Второй Грааль

49

Энтони Нангала, уставившись пустым взглядом в потолок, лежал в маленькой, пахнущей дезинфицирующими средствами комнате. Он едва мог двигаться. Запястья и голеностопные суставы были скованы кожаными манжетами, крепившимися стальными цепями к кровати. Физически он чувствовал себя хорошо. Правда, пальцы рук и ног казались ему немного онемевшими, но, вероятно, из-за того, что он не мог двигаться. Рана на голове тоже почти не доставляла хлопот. Легкое пульсирование в черепной коробке, больше он не чувствовал ничего. С точки зрения боксера-тяжеловеса — комариный укус.

Но с психическим состоянием все обстояло много хуже. Вчерашняя операция стала самым тяжким испытанием в его жизни. Беспомощность, страх и неизвестность — все это чуть не довело его до безумия. И еще ярость оттого, что Донна Гринвуд — одна из немногих людей, которым он доверял, — предала его. Вероятно, и другие члены общества были с нею заодно. Разочарование было глубоким.

Нангала услышал, как открылась дверь.

— Добрый день.

В комнату вошла бледная молодая женщина, которая вчера занималась им, после того как его привели из тюремной камеры. Сегодня ее кожа казалась еще прозрачнее. Нангала заметил, что она — намеренно или бессознательно — уклонялась от его взгляда. Тем не менее ее глаза излучали нечто, дававшее ему проблеск надежды, — теплоту. Единственный проблеск в этих катакомбах без окон.

— Как ваше самочувствие?

Это был не просто дежурный вопрос. Что-то в ее голосе заставляло поверить, что она искренне интересовалась его состоянием.

— Когда я вас увидел, сразу стало намного лучше.

Она застенчиво улыбнулась, но не стала поддерживать беседу. Вместо этого вынула из ящика цифровой термометр.

— Откройте рот, — потребовала она.

Нангала повиновался, и она сунула ему термометр под язык.

— Как фас совут? — спросил он, термометр явно мешал разговору.

— Рейхан. Рейхан Абдалла.

— Меня — Энхони.

Она рассмеялась, взглянув на него сияющими миндалевидными глазами.

— Энхони? Красивое имя.

Нангала попытался ее поправить, но она не позволила:

— Держите рот закрытым. Я знаю, как вас зовут.

Через несколько секунд термометр издал звуковой сигнал.

— Тридцать четыре и два, — констатировала женщина. — Похоже, что вчерашняя операция прошла удачно.

Она отпустила ножной тормоз на передвижной кровати Энтони Нангалы и стала толкать ее в освещенный холодным неоновым светом коридор.

Свернув за угол, она вкатила кровать в одну из дверей. Теперь они снова оказались в операционной. Нангала почувствовал, как его опять мгновенно захлестнула паника. Кошмарный сон продолжался!

Прежде чем он успел что-либо сказать, женщина покинула комнату. Инстинктивно Нангала хотел ринуться за ней, но оковы удержали его. Ярость и отчаяние охватили его. Приступами, сменяя друг друга, чувства накатывали на него и превращали ожидание в пытку.

Наконец он услышал в коридоре шаги, затем шорох у двери.

— Хорошо, что вы снова сюда… — сказал он с облегчением. Затем увидел, что это не Рейхан Абдалла, а доктор Гольдман.

— Вы рады моему обществу? — спросил ученый с самодовольной улыбкой на губах. — Великолепно. А то я опасался, что вы обиделись за мое вчерашнее поведение.

Ирония и насмешка подействовали на Энтони Нангалу как удар хлыстом. Если бы оковы не сдерживали его, он вскочил бы с кровати, чтобы вцепиться в глотку этому негодяю.

Гольдман взял стул и сел рядом с кроватью Энтони Нангалы. Затем придвинул стол-приставку, на котором уже были подготовлены несколько шприцев. Рядом лежали инструменты. Такой безупречный порядок заставил Энтони задрожать. В этой лаборатории ничто не предоставлялось случаю. Что бы Гольдман ни решил с ним сделать, он выполнит это.

Ученый продезинфицировал место на тыльной стороне кисти Нангалы и ввел канюлю, к которой подсоединил капельницу с прозрачной жидкостью. Затем сделал первый укол в плечо.

— Это всего лишь миорелаксант, — пояснил он. — Чтобы вы немного расслабились. Расслабленное тело лучше реагирует на терапию.

В самом деле, уже через несколько секунд Нангала почувствовал, как его мышцы утратили способность сокращаться. От этого его страх только возрос. Он был отдан на произвол Гольдману.

