Я люблю Капри

23

Боковым зрением я замечаю движение на другом конце балкона и резко поворачиваюсь. Сердце мое замирает еще до того, как я полностью осознаю, кто направляется ко мне сквозь посеревший воздух.

— Я думал, статуя тебя сейчас поцелует! — смеется Люка.

— Ну вот, а ты вмешался и все испортил! — лукаво бранюсь я, отчаянно надеясь, что он не заметит, как шипят дождевые капли на моем раскрасневшемся лице.

— О! Я и не думал, что ты ждала поцелуя от статуи. — Теперь Люка разыгрывает смущение.

— Смеешься? Это мужчина моей мечты — без тела и со щербатым носом. Разве не о таком грезит каждая девушка?

— Ладно, тогда оставляю вас наедине! — Люка притворно готов уйти.

Я милостива.

— Можешь остаться.

— Нет уж, мне нужно пойти — чик! — Люка проводит ладонью поперек горла.

Я смеюсь — мне это почему-то очень льстит. Неужели — он готов перерезать себе горло из-за меня?

Люка подходит ближе и кладет руки мне на плечи.

— Ким, ты промокла до нитки.

— Дождь, — говорю я.

Люка закатывает глаза, свои прекрасные голубые глаза.

— Так ты объяснишь мне, как ты здесь оказался? — спрашиваю я. — Из всех балконов на свете…

Слегка склонив голову набок. Люка смотрит мне прямо в глаза.

— Я пришел за тобой. Сердце мое замирает.

— Твоя мама…

А вот это лишнее.

— Моя мама… — повторяю я с подозрением.

— Она испугалась за тебя — надвигается шторм, паромы отменили. Она попросила, чтобы я примчался сюда на своей лодке и спас тебя.

Спас меня. Хорошо звучит.

— Извини, что доставила тебе беспокойство, — говорю я.

— Беспокойство? — В его голосе непонимание.

— Non voglio disturbare,[78] — перевожу я.

— Никаких проблем. Твоя мама сегодня вечером приглядывает за Ринго, а я — за тобой.

— Сегодня вечером?

— Нам придется заночевать а Равелло. Море слишком бурное.

Я чувствую прилив адреналина. Ситуация одновременно опасная и захватывающая.

— Конечно, если бы я знал, что тебя здесь защищает Сальваторе… — Люка кивает в сторону бюста, который я чуть не поцеловала.

— Честно говоря, мне больше нравится Фабио. — Я указываю на соседнюю скульптуру.

— Нет, — возражает Люка. — Фабио не годится. У него прическа дурацкая.

— Он на голову выше большинства знакомых мне мужчин, — шучу я. И конечно же, неудачно.

Люка проскальзывает между бюстами и замирает.

— Похож?

Я внимательно осматриваю его волевой подбородок и высокие скулы, после чего говорю:

— По-моему, скульптор, который тебя создавал, был… Как по-итальянски «дилетант»?

— Genioso.[79] — невозмутимо отвечает он.

Я подыгрываю:

— Тот, кто сотворил твое лицо, был гений!

Люка смотрит на меня радостно.

— Ким?

— Что?

— Может, уйдем под крышу?

Он берет меня за руку, и мы мчимся со всех ног по Аллее Бесконечности. Иногда нас на мгновение скрывает от потоков воды увитая глицинией арка, но, когда мы добираемся до виллы, вода течет с нас ручьями. Если не прятаться от дождя, чувствуешь себя удивительно свободным. Я бы не прочь так и стоять под дождем, чтобы его струи ласкали мое лицо и тело, но Люка тянет меня за руку на крытую галерею.

Если бы это было кино, мы бы сейчас целовались. Но это не кино.

— Ты знаешь, — говорит Люка, — что Вилла Чимброне одно время принадлежала человеку, который спроектировал Биг-Бен?

— Нет! — удивляюсь я. — Ты серьезно?

— Да. Его звали лорд Гримторп — вот его герб, — он указывает на какую-то геральдическую

штуку во внутреннем дворе и продолжает: — Он окончил Кембридж, потом стал юристом, а потом стал президентом Британского хорологического института.[80]

Я восхищаюсь его лексиконом. Я бы сама ни за что не сказала «хорологический».

— Это про часы? — уточняю я.

— Да. Он купил виллу в 1904-м и украсил сады арками, статуями и произведениями средневекового искусства…

— А это что? — спрашиваю я, указывая на каменный барельеф, изображающий семь отвратных физиономий.

— Семь смертных грехов, — говорит он. — Хочешь, остановимся здесь?

Я ошарашена. Хочу ли я остановиться в тайном любовном гнездышке Греты Гарбо с самым сексуальным мужчиной на свете? Мои глаза становятся, как плошки.

— Д-да! Было бы здорово!

— Подожди здесь, я спрошу, есть ли у них свободные комнаты.

