Всегда с тобой

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я ИДИОТка. Я буквально в машине с обвиняемым в убийстве. С парнем, который написал долбаный список жертв. Зачем я выпила четыре рюмки водки с клюквой? Я никогда не признаюсь ей в этом, но мне следовало послушаться Лив, когда она предупреждала меня много не пить.

Я осматриваю салон "Мустанга" Майлза. Никаких пистолетов, молотков или топоров в поле зрения. Никаких повязок на глаза, веревок или клейкой ленты. На самом деле полы и сиденья на удивление чистые. Ничего, кроме нескольких оберток от косяков и мелочи у моих ног.

Мои руки сжимаются в кулаки от того, как вкусно от него пахнет. Олд спайс и мята. Может быть, жвачка? Не пахнет ни пивом, ни потом. Почему самые большие придурки пахнут лучше всего?

Неважно. У него все еще нет ничего общего с Джорданом. Ни у одного парня никогда не получится быть похожим на него. У Джордана лицо модели из Аберкромби и тело Тора. Майлз больше похож на… Локи.

Я снимаю толстовку и протягиваю ее ему. Я должна поблагодарить его за поездку, поблагодарить за одежду, но именно из-за него мне это было нужно в первую очередь, и на самом деле я не хочу с ним разговаривать. До моего дома всего пара миль, так что, может быть, мы сможем посидеть в тишине всю поездку в машине, а потом разойдемся навсегда.

Майлз забирает у меня толстовку, наши пальцы соприкасаются. Это прикосновение пронзает меня, как электрический разряд, и я отдергиваю руку.

Совсем как в первый раз, когда мы случайно соприкоснулись руками в шестом классе, когда он протягивал мне следующую книгу из серии "Heartland". Я переживала фазу «энергия большого члена» и бегала по книгам, чтобы выяснить, когда Эми и Тай наконец будут вместе, но следующей книги на полке не было, а в библиотечной системе сказали, что она не проверена. Я была на грани слез, когда Майлз понял, какую книгу я ищу, и, не говоря ни слова, нашел ее там, где кто-то небрежно засунул ее между случайными книгами в разделе U-Z, и передал мне. Наши пальцы соприкоснулись при обмене, и это было так, как будто моих пальцев никогда раньше не касались. Как будто они были мертвыми и гнилыми на моей руке, пока его прикосновение не вернуло их к жизни.

Теперь он небрежно отбрасывает толстовку за спину.

— Куда мы направляемся?

— Прямо, пока не упрешься в перекресток, затем поверни налево на Элм. Это всего в нескольких милях. — Хорошо. Это сделано. Теперь нам больше не нужно разговаривать.

Он не очень-то любит убегать. Одноклассники, убегающие из дома Натали, проезжают мимо нас, нарушая правила, перелетая двойные желтые линии. Потрепанная Toyota подает звуковой сигнал, проезжая мимо нас. Можно подумать, парень на громкоголосом "Мустанге" должен хотя бы соблюдать скоростной режим.

Я вожусь со своим телефоном, и предиктивный текст помогает мне напечатать предупреждение Джордану в пьяном виде.

Не возвращайся к Натали. Копы. Объявились

Натали пишет мне.

Боже мой, ты в порядке?? Ты сбежала от копов???

Да, я в порядке. Где ты?

С Лив. Сегодня я остаюсь у ее бабушки с дедушкой!

Лол, им все равно?

Нет, они оба невежественные и думают, что я просто ее лучшая подруга!

Когда я отрываю взгляд от телефона, Майлз наблюдает за мной. Я замираю под его взглядом. У него такие глаза, которые всегда горят свирепостью, способной растопить тебя на месте.

Я бы сказала, что у него появилось такое выражение глаз, потому что исчезла его сестра. Но у него всегда были такие глаза.

Я потираю виски.

— У меня от твоей машины болит голова.

— Она без глушителя.

— Почему парни думают, что это круто — иметь самую громкую машину на дороге?

— Меньше о том, чтобы быть крутым, больше о том, чтобы быть на мели. Старый сгнил, и я не могу позволить себе новый.

— Ох. — Я должна была догадаться, что Майлз из тех парней, которым насрать, что другие считают крутым.

