Взмах ножа

Глава 13

Впервые за сто лет Пасхальный парад на Пятой авеню отменили. Вместо привычных торжеств яркое небо Пасхального Воскресения озарилось трауром. Со всего Нью-Йорка приезжали люди, стояли вокруг изуродованных до неузнаваемости тел. Они ощущали не ярость, не гнев — это придет позже, а шок и беспомощность. Словно этот кошмар был некой неизбежностью. Жители Нью-Йорка — вечно бегущие, всегда в спешке — ходили, как заторможенные, будто заблудившись в тумане. У них был вид людей, позабывших о самом главном, о чем-то, что находится за пределами человеческого понимания.

Его честь Дейв Джекоби, мэр города, уже восемь лет мэр, очень точно уловил это настроение. Он понимал, что прежде всего обязан вывести людей из этого состояния, но не мог заставить себя провести пресс-конференцию, назначенную на воскресный вечер. Он решил отсидеться, поручив журналистов полицейскому комиссару. Будучи много лет членом демократической партии, Джекоби знал, что если он скажет вслух о том, что сейчас думает, то совершит политическое самоубийство. Он был взбешен и боялся, что не сможет контролировать себя во время выступления.

— В моем городе! В моем городе!

Эта фраза не выходила у него из головы и забирала всю энергию, несмотря на то что первым делом надо было организовать работу, запустить политическую машину, чтобы помочь людям преодолеть страх. Будь на то его воля, он бы закрыл город и обыскал каждый дом, проверил каждого, пока не нашел бы извергов, устроивших все это. И тогда…

Он совершил обязательные визиты на площадь Геральд и в больницы, где находились раненые, как только полиция объявила этот район безопасным для движения. На каждом шагу его преследовали репортеры: узнавая его лимузин, они слетались как стервятники со своими неизбежными и страшными вопросами. Ничто не могло заставить репортеров остановиться. А его распирало желание разогнать их всех.

Когда мэр прибыл в госпиталь Бельвю, путь ему преградила армия людей с микрофонами. Первой его реакцией было приказать дюжине полицейских, дежуривших у входа, очистить дорогу, но люди были слишком взволнованны, чтобы адекватно отреагировать на такой жест, и в конце концов он согласился дать импровизированную пресс-конференцию по окончании визита. Только тогда репортеры отхлынули, как воды Красного моря, тем не менее продолжая выкрикивать вопросы и размахивать микрофонами на случай, если он обронит несколько слов. В госпитале, среди снующих полицейских и врачей, он перевел дыхание и обернулся, совершенно неподготовленный к тому, что увидит на носилках в дверях операционной. Сначала мэру показалось, что перед ним куча расплавленного воска, но воск не кричит от боли, и, только заметив медсестру со шприцем в руке, он понял, что это человек, что белые камешки наверху — это зубы, а черное пятно — глаз.

Час от часу не легче. Накануне утренней пресс-конференции на борту вертолета по пути в аэропорт Ла Гардиа для встречи с вашингтонскими властями он впервые по-настоящему осознал, как бесконечен этот город. Огромное пространство, покрытое стеклом и бетоном, выходило далеко за пределы официальной границы Нью-Йорк-Сити и вмещало в себя десять миллионов человек. Внутри этого пространства «Американская красная армия» могла быть где угодно и планировать что угодно. Кто защитит город, если Дейв Джекоби подаст в отставку?

В конце концов, он и его помощники одобрили предложения главного полицейского комиссара Джорджа Моргана. Сначала Морган высказал нечто неопределенное, зыбкое, размытое по краям, но затем тезисами занялись помощники комиссара, которые в письменном виде изложили принципы работы высших структур полицейского управления в сложившейся ситуации. С этого момента не было нужды оформлять по всем правилам ордера на аресты. Можно было устанавливать «жучки» там, где полицейские сочтут необходимым, а также прослушивать любые телефонные разговоры. Кроме того, им предписывалось воссоздать «Красный отряд», действовавший в пятидесятые годы, и внедриться во все радикальные группировки, образовавшиеся в нью-йоркских университетах, и особенно в университетском городке, где находился с десяток черных и пуэрториканских «освободительных» обществ.