Меня немного разочаровывает множественное число этих самых комнат. — От граппы, дождя и беготни голова у меня совсем пошла кругом. Я радостно улыбаюсь и кружусь на месте от нетерпения. Но возвращается Люка, и вид у него понурый. — Ничего, — говорит он. — Придется идти в город.

Я стараюсь не выказывать разочарования и внутренне готовлюсь снова выйти под дождь. Мы как раз с трудом открываем ворота, когда сзади раздается голос:

— Синьор!

Женщина машет нам рукой от главного здания.

— Одна пара через час уезжает Если вы вернетесь через два часа, я могу сдать вам их комнату.

— Но нам нужно две комнаты, — напоминает Люка.

Я неожиданно для себя встреваю:

— М-м-м..

Люка оборачивается ко мне.

— Мы могли бы… м-м-м… было бы так здорово переночевать здесь, и еслибы мы, например…

— Там две кровати, — объявляет женщина, избавляя меня от необходимости мычать дальше.

Люка смотрит на меня, ожидая решения.

Я киваю.

— Тогда мы ее берем! — улыбается Люка.

— Возвращайтесь к восьми.

— Grazie mille!

Люка берет меня за руку, и мы проскальзываем в ворота.

— По-моему, ты не та Ким, которую я встретил на Капри. Может, расскажешь, что с тобой сегодня случилось?

Я так и делаю. То есть рассказываю.

Ну, конечно, не все.

Я не рассказала ему, что узнала, как мальчик по имени Люка однажды влюбился в девочку по имени Ким.

Я звоню маме перед ужином и успокаиваю ее известием, что я не утонула и не довела Розу до могилы. Она с облегчением вздыхает по обоим поводам и восхищается, узнав, что мы остановились на Вилла Чимброне.

— Вам повезло, что вы сумели добыть сразу две комнаты, — замечает она. — Это особенное место — обычно там все места забронированы за несколько месяцев вперед.

Я не разрушаю ее иллюзий. Мне самой страшно думать, что сегодня нам с Люка предстоит ночевать в одной комнате, не хватает еще сказать об этом маме. И все-таки я наслаждаюсь ощущением, что на совместном ужине наш вечер не кончится. Так приятно знать, что Люка не выпалит вдруг «Ну, пока!», не запрыгнет в такси и не оставит меня одну, несчастную и немного обманутую, на растерзание несбывшимся надеждам.

Мои свидания часто прерывались подобным образом. Знаете это ощущение, когда ловишь каждое его слово, когда ты — само очарование и внимание, и уже кажется, что поцелуй неизбежен, но тут он — тот, кто с тобой, — неожиданно выбивает у тебя почву из-под ног, заявляя, что ему завтра рано на работу или что надо бежать на последнюю электричку. Какую бы отговорку он ни выбрал, ты знаешь: если бы он чувствовал то же, что и ты, то остался бы на всю ночь, невзирая на последствия. А когда тот, кто с тобой, вдруг встает и уходит, ты либо говоришь ему в унисон «Ага, мне тоже. Ну, я побежала!» и наспех прощаешься, а потом ревешь навзрыд всю дорогу домой, либо начинаешь вешаться ему на шею, умоляешь остаться и выпить еще по одной. Фу! Терпеть не могу, когда твои гордость и собственное достоинство испаряются неизвестно куда и ты отчаянно пытаешься заставить события идти иначе, так что готова на все, лишь бы не признать, что хеппи-энда не будет. При этом завтра ты скорее всего столкнешься с ним у кофейного автомата в офисе, но все равно кажется, что сейчас — Единственный Шанс и, если его упустить, другого уже не будет.

Ну, в общем, ничего такого мне сегодня с Люка не грозит. Он останется со мной до утра. Я не буду лежать в кровати и одиноко гадать, что же я сделала не так. Я буду лежать рядом с ним и с любовью думать, что вот он здесь, рядом, и никуда не уйдет. Не обязательно, чтобы между нами что-то случилось. Ничего и не может случиться. Ничто не должно случиться. Но от одной мысли, что целую ночь я проведу рядом с ним, я с ума схожу от счастья.

Дождь льет с неба так, будто из окон верхних этажей на нас выливают корыта воды. Поэтому мы ныряем в первый попавшийся ресторан. Официанты, похоже, не огорчаются, что на пол с нас натекают лужи воды. Более того, один из них, по имени Эудженио, с немалым усердием пытается вытереть меня досуха.

— Вы как радуга! — восклицает Эудженио, промокая мне лицо. — В вашей одежде много воды, но на вашем лице — солнечный свет.

