Все о моем дедушке

19

Вот и нечего больше вспоминать. Конец флешбэка. У меня получилось. Я сижу на диване, делаю вид, что смотрю черно-белое кино, и даже умудрился не заснуть. Спасибо воспоминаниям. Будто заново всё пережил. Будто полежал на иголках, как индийский факир.

Неделю назад меня выписали из больницы, не то чтобы невредимого, но целого. Меня уже тошнило и от запаха лекарств, и от смеха и приторного сочувствия всей этой толпы в белых халатах, которая ходила щупать меня, ставить градусник, мерить давление, осматривать, брать анализы, давать мне таблетки и кормить. Я себя чувствовал зверем в зоопарке. И отчаянно скучал. Телефон я у матери больше не просил, газет у меня в палате никто не забывал. Никто не спрашивал, включить ли телевизор. Я позволил, чтобы меня изолировали от всякой информации. Конечно, из-за этого время еле ползло, как черепаха-астматик. С тоски я даже книжки начал читать — и как ни тошно было это признать перед отцом (он всю жизнь пытался принудить меня к чтению), но мне неожиданно понравилось.

С чтивом было как-то не так одиноко: лежу себе в койке, никто не трогает, тихо — и можно спокойно думать о книге, о самом себе и о дедушке. Как бы ни хотел я отделаться от этих мыслей, они всё равно приходили: когда в книге персонажи переступали границу между тем, что можно, и тем, что нельзя. Или когда отец оплакивал сына. Или когда главному герою, молодому парню или девчонке, вдруг становилось ясно, что жизнь взрослых вокруг — это сплошная ложь. Финал «Шоу Трумана»[9]. В общем, я читал и переваривал прочитанное — только этим и занимался, пока меня не выписали. О прощении и речи быть не могло. А гнев я держал на толстенной цепи, как Хеопса — психованного пса дедовых соседей, который только и ждал возможности впиться зубами в того, кто осмелится его провоцировать.

Я только заглянул в эту выгребную яму, когда Клара пришла навестить меня вместе с Начо и Лео. Они пытались склеить нашу дружбу шутками — чтобы стало похоже на то, как было раньше. Но это было невозможно. Начо и Клара уже не скрывали, что встречаются. Лео сдал математику, каталанский и английский на шесть с половиной баллов вместо обычных пяти с натяжкой. А я уже никогда не буду настолько невинен, чтобы считать себя несгибаемым. После двух дней в коме у меня как будто зрение стало по-другому работать: я замечал все до единого недостатки в чужой внешности, царапины на мебели, пыль, которая повсюду оседает, повинуясь неумолимому закону тяготения, рахитичные деревья за окном. Всё теперь виделось менее ярко, но более четко. Когда ребята уже уходили, я решился задать Кларе вопрос, не напрямую, конечно:

— Клара, а то, что я тебе тогда отдал… от мотоцикла… можешь принести?

Она печально на меня посмотрела.

— Потеряла?

— Нет… отдала твоему отцу несколько дней назад.

Бам. Вот и конец Швейцарии. Клара ее уничтожила, и я сам не знал, радоваться этому или злиться. Я промолчал. Начо с Лео ничего не поняли и попрощались. Клара вышла следом, не сказав больше ни слова.

Тем временем фильм подходит к концу. Главная героиня в молодости была актрисой немого кино, а потом сошла с ума. Она не может смириться с тем, что время немых фильмов прошло, а актриса звукового кино из нее никакая. И вот она стареет в своем особняке в Голливуде, одна, забытая всеми на свете. В общем, ее так переклинило, что она убила того мужика (тело, которое в начале фильма плавает в бассейне), и полиция, чтобы заставить ее сознаться, устраивает ловушку — убеждает ее, что с ней будут снимать новый фильм.

Бывают такие люди. Мой дед, например. По нему не скажешь, потому что он ведет себя и разговаривает как совершенно нормальный. Я сказал отцу в больнице, что больше не хочу его видеть никогда в жизни, но дед всё равно к нам явился — давить на жалость.

— Мальчик мой, я сделаю всё, что хочешь. Только давай помиримся.

— Всё, что хочу?

— Всё, что в моих силах, конечно…

— Расскажешь правду? Не ту, что в письме… Настоящую правду: что у тебя еще куча денег на тайных счетах, что ты подкупал политиков и судей… В новостях пишут «предполагаемые правонарушения», но я же не дурак, и люди не дураки. Все знают, что ты сделал…

— Ты что, настолько серьезно это воспринимаешь? Не ожидал от тебя. Я думал, ты понимаешь, как мир устроен. А теперь вижу, что ты еще совсем ребенок.

— Дед, можешь меня оскорблять, но…

— Сальва, да никто тебя не оскорбляет… Просто пойми…

Но я его уже не слушал, а он больше не настаивал.

Отец тоже не торопился помогать мне перевернуть эту страницу.

Когда я заговорил про флешки, которые нашел в сиденье мотоцикла, он сказал, что надежно их спрятал. И что не смотрел, что на них.

