Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 31

Блицард

Фёрнфрэк

Особнячок, где устроился главнокомандующий, выглядел мрачным и приземистым из-за крупной чёрной кладки, маленьких, утяжелённых наличниками окошек и плоской крыши. Он явно не желал принимать гостей и попадать в хроники. Хенрика, конечно, пробралась к дверям, заставив Квентина использовать преимущества его роста и честь преподавательской мантии, но «старой знакомой» Рыжего Дьявола предсказуемо не открыли. Пришлось довольствоваться местечком у крыльца, ужасно ненадёжным. Отсюда могли погнать и обитатели дома, опасливо поглядывающие из окон, и сами просители, толпящиеся у стен. Да, для запасного замысла Хенрики место было и вполовину не так хорошо, как старый королевский замок в Хильме.

И она, конечно, пожаловалась на это Квентину, прижавшись к нему, животворному и тёплому, вплотную. Вместо того, чтобы утешить её объятиями, поганец разъяснил ей достоинства их положения. Оглядываясь, Хенрика нехотя признавала его правоту.

Квартал дворянских особнячков граничила с площадью Наместницы, центром «тековской» половины. В мирное время это соседство означало, что дома стоят напротив друг друга в целых пяти триттах, под мощёной улицей устроены подземные канавы, куда стоки и грязь стекают через зарешеченные отверстия. В послевоенное время значение имело то, что площадь Наместницы и ближайшие к ней улицы были целы, нетронуты осадной армией, очищены от снега, чисто вымыты и составляли пугающий контраст с «ректорской» половиной города.

Ублюдок Рекенья сам уложил Фёрнфрэк в руины и залил кровью. В «тековскую» половину Хенрика пробиралась, прижавшись к Квентину и надвинув как можно глубже капюшон. Необходимая предосторожность. С одной стороны, она как Яльте испытывала удовлетворение, жегшее сердце ровным, чёрным огнём, ведь мятежники должны нести наказание за своё непослушание. С другой стороны, её тело всегда отличалось исключительной памятью — живот сжимало спазмами, ныли ушибы, холодела кожа, стоило ей глянуть по сторонам.

Среди развалин домов резвились мародёры, судя по устаревшему оружию и красно-белым обрывкам, недавно входившие в ополчение Андрии, в то время как осадная армия вела себя на диво смирно, ничего общего с блаутурцами времён Девятнадцатилетней войны. Тела погибших, сомлевших от дыма, погоревших от огня, разорванных ядрами, придавленных обломками, никто не убирал, даже в стороны не растаскивал, и они мешали пройти и жутко воняли. Да и с реки всё ещё несло вонью — от забивших подводную решётку трупов, бумажной мельницы и переплётной мастерской, разгромленных ядрами. На крылечках уцелевших домов теснились, ругаясь и причитая, вернувшиеся или никуда не уходившие «погорельцы» с пожитками, а уж сколько их набилось внутрь!

Университетский секретарь, дружок Кёртиса, сегодня с торжественностью сдал университет победителю, который был всё так же рыж, благодушен и некстати смешлив, ведь предъявил он только одно, бредовое требование — переименовать библиотеку в честь его жены. Лазарет работал как раньше, больше того, в университет впустили лишившихся крова женщин и детей, по дурости мамаш не отосланных до осады из города. На месте взорванного со всеми строениями моста люди Рыжего Дьявола перекинули между частями города временную переправу. С немалым испугом Хенрика преодолела эти сколоченные, шаткие доски, Тайг под ними пенилась грязной вонючей водичкой, а на ней красовалось единственное лучшее платье.

