Я люблю Капри

25

Я просыпаюсь на нетронутой вчерашним пожаром кровати, не в силах сразу разобраться, где чьи ноги и руки. Единственное, в чем я уверена, это в том, что ужасно хочу в туалет. Но я не спешу пересекать границу «следующего дня», поэтому очень медленно, кропотливо высвобождаюсь из объятий Люка, как будто решаю хитроумную головоломку. Выбравшись из кровати, я чувствую себя голой. Впрочем, я действительно голая. Схватив с пола обожженное покрывало, я лечу в ванную. Устраиваюсь на унитазе и оцениваю повреждения — недалеко от угла зияет большая дыра с обгорелыми краями, однако не настолько близко к краю, чтобы ее можно было спрятать. Определенно придется признаваться. Я молю Бога, чтобы покрывало не оказалось каким-нибудь шедевром ручной работы, иначе того и гляди получится, что я вчера спалила пять тысяч фунтов своего наследства. Впрочем, если останется сдача, с радостью потрачу ее на то, чтобы снять эту комнату еще на пару недель. Постепенно, медленной волной на меня накатывает понимание того, что произошло. Я невольно улыбаюсь, оживляя в памяти нежные взгляды Люка и его бесконечные поцелуи, а вспомнив кожей его прикосновения, я не могу сдержать тихого стона. Бог мой — какой великолепный мужчина! Я обещала себе, что не буду с ним спать, но одежда как будто испарилась сама собой. Все произошло так естественно. Обычно у меня остается ощущение, что я никак не могу уловить ритма — как будто мужчина выполняет какую-то работу, а я не оказываю ему должного содействия, — но с Люка все прошло на одном дыхании. И было так хорошо!

Я слышу голоса из ванной в соседнем номере, и у меня сжимается сердце. Мир вокруг уже просыпается. Отогнав первый приступ вины, я говорю себе, что ни за что и никогда не буду об этом сожалеть. Потом я одним глотком выпиваю минеральную воду из маленькой бутылочки у зеркала и поздравляю себя с тем, что я из той породы людей, которые повсюду носят с собой зубную щетку. За последний год я не удалялась дальше почты, так что у меня начало складываться ощущение, что щетка в сумочке мне ни к чему, но наконец сегодня она востребована.

Я высовываюсь из-за двери и втаскиваю свою сумку в ванную. Мне приходится выложить оттуда сверток Розы, чтобы добраться до зубной щетки. При воспоминании о Розе я усмехаюсь — видела бы она меня сейчас! А еще я воображаю, как могла бы напугать Люка — представьте, он просыпается, а я сижу на краю кровати в свадебном платье. Я прогоняю улыбку с лица, пытаясь вообразить, в чем была на свадьбе его жена. О боже — все это так безнадежно.

Я паникую. И все-таки… Все-таки меня не покидает восхитительное блаженство, оно продолжает циркулировать по моим жилам. В каком-то смысле все это имеет для меня такое значение именно потому, что он женат. Холостому человеку легко давать авансы и притворяться, что все это чрезвычайно серьезно, а потом его уносит порывом ветра, и ты понимаешь, что сама ты его толком даже не интересовала, просто он совершал привычный ритуал. Люка же, наверное, очень мучался и. как мог, сдерживал себя. Я знаю, что это нехорошо, но мне втайне приятно, что он женат, — он честный человек, и тем не менее он меня поцеловал, а это значит, что ему действительно очень сильно этого хотелось. Я нахожу удовольствие в том, что всегда в людях презирала. Хуже того, я знаю, что хочу продолжения. И хотя, скорее всего, ничего хуже продолжения в данном случае и придумать нельзя, я ощущаю на себе давление неизбежности. Я понимаю — возможно, он проснется с головной болью и. может быть, будет рассматривать все происшедшее как временное помрачение рассудка — чего только люди спьяну не вытворяют! — но в глубине души я уверена, что это обязательно случится снова. Вопрос лишь в том, кто сделает первый шаг.

