Я люблю Капри

21

Я замираю как вкопанная и с изумлением замечаю, что дышу хрипло и тяжело — не хуже того старого курильщика, что тащил пианино. В голове болезненно пульсирует кровь. Я больше и шагу не могу ступить. Единственный выход — кувырком скатиться с холма.

Женщина разглядывает мое лицо, на котором в данный момент явственно проступает замешательство.

— Дж… Джина?

Сюрприза не получится. Жаль. Кто мог знать, что она так быстро распознает семейное сходство? Я пытаюсь ей ответить, но горло мое издает звук, похожий на жалобный крик морского котика.

— Momento![76] — Через пару секунд она появляется снова со стаканом воды в руке.

Я жадно глотаю воду и пытаюсь отдышаться.

— Спасибо, — сипло благодарю я. Погодите. Все идет не по плану. Я должна была появиться здесь преисполненная чувства собственного превосходства, внушающая страх, вместо этого благодарю ее дрожащим голосом за стакан воды. Я пытаюсь ослабить железную хватку, которой вцепилась в косяк, но у меня перед глазами тут же разлетаются искры, и я едва не сползаю по стене на землю.

— По-моему, тебе надо присесть. Ким.

Ким. Ким? — откуда она знает мое имя? Люка сказал ей, что я приеду?

— Тебя ведь зовут Ким? — мягко спрашивает женщина, проведя меня в гостиную. — Дочь Джины?

— Внучка Кармелы. — многозначительно говорю я и падаю без сил в мягкое темно-коричневое кресло.

Ее лицо выражает что-то вроде «Ну да, конечно», а потом она любезно предлагает мне еще воды.

— Мне уже лучше, — говорю я. хотя еще не до конца себе верю.

Женщина опускается на краешек дивана, не спуская с меня глаз.

— У тебя мамино…

— Темечко, — вставляю я.

— И…

— Глаза, — фыркаю я — мне не впервой это слышать.

— Да, глаза, — кивает Роза. — Цвет тот же самый.

Что она этим хочет сказать?

У нее глаза цвета темного каштана и густые ресницы. Рот окружают тоненькие морщинки, но губы и сейчас сохранили приятный розовый цвет и изящную форму. В двадцать лет она была неотразима. Неудивительно, что Винченцо не устоял.

— Давай. — Она терпеливо на меня смотрит.

Я в ответ непонимающе хлопаю ресницами.

— Ты хочешь меня о чем-то спросить?

Роза предвосхищает любой мой шаг и буквально сбивает меня с толку. Я ей покажу.

— Я принесла сверток. Мы нашли его, когда разбирали вещи Винченцо, — говорю я.

Я вытаскиваю сверток из сумки и передаю ей. Роза кладет его на колени и любовно разглаживает складки коричневой оберточной бумаги. Я жду, что она его откроет, но Роза продолжает сидеть практически неподвижно, только трогает пальцами слова, написанные Винченцо. Это всего лишь ее имя и адрес, но она, похоже, видит здесь тайное любовное послание.

Глаза Розы наполняются слезами. Быть может, она медлит из-за меня?

— Вы не хотите открывать его при мне? — Я приподнимаюсь, полная готовности встать и уйти.

— Я знаю, что это, — улыбается Роза.

Какое-то время она разглядывает меня, как будто решая, стоит ли мне открыться.

Я жду. Странно, я не чувствую к этой женщине той враждебности, которую от себя ожидала. Сейчас мне просто любопытно.

— Это свадебное платье, — просто говорит Роза.

— Ваше подвенечное платье? — Я понимаю, что ничего не знаю об этой женщине.

— Да, но я его никогда не надевала.

— Его купил Винченцо?

Роза кивает.

— В Милане. Он каждый год просил Кармелу о разводе, и каждый год она говорила «нет».

«И у нее были все основания!» — про себя добавляю я.

— Однажды он поехал закупать новые коллекции, а когда вернулся, сказал, что нашел для меня идеальное подвенечное платье. Он сказал, что, даже если Кармела никогда не даст ему развода, она не сможет отнять у нас права когда-нибудь увидеть друг друга в свадебных нарядах — ведь она знает, что в наших сердцах мы муж и жена. Он хотел, чтобы я надела это платье, но я не смогла.