В «тековской» половине начинали обходы люди Оссори, и Хенрика из последних сил сдерживалась, чтобы не спросить у них, когда назначена казнь ублюдочного вожака мятежников и его пособников. Бакалейщики, пекари и мясники возвращались в город и открывали, получив разрешение, наглухо закрытые лавки, в собор на площади Наместницы тянулся бежавший ранее клир. Возможно, Хенрике Яльте пригодится в дальнейших замыслах духовное лицо, но толковое и преданное, а пока на обратном пути она поставит св. Прюмме свечку и помолится. Уж она-то, в отличие от пасынка Изорга, пока знала молитвы. С каждым шагом вглубь площади Хенрика чувствовала себя лучше, но улица с особняками знати разочаровала толпой, охочей до Рыжего Дьявола. Хенрика даже не стала выяснять, кто для города эти мятежники. Она просто пряталась под мантией Квентина, запахом трав занюхивала вонь от просителей, грелась и выжидала.

И вот она, поступь победителя, наконец! Хенрика вздрогнула, высунула нос из-под мантии и шире раскрыла глаза. Её отбросило на годы назад! Брусчатка перед мостом опущенных ворот дрожала каждым камешком, фыркали и звенели сбруей чужие лошади, похлопывали вражьи знамёна, бренчало оружие! Если бы не Кёртис, перехвативший её за талию, Хенрика бы вырвалась вперёд, ища взглядом всадника с красивейшей посадкой и непокрытой кудрявой головой, забывая, что кудри взамен чёрных рыжие.

— Граф Оссори!.. Главнокомандующий! Рыжий Дьявол!.. Освободитель, будь справедлив к нам!.. Молим смиренно!.. Не погуби!..

— А ну! Ррраступись, сволочь!

Вой толпы, озлобленные выкрики солдат, шлепки ударов, всё это выдернуло Хенрику из почти балладной сцены минувшего. Настоящее испугало, растравило в теле болезненную память ушибов. Немалая колонна из пятидесяти всадников в зелёных и синих плащах без видимых знаков, в лёгких шлемах*, со шпагами и саблями в ножнах, двигалась через толпу тараном, притом с «наконечником». Им выступал статный, большеголовый, без шлема, но с саблей наголо всадник на зло изгибающей шею лошади, чьи размеры страшили. Подобно тому, как люди, толкаясь, бросались врассыпную и жались к стенам домов, Хенрика обругала себя за трусость и припала к Квентину. Будь проклят дружок Лауритса! Простолюдин, отмороженный тролль, урод каких поискать, вечно он брал на себя слишком много, вот куда он оттёр главнокомандующего? Здесь ли вообще Оссори? Но отступить нельзя или она не Яльте.

Когда десять всадников спешились и на диво спокойными, расчётливыми движениями принялись отстранять от крыльца самых упрямых и наглых, Хенрика решилась. Вырвавшись из-под мантии, оттолкнув изо всех сил Квентина, сдёрнула капюшон и подалась вперёд. Страх уязвимости пробрал ознобом, вдруг и Оссори не захочет узнать её? Рука в мёртвой коже перчатки рванула её за плечо, Хенрика вскрикнула неподдельно и громко. Не стал притворством и окрик:

— Берни! Берни! — Здесь ли? Услышит ли? Разглядит ли?…

— Отставить! Разойдись! Грег, чтоб тебя!

Руки от неё убрали, вокруг стало свободней и чище. Приподнявшись на носочки, Хенрика углядела взвившееся среди шлемов пламя кудрей Берни, выдохнула, отшатнулась от образины «Грега» и наконец очутилась лицом к лицу с другом.

Близкое расстояние сразу не вязалось с приличиями, так что Хенрика уже и не пыталась опустить глаза, напротив, уставилась. Рыжий Дьявол глазел в ответ, скалясь ошалело и радостно. Будучи хорошего среднего роста, Хенрика доставала ему макушкой до скул, как и Кэдогану. Но и этого хватало, чтоб чувствовать себя девой при рыцарях. Улыбаясь, она грелась в исходящем от него тепле и отмечала сильные руки, крепкую шею, лицо странным образом привлекательное низкими бровями, пухлыми губами и чуть выступающими скулами. Правда, ей стало жаль той утраченной из взгляда ошалелой беспечности, что жила в Берни и после смерти Кэдогана. Но и такой Оссори, с оскалом вместо широкой мальчишеской улыбки, с огоньками в глазах ей очень понравился. Вырос совсем взрослый Дьяволёночек, такого и убояться можно.