Джордж Морган вышел к камерам, вспышки ослепили его со всех сторон. Лицо его казалось невозмутимым, губы крепко сжаты. Этот чернокожий полнеющий мужчина выглядел серьезным на всех торжественных мероприятиях. Карьера давалась ему нелегко. Он начинал в одном из самых криминогенных районов Бруклина, в системе гражданской службы продвинулся до чина капитана, а уже потом получил назначение на должность инспектора и вслед за тем — комиссара. Мэр просил его быть кратким, держаться ближе к делу и подробно отвечать на вопросы. Жители Нью-Йорка, как заявил его честь, должны чувствовать, что городские власти — его власти — принимают решительные меры.

— Дамы и господа, — начал комиссар. — Я начну с краткого заявления, а затем отвечу на все ваши вопросы. На текущий момент пятьдесят человек постоянно занимаются расследованием преступления и поисками преступников. Количество наших сотрудников, занятых этим делом, будет увеличиваться по мере расширения поисков. Вознаграждение за информацию, способную оказать помощь следствию, составляет пятьсот тысяч долларов. Номер телефона мы назовем по окончании пресс-конференции. Подняты все дела, касающиеся подпольной политической деятельности. Мы проверяем все подозрительные факты и лица за последние десять лет. Каждый, кого мы сумеем уличить хотя бы в косвенных связях с политическими радикалами, будет вызван и тщательно допрошен. Каждый, кто вызывает подозрение, будет задержан. Сейчас изучается территория, прилегающая к площади Геральд. По сантиметрам. Мы допрашиваем всех, кто был в непосредственной близости от места происшествия до или сразу после взрыва. И мы обращаемся с просьбой ко всем, кто там был, прийти и рассказать нам, что они видели. И предоставить нам право судить, что важно, а что нет. А теперь ваши вопросы.

Репортеры, по сложившейся традиции, стали выкрикивать свои вопросы, комиссар, по той же традиции, выбирал те, что были для него удобнее других, повторяя вопросы вслух, прежде чем ответить, чтобы всем было понятно, о чем идет речь.

— Производятся ли аресты или таковые планируются? В данный момент мы только начали собирать показания очевидцев, и у нас нет оснований для того, чтобы приступить к арестам.

— Да, бомба была заложена в грузовик, перевозивший кислород. Водитель погиб на месте. Мы допрашиваем всех работников компании «А & S», которой принадлежал грузовик, а также всех, кто посещал компанию в день взрыва.

— Вы имеете в виду деятельность Федерального бюро? Как вам известно, этим делом занимается агент Джордж Бредли, и все вопросы лучше адресовать ему. Однако позвольте уверить вас, что мы действуем в тесном сотрудничестве с ФБР и будем продолжать совместную работу и впредь.

— ЦРУ? Насколько мне известно, ЦРУ не занимается внутренней политикой. С другой стороны, федеральные агенты всегда сотрудничали с разведкой, поэтому снова рекомендую вам обратиться с этим вопросом к агенту Бредли.

— Законные основания для задержания подозрительных личностей? Ситуация критическая, мы обязаны принимать чрезвычайные меры. Мне только остается надеяться, что адвокаты радикалов не начнут борьбу за своих клиентов и не вынудят нас через суд освобождать подозреваемых.

Когда комиссар Морган закончил выступление, «Американская красная армия» разразилась аплодисментами. По случаю такого праздника Музафер приостановил действие «сухого закона», и в комнате Эффи валялись упаковки пиццы и блюд китайской кухни, пустые пивные банки и бутылки из-под шампанского.

