Я люблю Капри

45

— Ты не можешь уехать, — дуется Марио, когда я в последний раз сажусь на свое место в баре.

— Почему? — спрашиваю я, хватая у него из- под носа вишенку.

Несмотря на то, что белье у меня еще мокрое после купания у скал Фаральони, я иду прямиком в бар — не хочу опять завести привычку прятаться, как тогда, после Томаса. Сейчас я подзадориваю себя, уговариваю жить дальше. Кроме того. Марио умеет заставить меня улыбнуться.

— Я не сдержал своего обещания. — сурово говорит он.

— Какого обещания?

— Я обещал себе немножко с тобой потрахаться.

— Марио! — смеюсь я.

Он приподнимает бровь.

— Ну ладно, давай тогда… — Я притворяюсь, что расстегиваю рубашку.

— Ну правда. Ким, неужели обязательно уезжать?

— Да, обязательно. — вздыхаю я.

— Что ты будешь делать в Англии?

— Понятия не имею. Но у меня все еще на руках пять тысяч фунтов из завещания Винченцо, их надо как-то потратить.

— Пять тысяч фунтов? Вот это да! Это же пятнадцать миллионов лир!

Я во все глаза смотрю на Марио.

— О господи!

— Что?

— Марио, ты — гений. — Я перегибаюсь через стойку и чмокаю его в губы.

— Что я такого сказал? — озадаченно хмурится Марио.

Я лечу в свою комнату, лихорадочно тычу кнопки телефона и от волнения только в четвертый раз набираю номер Клео правильно.

Я думала в фунтах, а не в лирах! Кто сказал, что мне нужно возвращаться в Уэльс, чтобы потратить эти деньги?

— Клео! — кричу я (она даже не успела договорить «Алло»),

— Ким! Как ты вовремя! Только что звонили из клиники доктора Чарта и подтвердили нашу запись на липосакцию. Говорят, им нужна предоплата — двести фунтов.

— Столько стоит билет до Неаполя, — говорю я.

— Верно.

— И что бы ты предпочла? — спрашиваю я.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду вот что: зачем тратить пять тысяч фунтов на то, чтобы стать тощими, когда мы можем наслаждаться жизнью в стране, где считается неприличным съедать на обед меньше трех блюд!

— Я же уже говорила, что сейчас не могу общаться со счастливой парочкой. Я знаю, это звучит жалко…

— Никакой счастливой парочки. Никакого Капри, — выпаливаю я, чтобы как можно скорее донести до Клео информацию.

— Что случилось с Люка?

— Мы решили повременить немного со следующим свиданием — например, лет десять.

— Не может быть! — ахает Клео.

— Все нормально, но я определенно не могу оставаться на одном острове с ним. я сломаюсь. Надо исследовать остальную часть Италии.

— Хочешь поехать отдохнуть?

— Нет, на поиски приключений! И я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Ким, я даже не знаю…

— Пять тысяч фунтов — это пятнадцать миллионов лир, Клео. Мы могли бы купить пару розовых мопедов и отправиться в путешествие!

— Что? — ужасается Клео.

— А если тебе не хочется сидеть за рулем, мы можем пойти на шесть разных кулинарных курсов в Тоскане. Или сотню раз прокатиться на гондоле в Венеции. Или купить в Милане семьдесят две пары солнечных очков от Гуччи.

— Мне всегда хотелось побывать во Флоренции, — признается Клео.

— Мы могли бы позволить себе горстку песка с раковины, которую Боттичелли написал для «Рождения Венеры», — предлагаю я.

— А как же работа?

— Девятнадцать тамбуринов для тарантеллы… — не унимаюсь я.

— Наверное, мне бы не помешало переменить обстановку…

— Пожизненный запас граппы!

— Я не могу! — вдруг взрывается Клео.

Тишина. У меня опускаются руки. Я помню, как тяжело было мне выйти из бункера.

— Прости, я не смогу, — повторяет она.

Я не хочу ее заставлять.

— Ладно, — мягко говорю я.

— Я знаю, я веду себя как мокрица.

— Неправда, — успокаиваю я ее.

Два года я активно пропагандировала идею, что «в гостях хорошо, а дома — лучите», — и вот оно, возмездие.

— Просто я подумала… — вздыхаю я.

— И что ты будешь делать? — спрашивает Клео.

Я не могу решиться. Не знаю, смогу ли я путешествовать одна. Я представляю, как потягиваю где- нибудь в одиночестве калуччино, и сердце сжимается от жалости к самой себе. Возможно, Италия будет слишком напоминать мне о Люка. Не верится, что уже завтра я бесследно исчезну из его жизни. И вот наркоз уже кажется заманчивой идеей — с ним уйдет и сердечная боль. Вместе с новообретенными надеждами.

