Вереницы лимузинов и стайки частных самолетов тянулись из Сан-Антонио, Эль-Пасо, Форт-Уэрта, Абилина, Далласа, Уичиты, Амарилло и Остина. Из самых отдаленных восточных городков прибывали «кадиллаки» и «линкольны». В них сидели самые влиятельные и богатые люди Техаса — те, кто задавал тон в политике, те, с чьим мнением считались.
Барбара ожидала четыреста человек, а приехало шестьсот двадцать Она была счастлива.
Распорядитель схватился за голову: не хватало еды, столов, стульев, тентов и букетов. А где взять еще барменов, официантов и поваров?
Барбара обратила свое сияющее лицо к распорядителю, хрупкому австрийцу из Форт-Уэрта.
— Мне плевать, как вы будете выкручиваться: украдите бычка и сами его зажарьте, в конце концов. Но вам придется накормить всех этих людей. Они мои друзья Герберт Хансберг выполнял работу для Барбары Котрелл уже пятнадцать лет и никогда не видел, чтобы она с такой беспечностью относилась к вечеринке. Но эта женщина хорошо ему платила, и он ответил ей сияющей улыбкой.
— Да, мэм. Я обо всем позабочусь.
— Будьте так любезны.
Барбара шла по саду, останавливаясь возле каждого гостя и перекидываясь с ним хоть парой слов. Она знала всех по именам, знала, как зовут их детей и сколько им лет, участливо расспрашивала их о жизни, здоровье, пошатнувшемся бизнесе. Хозяйка ранчо переходила о г одной группы к другой, и все замечали, как сильно она изменилась. Эта женщина была все такой же властной и энергичной, глаза ее все так же блестели, и в то же время в ней явно произошли какие-то перемены. «Она стала совсем другой!» — перешептывались удивленные гости.
У Морин неприятно сосало под ложечкой. Меньше всего ей хотелось присутствовать на политическом митинге Барбары Котрелл, но девушка понимала, как важно для Брендона, чтобы она его сопровождала. Когда они входили в особняк, он сжимал ее руку, но она невольно вспоминала День благодарения. У нее не было ни малейшего желания видеться ни с Барбарой, ни с Александром.
Однако Брендону она не сказала ни слова и прошествовала в сад с высоко поднятой головой и улыбкой на лице.
Только через полчаса Морин увидела Александра. Он стоял возле бассейна в белых ботинках и белоснежном шелковом костюме, выгодно оттенявшем его светло-русые волосы и загорелую кожу. Картинно сдвинув на затылок ковбойскую шляпу, он приветственно поднял свой бокал с тоником.
На губах его играла улыбка победителя, но Морин заметила, что он не сводит глаз с руки Брендона, лежащей у нее на талии.
Когда они с Брендоном подошли ближе, она хотела по-дружески поцеловать Александра, но он так зло взглянул на нее, что она невольно отпрянула.
— Я рада тебя видеть, Александр, — сказала девушка.
— Неужели? — с горечью отозвался он, метнув взгляд на Брендона.
Морин почти физически ощущала силу его гнева. Она не могла понять, в чем дело. Сначала ей показалось, что он злится, потому что она с Брендоном, но потом девушка поняла, что здесь нечто большее.
— Алекс, можно поговорить с тобой наедине? — Она взглянула на Брендона, и тот одобрительно кивнул. Ей нравилось, как непринужденно и уверенно он держался в столь щекотливой ситуации.
Александр, извинившись перед гостями, подвел Морин к небольшой плетеной скамейке.
— Что случилось, Алекс? Почему ты ведешь себя со мной как с врагом? Это на тебя не похоже!
— Откуда ты знаешь? Что мы вообще знаем друг о друге? — сказал он, думая о том, как изменилась в последнее время его мать.
Морин была озадачена.
— Я хочу, чтобы мы остались друзьями, Алекс.
Александр взглянул на Брендона:
— А он тебе кто?
— Пока не знаю. Но хочу это выяснить.
— Ты его не любишь?
— Не знаю, но он меня любит.
— Черт возьми! — Он приблизился к ней вплотную. Его зеленые глаза сверкали. — Я тоже люблю тебя, но ты не дала мне и двух минут, чтобы это доказать. Ты все время отделывалась от меня торопливыми ленчами и короткими разговорами по телефону.
— У меня много дел.
— Не так уж и много.
— Послушай, Александр, я даже с Брендоном вижусь не часто. Он вечно в разъездах.
— Вот как? Значит, он не слишком активно за тобой ухаживает? — Голос его стал мягче. — Я мог бы делать это получше.
Александр мысленно усмехнулся. Опять он на что-то надеется как последний дурак! Но когда речь шла о Морин, он просто терял рассудок.