— Все, как я ожидал, — гордо заявил Музафер. — Демократия — это кость для их несчастных, отданных в рабство собачек. Я… Ай! — Он отпрыгнул, пытаясь увернуться от ледяной струи пива, которую направила на него Тереза.

— «Все, как я ожидал», — передразнила его Тереза. Эффи расхохоталась. — Все. Все.

Порядком набравшись, как и остальные члены «Красной армии», за исключением Джонни Катаноса, Эффи не обращала внимания на залитый пивом ковер. Она сидела на диване рядом с Джейн и в одной руке держала кофейную кружку, из которой обе пили шампанское, а другой показывала на телевизор.

— Этот козел как будто на нас работает. А что, если они сообразят, что весь этот трам-тарарам устроил вовсе не обкурившийся хиппи?

— Тогда они начнут массовые аресты, — ответил Музафер, отбирая у Терезы банку пива, — а когда…

— Хватит болтать, — крикнула Джейн. — Поставь кассету.

Все повернулись к ней. Пару часов назад она требовала, чтобы ей разрешили приготовить ужин.

— Я немного перебрала, — она обращалась к Эффи, — прости.

— Давай кассету, правильно. — Музафер достал кассету и вставил ее в видеомагнитофон. На коробе было написано: «День 1. 18.00/21.30». Музафер нажал кнопку, и почувствовал, что все внимание в комнате приковано к видеозаписи.

После взрыва все три крупнейших телеканала прекратили вещание. Они объявили, что это акция, призванная почтить память погибших. Но никто в Нью-Йорке не выключил телевизор. Сразу две команды телеоператоров — одна из ABC, другая из NBC — оказались в час трагедии в универмаге «А & S», где должны были снимать пасхальные сюжеты, и полицейским понадобилось добрых полчаса, чтобы оцепить место происшествия, потому что операторы не уходили и снимали эту бойню, не прекращая съемки, даже когда их за руки оттаскивали в сторону. И то, что они сняли, оказалось невероятным. Весь Нью-Йорк не отрывался от телевизоров, став свидетелем ужасающей вакханалии огня, способного расплавить сталь.

Музафер тоже не смог сразу покинуть место происшествия. Он смотрел, как съезжаются полицейские, пожарники, как прибывают машины «Скорой помощи». Смотрел до тех пор, пока площадь только отдаленно уже напоминала объект жуткого теракта. Джонни с трудом удалось затащить его в метро, чтобы скорее скрыться. По дороге домой они зашли в магазин, где Музафер купил дюжину чистых видеокассет, Затем, дома, он включил телевизоры в каждой квартире и записал передачи по всем трем каналам, передававшим новости об их победе. Даже если «Красной армии» больше ничего не удастся, это будет самый крупный акт терроризма в Соединенных Штатах, считал Музафер. Но, конечно, это было только начало.

На экране медэксперт доктор Дейвид Чанг, маленький лысеющий мужчина, снял очки и стал объяснять причины трудностей с опознанием погибших.

— Обычно, — видимо, от волнения он говорил неестественно бодрым голосом, — в случае убийства тело подвергается вскрытию, но вследствие масштабов трагедии тела будут передаваться родственникам сразу после опознания. Само опознание будет производиться, если это возможно, родственниками или в соответствии с найденными документами. Если же тела… — Он замолчал на миг, словно сейчас только осознав смысл того, что он, собственно, объясняет. И когда заговорил снова, то заметно приглушил голос. — Есть люди, обгоревшие до неузнаваемости. Все документы, если таковые были, сгорели вместе с ними. В этих случаях опознание будет производиться по зубам, татуировкам, может быть, по каким-то драгоценностям, если они сохранились. Словом, любая, самая малая деталь, найденная на месте происшествия, будет исследована. Но на это потребуется много времени.

— Мы это уже видели, — громко сказал Джонни Катанос. — Давай другую. Вот эту. — Он протянул кассету. — Это сегодняшние новости.

Тереза замотала головой.

