Взмах ножа

Глава 7

Дело об убийстве Джеральда Гуттермана поручили агентам Хиггинс и Бредли. Работали они, не связываясь с полицией, автономно: собирали и анализировали улики, но, кроме того, изучали все дела, связанные с деятельностью террористов в Нью-Йорке, и в отличие от копов имели доступ ко всем закрытым архивам, включая досье с фотографиями на всех внедренных информаторов. Существовало несколько террористических групп, которые вели разного типа подрывную деятельность: «Омега-7», ООП, теперь еще и «Американская красная армия».

Бредли и Хиггинс были своего рода связующим звеном между всеми подпольными организациями и обязаны были докладывать об их деятельности. На этот раз рядовой доклад вылился в изнурительный трехчасовой допрос с изучением всех полученных улик и экспертизы патологоанатомов. Поиски обычно принятым в таких случаях методом — сбор данных через информаторов — оказались безрезультатными. «Американская красная армия» выглядела неуязвимой.

— Это похоже на случайное убийство, — сказала Леонора, когда они выходили на улицу. — Немотивированное убийство. Во всяком случае, связи между убийцей и жертвой мы не обнаруживаем.

— Плохое дело, — заметил Бредли. — Ведь если даже Хиллсайд Стренглер или Сын Сэма чисто сработают, нам будет не за что зацепиться. А такие убийцы — всего лишь любители. В то время как Музафер — профессионал, за ним многолетний опыт, и, насколько нам известно, тюрьму ему удалось миновать. До него нам не дотянуться. Конечно, можно предположить, что он снова выйдет на контакт с какими-то иностранцами, что ему могут дополнительно понадобиться оружие и деньги, да в конце концов просто захочется похвастаться успехами перед соратниками…

— Возможно. Но если это произойдет, то не сейчас. Если это действительно дело рук Музафера, то с тем оружием, которым он обладает, можно устроить настоящий фейерверк.

Бредли пожал плечами.

— Это все, конечно, так, но нам приходится работать с тем, с чем приходится. Мы же не можем прочесать каждую улицу. Кто нам даст людей?

Они вошли в ресторан на Куинс-бульваре, сели в углу и заказали бутерброды, жареную картошку и газировку.

Официант внимательно записывал.

— Жареную картошку? — переспросил он, переводя взгляд с Леоноры на Бредли.

Джордж, раздраженный тем, что его отвлекли от размышлений, съязвил:

— А что, с картошкой проблемы?

— Случается.

Леонора фыркнула:

— Какие, например?

— Дело в том, что для фритюра мы используем замороженный картофель. — Официант поднял палец. — А салат делаем из свежего картофеля. Вы не представляете, как это вкусно.

— Нам жареную, — весело сказала Леонора.

— Жареную, — подтвердил Бредли.

Официант удалился, и агенты вернулись к разговору.

— Нам остаются две вещи, — продолжал Джордж. — Первое — достать фотографии Музафера. Те, что у нас есть, наверняка устарели, даже если с его физиономией ничего не случилось. Мы разошлем их по полицейским участкам и будем надеяться на лучшее. Кроме того, стоит прижать парикмахера, который доставил им кубинское оружие. Как там его — Родригес? Нет, Рамирес. Даже если он ничего не знает, пусть поработает на нас. Есть вероятность, что они еще раз обратятся к нему, если Музаферу снова понадобится оружие.

— Ты хочешь сказать, после того как он израсходует все, что у него есть сейчас? Мы к тому времени будем разыскивать машины, угнанные в Индиане.

Официант вернулся и расставил тарелки. Колбаса на бутербродах была явно не первой свежести, с куска хлеба свисал какой-то жир, все это было заметно невооруженным глазом, но агенты воздержались от претензий. Они молча ждали, пока официант удалится.

— И вот еще что, — сказал Бредли, — кажется, пора опять повидаться с тем сержантом — Мудроу.

Леонора нахмурилась.

— Я хотела бы обойтись без этого свидания. Разве капитан не свяжется с нами, если они там что-то разузнают?

— Допускаю, что он знает больше, чем говорит капитану.

— Это не значит, что он расколется у нас.

Бредли вздохнул, потирая глаза.

— Я понимаю, что это бессмысленно, но я просто не знаю, что мы еще можем сейчас сделать.

