новичков в Голливуде, от Джуди Гарленд до Джона Белуши. Она была не лучше и не хуже.

Шейн не утратила своей любви к кино и до сих пор иногда мечтала вырваться из материнской паутины, правда, все реже и реже.

Девушка прошла в ванную, открыла выдвижной ящик туалетного столика и потянулась за тюбиком из-под зубной пасты, в котором у нее был спрятан кокаин: принять немного перед завтраком, чтобы не думать о Голливуде и несбыточных мечтах.

Шейн продолжала давить на дно тюбика, но из него ничего не выходило. Она сердито сплющила тюбик в кулаке.

— Черт! Я не могла израсходовать весь порошок!

В голове ее пронеслись события последних двух дней.

Берт дал ей три грамма, и она лично засыпала их в тюбик из-под зубной пасты. Она была не так плоха, чтобы не помнить.

Девушка порылась в ящике. Может, она перепутала тюбики?

Нет, все правильно.

— Кто же взял? — спросила она саму себя и начала лихорадочно соображать.

Она открыла шкафчик с аптечкой. На первый взгляд здесь все лежало нетронутым, но, как следует приглядевшись, она заметила, что пропали самые ценные лекарства — таблетки для похудения, транквилизаторы, валиум, секонал и даже диуретики. Противозачаточные таблетки остались на месте.

Девушка осмотрела комод и платяной шкаф, но и там все как будто было в порядке.

Вдруг она вспомнила про еще один, последний тайник и поспешно вытащила свой старый роликовый электромассажер. Теперь она использовала его только в качестве секретного хранилища для травки. Шейн подняла один ролик и сдвинула нижнюю металлическую пластинку.

— Пусто!

Шейн на секунду задумалась. Только один человек мог пойти на такие крайние меры.

— Мама!

Она натянула зеленые жокейские брюки и просторный свитер ручной вязки, стоивший целое состояние, сунула ноги в мужские ботинки, потом наклеила на левую щеку черное сердечко — чтобы позлить мать, подвела глаза черными тенями и спустилась вниз.

Сидя во главе длинного обеденного стола, Барбара, с телефонной трубкой в руке, обсуждала с кухаркой меню. В доме было пять телефонных линий. Бросив взгляд на телефон, Шейн заметила, что в ожидании связи уже «висят» два звонка.

Шейн подошла к буфету и налила себе чашку крепкого кофе из серебряного кофейника эпохи Георга III. Положив в кофе добрую порцию сахара, она выпила его залпом и налила вторую чашку. Все это время она не сводила глаз с Барбары.

— Консуэлла, мне надо поговорить с мамой.

Барбара нахмурилась:

— Когда мы закончим, Шейн.

— Нет, сейчас, мама, милая.

Шейн нервно заходила по комнате, но Барбара все же закончила разговор с кухаркой, затем отключила первую линию связи и велела второму абоненту «продать эмбрионы в Йоханнесбург».

— Ты мешаешь мне работать, Шейн. Что у тебя за дело?

— Куда ты дела порошок? — зло прошипела Шейн.

Барбара посмотрела на нее в упор:

— Спустила в унитаз.

— Кто тебе позволил? С каких это пор ты стала конфисковывать мои личные вещи, как будто ты из ФСБ?

— Замолчи и сядь, — терпеливо сказала Барбара Шейн не сдвинулась с места.

— Я сказала сядь.

Шейн села.

— Ты живешь в моем доме и должна подчиняться моим законам. Я вытащила тебя из калифорнийского санатория для наркоманов и привезла сюда, чтобы ты одумалась Но ты даже не пытаешься исправиться. — Барбара вздохнула. — Я тебя не понимаю, Шейн. Неужели тебе совсем наплевать на себя? Я ведь желаю тебе добра, я люблю тебя, Шейн. Постарайся и ты любить себя так же, как я люблю тебя.

— Именно так я себя и люблю, разве не заметно?

Барбару покоробили несправедливые слова дочери, но она сдержалась.

— Я не потерплю наркотиков в своем доме. Это мое последнее слово!

— Тогда я уеду.

— Уезжай.

— Дай мне только денег.

Барбара вскинула бровь.

— Пусть твои дружки оплачивают твою роскошную жизнь.

А я не собираюсь.

Шейн затряслась и медленно отхлебнула кофе.

— Ты не можешь забрать у меня отцовские деньги.

Губы Барбары скривились в торжествующей усмешке.

— Без меня ты не получишь ни цента. Он назначил меня твоей опекуншей. И до тех пор, пока я не посчитаю нужным, ты не сможешь сама распоряжаться деньгами. Мой юрист хорошо осведомлен о моем отношении к твоему трастовому фонду. А с сегодняшнего дня я вычеркиваю тебя из своего завещания.

— Что?

— Ты слышала. До тех пор пока ты не откажешься от наркотиков и не будешь жить по моим законам, ты не получишь ничего-Ничего, Шейн.

— Ты обращаешься со мной как с ребенком.

— А ты и есть ребенок. Я забираю твои игрушки. А если в ближайшем времени ты не исправишься, я заберу у тебя и Берта.

— Ты не сделаешь этого! Ты не Можешь играть человеческими жизнями, как пешками на шахматной доске! Берт — взрослый человек, ты его не заставишь!

— Посмотри наконец правде в глаза. Берт никогда не бросит Линн. Но я могу испортить ему жизнь, и я сделаю это. Если ты не хочешь себя спасать, то этим займусь я.

— Нет, мама, у тебя ничего не выйдет. Это могу сделать только я сама.

Шейн выбралась из-за стола и, пошатываясь, вышла из комнаты. В холле она схватила ключи от своей машины и, хлопнув дверью, выскочила из дома. Разговор с Барбарой, как всегда, ни к чему не привел.