— Ты так и не сказала мне, что, черт возьми, с тобой случилось.

Мой позвоночник напрягается. Поехали. Я знала, что пять секунд блаженной тишины были слишком хороши, чтобы длиться долго.

— Ты так и не сказал мне, почему оказался на вечеринке, на которую тебя явно не приглашали.

— Я первый спросил.

Я закатываю глаза. Может быть, он на самом деле не так уж сильно изменился с шестого класса.

— Со мной ничего не случилось. Я выросла. Я изменилась. Все так делают.

Он пристально смотрит на дорогу впереди, сжимая в руке верхнюю часть руля.

— Не все.

— Ты изменился.

— Нет. — Он звучит так уверенно, и я не знаю, как это возможно, когда он совершенно неправ.

— Да, это так. Ты совершенно другой. Ты злой мудак, который стыдит девушек за то, что они осмеливаются выглядеть сексуально на вечеринке. — Я не высказывала свое мнение так свободно с тех пор, как… не помню когда. Но я думаю, это потому, что мне все равно, нравлюсь я Майлзу или нет. Он никому не нравится, так почему я должна заботиться о его мнении?

— Во-первых, я всегда был злым мудаком. Это не изменилось.

— Это неправда. Ты всегда был добр ко мне.

Майлз фыркает.

— Больше ни к кому.

Теперь, когда я думаю об этом, я не могу вспомнить ни одного другого человека, с которым он когда-либо был мил в средней школе. Может быть, именно поэтому я думала, что он любит меня, и поэтому я влюбилась в него. Мы были против всего мира.

— Во-вторых, — продолжает он. — Когда, черт возьми, я тебя позорил?

— Мм. Когда ты только взглянул на меня, на мой наряд и спросил, что, черт возьми, со мной случилось.

Он прищуривает глаза.

— Это не имеет никакого отношения к тому, что ты классно выглядишь на вечеринке. Ты просто совершенно другой человек. Ты пытаешься быть кем-то другим. Ты даже больше не пытаешься быть собой.

Он прав, но стать совершенно другим человеком — лучшее решение, которое я когда-либо принимала. В его устах это звучит как худшее, что я когда-либо делала.

— Ты понятия не имеешь, кто я такая.

— Я знаю, кем ты была раньше. Милая, умная девушка, которая не переставала читать и обладала удивительным умом.

Удивительный ум. Я не думала, что кто-то видел меня такой тогда. Я не думала, что кто-то вообще видел меня. Я была невидима.

— Тебе нужно было больше стоять за себя, — признает он, — но ты никогда не была чьим-то клоном.

Я поднимаю свою руку, где мое кольцо-обещание говорит мне обратное.

— Я не чей-то клон. Я особенная.

Я единственная девушка, которая будет с Джорданом Голдманом. Это делает меня более особенной, чем любую девушку в этом городе. Более особенной, чем его сестра.

Его рот кривится в усмешке.

— Кольцо делает тебя особенной?

Я опускаю руку обратно на колени и прикрываю ее на секунду. Но я не позволю Майлзу Мариано заставить меня стыдиться чего бы то ни было.

— Кольцо-обещание от моего парня помогает, да.

— Наличие парня и обручального кольца не делает тебя особенной.

— Да? Что тогда?

— Ты. Ты делаешь себя особенной. Быть самой собой, когда никто другой не может быть такой.

Я складываю руки на груди. Я хочу распахнуть дверь и выскочить наружу. Мне все равно, если это больно. Это не может быть больнее, чем сидеть в этой машине с Майлзом.

— Да, ну, она никому не нравилась.

Впрочем, мне не нужно ему напоминать. Он помнит.

— Ты же знаешь, что тебе не нужно менять себя, чтобы понравиться людям, верно? Ты можешь просто быть собой, и если им этого недостаточно, они могут отвалить.

Конечно, он бы так и сказал.

— Может быть, это сработает для кого-то вроде тебя, кому явно все равно, что думают люди.

— А почему я должен им нравиться?

— Я не знаю, так, может быть, люди не думают, что ты убил свою собственную сестру? — Если кого-то и должно волновать, что думают другие люди, так это Майлза.