Меня охватывает восхитительное и пугающее чувство предвкушения. Я с рвением полирую зубы щеткой, надеясь таким образом изгнать само воспоминание о граппе, и гляжусь в зеркало. С одной стороны головы мои волосы прижаты, а с другой — завиваются густыми африканскими кудряшками. Вчера такие кудряшки покрывали всю мою голову. Ночью я так стерла подбородок о его бороду, что теперь он похож на розовый теннисный мячик. Завтра начнет облезать, но сейчас я наслаждаюсь тем, как он чешется и горит — это напоминает мне о том, сколько понадобилось страстных поцелуев, чтобы довести его до такого состояния. Я решаю быстренько окунуться в ванну, чтобы освежиться, но как только я открываю кран, он начинает дрожать и громко хрипеть, так что я тут же закручиваю его обратно, не дожидаясь, когда хлынет вода. Я подкрадываюсь к двери, чтобы посмотреть, не разбудила ли я Люка. Он перевернулся, но глаза закрыты. Я любуюсь его лицом. Не хочу, чтобы это заканчивалось. Люка опять шевельнулся. Внезапно яначинаю нервничать — а вдруг он проснется и будет вести себя так, словно ничего не случилось? Я этого не вынесу. Я лечу к кровати, распуская на ходу тогу из покрывала, чтобы мигом ее сбросить и юркнуть к нему в постель, но я не успеваю — Люка уже потягивается и, щурясь, смотрит на меня.

— Buon giorno![81] — сонно улыбается он.

Я судорожно подтягиваю покрывало к груди.

— Buon gì orno!

— Какая ты красивая!

Я пытаюсь пригладить растрепанную часть волос, но Люка показывает на туалетный столик. Я поворачиваю голову и обнаруживаю, что моя спина и задница во всей своей упитанной красе отражаются в зеркале. С писком укутываюсь сзади, но в результате открывается грудь — я едва не плачу от стыда и огорчения. Люка лукаво улыбается, наблюдая за моими беспорядочными трепыханиями. Потом протягивает ко мне руку… И тут стучат в дверь. Мы замираем.

Это мама. Я понимаю это в тот же миг! Мама села на первый утренний паром и приехала проверить, все ли со мной в порядке. Как мы объясним ей все это?!

— Colazione! Завтрак! Слава богу!

— Venire![82] — говорит Люка.

Я опускаю глаза и вижу, что дыра в покрывале расположена как раз у меня на животе, как мишень. Ужас! Я пытаюсь скрыться в ванной, но покрывало слишком плотно обмотано вокруг меня, я наступаю на волочащийся край и шмякаюсь на пол, больно ударяя локоть. А-а-а-а! Дверь открывается. Сверху вниз на меня смотрит женщина с большим деревянным подносом. Я не могу пошевелиться, потому что в этом случае рискую продемонстрировать ей дыру в покрывале, поэтому я просто расслабляюсь, прижимаюсь щекой к прохладной плитке пола и улыбаюсь.

Женщина озабоченно смотрит на Люка. В ответ он пожимает плечами, как будто говоря: «Ну, в чем- то она права — на улице почти тридцать градусов!»

Переступив через меня, женщина предлагает накрыть завтрак на балконе.

Люка одобряет. Как только она выходит из комнаты, я червячком уползаю в ванную, захлопываю дверь ногой и. ухватившись за биде, кое-как принимаю сидячее положение.

Потом я закрываю голову руками и жду, когда же этот кошмар кончится.

— Ким? — В дверь ванной тихонько стучат.

Я не отвечаю.

— Она ушла! — шепчет Люка.

— Ну и что! — восклицаю я. — Мне стыдно — я не выйду!

Люка не отвечает. Однако через минуту он появляется в ванной с полным подносом всякой снеди. Люка оглядывается в поисках места, куда бы его поставить. Раковина неровная, биде — слишком низко… Но посредине ванной он помещается идеально.

— Я сяду здесь, — говорит он, помогая мне подняться на ноги. И добавляет после минутного колебания: — В полотенце тебе будет удобнее.

Люка протягивает мне полотенце и отворачивается. По большому счету, поздно — он уже все видел. Тщательно замотавшись в махровое полотенце, я хлопаю его по плечу. Одним движением Люка подхватывает меня на руки и опускает в ванну.

— Удобно?

— Да, — говорю, не зная, чему поражаться больше — тому, что я сейчас буду завтракать в пустой ванне, или тому, что он поднял меня на руки без видимого усилия.

Люка забирается в ванну с другой стороны и просовывает ноги справа и слева от меня. — Кофе? Я киваю.