— Как мне сказать, чтобы тебя не обидеть?
Алекс почувствовал, как сердце его разрывается на части. Вот и все, надеяться больше не на что.
— Не надо ничего говорить. Я избавляю тебя от этой необходимости.
Он вскочил со скамейки и посмотрел на нее сверху глазами, полными гнева и горечи.
— Будь осторожна, малышка.
Александр зашагал прочь. Его распирало от желания размазать кого-нибудь по стенке, и начать хотелось с Брендона.
О Господи, как же он ненавидел этого мерзавца!
Протолкавшись к бару, Алекс хватил кулаком по стойке.
— Двойное виски со льдом! — потребовал он и залпом осушил свою рюмку.
Александр был вне себя от ярости.
Морин променяла его на Брендона! Впрочем, к этому шло давно. Сегодня просто подтвердилось то, о чем он догадывался уже несколько месяцев. Барбара была права. Брендон и Морин любили друг друга. Просто Морин не хотела в этом признаваться.
Но главный удар нанесла ему мать. Около недели назад они сидели у нее в кабинете, и она обрушила ему на голову эту новость.
— В этом деле я объединилась с Брендоном Уильямсом, — сказала она ровным тоном.
— Ты шутишь?
— Вовсе нет. Ему нужна помощь.
— Тогда пусть едет к своим приятелям в Хьюстон.
— Он пришел ко мне.
— И ты сразу согласилась, даже не посоветовавшись со мной?
Она взглянула на сына, и ему Показалось, что он видит в ее глазах разочарование. О Боже, неужели ему так никогда и не удастся ей угодить?
— Наверное, мне надо было поговорить с тобой, прежде чем давать ему ответ. Но разве от этого что-то изменилось бы?
Александр лихорадочно соображал. Изменилось бы? Ничего себе вопрос! Да он сотрудничает с человеком, против которого собирается бороться его мать, и лично заинтересован в том, чтобы этот билль прошел в Остине. Тогда он получит землю Морин и продаст ее мафии. Надо во что бы то ни стало убедить Барбару, чтобы она отказалась помогать Брендону.
— Конечно, изменилось бы. С чего ты взяла, что Брендону можно доверять? Ты поверила ему на слово, отбросив всякую предосторожность А если он все это сочинил? Где доказательства?
— У него их нет.
— Невероятно!
— Прости, что я тебя обидела…
— Ты извиняешься? — Александр не верил своим ушам.
Еще не было такого случая, чтобы его мать перед ним извинялась. Черт возьми, что же случилось в этом кабинете, когда Брендон приезжал к Барбаре?
— Это ошибка, мама, помяни мое слово. Еще есть время.
Отмени этот митинг.
— Нет, я уже решила.
— Добром это не кончится! Еще никогда Котреллы не были заодно с Уильямсами.
— Что ж, наверное, пора менять эту традицию, — задумчиво проговорила она.
Александр был совершенно сбит с толку.
Алекс знал, что до конца своих дней будет вспоминать этот разговор и пытаться его осмыслить. Он никак не мог взять в толк, что же все-таки происходит, но одно знал наверняка: Брендон дважды уложил его на лопатки. Один раз — с Морин, второй раз — с Барбарой.
Но он не из тех, кто легко сдается!
Барбара закончила свою речь, призывавшую друзей и соседей присоединиться к ней с Брендоном и выступить против билля об игорном бизнесе. Раздались аплодисменты. Но когда на сцену вышел Брендон и начал свою еще более пламенную речь, толпа впала в неистовство.
Морин светилась от гордости, почти физически ощущая исходящую от него энергию. Она всегда считала, что Брендон борется за правое дело, и сейчас, оглядывая лица стоявших вокруг людей, понимала, что он победит. В его лице, голосе и словах чувствовалась неподдельная искренность. Он желал Техасу добра — это было очевидно. Брендон говорил без бумажки. Его речь шла из самого сердца. «Как бы здорово он смотрелся на телеэкране!» — подумала девушка и пожалела, что не захватила с собой видеокамеру и не сняла его на пленку для себя.
Когда речь закончилась, все бросились к Брендону, чтобы поговорить с ним, пожать ему руку. Морин очень хотела подойти, обнять его, впитать в себя его энергию. Но она стояла в сторонке, уступая место тем, кто будет финансировать его кампанию, и тем, кто поместит в свои журналы и газеты статьи в его поддержку.
Шарлин первая отыскала Морин в толпе.
— Он бесподобен, Морин! И он прав. Если мы все объединимся, то поборем мафию.
— Я тоже так думаю.
— Завтра утром я пойду к своему экстрасенсу. Почему бы тебе не пойти со мной? Мы узнаем по картам, победит ли Брендон.