Продолжая терапию, ученый одновременно пояснял, что делал: уколы и раствор для внутривенного вливания содержали множество витаминов и гормонов. Позже, днем, Энтони Нангала получит инъекции нативных клеток.

— Другими словами, вы пройдете целиком первый этап моей терапии, — сказал Гольдман. — Так же, как и сенатор Блумфилд, которому я провел подобные манипуляции несколько минут назад. После вчерашней операции вы даже обгоняете его на шаг. Вы можете стать первым человеком, перешагнувшим возраст в тысячу лет.

Энтони Нангала теперь ничего не понимал.

— Зачем вы это делаете? — спросил он.

— Неужели так трудно догадаться? Конечно, чтобы исследовать вас.

— Исследовать?

— Мы будем регулярно контролировать состояние ваших органов, брать пробы, чтобы выяснить, как моя терапия действует в условиях пониженной температуры тела.

Брать пробы! Слово отозвалось в голове Нангалы приглушенным эхом. Он с трудом понимал то, что для Гольдмана звучало как нечто само собой разумеющееся.

— Даже если ваша терапия подействует, в чем я сомневаюсь, — сказал он, — неужели вы всерьез полагаете, что я тысячу лет буду безропотно терпеть ваши постоянные обследования?

Что, собственно говоря, вообразил себе этот сумасшедший ученый? Что он, Нангала, будет из благодарности целовать ему ноги? Как только он выберется отсюда, то позаботится о том, чтобы Гольдман и все его сотрудники как можно скорее оказались за решеткой.

— Боюсь, что у вас нет другого выбора, — холодно возразил Гольдман. — Вы слишком ценны для науки, чтобы я мог вам позволить уйти.

Прошло несколько секунд, прежде чем Энтони Нангала осознал значение его слов. Он почувствовал, как кровь отлила от лица.

— Вы хотите продержать меня под замком тысячу лет? — пробормотал он.

Гольдман холодно улыбнулся:

— Не правда ли, слово «пожизненно» в вашем случае звучит как-то по-особому?

Рейхан Абдалла чувствовала себя слабой, еще более слабой, чем в течение прошедших дней. С тех пор как она снова приступила к работе у доктора Гольдмана, она чувствовала, как ее силы убывают.

У нее был перерыв в работе почти на год, чтобы поберечься и преодолеть кризис. Кажется, никто всерьез не верил в то, что она когда-нибудь снова выйдет из больницы. Однако она мужественно боролась с болезнью и победила, по крайней мере на этом этапе. Правда, она не знала, что будет с нею дальше.

Она поборола слезы и отогнала подступающее отчаяние. «Не сдаваться!» — приказала она себе. Но это было совсем не просто, когда каждое движение стоило усилий и легкое щекотание в носу вызывало смертельный страх. ВИЧ, уже восемь лет бушевавший в ее организме, собирался вновь стать господином над ней, наверное в последний раз. Она почувствовала, что дрожит.

Но до тех пор, пока она работала в группе доктора Гольдмана, у нее, по крайней мере, была надежда. Не только для нее. Для мужа, заразившего ее этой ужасной болезнью, для сына, с самого рождения страдающего СПИДом. Рейхан Абдалла вовсе не хотела жить сотни лет. Ее единственной целью было дожить до нормальной старости. Она мечтала увидеть своего сына выросшим и иметь больше времени, чтобы простить мужу роковую любовную интрижку. Она хотела еще детей — и когда-нибудь внуков. И еще она хотела сделать подарок всем другим ВИЧ-инфицированным: шанс на нормальную жизнь. Только по этой причине она согласилась здесь работать.

Доктор Гольдман, который в свое время принял ее на работу в качестве ассистентки лаборатории, знал о ее болезни, вызванной ослаблением иммунитета. Он с самого начала ей объяснил, что его исследования могут быть полезными также пациенту, страдающему СПИДом. Благодаря его разработкам по стимуляции способности деления клеток тела замедляется процесс развития ВИЧ. Гольдман считал, что благодаря его методикам больные СПИДом смогут жить от пятидесяти до восьмидесяти лет.

Рейхан почувствовала прикосновение к плечу.

— С тобой все в порядке?

Она так глубоко задумалась, что просто забыла, где находится. В операционной нативных клеток. Она повернулась. Перед ней стоял Мустиль Масуф, араб лет сорока, дочь которого страдала от преждевременного старения организма. Девочке было только девять лет, а выглядела она как семидесятилетняя женщина. Жестокая причуда природы, так называемый синдром Гетчинсона — Гилфорда, или прогерия. По словам доктора Гольдмана, если все пойдет хорошо, у несчастной девочки также появятся шансы на выздоровление.