Я тут же расцветаю от этого комплимента, а когда появляется метрдотель и усаживает нас в самый уютный уголок, я уже чувствую себя так, будто у нас с Люка медовый месяц. Мне ужасно нравится сознавать, что со стороны мы, наверное, кажемся влюбленной парой. Мужчина и женщина ужинают при свечах — ничего особенного, но для меня это — редкое удовольствие. Мне куда чаще доставалась еда навынос перед телевизором, чем «столик на двоих, и лучше — не в центре зала». Я могу сосчитать все романтические ужины в моей жизни по зубцам вилки.

Мы пируем — козлятина с чесноком, апельсиновая лапша, рыба-меч и великолепное дынное мороженое. Люка расспрашивает меня о моих путешествиях и наслаждается рассказами о заморских яствах и обычаях. Я думаю о том, как здорово было бы отправиться осматривать какую-нибудь неизвестную страну вместе с ним. У него такой живой ум, он так тонко умеет подмечать детали. Я дважды ездила отдыхать с парнями, но самое волнующее путешествие, на которое они решились за все время отдыха, — это заплыв до глубокого конца бассейна и обратно. Я каждый день отправлялась на поиски приключений и возвращалась вечером с полными карманами историй и необычных впечатлений, и мне еще везло, если мой приятель мог рассказать, сколько пива он выпил со времени моего отъезда.

— Лимончелло? — предлагает официант, когда* мы расправляемся с десертом.

Я уже парю в романтическом тумане от выпитого красного вина (клялась же, что воздержусь) — еще чуть-чуть, и мне уже не удержаться на краю.

— У вас есть граппа? — спрашиваю я.

— Sì, у нас есть три вида — «Вердуццо», «Шар- донне» и «Ребболла».

— По одному каждой, — решает за меня Люка.

Я тяжело облокачиваюсь на стол, предвкушая, что мир после граплы станет еще более расплывчатым. Потом щурюсь, пытаясь сфокусироваться на Люка.

— Знаешь мою любимую сцену в кино? — нетвердо интересуюсь я.

— Расскажи.

— Это из «Розовой пантеры». Дэвид Найвен напоил Клаудиу Кардинале шампанским, и она лежит пластом на ковре, где изображен леопард. Ее голова как раз покоится на голове леопарда, и она жалуется, что у нее онемели губы… — Я замолкаю, потому что неожиданно смущаюсь.

— Да?

— И он целует ее, пока она не начинает чувствовать их снова. — Почему-то я перехожу на шепот.

— Ты чувствуешь свои губы?

— Да, их покалывает. — Я пробую губы пальцем.

— Дай мне знать, если они онемеют.

Я вскидываю голову. Что это значит? Он имеет в виду…? Он что, только что…? По моему телу пробегает огонек желания. И как мне на это реагировать? Я пытаюсь придумать какую-нибудь лукавую соблазнительную фразу.

— А какая твоя любимая пьяная сцена в кино? — выпаливаю я, разом разбивая все очарование момента.

Люка на секунду задумывается.

— Ты видела «Идет сентябрь»? Старый фильм с Джиной Лоллобриджидой и Роком Хадсоном, 1961 года?

— Это где он приезжает в Италию и обнаруживает, что дворецкий превратил его собственную виллу в отель?

— Там две группы американских школьников: группа мальчиком под предводительством Бобби Дэрина и группа девочек…

— Во главе с Сандрой Ди! — вспоминаю я.

— Рок держит их на расстоянии, и тогда мальчики пытаются его напоить, чтобы убрать с дороги. Они думают, что с легкостью его перепьют, потому что для них он старик, но он побеждает! Однако, несмотря на свою победу, он терпит полное фиаско, потому что теряет возможность добиться того, чего действительно хочет…

— То есть провести ночь с красавицей Джиной!

Люка кивает.

— И вот он просыпается, злой, с больной головой, и дворецкий приносит ему специальный напиток, который, как он говорит, идеален для «тяжелого утра, когда…»

— «…вчера ничего не получилось!» — заканчиваю я, и мы хором смеемся. Потом я спрашиваю Люка: — Ты любишь смотреть кино?

Он подливает мне последние капли граппы.

— Да, мне нравится. Это такое воображаемое путешествие. У меня было не так много приключений, как у тебя, но я иду в кино — и попадаю в другой мир.

Я улыбаюсь. Все, что он говорит, звучит так романтично.

— Ты знаешь, что Роза однажды снималась в кино? — спрашивает Люка. — В небольшой роли. Это был итальянский фильм…

— Правда?

— Да. Винченцо ревновал, потому что актер на главной роли был ею просто околдован, но в тот момент о не мог ничего сказать поперек, потому что был женат на Кармеле.

— И что случилось потом?

— Роза отказала актеру. Она всегда была верна Винченцо.

— Ей, наверное, было очень трудно, — предполагаю я. — Любить его так сильно и при этом принимать то, что он принадлежит другой женщине.

— Грустная история, да? И для Винченцо тоже — мужчина, страстно влюбленный в одну женщину, но женатый на другой…

Мы с Люка смотрим друг на друга.

— Попросим счет?