Три дня спустя я снова завел этот разговор.

— Почему мы его покрываем, папа? Он же преступник. А об нас ноги вытирает — как обо всех остальных.

— Ты хочешь, чтобы мы донесли на деда? На моего родного отца? Сможешь ты жить с таким грузом на совести? У тебя еще вся жизнь впереди…

— Не знаю…

— Ну тогда…

— А если мы передадим их какому-нибудь журналисту, может, анонимно?

— По-моему, ты сам не понимаешь, что говоришь.

И вот я сижу, смотрю финальные титры фильма и так и не понимаю, кто я: плохой внук, хороший сын или шельмец, который хочет предать свою семью. Отец выключает телевизор, и теперь, судя по его лицу, меня ждет лекция о морали. Я заметил: с тех пор как я предложил отправить флешки журналистам, отец меня избегает. Не то чтобы он со мной не разговаривает: то просит купить картридж для принтера, то интересуется, что я хочу на ужин, то напоминает, что до выпускных экзаменов осталось две недели и пора садиться за учебу… Но это команды для машины, а не разговоры. Может, теперь он решил, что настал подходящий момент.

— Пойдем.

Я иду за ним в кабинет. Компьютер включен, на столе лежат три флешки.

— Я знаю, ты считаешь, что все взрослые как Норма из этого фильма. Что мы все сумасшедшие: видим мир таким, каким нам нравится его видеть, и не желаем смотреть правде в глаза. И ты, конечно, прав. Я не знаю, что тебе сказать. Твой дед совершил много противозаконного.

— Но ты всё равно ему помогаешь…

— Потому что не могу иначе.

— Ты так говоришь, потому что он твой отец? А если бы он кого-то убил, ты бы тоже его покрывал?

И тут отец рассказывает мне правду. Или часть правды. Я знаю, что он многие истории и проблемы от меня скрывает, чтобы защитить меня, но сейчас он почувствовал, что мне нужна хорошая доза информации.

— Дед дал мне денег на то, чтобы открыть свой бизнес — ту компанию, которая у меня раньше была. Много денег. Я пообещал всё ему вернуть и понемногу возвращал. Но однажды он меня попросил кое-что бесплатно сделать для одной партии, а я отказался. Он страшно разозлился и сказал, что деньги, которые он мне одолжил, он взял прямо из сейфа фонда. Что у него целая система перекачки средств, так что он может делать что пожелает и спокойно брать и раздавать деньги, не оставляя следов. Что члены той партии и другие политики помогают ему получать выгодные контракты и еще больше денег, а потом они их делят между собой. Это было какое-то безумие; я не хотел знать подробности. У меня в голове не укладывалось, что никто до сих пор не раскрыл его. Но ты знаешь, что у деда много связей: я думаю, он платил за молчание. В общем, на другой день я пошел в банк, взял кредит и отдал деду всю сумму, которую был должен. Полгода мы не разговаривали. Ты, наверное, не помнишь, ты тогда был маленький. И всё же, хоть я и поступил тогда так, как посчитал нужным, и не жалел потом, что отдалил свою семью от него, — я не могу забыть, что он в меня поверил.

— Но ты не обязан ему помогать, папа…

— Он любит нас. По-своему, странной и нездоровой любовью, но любит.

— То есть, ты считаешь, надо сделать вид, что этой информации нет…

Отец двигает мышкой, чтобы вывести компьютер из спящего режима. В браузере открыта страница, которую отец мне хочет показать.

— Решать тебе. Несколько месяцев назад журналисты-расследователи из разных стран открыли этот сайт. Через него можно анонимно прислать документы, доказывающие чьи-то незаконные действия. Подумай об этом. Подумай как следует, хочешь ли ты сделать этот шаг. Если ты решишь, что так надо, я тебе помогу. А если нет, давай сожжем эти флешки.

У меня колотится сердце. Так сильно, будто сейчас вырвется из груди. Мне даже кажется, что я вдруг оглох, как будто у меня уши заложило.

Я смотрю на страницу. Выглядит серьезно. Там перечислены дела, которым удалось дать ход благодаря информации, полученной через сайт. Я довольно долго там брожу: открываю статьи, читаю заголовки, щелкаю по ссылкам и возвращаюсь. Пытаюсь читать, но не вчитываюсь. И думаю, думаю, думаю, думаю. Отец предоставил решать мне, но сам не ушел, а сидит рядом. Как мне поступить? Отец решил держать с дедом дистанцию. Но и выдавать его не захотел. Или не посмел. А я? Могу ли я это сделать? Кто я? Его внук…

Я беру одну из флешек. Мне нужно посмотреть, что на ней. Я так взволнован, что не с первого раза получается ее вставить. На рабочем столе появляется иконка. Два раза щелкнуть мышкой, и я всё узнаю. Но у меня перед глазами всё расплывается от слез.

Он бесстыжий. Жалкий. Но это мой дед, и он уже никогда больше не будет делать того, что делал раньше.

И я его люблю.

Я вытаскиваю флешку и отдаю отцу.

— Давай их сожжем.