Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 25

Блицард

Фёрнфрэк

Заляпанный кровью паршивец протанцевал через комнату, отвесил поклон лежащей в постели тётке и скрылся за тканной, подвязанной к потолочным балкам ширмой. В тазу для умывания заплескала вода. Вода холодная и губительная для кожи королевы. Хенрика, ёжась, потёрла руки. До былой нежности им теперь далеко… Её лекарь мог бы готовить притирания, но вся его забота ограничивалась отваром от болей в животе и стопкой прокипячённых тряпиц. Зато он, в отличие от юного ученика, по обыкновению смыл кровь раненых прежде чем явился к ней и засуетился у печки.

Кипятя воду в котелке, пестуя сушёные вонючие травки в ступке и расспрашивая больную о самочувствии, Квентин Кёртис ничем не походил на смутьяна, «почти легенду в университетских стенах». Но малыш Гарсиласо, глупенький и восторженный, поделился с тётушкой этой историей. Этой правдой о бродяге с добрыми, запавшими от усталости глазами и скорбным носом. Четыре года назад «мэтр Кёртис» с кучкой студиозусов-последователей взорвал часть стены, что делила Фёрнфрэк надвое: Тека и университетский. Бургомистр и ректор, два старых мерзавца. Пользуясь тем, что королева отвернулась от Андрии, бургомистр потянул под видом штрафов деньги из университетской, свободной от налога короне казны, ректор же не пожелал платить за шалости студиозусов. Стена уладила их неурядицы. Бургомистр и ректор обложили въезд на свои территории пошлиной, горожане взглянули друг на друга заклятыми врагами. И неизвестно, до чего бы дошло их противостояние, если бы не мэтр Квентин Кёртис. Бродяга с поддельной учёной степенью рассудил, что брат на брата — это плохо, в то время как королева Блицарда закрыла на карте Андрию брошкой побольше.

— Тётушка, ты только послушай!

— Вот, выпей, родная, сейчас не должно быть так горько, я достал немного мёда…

Они подсели к ней одновременно — улыбающийся, раскрасневшийся от ледяной воды мальчишка и задумчивый, сутулый мужчина. Хенрика приподнялась в узкой постели и, принюхиваясь, приняла из рук Квентина глиняную, исходящую паром кружку.

— Что на этот раз? — От мёда отвар стал ещё мерзче, но она выпила до дна. Нельзя допустить, чтобы никудышный живот помешал вечером её замыслу. — Нога отдельно от солдата? Глаз на одном сосуде?

— Нет! Мы вытаскивали пулю из брюшины! Столько крови, о, столько я ещё не видел, но мастер Квентин справился. — Гарсиласо раскрыл рот и указал пальцем на зубы: — А ещё вот! У меня шатался зуб. Я сам его вырвал и залечил десну. — И он глянул на обожаемого мэтра Кёртиса, жаждая кивка одобрения.

— Можешь взять в сундуке моё зеркальце, славненький, и рассмотреть дырку, только встань у окна, там светлее, — предложила Хенрика с улыбкой.

Как только Гарсиласо, с зеркальцем в убогой деревянной оправке, утопал в другой конец комнаты, Хенрика притянула к себе Квентина за ворот рубахи и зашипела в ухо:

— Чему ты его учишь! Он должен выбивать зубы врагов ударом эфеса, а не вырывать свои! И не бери его в лазарет, в эту смрадную яму, слышишь? Ты забираешь у меня принца и сына! Яльте оставляют поверженных врагов за спиной, а не врачуют их раны!

— Если мне будет дозволено высказаться… — Квентин высвободил ворот из её рук и взял их в свои. — Я не считаю, что обитатели лазарета приходятся Гарсиласо врагами…

— Они мятежники, Кёртис. Мятежники, получившие от Рыжего Дьявола по заслугам.

— И не сделавшие Гарсиласо ничего дурного.

Хенрика вырвалась и, скрестив руки под грудью, откинулась на подушки:

— Ты хочешь, чтобы он в конце концов сделал это твоё взрывчатое вещество и пошёл прогонять осадную армию?