— Ким?

— Я возвращаюсь до мой, — слышу я свой голос. Слово «домой» не приносит должного утешения.

— Чудесно! — восклицает Клео. — Позвони, когда приедешь, я встречу тебя на вокзале.

Я представляю знакомую обстановку, и на меня накатывает уныние.

— Как раз успеешь на «Встречу с Викторией Бекхэм».

— Замечательно, — говорю я. — До завтра. Побежденная, я бреду обратно в бар, размышляя по пути, куда подевалась мама.

— Ну? — спрашивает Марио.

— А, ничего особенного. Я думала, что нашла решение.

— По выражению твоего лица казалось, что оно — удачное.

— Я тоже так думала, — грустно говорю я. Если бы Клео приехала, было бы здорово. Я бы так много всего ей показала, и мы так много нового открыли бы с ней вместе. Когда она только приехала в Кардифф, все было ей в новинку. Она вдохновенно фотографировала и рассуждала, что можно было бы по выходным работать ассистентом профессионального фотографа, но постепенно эта идея отошла в сторону. Я знаю, вдохновение вернулось бы к ней, если бы она приехала сюда. Здесь каждый куст говорит: «Ну же, снимай, я уже улыбаюсь!»

Но штука в том, что она боится приехать, а я боюсь возвращаться. Мы в тупике. Кто-то должен уступить. Теперь — моя очередь.

— Смотри, кого я нашла! — Мама появляется в баре, кружась в вальсе, и на руках у нее Ринго.

Я не могу сдержать радостной улыбки.

— Ты уезжаешь? — грустно говорит Ринго.

— Завтра утром, — подтверждаю я.

— Я должен попрощаться.

Я опускаюсь рядом с ним на колени.

— Спасибо.

— А еще папа просил передать тебе вот это. — Он протягивает мне пакет. Внутри — темно-серый кашемировый свитер Люка, тот самый. — Он сказал, что ты никак не можешь найти свитер, который не колется, и что этот тебе нравится.

— Да, очень. — Я заворачиваюсь в мягкую теплую шерсть.

Я ужасно счастлива, что теперь у меня есть его вещь, к которой можно уютно прижаться.

— Кашемир — это навсегда, — сообщает мне Ринго.

Так свитер становится обручальным кольцом.

— Скажи своему папе, пожалуйста, что свитер мне очень нравится.

— У меня тоже есть для тебя кое-что. — Ринго подает мне маленький бумажный пакет.

Я открываю его и вынимаю глиняную тарелочку с Лазурным Гротом.

— Чтобы ты запомнила это волшебство! У меня сжимается сердце.

— Я никогда не за буду! — Всхлипнув, я прижимаю Ринго к сердцу.

Невероятно, я оставляю здесь двух любимых мужчин.

— Пожалуйста, приезжай еще, поскорее! — Ринго не отрываясь смотрит на меня огромными карими глазами.

— Обязательно! — обещаю я. — Присмотри за моей мамой, пожалуйста. Проследи, чтобы она заказывала правильные сочетания мороженого!

Ринго робко хихикает:

— Конечно.

Мама ерошит его волосы.

— Отведу-ка я тебя лучше обратно в магазин. Ринго кивает. Я смотрю, как они идут к двери.

Вдруг Ринго вырывается и бежит обратно ко мне, чтобы я его еще раз обняла.

— TI amo, Ким!

— Я тоже тебя люблю, — вздыхаю я, прижимаясь щекой к его шелковистым волосам.

Когда через полчаса мама возвращается, я все еще в задумчивости поглаживаю кашемировые рукава.

— Мне очень жаль, что у вас с Люка так получилось, — говорит она и присаживается рядом.

Мама произносит это очень искренно, и ее несколько ошарашивает, когда я отвечаю:

— А мне — нет. Ну, мне жаль, что это закончилось, но я не собираюсь сожалеть о том, что это случилось, как бы больно мне ни было.

— А ты уверена, что сдаешься не слишком рано? Я вздыхаю.

— Я люблю Люка, но я не смогу простить себе, если Ринго из-за меня потеряет отца. В каком-то смысле я бы причинила ему то… — Я замолкаю.

Маму это ранило.

— Прости, — шепчу я.

— Ты бы причинила ему то, что я причинила тебе. — Мама подавлена.

Я не могу все время заставлять ее чувствовать себя виноватой.