Рита Меленжик была женщиной высокого роста, широкой в кости — чешка, из крестьянской семьи, — и даже ей не удавалось обхватить Мудроу руками. Иногда во время секса Рите казалось, что он раздавит ее своим корпусом, и она одновременно испытывала страх и чувствовала себя в безопасности. У нее было два мужа и десяток любовников, которые внушили ей боязнь одиночества и уверенность в том, что в любой момент ее могут оскорбить. Не то чтобы она считала себя святой: охотно соглашалась, когда ей пеняли на недостатки, отчетливо сознавая, что любой мужчина когда-нибудь все равно исчезнет из ее жизни, и не сомневалась, что и Мудроу в один прекрасный день сделает то же самое.

Рита без усилий могла себе представить, что однажды вернется домой с каким-нибудь молодым рабочим или подвыпившим копом. Бывало, что она приводила их к себе, терпела их неуклюжее ухаживание и не слишком вдохновенный секс, если до него вообще доходило дело.

Но, несмотря на все страхи, она все чаще ловила себя на том, что думает о Мудроу. Иногда Рита даже спрашивала себя, уж не влюбилась ли она, и размышляла о причинах. Он никогда ни в чем не упрекал. Если она грубила ему — а такое случалось, он делал вид, что не замечает. И был забавным, когда напивался. Забавным и совершенно безумным. В квартале, где он жил, старухи считали его добрым ангелом правосудия и останавливали на улице, чтобы он развеял чьи-то злые чары. Но всего этого было недостаточно, чтобы объяснить глубину ее к нему привязанности, истинные мотивы душевной близости двух людей, которых все считали сильными и уверенными в себе. Каждый из них знал, что друг от друга они независимы, и никогда не говорил вслух о перспективе своих отношений. Рита старалась не думать о том дне, когда ей суждено будет снова проснуться одной.

Мудроу смотрел на это по-другому. Он внушил себе, что ему на все плевать, и когда их отношения зайдут в тупик и ему придется расстаться с Ритой, жизнь на этом не остановится, и он будет работать, как работал прежде, как будто ничего и не случилось, и так до самой пенсии. Одиночества он не боялся. Он даже любил его, потому что-само по себе оно тоже было образом жизни, и этот образ ему нравился. Чего действительно боялся Мудроу, так это пенсии, которая для него была символом конца жизни. За ней — только пьянство и угасание. Именно это когда-то произошло с его отцом и дядьями.

Мудроу никогда не был женат, часто менял любовниц, не менее опытных, чем Рита Меленжик. Иногда они бросали его, иногда он бросал их. Больше двух лет с одной женщиной он не выдерживал. Мудроу жил только работой — она была ему и другом и врагом. Управление полиции, седьмой участок — это огромная семья с интригами, завистью, дружбой, взаимовыручкой, как это вообще бывает в семьях. Разница в том, что с работой рано или поздно приходится расставаться.

Но похоже, несмотря на опыт, насчет Риты Мудроу ошибался. Второго апреля он проснулся в холодном поту, не в состоянии прийти в себя от ночного кошмара. Сначала он не мог восстановить подробности, видел только постоянно исчезавшее лицо Риты, но потом вспомнил, как держал ее, прижимая к себе. Ему не было страшно. Рита была маленькой, как ласточка, он мог держать ее так долго-долго. Потом он взбирался по лестнице, пытаясь добраться до Джонни Катаноса с лицом Рональда Чедвика, который сидел на ступеньке на какой-то недосягаемой высоте.

— Забудь обо мне, — прорычал кентавр, — я никому не нужен.

— Я тебя достану, подонок, — взревел Мудроу.

— Мне хочется вниз — здесь так неудобно, — говорила Рита, не обращая внимания на Катаноса.

— Куда вниз, что, здесь места нет? — протестовал Мудроу.

— Ты сошел с ума?

Мудроу, оглядевшись по сторонам, увидел, что стоит на площадке — лестницы на самом верху, а вокруг густой серый туман.

— Ну, — сказала Рита, — может, ты поставишь меня на ноги или думаешь, что мы теперь будем неразлучны, как сиамские близнецы?

Мудроу с отвращением поставил ее на землю. Он что-то говорил при этом, но что именно, не мог вспомнить. Пытался, старался, но не мог, и вдруг увидел, как Рита разлетается на куски. Прямо на глазах. Никакой крови, никаких криков. Совершенно беззвучно. И тут он понял, что ее больше нет и никогда не будет. Он протянул к ней руки и проснулся.

В то утро, за завтраком, Мудроу предложил ей пойти с ним вместе на работу, чтобы она познакомилась с седьмым участком, с тем миром, в котором он живет. Ему хотелось, чтоб они могли говорить о самом для него важном, о сокровенном. Он полагал, что завтрак — момент вполне подходящий, чтобы приступить к такому разговору.

— Знаешь, Рита, — начал он, — а я покончу с преследованием евреев в моем районе.