Морин глубоко вздохнула:
— Прекрати, Шарлин. С тех пор как разразился нефтяной кризис, ты зачастила к своей гадалке. Мне не нужно ходить к экстрасенсам. Я и так знаю, что Брендон прав.
— Но лучше убедиться наверняка.
— Иногда не стоит этого делать.
— Почему, Морин? — Шарлин прищурила глаза. — Ты что, боишься услышать про себя и Брендона? Ты его боишься? Или себя?
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что тебе стоит почаще прислушиваться к своему сердцу. Ведь ты любишь его.
— Сейчас не время влюбляться. Мне надо думать о ранчо…
— Боже мой! И ты говоришь такое? А я-то думала, что ты умная девушка. Если ты видишь лишь то, что говорит тебе твой разум, то жизнь твоя очень бедна. Только сердце делает нас счастливыми, Мо. Сердце, а не разум.
— Если твое сердце — такой хороший жизненный проводник, почему же ты, чуть что, сразу бежишь к гадалке?
Чего тебе не хватает, Шарлин?
Морин увидела слезы, блеснувшие в темных глазах подруги, и поняла, что была слишком резка с ней. Но ей не нравилось, что Шарлин разбирает ее по частям, точно она картинка-головоломка.
Все еще борясь со слезами, Шарлин сказала:
— Я только хотела тебе помочь. — Развернувшись, она зашагала к дому.
— А я хотела помочь тебе, — печально пробормотала Морин, глядя ей вслед.
Войдя в дом, Шарлин прямиком направилась к парадной двери и сказала слуге, чтобы он позвал ее шофера.
Как только машина тронулась, она откинула голову на спинку сиденья. Ей хотелось лишь одного — поскорее вернуться домой, в свое убежище, и рассказать Чарльзу про сегодняшний день. Он знает, что сказать, как ее утешить. Он подскажет, как наставить Морин на путь истинный. А утром она, как и собиралась, пойдет к своему экстрасенсу. Почему бы и нет? Но, посмотрев из окна машины на ослепительно голубое небо, Шарлин вдруг засомневалась.
Может быть, Морин права, и она действительно слишком уж полагается на своего экстрасенса? Что же получается: она слушает не свое сердце, не свой разум, а какого-то постороннего человека?
Она спросит у Чарльза, что ей делать. Он должен знать.
Раньше он всегда давал ей хорошие советы, почему бы не довериться ему и на этот раз? Ведь ничего не изменилось…
Или все-таки изменилось?
К полуночи большинство гостей разошлись. Те, кто не обещал Брендону деньги и услуги, обещали их Барбаре. На политическую кампанию набралось полмиллиона долларов.
В годы подъема эта сумма показалась бы смешной, но во время кризиса даже такие деньги были манной небесной.
Гости тянулись к выходу, уверяя Брендона в своей поддержке. Барбара, широко улыбаясь, благодарила каждого в отдельности. Она знала, что техасцы еще долго будут говорить об этом вечере.
Морин и Линн сидели за столиком у бассейна. Человек пятьдесят шестьдесят еще не хотели уходить, в их числе и Берт Бин.
— Ты знаешь, Берт не верит во, все это, — сказала Линн.
— Я так и думала.
— Он считает, что билль об игорном бизнесе поднимет штат на ноги.
— А ты сама как считаешь?
— Я считаю, что мне нужно разводиться.
Морин удивилась лишь тому, что Линн наконец-то сказала о своих намерениях вслух.
— Ты уверена?
— Как никогда. Но мне нужно сделать это правильно. Я не хочу, чтобы мои дети как-то пострадали.
— Я понимаю.
— Мне нужна твоя помощь.
— Проси что хочешь.
— Я хотела бы встретиться с адвокатом Брендона. Он у него очень хороший. Но я не могу сама разговаривать с Брендоном: боюсь, что Берт что-нибудь заподозрит. Будет лучше, если это сделаешь ты. — К столику подошел официант и налил Линн белого вина. — Ты знаешь, иногда мне кажется, что Бог послал нам этот кризис специально, чтобы он оставил Берта без штанов и помог мне положить конец нашему нелепому браку.
— Ну, это слишком однобокий взгляд.
Линн улыбнулась:
— Лично я считаю этот кризис самым значительным событием в своей жизни. Он четко отделил мужчин от мальчиков.
— Тут я с тобой согласна, — откликнулась Морин.
В дальнем конце бассейна, скрывшись за живой изгородью, Шейн Котрелл насиловала Берта Бина.
Не обращая внимания на его протесты, она в три секунды содрала с него бежевые летние брюки.
— О Господи, это безумие! Моя жена всего в пятидесяти шагах отсюда.