Квентин потёр лицо ладонями, отчего оно, казалось, помялось ещё сильнее:

— Я всего лишь предотвратил междоусобицу… Ну, в тот раз.

Хенрика закатила глаза и отвернулась к стене. Ей, разумеется, нравились ласки Квентина, неторопливые, словно бы вдумчивые, редкие из-за работы в лазарете… Но это было неприятно — прячась от Андрии, притворяться лекарской женой, что живёт в комнате с голыми, хоть и сухими каменными стенами, ходит в единственном платье, лишь раз в неделю принимает ванну без притираний и кое-как заплетает косу, страдая от найденного седого волоска. В то время как «супруг», бродяга, избавивший Андрию от распри, преподаёт философию и медицину, купается в обожании студиозусов, вытаскивает раненых с того света… И Салисьо, паршивец, в рот ему смотрит.

— Ты слишком много на себя берёшь, Кёртис, — фыркнула Хенрика.

— Мы не всегда то, что мы делаем… — возразил Квентин и тяжело поднялся с края постели. Который час? Только бы у него дальше не было занятий, обязывающих рядиться в мантию преподавателя! — Я буду у Отто, родная.

Её легонько забил озноб. Для Яльте это знак, предвестие значимой, радостной встречи. Хенрика кивнула себе и поглядела на Квентина лукаво.

— Скоро я сама позабочусь об Андрии. Ведь я когда-то была королевой.

Он покивал, улыбаясь как дурочке, поцеловал её в макушку и поспешно ушёл, у двери бросив Салисьо:

— Слушайся маму, сын.

— Но… — Племянничек опустил зеркало и недоверчиво уставился на тётушку: — Что мне тут делать? У тебя же болит живот. Разве сегодня ты сможешь фехтовать?

— Ну я же Яльте, славненький…

Малец не старался. Нет, он, сдувая со взмокшего лба кудряшки, нападал и отбивал выученные удары, но стоило применить новый финт — тут же его пропускал.

— Ай! Тётя! То есть, мам! — Салисьо потёр уколотый колпачком бок и попятился к окну. Темнело, колокол отбивал комендантский час, приближая срок замысла. — Я устал.

Хенрика удержалась от утешений из последних сил. Когда племянник вместо «тёти» произносил «мама», у неё вырастали крылья. Но его «мама» — лишь часть игры в «семейство Кёртис». Салисьо уже далеко не слюнявый младенчик, просить его о «маме» тётка не смела. Дианиной глупостью это слово означало для Гарсиласо «злая королева-ведьма».

— В позицию.

— А мэтр Кёртис скоро вернётся?

— Вряд ли. Я сказала, в позицию.

Салисьо вздохнул и поплёлся к тётке, волоча шпагу по полу. Шпагу, которой он так радовался полмесяца назад. Выбирая её, Хенрика полдня в университетской Арсенальной провела под одурелыми взглядами студиозусов…

Выпад, слабое нападение, отбил, снова выпад, забыл о защите, споткнулся, убит.

— Тебя победила женщина с больным животом. — Хенрика вскинула брови, подтянула сползающие из-за худого ремня штаны. — Это не очень хорошо, славненький.

— Я устал! — Отбросив шпагу, негодник растянулся на полу и дрыгнул ногой. — Можно мне пойти спать?

Спать, наконец! Борясь с волнением, Хенрика вернула в стойку их шпаги, задула лишние свечи, сменила за ширмой тряпицу, переодела ершащегося Салисьо в ночную сорочку, взбила ему подушку и наконец присела с краю узенькой, смыкающейся изголовьем с её койкой постели.

— Милый, вы с мэтром Кёртисом ходили сегодня к воротам?

— Ага… — Салисьо потрогал дырку на месте зуба.

— И много там было охраны?

— Мнооого… А почему ты спрашиваешь?

— Боюсь за нас. Очень. Враг так близко, под самыми стенами.

— Тётушка, бояться нечего, — Гарсиласо улыбнулся ей как дурочке, успокаивающе сжал её руку. — Там солдаты с аркебузами и копьями, у пушек стоят канониры, а к воротам близко не подпускают даже горожан. Командующий обороной держит слово…

— А кого подпускают?