Его челюсть приподнимается, и я чувствую необъяснимое желание протянуть руку и дотронуться до нее. Провести пальцем по линии его подбородка и вниз по гладкому изгибу шеи. Я заставляю себя отвести от него взгляд.

— Ты так думаешь? — спрашивает он.

— Нет, — признаюсь я.

— Так почему ты сказала это на вечеринке?

— Потому что ты выводил меня из себя. И до сих пор выводишь.

Он качает головой.

— Меня не волнует, что люди думают, будто я сатана. Я забочусь о том, чтобы найти Софи. Это все, что меня волнует.

— Так вот почему ты был на вечеринке у Натали?

Он нажимает на сигнал поворота.

— Да. Пьяные люди любят рассказывать свои секреты. И кто-то хранит один из них о моей сестре.

Мое сердце останавливается. Он не должен знать. Это невозможно. Если бы он знал, он бы не сидел со мной в этой машине и не вел этот разговор.

Нет, он просто расстроен тем, что месяцы спустя у него все еще нет ответов. Он хочет обвинить в исчезновении Софи кого-то другого, а не человека, действительно ответственного за это, — саму Софи.

Я сглатываю и медленно выдыхаю, чтобы успокоиться.

— Но почему сейчас? Прошли месяцы. Тебя даже не было ни в одной из поисковых групп.

— Я хотел быть там, — огрызается он. — Мои родители не хотели, чтобы я участвовал в поисках, потому что они не хотели, чтобы я… — Его взгляд перемещается с моего обратно на дорогу, в горле перехватывает. — … нашел что-нибудь.

Они не хотели, чтобы он нашел труп своей сестры.

— Ох.

Конечно, они этого не сделали. Кто смог бы стереть что-то подобное из их памяти? Тем не менее, все используют его отсутствие на поисках против него самого. Указывают на его отсутствие как на доказательство его вины.

— Тогда папа просто… сорвался. Поэтому я не смог вернуться. — Теперь ярость исчезла из голоса Майлза. Все, что осталось, — это пустота.

— Что ты имеешь в виду?

Он неловко переминается с ноги на ногу и переводит взгляд на меня, как будто все еще не уверен, что может мне доверять. Как будто он не хочет иметь со мной ничего общего, и я последний человек, которому он хочет открыться.

— На самом деле это не твое дело, не так ли?

— Отлично. Забудь, что я спрашивала. Давай просто неловко помолчим, пока ты меня не довезешь.

Сначала я думаю, что он действительно собирается поддержать мою идею. Секунды молчания тянутся, пока он не вздыхает.

— Он пил каждый вечер. Потом каждый день. Сначала я поддерживал его, чтобы он ходил на работу, в продуктовый магазин, куда угодно. Потом я поддерживал в нем жизнь. Вот почему я не вернулся.

Я даже представить себе не могу такого бремени. Мы с мамой всегда были близки, ближе, чем большинство матерей и дочерей, а она всегда была моей матерью. Она заботится обо мне, а не наоборот.

— Сейчас ему лучше? Поэтому ты смог вернуться?

Майлз невесело усмехается.

— Гораздо труднее напиться до смерти, когда ты заперт, так что да. Думаю, можно сказать, что у него все получается лучше.

Сначала, когда он сказал, что не очень любит пить, я ему не поверила. Но теперь я знаю, что это правда. Он не хочет идти по стопам своего отца.

— Почему он заперт?

— Вождение в нетрезвом виде. — Майлз теперь сжимает руль обеими руками, выжимая из него жизнь. — Он мог убить ребенка. Он мог бы сделать с кем-нибудь другим то, что кто-то сделал с нами.

Исчезновение Софи означало, что Майлз потерял не только сестру, но и отца. Сначала алкоголь, потом тюрьма. Впервые с тех пор, как мы снова увидели друг друга, мне жаль его.

Мой телефон уведомляет о сообщении. Улыбка до сих пор растягивает мои губы каждый раз, когда я получаю уведомление от Джордана.

Черт. Тогда увидимся завтра. Напиши мне, когда доберешься до дома.

Мне следовало поехать с ним за пивом. Я могла бы быть с ним прямо сейчас, а не запертой в машине с Майлзом Мариано.