— Ты имеешь в виду подростков, которые забрасывают стариков камнями? — Рита намазала хлеб маслом и положила его на тарелку. — Ты уже опознал этих рецидивистов, нападающих на пожилых людей? — Она пыталась иронизировать.

— Вовсе не смешно. Семидесятилетние старики всего боятся, даже когда бояться нечего. Впрочем, я нашел одного паренька. Пуэрториканец по имени Вилли Колон. У Вилли брат околачивается на Шестой улице, и, конечно, Вилли во всем подражает братцу, и, чтобы доказать свою боеспособность, бросает камни в стариков. Разумно, правда? В Нижнем Ист-Сайде так принято. И сегодня я покончу с этой компанией. Насилием и ненавистью все уже сыты. — Он помолчал и посмотрел ей в глаза. — Хочешь со мной?

Рита вертела в руках кружку кофе.

— Ты будешь его бить?

— Ну что ты. — Мудроу развеселился, представив, как он наваливается на худенького подростка. — Ему всего четырнадцать, Рита. Он весит не больше пятидесяти килограммов. Я, конечно, не самый благодушный коп в управлении, но не до такой же степени. Разве что в крайнем случае. К тому же это совершенно бесполезно. Я трижды арестовывал его отца за избиение жены и детей. Один раз пришлось отвозить детей в госпиталь, они были без сознания. А его брата я как-то видел у реки, где он водой пытался остудить ожоги. Представляешь? Лечился. Нет, битьем здесь ничего не добиться. Но я знаю к нему подход. Достань сахар, пожалуйста. Ладно, сиди, только скажи, где он.

В участок они отправились вместе. С Мудроу здоровались все подряд — лавочники, старушки, пуэрториканцы, евреи, чехи, итальянцы. Уличное хулиганье, завидев его издали, старалось скрыться, чтобы лишний раз не попадаться на глаза.

В участке он взял машину и двинулся в глубь района, виляя в узких улочках. Чтобы наткнуться где-нибудь на этого Вилли, они объехали Норфолк, Саффолк, Клинтон, Атторни и Ридж. После часа бесполезных поисков Рита предложила заглянуть в еврейский квартал — может быть, ребята уже забавляются?

— Попробуем, — сухо ответил Мудроу. Он повернулся к Гранд-стрит, широкой улице с двусторонним движением. Было уже четыре часа дня, и в магазинах было пустовато. Некоторые лавки начинали уже закрываться, владельцы опускали стальные жалюзи, которые всю ночь будут охранять витрины от уличной шпаны. Мудроу свернул на Джексон-стрит, отметив про себя, что пожилые люди торопятся, чтобы поскорее попасть в дом. Самое время для нападения. Маленькие фигурки стариков казались совершенно беспомощными, и Мудроу в любую минуту ожидал града камней с крыш. Прошло двадцать минут, а малыш Вилли Колон никак не попадался. В конце концов Мудроу, уже раздраженный, отправился в Клинтон, двинувшись наперерез потоку машин. Он не обращал внимания на автомобильные гудки, а когда встречался с раздражением какого-нибудь водителя, отвечал ему непристойным жестом.

— Вот он. Ради Бога, Рита, не смотри на него. Ну подумай, как раз, когда я решил вернуться. Теперь слушай меня. Сейчас мы выйдем из машины, и ты пойдешь рядом со мной так, как будто ничего не происходит. И не смотри в его сторону, пока мы не подойдем совсем близко. Он вовсе не так прост, как кажется. Орешек не из легких. Хотя ничего страшного, если его не удастся заарканить сейчас. Никуда не денется, потом займемся.

Вдруг Рита поняла, что Мудроу разговаривает сам с собой, готовится к поединку с мальчишкой, словно боксер, который накручивает себя еще в раздевалке. На минуту ей стало страшно, но очень скоро страх сменился интересом. Ей уже хотелось посмотреть, чем все это закончится.

Мудроу продолжал что-то бормотать про себя, отчаянно жестикулируя. Он сосредоточился на своем монологе, забыв о Рите. До той минуты, пока не поравнялся с маленькой фигуркой, пристроившейся на крыльце дома. Затем неожиданно, упершись руками в бок, он повернулся к Вилли и заорал:

— Ты что уставился?

На мгновение Вилли почувствовал себя ребенком перед разгневанным отцом — кулаки его сжались, губу на всякий случай закусил, но тут же снова стал похож на типичного уличного заводилу.

— Ничего, — ответил он тихо. — Никуда я не уставился.

— У меня что, глаз нету? — Мудроу побагровел. — К стене, живо.

