Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 15

Блаутур

Григиам

В королевские покои Энтони Аддерли вошёл стремительно — впору погаснуть свечам с ним рядом. Но он только вспугнул тени. Под хрип огня в камине они заворочались в обилии тёмного дуба, смешались с образами мёртвой королевы в простенках. Король, пятнышко света в этом дубовом гробу, стоял у мышиной клетки и резал морковку. Сладко пахло ей, противно — мышами, легко и свежо — Изольдой? Позади Мышиного хвостика, на высоком изножье кровати белела накидка из пуха таханийских горных коз. Как это. Это же его Изольда. Это при нём, Энтони Аддерли, она куталась в эту накидку — он достал её через Пилигрима Арчи, промышлявшего контрабандой с Восточной Петли. Энтони вздрогнул от злости и свежей боли, дёрнувшей шрам на затылке. Он бы забрал накидку. Он бы забрал Изольду, если бы она показалась. Непременно бы объяснил ей… Мягкотелая, глупая. Она просто не посмела отказать королю.

— Сир. — Одно жалкое слово. Его пришлось проталкивать через сжатое злостью горло.

— Виконт Аддерли, — безо всякого выражения откликнулся Нейдреборн и отложил нож и морковку. — Но судя по тому, как вы ворвались сюда, вы теперь кузен Тони? Неравнозначная замена…

Энтони встал навытяжку. Скрип колета, холод чешуйчатого — ещё кэдианского — горжета. Всё верно, прежде всего он здесь как оскорблённый драгун, притом Мышиный хвостик отважился принять его и не позвал никого теперь. Сомнительная слава Тихони… Ну-ну. Будет тебе Тихоня.

— Сир, это правда, что вы заключили мир в Эскарлотой?

— Истина. Вы для этого ворвались ко мне как к нашкодившему порученцу?

— Как вы могли заключить мир с вороньём, сир?

— Значит, кузен Тони… — Опершись спиной об изножье кровати, Нейдреборн — ненароком? нарочно? — коснулся накидки. Пух с шеи и живота таханийских коз вычёсывали не для того, чтобы его сминали бледные слабые ручонки. Изольда была хорошенькой, нежной и тихой не для того, чтобы эта же ручонки лапали её. — Напоминаю, Аддерли, перед вами ваш король.

— Как вы могли сделать Изольду Кернуолт своей любовницей? — голос Энтони понизил, но в ушах шумело от взбесившейся крови.

— Прикуси язык, Аддерли! — прикрикнул Нейдреборн, тараща глаза и больше не касаясь накидки.

Энтони склонил голову, стукнул сапогом о сапог. Кажется, всё равно вышло дерзко, он попрал все приличия, но… Мышиный хвостик не заслуживает иного. Пусть радуется, что Энтони не пустил к нему Хью и сам не смял кулачным ударом эту гладкую приумытую рожицу.

— После того, как победа в войне была у вас перед носом, вы…

— Обсуждаете мой указ? Моё решение? — Широкими шагами, неслышными из-за ковров, Нейдреборн зашёл ему за спину, обдал вязким лилейным запахом. Аддерли с трудом не пустил руку к шраму — волосы шевельнулись от злости и омерзения. — В драгунском полку не знают о дисциплине? Верноподданности?

— В борьбе за эту победу сгинул полк вашего брата, дело его жизни. Вы порочите не только своё имя и славу Блаутура, вы предаёте осмеянию память Айрона-Кэдогана!

— Забудьте о тени моего брата, здесь правлю я, а не он! — прицыкнул Мышиный хвостик. Отпрянул лилейный запах, отступили назад и в сторону, пришёптывая, шаги. — Ваш полк — величайшая ошибка его жизни. Из-за него я лишился Оссори — своего вернейшего подданного. Из-за него я до сих пор утрясаю последствия его дел! Делишек!

— Драгунский полк — исключительное формирова…

— Замолчите.

— … если бы вы отказались от этого позорного мира, Эскарлота бы пала уже весной…

— Вы слышите, Аддерли?

— К чему унизительные условия мира, если можно заполучить всю страну?

Отчеканенные слова упали не отбитыми, не подхваченными, и затерялись среди мышьих шорохов и треска огня. Энтони зло сглотнул, осторожно повёл из стороны в сторону головой. Кровь шумела затихающей, проигранной битвой.

— Ни слова больше, — заговорил Нейдреборн без особого выражения.

Аддерли хотел было повернуться. Но ведь крылатый линдворм не оборачивается в полёте, ища свой хвост.

— Вы сами, сами подписали себе приговор. Мир с Эскарлотой — решение вашего короля, а не сплетня, не щебет вашей любовницы. Оно не требует вашего одобрения, Аддерли.