Наконец мы добираемся до перекрестка и поворачиваем налево, на Элм-стрит.

— Так ты живешь со своей мамой? — Спрашиваю я.

— С бабушкой. Я должен получить аттестат зрелости и работать, пока я здесь. Это часть договорённости.

Верно. Он должен получить аттестат зрелости, поскольку его выгнали до того, как он смог получить диплом.

— Ты собираешься осенью в колледж?

— Нет. Не получится.

— Это потому, что они не принимают никого, кого исключили из средней школы за то, что он написал список жертв?

Он закатывает глаза, теперь я ему поперёк горла.

— Я не писал список жертв.

— Это не то, что я слышала.

— Это был список подозреваемых. Все люди, у которых был мотив желать смерти Софи. Кто-то увидел список и понял неправильно.

Я опускаю окно еще ниже, но теплый летний ветерок, обдувающий мою кожу, никак не может остановить капельки пота на моей шее.

— Ты не думаешь, что она сбежала?

— Я знаю, что она этого не делала. И даже если бы она это сделала, она бы уже вернулась. — Он качает головой. — У нее были свои враги. Кто-то хотел заполучить ее.

Как у Софи Мариано могли быть враги? Она была самой популярной девушкой в Бомонте. Девушка, которая всем нравилась. Никто никогда не сказал о ней плохого слова.

Я единственная, кто когда-либо ненавидел ее.

— Кто бы они ни были, — говорит он, — я собираюсь их найти.

Мне нужно, чтобы Майлз потерпел неудачу. Мне нужно, чтобы Софи не было, потому что, если она вернется, Джордан может выбрать ее, и тогда я потеряю все, что для меня важно.

Мне нужно знать, кто попал в этот список.

Мы подъезжаем к моему дому. Слава богу. Я не могу дышать в этой машине.

— Это прямо здесь, слева. Ты можешь просто остановиться дальше по улице.

Мы с мамой живем на одной стороне двухэтажного дома. Деревья и кустарник отделяют нас от нашей ближайшей и самой любопытной соседки Тесс, так что даже она не знает, когда я сбегаю. Я пользуюсь уединением и тишиной, выползая из окна, чтобы почитать на крыше. Дом невелик — ничто по сравнению с домом Натали или Джордана, — но мне он нравится.

Вместо того, чтобы высадить меня на тротуаре, Майлз заезжает на подъездную дорожку. Двигатель рычит, когда он останавливается.

Я стискиваю зубы.

— Я же сказала тебе остановиться дальше по улице.

К моему удивлению, он выключает фары и двигатель. О боже. Неужели он думает, что раз он подвез меня домой, я ему что-то должна? Теперь он заслуживает минета?

Я набираю сообщение Джордану.

Я дома, я ооочень по тебе скучаю, увидимся завтра

Я отстегиваю ремень безопасности и вожусь с дверной ручкой.

— Спасибо, что подвез.

Майлз открывает свою дверь, и в резком свечении верхнего света я наконец-то вижу темно-коричневые радужки его глаз. Цвет почвы, потемневшей от летнего дождя.

— Мм. Что ты делаешь? — Спрашиваю я.

Он указывает на другую сторону дуплекса.

— Моя бабушка живет вон там.

Мне требуется секунда, но в конце концов все детали встают на свои места. Майлз сказал, что он переехал к своей…

— Правильно. Мэйбл — твоя бабушка.

— Ага.

Мэйбл — наш домовладелец и живет в другом конце нашего дуплекса. Она также мой босс и владелица единственной закусочной в городе.

У меня в комнате две двери — одна ведет в наш коридор, а другая — на чердак и сторону Мэйбл в двухуровневом доме. Если бы я захотела, я могла бы пройти через свою комнату в спальню для гостей на ее стороне.

Ту, в которой останется Майлз.

Майлз Мариано живет в моем доме. У нас общая стена. Дверь. Каждую ночь, когда я буду спать, между нами будет всего несколько футов.

Между мной и первым парнем, которого я когда-либо любила.

Между мной и мальчиком, обвиняемым в убийстве.

Он одаривает меня ухмылкой, от которой у меня колотится сердце, и пятится к дому, засунув руки в карманы.

— Спокойной ночи, соседка.