— Только преподавателей и военных… — Салисьо разжал пальцы и теперь силился не закрыть глаза. — Вот мастер Квентин, он был в мантии, его и пустили… Он спрашивал что-то у стражников, про трёх умерших в лазарете… А потом мы пошли обратно, и…

Уснул, и Хенрика поцеловала племянника в лоб. Хваля себя за догадливость, пробралась в «гардеробную» — угол, где на крюках висела вся верхняя их одежда и сумка лекаря. Кроме мантии преподавателя ей понадобились плоская шапочка, фляжки с огнистой водой, сапоги, выменянная у Квентина куртка и столь же видный поясной ремень. На прочной, шириной с её ладонь коже проступала незнакомая, не полукружная вовсе печать кожевенника — кошка с загнутым клювом, крыльями и хлёстким хвостом-кисточкой. Пряжка оцарапала её нечитаемым чеканным орнаментом. О тугой, неподатливый ремень Хенрика стёрла пальцы, прежде чем затянула его, обмотавшись в два обхвата. В довершение всего ремень больно шлёпнул по колену кованой накладкой, как если бы его хозяин вызнал о её намереньях. Хенрика заткнула конец ремня за пояс, накладка обожгла холодом живот. Он и впрямь не болел. А вот огненное сердце Яльте, горя безумно, жгло кости рёбер, но в отличие от чрева, никогда не предавало её.

Ночь выдалась холодная и ясная. Набирала полную силу луна. Рыжий Дьявол ещё оценит, как сперва она порыжеет от огня, после чего почернеет от копоти. Когда Хенрика Яльте узнала, кто назначен отвоёвывать Андрию, кто стал безвестному командующему противником, перед ней больше не стояло вопроса. То же самое Ингунн Змеиные Уста сделала бы для Вигрима Железный Бок, их дочь — для их сына. Хенрика Яльте — для Айрона-Кэдогана, теперь уже Рональда, его побратима. Секрет погибшего жениха, хранимый у пояса, придавал ей сил. Преподавательская мантия прокладывала дорогу — через патруль за учебным корпусом, через ворота в университетской стене, через узкие уснувшие улочки городка. О, скоро она явится Фёрнфрэку и Андрии победительницей, возвышенная побратимом, Рыжим Дьяволом. Мятежнички, эти отбившиеся от рук отпрыски, испытают на себе всю мощь родительской любви. И, коль скоро их королева и матушка слыла покровительницей научных знаний, она возьмёт под своё чуткое руководство грабёж университетской части города — аптеки, бумажные и переплётные мастерские, скриптории и книгопечатни. Остальное пойдёт на потребу Рыжему Дьяволу. Нужно же уважить дружочка прежде, чем заключать с ним сделку.

Вот и эспланада. Она горела огнями, как площадь в празднества. Тени не проскользнуть. Салисьо не обманул, охрана имелась в избытке. В окошке кордегардии мелькали фигуры, по двое арбалетчиков на площадках двух надвратных башен, трое на галерее над воротами, караульный у самих ворот. И эти истуканы — студиозусы! Беспутные, разгульные, шумные дебоширы… Не позволяя себе испугаться, Хенрика вдохнула полной грудью, взяла факел левой рукой, пошла. Голову ниже, шаги уверенней и спокойней, мужчины не семенят. Проклятые сапоги! Приходилось вымерять каждый шаг, чтобы не растянуться на булыжниках. Мимо пробрели двое кивнувших «коллеге» преподавателей. Яльте шагнула к караульному офицеру, приросшему к алебарде.

— Секретарь Йоргенсен требует к себе дежурную десятку. Извольте позвать. — Отсветы факела лизнули офицерские усы. Тот попытался заглянуть под капюшон, но Хенрика прикрикнула: — Побыстрее, приказ ректора!

Кивнув, караульный поспешил к лестнице на стену. Хенрика извлекла из-за ремня флягу с огнистой водой.

«Испугалась, заячье сердечко!».

Зубами выдернув крышку, она размахнулась и окатила зельем окованную железом створу. Факел полетел следом. Вспышка, сноп искр, алчущий хрип.