— Из чувства вины? — предполагаю я.

— Вины? — Роза сбита с толку.

Я призываю в свидетели дух Кармелы и заставляю себя произнести:

— Вы, должно быть, чувствовали себя виноватой в том, что разрушили его семью.

Роза недоуменно смотрит на меня. Мне тут же становится не по себе, но она продолжает:

— Хочешь услышать правду?

— Вашу версию? — с вызовом говорю я.

— Я расскажу, как все было, а ты сама решишь, чему верить, а чему нет.

Я киваю. В конце концов, именно за тем я и приехала.

Роза откидывается на спинку дивана.

— Я познакомилась с Винченцо. когда мне было шестнадцать. Я полюбила его с первой встречи, а он полюбил меня. Но у него была горячая кровь. Я не соглашалась спать с ним. Я знала, что он для меня — единственный, но я хотела, чтобы все было как принято, и потому сказала ему, что он должен ждать. Он согласился, но становился иногда таким…

Я приподнимаю бровь, а Роза пытается подобрать верное слово.

— Горячим, — вздыхает она. — Однажды мы поссорились, он вернулся на Капри и встретился с девушкой, которая давно пыталась его соблазнить, внушая ему, что он должен быть с ней, а не со мной. Она была старше и…

У меня возникает ужасное предчувствие.

— …в ту ночь она дала ему то, в чем я отказала. — Роза опускает глаза и рассматривает свой черный кружевной манжет. — На следующий день он возвращается ко мне. Он признается во всем и плачет. Я тоже плачу. Но я его прощаю. Он говорит, что никогда больше с ней не увидится. А через четыре недели она сказала ему, что беременна.

Сердце оглушительно бьется в моей груди.

— Она…

— Кармела, — подтверждает Роза.

Мои мысли мечутся как угорелые, пытаясь выстроиться хоть в каком-то порядке. Это Кармела была соблазнительницей. Моя мать была зачата от случайной связи.

— У Винченцо не было выбора — он оставил меня и женился на ней.

— Он любил ее? — Я хватаюсь за соломинку. — Хоть немного.

— Он пытался. Кармела сказала, что ее любви хватит на двоих. Она всегда хотела его и наконец, получила, но она очень боялась его потерять и потому держалась за него так крепко…

История, на которой я выросла, была совсем иной: Кармела и Винченцо были счастливы в браке и любили друг друга, а Роза намеренно разрушила их священный союз.

— Она говорила, что вы, — Я не заканчиваю предложение.

Роза смотрит на меня, но хранит молчание. Ей хватает такта не сказать: «Она лгала».

— И что случилось потом?

— Мы не разговаривали пять лет. Я решила, что, раз жизнь повернулась таким образом, он должен быть предан ей, а он считал, что я должна попробовать устроить свою жизнь. Было тяжело. — Роза вздыхает. — А потом… Однажды я навещала свою подругу Рафаеллу в Позитано, мы ход или за покупками, и вдруг на улице я увидела его. Когда мы поравнялись, я поняла, что ничего не изменилось во мне — он снова до краев наполнил мое сердце радостью. В каком-то смысле я даже с благодарностью приняла ту боль, которую почувствовала, когда, сказав всего пару слов, он пошел дальше. — ведь она подтвердила мне, что наша любовь вечна. Тогда я поняла, что это чувство не исчезнет и что эта любовь всегда будет жива во мне. Ее невозможно было забыть или пережить, мне предстояло хранить эту любовь, как великое сокровище.

Я смотрю на Розу во все глаза. Меня поражает, что она столь философски относится к тому, как жестоко обошлась с ней судьба.

— И вы не плакали?

— Конечно плакала! — улыбается Роза. — Когда я была с ним, меня переполняли эмоции, а все остальное время, все эти годы, я была как будто наполовину мертвая, но ведь и к этому привыкаешь. Порой даже начинаешь думать, мол, возможно, ты преувеличиваешь то счастье, которое испытывала, находясь рядом с ним, а потом видишь его снова… — Роза вздыхает, она излучает любовь, как лампа — свет. — И понимаешь, что в действительности все было еще восхитительнее и ярче.

Я невольно присоединяюсь к ее счастливой улыбке.

— На следующий день после встречи в Позитано он появился у меня на пороге.