— Cornetto? — Я знаю, что в Италии так называют круассан, но мне все равно смешно.

Я наклоняюсь вперед и беру кусочек губами прямо из его руки, не мучаясь, как обычно, угрызениями совести за фривольность жеста.

— Baci?[83]

Я снова наклоняюсь к нему и целую в губы, немного измазываясь при этом в малиновом джеме.

— И, наконец, улыбку! — торжествующе говорит Люка.

Я зубами открываю пластиковую упаковку с медом, вытягиваю руку и выдавливаю мед ему на плечо.

Люка сначала смотрит на меня удивленно, потом улыбается одними губами.

— Хм-м… — произносит он, зачерпывает ножом джем и, как катапультой, отправляет его в мою сторону.

Джем приземляется мне на руку.

Я отрываю кусочек булки и бросаю в него. Люка ловит его ртом. Я заливаюсь смехом.

Дальше все покатилось по наклонной. Кофе разлит, яичные скорлупки расколоты, бумажные пакетики с сахаром рвутся, а сам сахар высыпается в волосы, плавленый сыр размазывается по носу…

В конце концов поднос отставляется в сторону, ванна наполняется мыльной водой, и даже шум кранов не может заглушить нашего визга и хихиканья.

Мы завершаем все дела с тем же невероятным, немыслимо высоко приподнятым настроением. Два часа спустя мы, почти танцуя, покидаем виллу и выходим под ослепительно яркое солнце. Задержавшись у главного входа. Люка показывает мне табличку, где рассказывается, что «La Divina»[84] Грета Гарбо бежала сюда с Леопольдом Стоковски. Прищурившись, я представляю на их месте имена Ким Риз и Люка Аморато.

Потом мы гоняемся друг за другом вокруг солнечных часов в розовом саду, где нас призывает к порядку респектабельная пара средних лет. Люка с искренним видом извиняется за то, что мы их побеспокоили, но я не могу стереть с лица улыбку — меня только что отчитывали и пытались утихомирить, как тех школьников возле Садов Августа, на которых жаловалась мама в день нашего приезда на Капри. Маленький ребенок внутри меня наконец проснулся, и оказалось, что он ужасный непоседа. Мне хочется осмотреть все, что я не успела вчера осмотреть из-за грозы, — храм Вакха, холм Меркурия, каменное кресло с надписью Д. X. Лоуренс, бронзовую статую Давида, мраморную статую Флоры, богини цветов, — все сразу! Кроме того, я дождаться не могу, когда наконец вновь попаду на Террацца дель'Инфинито и увижу мраморные бюсты, теперь — в ярком солнечном свете.

— У тебя есть фотоаппарат? — спрашивает Люка, прислоняясь к парапету между своими добрыми друзьями — Сальваторе и Фабио.

— Где-то в сумке, — отвечаю я и начинаю поиски.

Первым я вынимаю коричневый сверток и откладываю в сторону.

— Ты не отнесла его? — хмурится Люка.

— Она сказала, что я могу оставить его себе, — объясняю я.

— И ты его не открыла?

— Ну, она сказала…

Я останавливаюсь, чтобы не повторить: «Откроешь его в тот день, когда поцелуешь свою настоящую любовь».

Вместо этого я говорю:

— Я знаю, что там.

Люка смотрит на меня с любопытством.

— Там свадебное платье, которое Винченцо купил для Розы, — говорю я. — Она его так и не надела ни разу.

— И она отдала его тебе?

— Да!

— Это чудесно.

— Я знаю. Хочешь посмотреть?

— Конечно! Только, пожалуйста, не открывай, если ты к этому еще не готова, — говорит Люка, глядя на пожилую женщину в кроссовках и бейсболке, которая появилась в противоположном конце балкона.

— Я готова, — говорю я. — Это идеальное место, даже если мы не совсем одни.

Задержав дыхание, я разглаживаю коричневую бумагу. Я уже готова запустить палец под клейкую ленту, но останавливаюсь, поднимаю голову и говорю:

— Люка, поцелуй меня!

Он тут же одаривает меня совершенным поцелуем — нежным, искренним и волнующим. И я понимаю — сейчас самый подходящий момент увидеть то, что может однажды стать моим свадебным платьем.