«Так дышит блаутурский дракон, бросаясь в атаку!».

Кэдоган смеялся, но ей смешно сейчас не было. Сердце подскочило и загремело, прожигая у рёбер клеть. Хенрика, опомнившись, побежала прочь. Только бы преподавательская мантия сберегла от стрелы!

— Стояаааать! Задержать того, в мантии! Пожар на Университетских!

Плечо пробило болью. От удара Хенрика споткнулась, и сапоги совершили своё подлое дело. Упав, она ушибла колени, ободрала ладони и совсем обессилела.

— Попался! Держи его!

Её схватили за руки и рванули вверх. У ног перекатился камень, вот чем запустили в неё доблестные защитники Фёрнфрэка… Встряска, удар в живот. Вскрикнув, королева согнулась, внутри всё болело и не давался вздох. Она сжалась, готовясь к новому удару, как с головы вместе с шапочкой спал капюшон, больно хлестнула по лицу коса.

— Девка! Да это ж девица! Девка!

Руки загнули за спину, в запястья впились верёвки, в бок ткнулась лука седла. Хенрика молчала, съёжившись, не веря, что такое происходит с ней.

— Трофей к графу!

— Рагнар и Андрия!

Её доставили к Волчьим воротам именно трофеем: связав руки, перекинув поперёк седла, мало заботясь о невредимости.

Когда Хенрику грубо стащили наземь и выпрямили, она охнула от боли. Сердце пугливо потухло, отбитые рёбра заныли, ноги замерзли, лишившись сапог в безумной скачке через полгорода. Вдали надрывались колокола. Удалось ли?…

— Красотуля, а, Якоб? Ну ты глянь, красотуууууля же!

— Ух я б её того-сего, Филц! Эй, на посту, пошлите к графу, у нас сюрприз!

Конвой пойманной королевы составляли опаршивевший от прыщей недомерок и мохнатый детина-переросток, пошло поигрывающий бровями. Избавляя себя от этого зрелища, Хенрика огляделась. Её ссадили у лестницы на галерею Волчьих ворот. Буйство огней, множество караульных в красных плащах. Рядом крутился чёрный жеребчик, общёлкивая зубами трёх лошадей и караулившего их алебардиста. Краем глаза Хенрика видела, как переросток кивнул на вороного, что-то шепнул подельнику, тот присвистнул, и тут с лестницы понеслись торопливые, уверенные шаги.

Хенрика глубоко вздохнула, успокаиваясь, но лишь раздразнила боль от ушибов. Вниз сбегал высокий, стройный мужчина в панцире из кожи и плаще с меховой оторочкой. Видимо, обещанный граф. За ним скакали трое разбойного вида присных. Конвоиры королевы вытянулись в струнку, не забыв жёстче стиснуть ей предплечья.

— Господин граф! Нельзя ли вас… Срочное дело!

Видимо, можно. Не добегая нескольких ступенек, господин граф спрыгнул наземь, и сделав два лёгких, напористых шага, встал совсем рядом. От него разило пивом, железом и кожей.

— Что тут у вас? — Отсветы факела упали на молодое и действительно красивое лицо. Со вздёрнутым фамильным носом. Хенрику прошибло холодом всех тиктийских льдов. Диана нанимала исключительно хороших художников. Её старший сын словно сошёл с одного из своих последних портретиков, но, пока сходил, осунулся и оброс.

— Да вот, девка… Подпалила Университетские, прах её возьми!

— Зачем же прах… Есть куда более надёжные руки. — Райнеро Рекенья-и-Яльте взглянул на неё, тряхнул гривой и улыбнулся совершенно недобро.

Конвоиры вдруг прянули в стороны. Сын Дианы в несколько хлёстких движений сдёрнул с тётушки мантию, расстегнул куртку и покрутил Хенрику за талию, задевая ушибы. Она задрожала от боли и холода.