Вилли в одну секунду оказался между массивным корпусом Мудроу и стеной дома. Его испугала внезапность, с которой на него накинулся полицейский, но он не чувствовал за собой никакой вины, и к тому же давно привык к разным придиркам, так что счел за лучшее не сопротивляться. Этот легавый возвышался над ним, как великан из сказки. Он не ожидал ничего, кроме подзатыльника или хорошего пинка, решив, что коп хочет порисоваться перед подружкой. Он никак не рассчитывал, что незаметным, словно фокусник, движением Мудроу вытащит у него из кармана целлофановый пакет с белым порошком.

— Что это у тебя, Вилли? — спросил он скорее весело, чем грозно.

Вилли смотрел на полицейского, ничего не понимая, совсем сбитый с толку таким поворотом событий.

— Что это? — повторил Мудроу. — Сдается, что нам попался крупный продавец наркоты.

— Да я вообще не знаю, откуда взялась эта дрянь, — запротестовал Вилли, — это не мое.

— А чье же? — спокойно спросил Мудроу. — И как это попало к тебе в карман?

— Наверное, кто-то подложил. — Вилли вдруг замолчал, чувствуя непрочность своего положения. Четырнадцатилетний мальчишка не мог обвинить сержанта полиции в том, что он подбросил ему наркотики. Вилли решил осторожничать и молчать. Он давно жил на этой улице и вмиг сообразил, что этому легавому от него что-то надо. Иначе тот бы арестовал его без всей этой тягомотины. Не сводя глаз с кулаков Мудроу, про себя мальчишка уже прикидывал, как ему торговаться, чтобы выпутаться.

Рита, которую вначале ошеломила ярость, с которой Мудроу атаковал беззащитного мальчишку, поняла все одновременно с Вилли. Что такое переговоры, она знала, и давно усвоила, что это загадка, которую каждый раз надо заново разгадать. Рита наблюдала за Мудроу, который говорил, повышая голос.

— Маленький гаденыш, — ревел он, — ублюдок, я тебе башку сверну, если ты только заикнешься о том, что я тебе это подсунул. Живо вниз. — Мудроу толкнул подростка к лестнице, ведущей в подвал, который когда-то был жилым помещением. Рита пошла за ними. Мудроу ногой распахнул дверь и втолкнул туда Вилли. Окна не были заколочены, и глаза их быстро привыкли к тусклому свету, проникавшему с улицы. Комната была довольно просторна, мебель вообще отсутствовала. Пол был усеян кусками штукатурки, и только один угол аккуратно присыпан битым кирпичом. Все трое сразу поняли, что это могила.

Как ни странно, первым заговорил Вилли.

— Слушай, мужик, что тебе от меня надо, в конце концов?

Мудроу понадобилось усилие, чтоб отвести взгляд от аккуратных полосок кирпича. Но первым делом он решил продолжить собеседование.

— Еще раз назовешь меня мужиком, выродок, сломаю тебе средний палец на правой руке. Ты прекрасно знаешь, как меня зовут.

Вилли не ответил, он смотрел в тот же угол, и Мудроу, проклиная сложившуюся ситуацию, снова попытался втянуть мальчишку в разговор.

— Знаешь, сколько ты за это получишь? — Он поднес пакет к лицу Вилли. — Это тебе не просто хулиганство и не драка с социальным работником. Потянет на хороший срок, и не в колонии для малолеток, а в настоящей тюрьме на Райкерс-Айленд. Может, тебе повезет, и тебя посадят в камеру к сверстникам, но у меня там знакомый сержант работает надзирателем, и я позабочусь, чтобы тебя перевели к четырем черным гориллам-гомосекам, которые будут иметь тебя днем и ночью. Ты меня слышишь?

Вилли кивнул, исподлобья взглянув на сержанта. Он вдруг все понял. Вилли впервые имел дело с Мудроу, и, хотя и не верил, что тот повесит на него героин, перспектива стать тюремным «петухом» просто ужаснула его. Он наслышался историй о подростках, осужденных по взрослым статьям. Истории были невеселыми, и, когда Вилли наконец ответил, в голосе его был нескрываемый страх.

— Я не знаю, что вам нужно, сержант Мудроу. Я не знаю, что сказать.

Мудроу помолчал, глядя на подростка ледяным взглядом, словно принимая какое-то решение.

Наконец он спросил:

— А как зовут капитана, ты знаешь?

— Капитана?

— Да, моего капитана. Капитана участка.

— Вы имеете в виду капитана Эпштейна?

— Да-да, Эпштейна. А теперь скажи, что это за фамилия — Эпштейн? Ну, говори.

— Еврейская фамилия. Он еврей.

