Взмах ножа

Глава 1

Начался дождь, и Атторни-стрит опустела так же быстро, как клуб «Полумесяц» в ту ночь, когда Карлос Перес бросил в окно гремучую змею с красивым узором на спине. Капли отскакивали от стен домов, устремляясь затем к развилке Атторни и Ривингтон-стрит, откуда вода уже потоками стекала с тротуара под дверь квартиры номер 1672 по Атторни-стрит. Как только Биглоу Джексон, жилец этой квартиры, заметил темное пятно, расползающееся по ковру, он бросился к водостоку, чтобы его прочистить. Поначалу вода пошла свободно, и Джексон вздохнул с облегчением, но вскоре, натолкнувшись на какое-то невидимое поначалу препятствие, начала стремительно подниматься, быстро достигнув его ботинок. Полный решимости сражаться с потопом с помощью тряпок и ведер, Биг Джексон повернулся, чтобы снова зайти в квартиру, и в промежутке между двумя домами, своим и соседним, увидел человека. Человек стоял, сгорбившись, наклонившись вперед, руки его безвольно свисали вдоль туловища. Для Бига Джексона — а он уже насмотрелся экзотики в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена — эпизод был вполне заурядным: любитель героина, погрузившийся в свой сомнамбулический транс так глубоко, что даже не замечал дождя, который буквально в один миг залил всю округу.

— Эй, ты, ширяльщик, — заорал Биглоу. Его взяла злость от одной только мысли об испорченном ковре, и он уже подумал о том, что надо бы вздуть как следует этого наркомана, однако дождь усиливался, а ковер намокал, и Биглоу удовольствовался тем, что швырнул цветочный горшок в неподвижную в потоках воды фигуру. Горшок попал человеку в плечо и, упав на землю, раскололся вдребезги. — Вали отсюда, ублюдок, — заорал Биглоу Джексон. — Чтоб духу твоего здесь не было, когда вернусь. — Он победно захлопнул за собой дверь.

Джонни Катанос по кличке Зорба-урод усмехнулся про себя, но замер, как статуя. Настоящее мастерство, подумал он. Только он один и был на такое способен. Джонни стоял спиной к разъяренному Биглоу и не ожидал, что тот швырнет в него горшком, но ни один мускул в нем не дрогнул. Так он для себя решил: что бы ни происходило вокруг или с ним самим, терпеть — и только.

Терпение упрощало сам процесс ожидания. Он знал, что сложности появятся потом, когда придется вернуться к жизни, чтобы быстро и осторожно осуществить задуманное. Мышцы со временем затекали, и любое движение — как бы ни было предусмотрено все заранее — окажется неловким, а может, и непредсказуемым. Все дело было в дыхании, и Джонни, наклонившись, изображая транс, соразмерял каждый вдох, задавая ритм, чтобы мускулы не подвели его, когда придет время действовать. С великой осторожностью он напрягал и расслаблял мышцы рук: четыре повтора, и то же с кистями, а потом снова ноги.

Окна, выходящие на Атторни-стрит, редко бывают пусты. Для пожилых людей, у которых зачастую нет ни телевизора, ни телефона, окна — единственное средство общения с миром. Редкие «привет» или «как дела» неизменно вызывают улыбку на лицах соседей, разглядывающих друг друга. Эти старички замечают на улице все, проклиная про себя — часто на идише — уличное хулиганье. Настоящие аборигены, последние могикане Атторни-стрит, они никогда не покидают домов с наступлением темноты. И все же не проходит и недели, чтобы местные подростки не ограбили кого-нибудь из них. Иногда стариков даже избивают, вымогая мифические сокровища, будто бы зашитые в их матрасах.

Роза Верц, старуха восьмидесяти двух лет, спрятавшись за темно-зеленой занавеской, видела, как Биглоу Джексон швырнул горшок в наркомана, и продолжала смотреть затем уже после того, как Биглоу вернулся в свою квартиру. Она видела и то, как наркоман ожил и медленно двинулся вперед, чуть спотыкаясь. А когда он стал удаляться из поля ее зрения, Роза Верц пошла слушать радио, хотя впоследствии будет долго излагать все в подробностях полицейскому Тиматису, который сделает вид, что все записывает. В конце концов, как рассудил полицейский, кого интересует какой-то там наркоман.

Проходя вдоль улицы, Джонни Катанос все время боролся с искушением взглянуть на окна, проверить, не смотрит ли кто. Это была самая опасная часть его плана, потому что за этим участком дороги всегда наблюдало множество глаз. Но он простоял в переулке два часа, и те несколько пешеходов, что спешили укрыться от дождя, не обращали на него ни малейшего внимания. Даже Биглоу Джексон, который хорошо знал Джонни Катаноса, был одурачен жалким зрелищем сгорбленного наркомана с тяжелыми волосами и жидкой бороденкой. Джонни прислонился к черному ходу, давно заколоченному и запертому изнутри на три замка, в полной уверенности, что если и появится кто из жильцов, то примет его за наглотавшегося травки наркомана и прогонит пинком под зад. Но никто не вышел, и только Роза Верц, хотя в тот момент и была поглощена радиопрограммой психиатра Беллы Эффенхаузер, вещавшей о тонкостях наслаждения, заметила его, но старушка не представляла для него угрозы.