По той или иной причине, но каждый здесь заинтересован в успехе проекта, подумала Рейхан. Она ответила Мустилю Масуфу:

— Спасибо, все хорошо. Просто сегодня от слабости я едва держусь на ногах.

Мустиль снова углубился в свою работу. Он расстелил на хромированном столе стерильную салфетку и разложил на ней хирургический набор, вынув его из герметически запаянного пакета.

Рейхан постаралась прогнать усталость и натянула латексные перчатки. При мысли о предстоящей добыче свежих клеток мурашки пробежали по телу. В последний раз она помогала при этой процедуре незадолго до того, как была помещена в больницу, — более года тому назад. Долгая пауза повысила чувствительность ранее закаленной нервной системы. При мысли о том, что ей предстоит в течение следующих полутора часов, она почувствовала себя глубоко несчастной.

«Думай о том, ради чего ты это делаешь», — внушала она себе. Тем не менее воспоминания о прежнем занятии вызвали в ней отвращение. Большей частью свежие клетки получали от коз или овец, но оказалось, что эти клетки плохо подходят для человеческого организма. Поэтому в конце концов для добычи свежих клеток стали использовать шимпанзе, по приказу шейха Ассада доставлявшихся из Заира и Конго. Благодаря их близкому родству с человеком теперь терапия проходила с заметно меньшими осложнениями.

Для добычи свежих клеток, как правило, выбирали только самок на сносях и детенышей. Матерей убивали, а потом разрезали. Затем Гольдман посредством кесарева сечения удалял из матки плод, служивший донором более чем шестидесяти различных видов клеток. Можно было использовать только те органы, которые у плода еще не созрели полностью, — яичники или семенные яички, гипофиз, надпочечники и тому подобное. Затем все ткани перерабатывались в кашеобразную субстанцию, из которой в свою очередь выделяли свежие клетки. Для каждого вида клетки человеческого тела необходимо было приготовить отдельную клеточную культуру. Затем пациентам как можно ближе к соответствующему органу шприцем вводили нативные клеточные препараты. Это приводило к лучшим результатам.

Однако даже препараты клеток обезьян в человеческом организме периодически вызывали защитные реакции. Для здорового организма это едва ли представляло проблему. Но для Рейхан и остальных больных СПИДом терапия обновления клеток не годилась, поскольку даже небольшие отклонения могли привести к смерти.

Однако доктор Гольдман дал ей понять, что за прошедшие двенадцать месяцев он усовершенствовал процедуру и добился значительных успехов, благодаря чему появилась возможность помочь также ей. Рейхан не терпелось узнать, что он под этим подразумевал.

Как по сигналу открылась дверь, и в операционный зал вошел Гольдман. За ним следовала группа ассистентов-медиков, все как один в белых халатах и масках. Двое их них толкали перед собой передвижную койку. Под выступающим зеленым покрывалом угадывались контуры тел уже убитых лабораторных животных.

Рейхан вдруг вспомнила, что еще не надела маску, и решила исправить промашку. Но когда после этого она подошла к другим и ассистенты стащили зеленые покрывала с операционного стола, у Рейхан чуть не остановилось сердце. Перед нею лежали не овцы, не козы, не обезьяны, а беременная женщина и мальчик примерно десяти лет, оба чернокожие и обнаженные.

Рейхан поняла: сегодня свежие клетки добывали из человеческих органов.

Когда доктор Гольдман дал первые указания и взялся за скальпель, собираясь изъять эмбрион из лона матери, Рейхан почувствовала, что сейчас ее вывернет наизнанку. Она бросилась из операционной к ближайшему туалету, где ее вырвало.

Прошло два часа, а она все не могла успокоиться. Рейхан сидела в бытовке, в одной руке стакан с кофе, в другой — тлеющая сигарета. Много лет тому назад она бросила курить, но сегодня ей было необходимо чем-то успокоить нервы. Лежавшая перед ней на столе пачка была уже наполовину пуста. Но лучше Рейхан себя так и не почувствовала.

Дверь распахнулась, и в комнату заглянул Мустиль Масуф.

— Вот ты где, — сказал он.

Так как Рейхан никак не отреагировала на слова, он вошел и сел рядом.

— Ты плакала?

Она молча кивнула. Да, плакала, почти все последние два часа. Так сильно, что теперь у нее болела голова.

— Доктор Гольдман не предупредил тебя? — спросил Мустиль.

— Нет, не предупредил.

Мустиль помедлил.