— Заткнись, Берт. Я столько недель тебя хотела и теперь получу свое. Мне плевать на мисс Ханжу в Шикарных Туфельках.
Шейн склонилась к Берту и он стиснул зубы, чтобы не закричать от острого удовольствия, пронзившего все его тело.
Шейн права: они слишком давно не были вместе. Она самая лучшая! Он хотел ее даже больше, чем она его.
Берт присел на колени, стянул через голову легкое оранжевое платье Шейн, сорвал трусики и вошел в нее. Обливаясь потом и издавая страстные стоны, они меньше чем за две минуты достигли оргазма.
— Черт! Мы, наверное, сошли с ума! — пробормотал он, приходя в себя.
— Как жаль, что она нас не слышала, — прошипела Шейн.
— Ты хочешь, чтобы мы с Линн разошлись?
— Да, хочу, черт возьми! Тогда ты будешь мой.
— Забудь об этом. Она моя жена.
— Она тебе никто. Она тебя не любит. Я тебя люблю!
Когда наконец ты это поймешь?
Берт натянул брюки и отряхнул коленки.
— Ты не знаешь, что такое любовь. — Он сунул руку в карман и извлек на свет маленький пакетик с белым порошком. — Вот что ты любишь, Шейн.
Она сверкнула глазами и посмотрела сначала на кокаин, потом опять на Берта.
— Мне это не нужно. Мне нужен ты.
Он ухмыльнулся:
— Да? Мы с тобой не увидимся неделю. Мне надо ехать в Монтеррей. Думаешь, выдержишь неделю без порошка?
Шейн вспомнила то мучительное нетерпение, с которым ждала сегодняшней встречи. Она могла бы заниматься с ним любовью всю ночь напролет. Эта короткая случка только раззадорила ее. Он прав, она сошла с ума. Боже мой, как же пережить еще целую неделю без секса, в обществе своей матушки и братца?
— Я возьму порошок, — сказала она и сунула пакетик в карман.
— Я так и знал, — отозвался он.
Девушка спокойно вернулась к бассейну и влилась в небольшой кружок гостей, обсуждавших пляжи на юге Франции и все прочие места, куда они не смогут поехать этим летом.
Линн видела, как Шейн вышла из сада, а минуту спустя оттуда появился Берт. Она догадывалась, что у Берта полно любовниц, но Шейн Котрелл — это удар ниже пояса! Эта девчонка годится ему в дочери! Линн почувствовала знакомый приступ тошноты.
— Скажи Брендону, чтобы он как можно скорее устроил мне встречу со своим адвокатом.
— Хорошо, скажу, — откликнулась Морин.
Линн отхлебнула вина и посмотрела на мужа. «Я в конце концов избавлюсь от него!» — решила она, и приступ тошноты прошел.
Наконец гости разъехались, и в доме стало тихо. Александр повесил свой галстук на спинку стула и, небрежно швырнув на кофейный столик золотые запонки с бриллиантами, закатал рукава. Он пил уже восьмую рюмку виски. На душе у него было муторно.
Сегодня вечером он увидел, как близки Брендон и Морин. Он перехватывал взгляды, которыми они обменивались, стоя в разных концах сада. Даже занятый деловыми разговорами, Брендон ни на минуту не забывал про Морин. Он подходил к ней, обнимал за талию, иногда целовал в щеку И во всем этом не было ни капли притворства — вот что особенно тревожило Александра.
Со стороны казалось, что Брендон и Морин знакомы всю жизнь.
Александр открыл ключом ящик стола — ящик, в котором хранились его фантазии Он достал шарфик Морин, ее губную помаду и флакончик духов «Опиум», который сам купил.
Рука его была тверда, но в глазах закипали сердитые слезы.
— Ты должна быть моей, Морин Моей, а не его Алекс брызнул в воздух духами и вдохнул аромат. Перед ним всплыло красивое лицо Морин. Челюсти его сжались, а к горлу подступил комок.
Ведь он просит от жизни совсем немного — уважения матери и любви женщины, которой, как он думал, можно довериться.
— Нам судьбой назначено быть вместе, Морин, — с самого детства…
Дрожащими руками он открыл губную помаду и злобно размазал розовую массу по шелковому шарфику. Больше не в силах сдерживать свою ярость, он схватил золотой нож для бумаги и принялся кромсать шелк в клочья.
У Александра было такое чувство, что его обокрали — забрали то, что принадлежало ему по праву Ну почему? Почему она его не любит? Судьба сыграла с ним злую шутку. Он хотел отомстить Морин, сделать ей так же больно, как она сделала ему.
Щеки его обжигали слезы гнева.
— Он тебя никогда не получит! Никто тебя не получит