— Вечно, Джонни, ты все веселье испортишь.

Джонни спокойно взглянул на нее и подошел к телевизору.

— Заткнись, Тереза.

Музафер не любил вмешиваться в личную жизнь членов своей команды, когда это не мешало делу. И все-таки он пожалел, что не прекратил пьянку. Ему самому, конечно, ничто не угрожало, но это был его проект, и ситуацию следовало контролировать постоянно.

— Музафер, посмотри и скажи, если это неинтересно. — Джонни подошел, обнял Музафера за плечи и повалил на диван рядом с Джейн. Он чувствовал, как араб сопротивляется. Музаферу не нравилось, когда с ним так обращались, но алкоголь и присутствие двух женщин, между которыми он оказался, расслабляли.

Включая запись, Джонни предупредил:

— Если это не лучшее из того, что мы видели, кастрируйте меня. — Он положил руку на спинку дивана так, чтобы локтем коснуться шеи Музафера, и затем улыбнулся самой привлекательной улыбкой, на какую был способен. — Клянусь Богом, Музафер, когда я это увидел, чуть не умер от счастья.

Шестиминутный репортаж и на самом деле был уникальным. Речь шла о заброшенном доме в северной части Пятой улицы в Гринпойнте, в Бруклине. В двух кварталах от реки, менее, чем в полумиле от перенаселенного Манхэттена. Владельцы дома, Гидо и Джованни Парильо, бесследно исчезли, взвалив на городские власти заботу о тысячах пятидесятигаллоновых баков токсичных отходов. Это был обычный коктейль диоксина, гидрохлоровой кислоты, цианида и всего прочего, но, кроме того, там обнаружили пять тысяч баков нефтяных отходов, смешанных с неопознанными до сих пор взрывчатыми веществами. Если нефть воспламенится — хотя поджечь отходы достаточно сложно, со знанием дела заявили журналисты, — может произойти взрыв, дым которого застит все вокруг до самого Бхопала в Индии. И что самое скверное, ликвидацию отходов невозможно начать, пока не обнаружатся владельцы или же дом со всем имуществом не будет конфискован. В любом случае процесс растянется на многие месяцы.

— А пока, — продолжал репортер, и камера отъехала до крупного плана здания, — жителям Нью-Йорка придется смириться с нависшей над ними опасностью катастрофы. Это был Джон Бролин, Гринпойнт, Бруклин.

Позже, уединившись с Джонни Катаносом на кухне, Музафер отчитал его за то, что он испортил вечер.

— Придумал ты здорово, — сказал он. — Но можно было и подождать. Прежде чем начать наше дело, перед отъездом из Алжира я встречался с одним своим другом. Просил его о помощи. И он сказал мне, что любое дело, связанное с уголовниками, обречено на провал. Потому что у них личное всегда выше общественного, и тогда рано или поздно…

Не говоря ни слова, Джонни повернулся к Музаферу и подошел к нему почти вплотную. О каком-то необычном оживлении свидетельствовали его черные глаза — они блестели, — и улыбка, наверно, впервые такая естественная и невинная.

— А что, мои личные интересы оказались выше общественных там, на Шестой авеню? Я тебя хоть раз подвел?

— Твои шашни с Джейн и грызня с Терезой испортят нам все дело. Я наблюдал это сто раз.

— Ну и что? Нам эти бабы ни к чему. Они лишь ходят в эту идиотскую библиотеку и готовят еду. — Он замолчал, чтобы Музафер смог понять истинный смысл его слов. — Слушай, теперь нам остается завершить операцию: взрываем баки, кончаем этих шлюх и сматываемся. И думай о терактах каждые шесть недель в году. Каждый раз в новом городе. У тебя есть связи. Ты можешь достать все, что нам нужно. — Он положил руки Музаферу на плечи и провел пальцами по его шее. — Подумай. Хватит с нас этого детского сада. Если у тебя на плечах голова, мы начнем стоящее дело.