Пауза. Боль щёлкнула в затылок. Морщась, Энтони оглянулся. Лоутеан стоял у мышиной клетки, бледное пятнышко в дубовом гробу, и на весу резал кружками морковку. Приговор звучал обыденно, чтобы не сказать мирно:

— Я распускаю полк. Никаких Неистовых драгун. И если до меня дойдет хоть какое-то упоминание об этом проклятом полке, я прикажу казнить всех выживших офицеров — в расплату за сбежавшего Оссори и за неповиновение решению короля. Вы свободны, Аддерли.

И Аддерли в самом деле освободил себя, распахнув двери из мышьих покоев в манере Айрона-Кэдогана — широким пинком.

Паркет покачивался, напоминая о сонной езде в седле во время длительных переходов армии. И утром они в самом деле отправятся в путь, всем составом полка из трёх человек.

И, конечно, не выспавшись, назначат врагом солнечный свет — после такой-то пьянки. Какая-то из борзых ткнула носом в колено хозяина и требовательно заскулила. Энтони рассеянно потрепал её по поджарой спине, повернул голову. Огонь в камине выдохнул приятное хвойное тепло.

Красная гостиная. Хьюго и Джон приминали пьяными телами тапестриевую обивку кресел и скребли усами хрусталь бокалов. Но Энтони не сиделось, и к вящей радости борзых он подстелил себе ковёр и, прихватив бутыль, лёг у огня под тени каминных башен.

Они в точности повторяли башни замка Дерли. Скоро он поселится в одной из них, как встарь, и попадёт под влияние Всемогущего Шёпота скучающей матери. Энтони даже постанывал, воображая, как она шепчет при виде Изольды: «Эни! Неродовитая! Вдовая! Метреска!». Матушка происходила из древнего рода герцогов Грэ, по сей день нарочито отстававшего от «модных веяний».

Более полувека назад Грэ не дали «попортить» свою девицу королю Юстасу III, деду Кэдогана и Лоутеана. Выдавая свою похоть за страсть коллекционера, король перебирал весь дамский двор и забирался за «экспонатами» в самые укромные уголки Блаутура и соседних земель. Последних своих любовниц Юстас III возвёл в придуманный им, но вполне официальный титул «метресс». Их обхаживали как принцесс и подпускали исподволь к правлению Блаутуром. Ненавистники такого новшества, Грэ во главе, со страхом ждали, что Юстас III признает «коллекцию» своих бастардов и внесёт в линию наследования. Но он умер. Как поговаривали, прямо верхом на «экспонате». Подобное коллекционирование было предано ненавистниками порицанию и наказано: сын Юстаса Мэдог отобрал у метресс титулы, замки, вещицы из королевской сокровищницы и отправил шлюх по домам. От малахольного, страдающего по своей королеве Лотти ожидать подражания дедовым «шалостям» просто смешно. Но Энтони всё равно перескажет историю о венценосном «коллекционере» в своём письме Изольде, которое напишет завтра утром. Ведь он не хочет для неё схожей участи. После истории попросит прощения и пригласит в качестве своей невесты в Дерли, пока её репутацию ещё можно восстановить.

Какая-то из борзых хлестанула ему по ноге хвостом, Энтони зашипел и попытался сдвинуть тушу. Борзая обиженно заскулила, сестрица ей вторила.

— Они скулят громче твоих ноющих мыслей, Тихоня, — заметил из кресла Хьюго. — А Берни с ними иг-рал…

— И с нами тоже играл, — раскатисто вздохнул Джон.

Борзые носили имена, данные им Берни — Додо и Момо — и любили его едва ли не больше, чем хозяина. Друзья тосковали по Берни. Ты сволочь, Аддерли.

— Джон, подай ту бутыль с синим горлышком, — распорядился Хьюго, и забулькало вино. Чентетское, один из последних трофеев в амплиольской кампании… Больше не будет. Ни трофеев, ни войны, ни драгун. — Играл… И как! Если устраивать веселье брался Оссори, смеялся даже Тихоня. Взяли бы сейчас по Жару и подпалили Лотти его мышачий хвост… Аддерли, ты там дрыхнешь что ли?

— Нет… — Уснёшь тут. Драконий Жар был изобретением принца Тимрийского, пистолет с длинным и широким, не накаляющимся дулом из секретного сплава. Внутри сидели заряды с воспламеняющийся жидкостью, и при выстреле из дула вырывался огонь в три-четыре тритта. Противник поджаривался. Драгуны Жара побаивались и потому украдкой выдохнули, когда после смерти Кэдогана Оссори вывел это чудище из пользования. Уснёшь тут. Берни был их полковником, новым предводителем. Он превосходил Кэдогана в человечности и в самом деле умел устроить веселье из любой безнадёжности. А сам едва себя не убил. Там, у входа в ущелье, Энтони бранил Берни и не видел, как друг молчалив, отрешен, как осторожно снимает с него шлем и не отвечает на упрёки, хотя давно должен был зарычать. Он не понял. Он едва успел выкрикнуть его имя, когда Рыжий Дьявол приставил дуло к себе в виску. Сердце сорвалось в холодную бездну. Энтони вытянул из-под затылка подушку и вмял в лицо всеми её бисеринками. Удушение по-императорски? По статусу не положено. Вернув отцовский подарок под голову, Энтони присосался к горлышку винной бутылки. Вино частично попало в рот, частично плеснуло на шею. Яблоко, имбирь и кахива. Запахи будущего лентяя Дерли.