Я выжидательно смотрю на Розу.

Она кивает.

— Все началось снова. Боги решили за нас. Для меня в этой жизни больше никого не существовало.

Я вздыхаю. В каком-то смысле я уже на ее стороне, и мне кажется правильным, что они все-таки воссоединились. А потом я чувствую укол совести — ведь я предаю Кармелу. Каждый раз после их встреч Винченцо должен был идти домой к Кармеле и лгать ей.

— Он старался выполнить то, что он обещал нам обеим, — объясняет Роза. — Это было непросто. Он пытался сделать все возможное для тех трех женщин, что вошли в его жизнь, — для Кармелы, для меня и для Джины. Он хотел быть идеальным отцом. Именно Джина поддерживала в нем волю к жизни те несколько лет, пока мы были разлучены.

Я с трудом представляю мою мать маленькой девочкой.

— Думаю, нам стоит выпить чаю.

— У вас есть лимончелло? — неожиданно спрашиваю я.

— Это же желтый яд! — с отвращением восклицает Роза.

— Я знаю, но…

— У меня есть нечто получше. Покрепче, — говорит она, открывая бар вишневого дерева.

— Крепче? — Не уверена, что я этого хотела.

— Граппа, — говорит Роза, подавая мне маленький стаканчик с прозрачной жидкостью.

Я отпиваю. Вздрагиваю всем телом и морщусь.

— У меня дома это называется — спирт! — хриплю я.

— Хорошая штука, да? — Роза наливает стаканчик для себя и возвращается на диван.

— Моя мама об этом что-нибудь знает? — спрашиваю я. — Ну, что вы были первой любовью ее отца.

— Не думаю.

— Винченцо пытался ей рассказать?

— Все произошло слишком быстро. Когда Кар- мела обнаружила, что он видится со мной, она тут же собрала вещи. Это не заняло у нее много времени — как будто она с самого начала знала, что рано или поздно этот день настанет.

Бедная Кармела. Интересно, была ли она по- настоящему счастлива в то время, когда еще жила с Винченцо?

— А на пристани Кармела не дала Винченцо попрощаться с Дюжиной наедине.

— Но почему он не… например… — Я пытаюсь придумать, что бы такое Винченцо мог сказать, чтобы мама поняла его.

Роза пожимает плечами.

— Он понимал, что Кармеле тогда нужна была от Джины полная поддержка, и не хотел еще больше усложнять им жизнь. Он собирался подождать, пока они обе успокоятся, но, когда Кармела уехала, у него уже не было возможности связаться с Джиной.

Я представляю себе эту историю с точки зрения Винченцо, и меня переполняет грусть.

— Первую весточку он получил от дочери одиннадцать лет спустя — она написала ему, что выходит замуж.

— За моего отца?

— Да. Потом, когда ты родилась, она прислала ему твою фотографию. А после каждый год присылала вашу общую фотографию в день твоего рождения.

— Она присылала фотографии отца?

— Две или три.

— Она говорила Винченцо. почему он ушел?

Роза улыбается мне сочувственно.

— Она написала ему, что понимает, почему он сделал то, что сделал, хотя она и не знала историю целиком. Тогда она впервые дала ему обратный адрес.

— Почему же он ей не писал?

— Что ты, конечно он писал.

— Мама сказала мне, что он никогда не пытался с ней связаться.

Роза вздыхает.

— ОднаждыКармела. когда сидела с тобой, нашла егописьма у твоей мамы. Она впала в истерику. Бедная Джина, она разрывалась на части. Она предупредила Винченцо, что будет и дальше ему писать, но он не должен ей отвечать.

Я и непредполагала, что мама шла на такие жертвы ради бабушки. При мне она никогда не проявляла особого сочувствия к ее страданиям. Впрочем, за полвека может угаснуть даже сострадание.

— Он хранил ее письма?

— О, да. Все до одного.

— Я их не видела, когда мы просматривали его вещи.

— Он хранит их… — Роза замолкает, потом поправляется: — Он хранил их в магазине. Скорее всего, они все еще там, у него в столе.

— Зачем ему держать их на работе?

— Люка… Ты знакома с Люка? — спрашивает Роза.

У меня екает сердце.