Уже почти стемнело, когда Дождь утих. Переулок — а он был на достаточном расстоянии от фонарей, оставшихся на Атторни-стрит, — освещался лишь тусклым светом, пробивавшимся сквозь занавешенные окна. Джонни знал, что в такой тьме его никто не увидит. Он подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину пожарной лестницы и подтянулся. Снова, на этот раз гораздо острее, чем прежде, он ощутил подъем сил, кровь прихлынула к голове, внезапно стали горячими уши. Несколько секунд он испытывал наслаждение каким-то неожиданным чувством. Потом начал подниматься.

Два первых окна на пути Джонни вели в пустые квартиры, хотя официально обе были сданы внаем и домовладелец Мигель Эванс ежемесячно получал чек от якобы проживающих там людей. Эти квартиры служили буферной зоной между неприкрытой нищетой улицы и несметными сокровищами четвертого этажа, где располагалась героиновая фабрика. Там каждый день полкилограмма героина расфасовывалось на мелкие порции и продавалось в близлежащей округе. Эта операция не могла оставаться незамеченной, и, конечно, время от времени появлялись смельчаки, строившие планы, размышлявшие о том, как бы прибрать к рукам все эти богатства. Но владельцу данного производства Рональду Джефферсону Чедвику до сих пор удавалось уберечь свой дом от воров. Двери первого этажа были всегда открыты, и любой мог заглянуть на лестничную клетку. Однако четырех вооруженных до зубов охранников вполне хватало, чтобы остудить пыл самого отчаянного уличного бандита, и мистер Чедвик чувствовал себя в полной безопасности.

Это была одна из причин, по которой грек оставался незамеченным. Другую, и не менее основательную, представляли собой Тереза Авилес и Эффи Блум, которые развлекали хозяев на другой половине дома. Они утоляли пыл семи местных уголовников, и в тот момент, когда Джонни пробирался мимо темных окон, Эффи Блум прижимала голову Энрике Васкеса к своей огромной материнской груди, с которой не сводили глаз еще пятеро бандитов. Седьмой, Пако Бакили, главнокомандующий в отсутствие мистера Чедвика, укрывшись от остальных в ванной, приник к упругим стройным бедрам стонущей Терезы Авилес. «Вот это удача, — думал Пако. — Этот козел Катанос, Зорба-урод, привел девчонок только вчера, а сегодня они уже явились сами». Он сделал глубокий вдох: мы покажем этим стервам, что такое настоящие мужики.

В окне четвертого этажа был установлен огромный кондиционер, единственный на всю округу, притом что напряжения едва хватало для тостера. Джонни на эту удочку не попался. Даже в темноте он легко разглядел натянутый провод: он был прикреплен к автомату, скрытому в пустом корпусе кондиционера. Не слишком впечатляюще для эпохи лазера, но вполне достаточно, чтобы остановить случайного бродягу. Ликвидировать эту ловушку смысла не было. Джонни не собирался возвращаться тем же путем. Грек заставил себя двигаться медленнее. Он видел освещенное окно на пятом этаже и два собачьих силуэта на его фоне. Это было как наваждение. Он двигался так тихо, так осторожно, и все же его ждали. Он подумал, каково было бы обладать таким чутьем, — так бы и прощупал все вокруг.

Собаки были великолепны. С первых дней их учили подчиняться только одному человеку, они всегда знали, что никто их не одолеет, никто не справится, когда они первыми прыгнут на чужака. Тренер натаскивал их на беззубых котах, старых, потерявших силу собаках, а однажды и на пьяном бродяге. К несчастью, их слабость была в их же силе: они умели только нападать. И бросались сразу.

Медленно, не торопясь, Джонни Катанос снял куртку и расстелил ее под окном, чтобы не был слышен звук падающих осколков. На окне была стальная решетка, и Джонни, просунув руку между прутьями, разбил стекло рукояткой длинного охотничьего ножа. В промежуток между окном и решеткой тут же вклинились зубастые пасти двух доберманов. Они угрожающе рычали, но не лаяли. Им перерезали голосовые связки, чтобы нападение было всегда внезапным, чтобы не дать жертве шанс скрыться. Если, конечно, собаки нападали с расстояния.

Джонни впервые за все время улыбнулся. Как просто. Доберманы просунули головы сквозь прутья решетки, они были так уверены в себе, что не пытались защищаться. Они сами подставили свои глотки и теперь, упав на пол и истекая кровью, не могли даже скулить. Джонни не обращал на них внимания, он был занят замками решетки.