— Аддерли-Аддерли, это же как надо было вывести из себя короля… Так даже Берни не делал. — Хью прав. Не делал. Удивительно, что друзья согласились пить с Энтони после того, что он натворил. — Берни к королям вообще относился с мудростью… Боготворил или терпел из приличия, но всегда с безоглядной верностью.

— Боготворил, Хьюго? — Джон, сам дважды папаша, вечно удивлялся как ребёнок.

— Кэдогана, — серьёзно пояснил Хью. — Берни ради его памяти и Лотти терпел, а тот с Берни так… Не-хо-ро-шо… Молился своему грешному святому и шёл склонять голову перед Мышиным хвостиком.

— Какому ещё святому? Ты пьян до лунных бесов, Хьюго.

— Да Кэдогану, Джон! В комнате памяти нашего принца Тимрийского.

— У Берни была такая комната?

— Разумеется, Джон. Содержать такую комнату — долг каждого драгуна. Я часто читаю там молитвы.

— Он шутит, Джон, ну, — Энтони сел. Паркет сдвинулся с места, и он на всякий случай сжал в кулаке край ковра. — Хотя я бы не удивился такой молельне у Берни… Вы вообще видели его когда-нибудь за молитвой?

— Берни не ходит по скучным заутреням, он же Дьявол. — Хью покрутил усы. — Наш Рыжий Дьяволёнок, которому сам страх был не страшен… Но когда деяния святых уходят в небытие…

— Да переста-а-ань, Хью. Ещё скажи, он почитал Отверженного.

— Да Берни сам как!… — Хью аж выпрыгнул из кресла и остался стоять. — Ну и тухлый у нас разговорчик…

Из драгунской его осанка вдруг стала мальчишеской, руки безмятежно повисли, шаги при всём своём размахе лишь зашептали. Повторяя за Мышиным хвостиком, Хью радостно загундосил:

— Мессиры! Я собрал вас здесь, чтобы выразить свою высочайшую волю. Весь минувший час я обдумывал наш последний с виконтом Аддерли разговор и понял — я не был справедлив.

Энтони застонал от смеха, гоготнул Джон. После его аудиенции они заперлись в «логове линдворма», Драгунском кабинете, ошалело пытаясь осмыслить случившееся. За окном сгущалась темень, валил мокрый снег и выли ветра, через щель в задёрнутых шторах сочилась серость. Энтони обречённо ждал, как сквозняк погасит свечи и тусклая муть зальёт комнату, и вдруг пожаловал Лотти… Повеселевший, нарядившийся в цвета Нейдреборнов, он расхаживал по их территории хозяином и излагал свою волю. Ну просто солнце, всходящее над миром после затянувшейся — драконьей — ночи.

— Я поступил с вами… слишком мягко, мессиры. Это было неверно — объявить вам о роспуске полка и предоставить самим себе, не дав шанса осознать свою ошибку. Осознавать ошибки вам надлежит в родовых замках. Не смейте покинуть их, пока я не решу, что ваши буйные головы склонились передо мной достаточно низко. Джон Далкетт укрепит семейные узы…

Джон заворочался в застонавшем кресле:

— Скажите это выгнавшей меня из дома баронессе Далкетт, сир.

— Хьюго Аргойл сможет восстановить добрые отношения с нашим достопамятным маршалом. Вам, виконт, я даже не запрещаю вернуться в армию.

Хью прервался, чтобы отвесить воображаемому королю поклон:

— Сыновний долг превыше всех иных долгов, сир! Ваша забота тронет папеньку до глубин его военной души, сир!

Затем во всеоружии гнусливого голоса и томных глаз вернулся Лотти:

— Энтони Аддерли наконец займётся делом отца…

Энтони потряс с воздухе подушкой:

— Интриги — моя тайная жизнь, сир! Я закажу в Империи набор по умерщвлению неугодного повелителя…

— Моя воля ясна?

— Ваша мудрость не знает пределов, сир…

— Есть отбыть в родовые замки, сир… Но почему бы нам всем вместе не отбыть ко мне в Дерли, сир?

— Отлично, туда и отбудем, Тихоня! — хлопнул в ладоши Хью и тут же по-королевски изобразил жест «кыш-кыш»: — Благословляю, мои недоверные подданные, счастливого пути!