— Я знаю, что в нашей работе мы совершаем зло, — сказал он. — Но только представь, что вместе с тем мы можем помочь многим людям. Подумай о своей семье. Что касается меня, я делаю это только ради дочери.

Рейхан тихо вздохнула. Ей не хотелось сейчас это обсуждать. И никакой самый разумный совет не мог ей помочь в данный момент. То, что она увидела, было не просто злом. Это было жестоким преступлением. Никогда шанс спасти себя, свою семью и, вероятно, даже миллионы больных людей не оправдает такой поступок в ее глазах.

Мустиль понял, что говорить с нею не имело смысла. Он встал. У двери еще раз остановился и заметил:

— Тебя повсюду ищет доктор Гольдман. Он хочет с тобой поговорить.

Потребовалась еще одна сигарета и очередной стакан кофе, чтобы Рейхан почувствовала себя достаточно сильной для беседы с шефом. Она задумалась, чего он от нее хочет. Усовестить? Упрекнуть, что она повела себя «непрофессионально»?

Так как ей не удалось его нигде найти, она спросила одну из сотрудниц, которая предположила, что Гольдман направился в свой офис. Рейхан подошла к двери приемной и постучала, но никто не ответил. Она уже собиралась развернуться и отправиться искать его в другом месте, как ей показалось, что в комнате раздаются голоса. Она еще раз постучала — снова безрезультатно. Недолго думая, вошла.

Приемная была пуста. Секретарши Гольдмана не было на месте, но монитор ее компьютера был включен. Далеко она не могла уйти. Рейхан раздумывала, стоит ли ей дожидаться возвращения секретарши, когда снова услышала какие-то звуки. Тихие, взволнованные голоса. Приглушенные звуки доносились явно из кабинета доктора Гольдмана, дверь в приемную была только притворена.

Беседа шла на английском языке, но Рейхан понимала достаточно.

— Не теперь! Она должна здесь постоянно находиться. Давайте позже поговорим об этом! — Это был голос Гольдмана.

— Мы не можем позволить работать в лаборатории человеку, представляющему для нас опасность. — Голос шейха Ассада. — Через шесть дней мы сами подвергнемся омоложению. Не хочу никаких сбоев, когда цель уже столь близка!

— Женщина не представляет никакой опасности. Просто она была не в курсе настоящего положения вещей и поэтому поражена. До сих пор она занималась опытами только над животными.

Предположение Рейхан подтвердилось: оба говорили о ней. Заинтригованная, она подошла ближе к двери.

Теперь снова голос Ассада:

— Я знаю о вашей слабости к этой женщине. Но позаботьтесь о том, чтобы она сохраняла самообладание и не разболтала о том, что происходит в этой лаборатории.

— Ничего подобного она не станет делать, так как надеется сама получить пользу от нашего проекта.

— Когда-нибудь она заметит, что мы не можем ей помочь!

— Я позабочусь о том, чтобы она и дальше продолжала верить в обратное.

Дальнейшие слова Рейхан уже не воспринимала. Словно парализованная, она стояла у двери кабинета и пыталась взять себя в руки. Доктор Гольдман обманывал ее в течение долгих лет! Сначала нервное потрясение от процедуры добычи свежих клеток, теперь это!

У Рейхан возникло чувство, что кто-то выбил у нее почву из-под ног и теперь она падает в бездонную черную дыру.

«Нет никакого спасения, — в смятении думала она. — Ни для моей семьи, ни для меня, ни для других ВИЧ-инфицированных». На глазах выступили слезы отчаяния и ярости. Гольдман и Ассад, дав ей надежду, обманули и бесстыдно использовали ее!

За притворенной дверью ей послышалось какое-то движение. Теперь она больше не слышала голосов, а только шаги. Беседа была закончена.

«Если Гольдман и Ассад увидят меня здесь, они заподозрят, что я подслушивала! — молнией пронеслось у нее в голове. — Тогда они поймут, что больше не могут мне доверять. Нужно быстро исчезнуть отсюда!»

Чтобы не выдать себя, она мгновенно стащила с ног туфли и на цыпочках выбралась в коридор. Тихо прикрыла за собой дверь. Готово! Она снова обулась. Теперь осталось только зайти за ближайший угол, и она будет вне опасности.

Еще не успев достичь ближайшего угла коридора, она почувствовала, что оба мужчины вышли вслед за нею. И сразу услышала голос Гольдмана:

— Рейхан? Рейхан, это вы?

Она развернулась и постаралась придать лицу спокойное выражение, чтобы ничем не выдать себя. Доктор Гольдман поманил ее к себе и одновременно попрощался с Ассадом. Шейх ушел.