— Босоногая поджигательница… — Низкий, с едва уловимой сипотцей голос. Наверное, ему одинаково легко даются командирский рык, любовные речи и невнятное, алчное рыканье. И последнее лучше не слышать. — Даже хорошенькая, нет, красивая. Но это тряпьё, ничего же не видно…

Перед глазами блеснуло волнистое лезвие. Хенрика моргнула. Кошмарный сон Салисьо, куда забросило помешавшуюся от тревог тётушку.

— Участь воина чем-то похожа на участь монаха, — пожаловался впрямь страшный старший брат и поддел льдом острия шнуровку королевской сорочки.

Лента лопнула.

— Нет! — Хенрика подалась назад, её с хохотом толкнули обратно.

— Босая, отощавшая, но преданная королю… Хотя нет, не отощавшая.

Хенрика вздрагивала, у племянника была хватка прожжённого развратника. Он игрался с её грудью, как с погремушкой, не спуская с тёткиного лица сузившихся глаз. Да этот варвар в самом деле голоден…

Смёрзшиеся от страха губы с болью, но разлепились:

— Райнеро Рекенья-и-Яльте, что ты творишь?

— Я Рагнар Агне, стыдно не знать борца за свободу Андрии. — Скороспелый граф Агне прижал её к выросшей позади стене. Жёсткие горячие руки подбирались к животу Хенрики, разрывая хлипкую ткань сорочки, тормоша в ушибах боль. — Может, вы настоящая графиня Оссори? Я очень хочу графиню…

Хенрика застонала сквозь зубы. Глаза у него затуманились, губы скользнули по виску Хенрики и спустились к шее, горячие, щекотные, влажные.

— Не делай этого, — зашептала она так, чтобы слышал только Агне. — Я Хенрика Яльте, сестра твоей матери. Ты мой племянник! Ты — Яльте, мы — Яльте…

— И даже так… — Он куснул её за шею и отстранился, вглядываясь ей в лицо. — Дразните кузена, дрожа от похоти в объятиях его племянника?

— Эскарлотский ублюдок! — Хенрика плюнула в него, но не попала.

Одной рукой Агне обвил её за пояс, второй схватил за шею и впился поцелуем в губы. В обнажённую грудь упёрся загрубелый панцирь, Хенрика содрогнулась от отвращения. Кого растила Диана? Утверждала, что Яльте… Сестра имела извращённое представление об их роде, потому что это было дояльтийским варваром, сбежавшим с Тикты. Хенрика Яльте — королева, её тело священно, и слову её положено верить, а не пускать в ход руки…

— А теперь босоногая поджигательница расскажет, зачем подожгла ворота? — Агне часто дышал, украдкой облизывая явившие всю свою гнусь губы, проводя по её спине пальцами. — Намекну: я могу продолжить допрос. Грешно отдавать пыткам такое тело…

— Ты ничтожество, бастард! Я проклинаю тебя! — Рёбра чуть не лопались от боли, но Хенрика не унимала крика. — И не смей, не смей зваться Рагнаром Яльте!!!

Лицо ублюдка исказилось в оскале, глаза полыхнули гневом. Он рванул на ней ремень. Разбойники заулюлюкали. Лязгнула, выпав из-за пояса, кованная накладка, заскрипела, разворачиваясь, кожа с неведомой печатью. Обессиленная, Хенрика привалилась к стене, закусив губы и зажмурившись. Трофей графа Агне… А он ведь даже ещё не стал победителем.

— Ну что это за кротость святой Раварты, — отстранившись, фыркнул Агне и хлопнул по пряжке. Совершенно тяжёлой, совершенно нетронутой.

— Здесь осрамился король, Агне! — выплюнула Хенрика и тут же прикусила язык. Теперь-то он точно возьмёт её силой….

— Господин граф! — кругом заорали. — Ворота на той стороне! Вражья армия берёт их штурмом!

Рональд, спаситель! Увидел пожар, воспользовался, значит, помощь близко, только бы дотерпеть! Хенрика выдохнула. Эскарлотский ублюдок запрыгнул на задиристого вороного и прокричал из седла, не спуская с Хенрики глаз:

— Её милость под стражу, ко мне в ставку! Я вернусь и продолжу допрос, и не сомневайся, на сей раз мужнин пояс тебя не убережёт!