— И что, ты думаешь, скажет еврей-капитан на то, что ты руководишь шайкой, подростками, которые бросают камни в его соплеменников? Как ты считаешь, что он сделает?

Вилли вздохнул с облегчением. И это все? Минуту назад он был уверен, что Мудроу потребует от него сдать брата, который торговал героином давно и по-крупному.

— Думаю, он рассердится.

— Да? — передразнил его Мудроу. — Рассердится. А потом что? А потом пойдет и намылит мне шею. Из-за какого-то сопливого мальчишки. Клянусь тебе Господом Богом, я упеку тебя лет на десять. И не вздумай доказывать, что главный заводила не ты, а кто-то там еще.

Мудроу задумался, пытаясь подтвердить серьезность собственной угрозы.

— Послушайте, — закричал Вилли, останавливая сержанта, — я согласен. Плевал я на этих евреев, и хватит об этом.

— А что с этим делать? — Мудроу поднял пакет с наркотиками.

Вилли поколебался, но все же решился:

— Забудем?

— Так просто? Не думаю. — Мудроу улыбнулся. — Знаешь что, разберись-ка с той кучей кирпича. — Он показал на угол подвала. — Посмотрим, что там, внизу.

Рита увидела, как парнишка оцепенел от ужаса. Уличный задира на глазах снова превратился в ребенка.

— Это же могила, мужик, — прошептал Вилли, прикрыв рот ладонью, и попятился назад.

— Я тебе не мужик, сопляк. Ты что, забыл мое имя? — Мудроу заорал, медленно наступая на Вилли.

— Не надо, пожалуйста. — Он заплакал, а Рита придвинулась, чтобы удержать Мудроу. Казалось, он впервые увидел ее и посмотрел с удивлением. Он разрывался между необходимостью закончить дело с Вилли и желанием показать Рите, что значит быть полицейским.

— Вот, — сказал он, — смотри. Смотри сюда. — Быстро переводя взгляд с Риты на Вилли, он принялся разбрасывать груду кирпичей, кирпич за кирпичом, так, словно они были бутафорскими. Зловоние окутало подвал.

Рита вскрикнула, увидев труп. Голова была свернута набок, а в глазницах копошились маленькие белые личинки. Плоть казалась бескостной, мягкой, как разогретый воск, но все-таки холод подвала замедлил процесс разложения.

Вилли непрерывно крестился.

— Боже мой, — воскликнул он. — Это же Энрике Энтадос. Мужик, это Энрике Энтадос.

Мудроу остановился, но сразу же остыл.

— Повтори.

— Это Энрике Энтадос.

Глаза Мудроу заблестели. Это была удача. Больше чем удача. Почти счастье. Но игру надо доигрывать до конца, и он жестко произнес:

— Если попадешься мне еще раз, это будет Вилли Колон. Понял? А теперь проваливай.

Вилли не заставил просить себя дважды. Он развернулся на месте и бросился к лестнице. Мудроу подождал, пока мальчишка убежит, и повернулся к Рите.

— Иди в машину. Возьмешь рацию, нажмешь кнопку рядом с микрофоном. Скажешь: «Машина 205 вызывает участок». Жди, пока не ответят. Вероятно, там сейчас Боб Пелегрино. Скажешь ему, что сержант Мудроу в подвале дома номер 165 на Клинтон обнаружил труп. Нужна группа экспертов. И добавишь, что опасности нет. Сможешь?

— Конечно, смогу. — Рита, как Вилли, с облегчением выбежала из подвала, подальше от Энрике Энтадоса.

А Мудроу только и надо было остаться с трупом без свидетелей. Он расшвырял оставшиеся обломки, чтобы можно было приступить к делу. Быстро обшарил карманы, выругался, когда ничего не обнаружил в штанах, но из куртки вытащил два оранжевых билета. Усмехнувшись, он прочитал название кинотеатра «Риджвуд» и положил их себе в карман. Теперь приедет патологоанатом, станет жаловаться на неудобства, эксперты оцепят дом в поисках улик, которым суждено сразу же отправиться в архив. Давнее преступление. Незначительное происшествие во вторник вечером.

Он вдруг почувствовал себя виноватым. Заставил Риту пройти испытание, куда более трудное, чем предполагал. А вдруг она бросит его после такого шока? Он постарается, он загладит вину. Эпштейн подождет несколько дней, а он возьмет небольшой отпуск, и они с Ритой махнут в Атлантик-Сити, где у него приятели. Они займутся рулеткой, картами и любовью.

На какое-то мгновение мечты отвлекли Мудроу, но приближающийся звук сирены вернул его к действительности — перед ним было тело Энрике Энтадоса.