— Я уже просил найти вас, Рейхан, — сказал Гольдман. — Где вы пропали? Я беспокоился о вас.

— Я позволила себе выкурить несколько сигарет, — призналась она.

Гольдман кивнул, не отрывая от нее пронизывающего взгляда.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Я должен был предупредить, что вас сегодня ожидает в операционной. Это была моя ошибка. Вы не возражаете, если мы поговорим об этом в моем кабинете?

Она последовала за ним в уютно обставленную, но без окон комнату. Здесь на полу был постелен не линолеум, а паркет. Письменный стол и обтянутые тканью с восточными мотивами кресла стояли на большом персидском ковре ручной работы. Вся стена за креслом была уставлена внушительного вида книжными полками.

Рейхан и Гольдман сели за стол для совещаний.

— Вам лучше? — спросил ученый.

— Немного, — солгала Рейхан.

Что она могла еще сказать? Что ни в коем случае не будет участвовать в мерзостях, которые творились в лаборатории?

— Я прекрасно понимаю вашу реакцию.

При этих словах Гольдман прикоснулся к ее руке. Мягкий, почти нежный жест.

— Мне самому глубоко неприятен способ, которым нам приходится действовать, — убивать одних людей, чтобы другие смогли жить. Это ужасно, но необходимо.

Пытливым взглядом он заглянул ей в глаза. Она вздрогнула от почти магической силы, исходившей от Гольдмана.

— Я уверен, потом мы найдем другое, более гуманное решение. Но в настоящее время это единственный путь, позволяющий исключать осложнения.

Рейхан почувствовала, как слезы навернулись на глаза.

Доктор Гольдман осторожно пожал ее руку.

— Подумайте о своей болезни, — сказал он. — Вспомните о том, что я вам обещал, когда вы здесь только собирались работать: однажды вы, ваш сын и муж извлекут пользу из наших исследований. И теперь это время не за горами.

Глубоко вздохнув, Рейхан Абдалла кивнула, стараясь создать впечатление, что она снова на стороне Гольдмана. На самом деле он добился противоположного эффекта. Гольдман уже обманул ее и продолжал врать. Но на этот раз ему не удастся ее одурачить.

— Недавно в операционной… для меня это был шок, — начала Рейхан в надежде, что ее игра выглядит правдоподобно. — Мне необходимо время, чтобы привыкнуть к новым условиям работы.

— Само собой разумеется. Попытайтесь в субботу-воскресенье немного отрешиться от полученных впечатлений. И на следующей неделе постепенно, спокойно опять приступайте к работе, как только отойдете от шока.

Они встали и направились к двери.

— Я рад, что наше сотрудничество продолжается, — сказал Гольдман. — Я бы не хотел, чтобы моя группа лишилась такого работника.

Рейхан с трудом изобразила на лице улыбку и покинула комнату.

Противоречивые чувства переполняли Гольдмана, когда он смотрел ей вслед. Рейхан Абдалла ему нравилась. Даже очень. Она была красавицей, юной, нежной и стройной. Когда она находилась поблизости, ему было трудно дышать. Легкое прикосновение ее руки — и по всему его телу пробегали приятные мурашки. Если бы она только не была поражена этой ужасной болезнью.

Гольдман действительно хотел ей помочь, не только ради нее, но и в собственных интересах. Конечно, он знал о ее семье, больном сыне и муже, и был уверен, что между ним и Рейхан Абдаллой никогда не будет ничего, кроме нескольких взглядов и беглых прикосновений. Тем не менее он страстно желал ее, хотел он этого или нет.

Однако Ассад был прав: при определенных обстоятельствах эта женщина могла стать угрозой проекту. И хотя она вела себя благоразумно, Гольдман ей не доверял. Шок от нового способа добычи свежих клеток был по-настоящему глубок. Тем не менее Гольдман был уверен, что она скоро снова успокоится, когда надежда победить СПИД снова одержит верх.

Но до тех пор он должен соблюдать крайнюю осторожность.

Он вернулся в кабинет, снял телефонную трубку и с тяжелым сердцем набрал номер. После второго гудка трубку снял Матс Леклерк, ответственный за безопасность Ассада. Гольдман объяснил ему проблему и попросил в ближайшие дни последить за женщиной.

Положив трубку, он почувствовал себя опустошенным. Если женщина заговорит с кем-нибудь о том, что видела сегодня, Леклерк станет действовать, — это Гольдман прекрасно понимал. Гольдман всей душой понадеялся, что она не наделает глупостей.