— Подожди, — говорю я. — Ты же говорила, что у вас с Дереком это случилось только один раз — отец узнал об этом, и все было кончено.

— Да. — Мама печально кивает.

— Единственная разница между вами с Дереком и нами с Люка заключается в том, что вас уличили. Я не могу и впредь винить тебя за то, что отец ушел. Я теперь понимаю, что мы не всегда властны выбирать, кого любить, но мы решаем сами, что с этим делать. И я рада, что у нас с Люка было то, что было, потому что теперь я могу понять тебя. Я рада, что немного остудила страсти, уехав с Тайлером, потому что у меня появилась возможность отойти на шаг и обдумать, чего я действительно хочу. Теперь я должна выбрать вариант, который позволит мне сохранить хоть немного самоуважения. Я не осуждаю тебя, мама. Все мы должны поступать так, как считаем правильным.

— Я восхищаюсь тобой, Ким. Ты такая сильная. Все эти мужчины в моей жизни… — Она смолкает. — Мы никогда толком об этом не говорили.

Я собираюсь было сказать, что это не обязательно, но потом понимаю, что ей необходимо высказаться. Ей нужно, чтобы я ее выслушала.

— Когда ушел твой отец, я чувствовала жуткое отвращение к себе — за ту боль, что я причинила ему и тебе. — и мне было нужно, чтобы кто-нибудь сказал мне. что я — хорошая. Так что когда я встретила Майка и он решил, что я — совершенство, я ухватилась за эту возможность. Он постоянно говорил мне, какая я замечательная, а мне все было мало. Его слова согревали меня, и какое-то время все было в порядке, но потом очарование начало развеиваться. Я видела, как ты на меня смотришь, и опять начала презирать себя, и снова отправилась на поиски мужчины, который все исправит. Мама заглядывает мне в глаза. — Моих отношений никогда не хватало надолго. Я шла от мужчины к мужчине, стараясь найти кого-то, кому смогу поверить, но я просто не там искала. Оказывается, мне нужно было, чтобы ты сказала, что прощаешь меня. Я хватаю ее за руку.

— Мам, я тебя простила! Я знаю, тебе долго пришлось этого ждать, но я говорю это от всего сердца. Если бы отец захотел продолжать со мной встречаться, ему бы ничто не помешало. Но он предпочел этого не делать. И в этом ты не виновата.

— Я бы на все пошла, чтобы он остался, — признается мама. — У меня сердце разрывается оттого, что он взял и исчез из твоей жизни.

— Я думаю, ему было просто все равно.

— Нет, Ким. Он любил тебя, правда любил.

— А ты бы вот так меня оставила?

— Никогда! — От одной этой мысли мама пришла в ужас. — Я думаю, дело в том, что вся эта история казалась ему… беспорядком. Я не могу придумать лучшего слова. Он любил порядок. Он хотел всегда владеть ситуацией, во всем добиваться успеха. Когда он смотрел на меня, то видел неудавшийся брак, а с тобой, я думаю, он вообще не знал, что делать, раз он не может ежедневно присутствовать в твоей жизни. Это разрушало образ, который он создавал — образ идеального отца. Мне кажется, он хотел все перечеркнуть и начать с чистого листа.

Перечеркнуть человеческую жизнь! Я-то всегда представляла отца раненым животным, которое уползло в высокую траву зализывать раны, но так и не смогло вернуть себе силы. Я его жалела. Я гневалась из-за него на маму. А теперь я вижу человека, который отбрасывает людей, если они не укладываются в его представление о порядке.

— Это же меняет все дело! Почему ты мне раньше этого не говорила?

— Ты и так была зла на меня. Скажи я тебе тогда, и ты потеряла бы веру в обоих родителей. Я думала, что однажды он к тебе вернется и мы сможем все прояснить. Но он не вернулся.

Я смотрю в пол.

— Пожалуйста, не держи на него зла, милая. Я уверена, он сотни тысяч раз жалел о сделанном, но уже не мог с тобой связаться. Он, вероятно, считал, что уже слишком поздно или что, вернувшись, он может разрушить твою жизнь.

Я вздыхаю.

— Не хочу, чтобы ты преисполнилась горечи, как бабушка Кармела. Так жить нельзя. Тебе придется его простить.

— Я прошу, но при одном условии, — говорю я.

— При каком?

— Что ты простишь меня. Столько лет я отталкивала тебя. Не хотела бы я иметь такую дочь.

— Ах, Ким! — Мама порывисто меня обнимает. — Я всегда была счастлива, ведь ты — моя дочь!