— Да, — говорю я, затаивая дыхание.

— Люка очень нравилось, когда Винченцо читал ему эти письма.

— Почему?

— Он всегда хотел путешествовать. Он любил слушать истории про смелую девушку, которая отправлялась на поиски приключений в разные страны — в Германию. Японию. Швецию…

— П-про меня? — Я даже заикаюсь.

— Ты была для Люка как отважный исследователь. Ты отправлялась туда, где мечтал побывать он.

Я пытаюсь посмотреть на себя сэтой точки зрения — представить себя отважнойпутешественницей. Не получается. Мои поездкимогут показаться чем-то особенным только состороны, на самом деле это была обычная работа. Мне толком не удавалось посмотреть страну, в которую яприезжала, хоть и очень хотелось. Поначалу я еще была полна энтузиазма и всякий раз радовалась, что побываю в далекой стране, — я даже договаривалась, чтобы мне брали обратный билет на несколько дней позже, чем остальным. Когда заканчивалась работа и все разъезжались, я переселялась из «Холидей Инн» или другого подобного отеля, которые всегда неизменно-одинаковы внутри, в какой бы стране ты ни оказалась, и находила какое-нибудь маленькое, но колоритное местечко, чтобыполучить истинное представление о людях и обычаях. Хорошие были времена. Я возвращалась с полными карманами историй. Помню, на друзейпроизводил сильное впечатление тот факт, что я бродила в одиночку но Берлину или, скажем, обследовала Канны. Казалось, и живу очень насыщеннойжизнью. Но потом контрактов становилось все больше, а времени — все меньше. Какое-то время я еще иногда ускользала по ночам, чтобыосмотреть город, но вскоре, как все, приобрела привычку торчать в отеле и смотреть телевизор. Сколько я упустила!

— А почему Люка сам не путешествовал? — спрашиваю я Розу и невольно представляю, как сталкиваюсь с ним на мосту в Праге…

— У него не было такой возможности. Люка связался с плохой компанией. Дурные парни, дурные девицы. Люди без будущего. Но в воображении, в мечтах, он путешествовал… Ты видела его тело?

— Да. То есть… Ну, вы знаете, на лодке… Роза улыбается.

— Его тело украшено образами из его фантазий. Каждая татуировка — как обещание самому себе.

— Какое обещание? — Я вспоминаю сердца и единорогов.

— Обещание верить, что в мире существуетлюбовь и волшебство. У него были плохие времена.

— А потом он встретил свою жену, — продолжаю я, мучая себя мыслью, что она так или иначе его спасла.

— А потом ты встретила Томаса.

— Что? Откуда вы о нем знаете?!

— Твоя мама написала Винченцо, что наконец-то появился человек, который любит тебя почти так же сильно, как она.

— Она так написала? — Я краснею.

— Да. Люка с ума сходил от ревности! — Роза смеется. — Винченцо, бывало, его дразнил.

— О нет!

— По-доброму — Люка сам говорил, что ведет себя как дурак. Он не мог понять, почему все время думает о человеке, которого даже в глаза не видел.

Я краснею еще сильнее, потому что в этот миг вспоминаю нашу первую встречу — как он на меня тогда смотрел. Неудивительно, что он говорит со мной так, будто давно меня знает. Заочно он знаком со мной уже много лет.

И тут мне становится плохо. Если бы я приехала на Капри раньше!

— С Томасом ничего не получилось, — сообщаю я безо всякой надежды.

— Знаю. Но к тому времени Люка все равно уже был женат.

— Как он с ней познакомился?

— Он ездил в клуб в Сорренто. Я думаю, это была первая девушка с Британских островов, которую он встретил.

— Она — британка! — взвиваюсь я. — Его жена — британка?

Роза несколько ошарашена, но я уже не могу остановиться.

— Как ее зовут?

— Таня, — пожимает плечами Роза.

— Таня? Таня?! — пронзительно повторяю я.

Про себя я уже давно называла ее Карлоттой или Эстеллой.

— Она работала международным корреспондентом.

Я закатываю глаза и со стоном отчаяния откидываюсь на спинку кресла.

— Еще граппы? — предлагает Роза.

Я не отвечаю. Меня переполняет необъяснимое возмущение.

— Я принесу бутылку, — решает Роза.