Внутри было тепло, и Джонни только теперь понял, что там, на улице, продрог до костей. Дверь комнаты была закрыта — значит, собачий тренер не придет, чтобы увести псов, до появления Чедвика, который боялся их, как, впрочем, и все остальные. Доберманы охраняли пожарную лестницу, по которой можно было пробраться в квартиру, где жил Чедвик. Охранники, которые должны были находиться на втором и третьем этажах, следили за дверьми. Джонни перешагнул через собак, стараясь не испачкать ноги о ковер, пропитанный кровью. В комнате пахло псиной, так что запах крови совсем не чувствовался. Открыв дверь, Джонни вошел в гостиную. Он был уже совсем близко. Оторвав от лодыжки клейкую ленту, Джонни взял в руки пистолет. Привычная тяжесть на ладони снова вызвала у него приток крови к голове. Он прикрутил к дулу глушитель и стал ждать.

Вечеринка внизу была в полном разгаре. Все по очереди направлялись к Эффи Блум, которая, лежа на спине, давно перестала изображать страсть. Она представила себе Джонни Катаноса, который способен без колебаний прострелить голову любому, кто склонится над ней. От каждого прикосновения она вздрагивала, как от выстрела. В общем-то, ее просто насиловали. Она могла бы это доказать, если бы попыталась уйти отсюда. Ей было интересно, доставляет ли нм удовольствие это занятие. Их лица были спокойны и сосредоточенны, словно они были заняты работой, требующей большого умственного напряжения. Они вертели ее, как манекен в магазине, даже не удосуживаясь хоть что-то сказать, хоть слово.

Терезе Авилес, которая была в ванной с Пако Бакили, повезло куда больше: Пако был импотент, но настаивал на оральном сексе, потому что считал себя человеком, знающим, что надо женщине. Терезе, которая была так же безразлична ко всему происходящему, как и Эффи, все же удалось изобразить страсть, и каждые три-четыре минуты она томно стонала. И в отличие от Эффи Тереза не позволяла себе думать о том, как это все противно. Наконец она оторвала от себя Пако и погладила его по волосам:

— Убить меня хочешь? От удовольствия тоже умирают. Понимаешь, ну, это как перебрать виски.

Ее слова остановили Пако, и он зачем-то пустился в долгие воспоминания о своей матушке и о родном городе в. Пуэрто-Рико.

В одиннадцать часов раздался телефонный звонок, и голый Пако вышел из ванной. Ворча, он снял трубку и поднес ее к уху. Мистер Чедвик будет дома через сорок пять минут, и значит, надо обеспечить его безопасность. К несчастью для Чедвика, представления Пако о безопасности сводились к баллончику дезодоранта, которым он освежал воздух в комнатах. Девушкам было сказано, чтобы они одевались, и затем их выдворили. Пивные банки были мгновенно собраны. В любой момент, считал Пако, объект должен выглядеть по-военному, как-никак они при оружии и на посту. И хотя охранники Чедвика вряд ли походили на «Зеленые береты», к полуночи, когда босс вошел в дом, все было в полном порядке, и каждый находился на своем месте.

Рональд Чедвик был известен своей способностью предчувствовать опасность, особенно когда речь шла о больших деньгах. Но, когда Пако открыл дверь и Рональд вошел и увидел улыбки на лицах Пако и Дю-Вейна Брауна, сидевшего у входа с автоматом на коленях, он не заметил ничего необычного. Все было, как всегда, и ребята излучали уверенность и спокойствие. Рональд и его личный телохранитель Паркер Дрэббл, не отвечая на приветствия, пошли сразу на пятый этаж. Чемоданчик с пятидесяти- и стодолларовыми купюрами ускорял их шаг. Даже для Чедвика это была огромная сумма, и, если бы они так не спешили, они обратили бы внимание на то, что чего-то тут не хватает. А не хватало шума бросающихся на дверь собак, скрежета когтей по дереву. Но головы их были заняты деньгами. В чемодане было пятьсот пятьдесят тысяч долларов, и Рональд Чедвик нес их в самое безопасное место в мире, которое он знал.

Паркер первым увидел Джонни и тут же получил пулю в левый висок. Чедвик уже не успевал отступить за дверь. Он вошел как раз в ту секунду, когда свет от лампы упал на его убийцу, который захлопывал дверь, отрезая самому Чедвику путь к спасению. Он видел, как разнесло голову Паркеру, и это так поразило его, что он и не почувствовал, как следующая пуля вошла в его грудь. Как будто кто-то ударил, отбросив его к двери. Он медленно сполз на пол.

Первым делом Джонни поднял Чедвика, который еще дышал, взвалил его на плечи, подтащил к лестнице и сбросил в пролет. Вырвав чеку из гранаты, как его учили, он прислушался к голосам внизу: охранники уже сбежались. Голоса вдруг зазвучали неестественно громко, тишину заполнили крики. Он выждал немного и, когда раздался изумленный возглас Пако Бакили, бросил гранату.