И Хенрика убоялась. Вдруг это только она глазеет, а он ждёт, явит ли она королеву или просто старую знакомую? Хорошо же, получи сломленную королеву и поступи как подобает рыцарю.

— Господин главнокомандующий… — Неуверенно улыбаясь, теряясь от того, что она, королева, должна явить покорность, Хенрика медленно отвела назад ногу для реверанса.

— Хенрика? Хенрика?! — Берни сипел от волнения, глаз с неё не сводил. — Хенни!

Он распахнул плащ, приложил руку к золочённому чеканному линдворму на нагруднике и согнул колено. Куснув губы, Хенрика всё же тронула его мягкие кудри. После чего глянула на солдат: «зелёные», удивляясь и переглядываясь, подносили к вискам два пальца, «синие» нехотя касались рукоятей сабель и тут же руки отдёргивали. Нет, выкормышей Лауритса ей не привадить, а вот линдвормчики… Умел ли кто приучать их лучше жертвенной девы?

— Она не королева, Оссори, — троллий выродок процедил это, не разжимая зубов, казалось, он вот-вот встряхнёт Берни за шкирку, а Хенрике плюнет под ноги. Кошмар! — Она сбежавшая невес…

— Не занудствуй, Грегеш, голодный, что ли! — Берни поднялся, стянул перчатку и предложил Хенрике руку, глядя заворожено. — Это Хэнни, наша прекрасная Хэнни, она под моей защитой, красавица и королева…

— Она клятвопреступница, беглянка, и, как видно, мятежница, состоявшая в сговоре с Теками. — Грубиян зыркнул на Хенрику, отчего она непритворно вздрогнула, крепче сжала спасительную руку Берни. — Её нужно взять под стражу и держать там до прибытия его милости короля Лауритса.

— Кто командует здесь, Раппольтейн? Уши в штурме потерял? — Главнокомандующий, хмурясь, сложил руки на груди, накрыл цеплявшиеся за его локоть пальцы Хенрики своими, мозолистыми. — Хэнни, не бойся. Ты невиновна и ты под моей защитой.

— А кто король Блицарда, Оссори? — Он внушал ужас, побратим Лауритса. Встав навытяжку, окаменел, только желваки ходили на скулах, перебегали с Хенрики на Берни белые от злости глаза да размыкались губы: — Чья она подданная?

Хенрика зажмурилась, из тьмы глянул клыкастый лик Изорга. Нет уж, прочь! Она распахнула глаза. Троллий выродок и Оссори, шумно дыша, всерьёз играли в гляделки. Выкормыши Лауритса и «линдвормы» напряжённо застыли в сёдлах, не глядя друг на друга и держа руки у краёв плащей, там, где проступали контуры ножен. Держалась звенящая тишина. Нет, нет, распря сейчас — это очень нехорошо, она не только повредит имени Хенрики, но и поторопит Лауритса! Но и произнести хоть слово — уж слово бы Хенрика нашла — значило поставить под сомнение влияние Рыжего Дьявола. Это же он ей защитник.

— Отставить возражения, капитан Раппольтейн, — бросил Берни миролюбиво, после чего улыбнулся, обнажая излишне много зубов. — Вот прибудет сюда наш прославленный Лари-Ларс Яноре, с ним и поговорю, ведь это же у него был герб, я хотел сказать, стяг, под который я и встал.

Образина зарделся и резко опустил белобрысую голову, признавая волю главнокомандующего, и больше королева его не видела. Снова зазвенела сбруя, застучали копыта и захлопали знамёна, отряд отбывал. Берни вёл её к мрачному дому с любопытными рожами в окнах и обещал сюрприз, от которого она придёт в восторг. А Хенрика улыбалась себе, осуществившей замысел, и исподволь поглядывала по сторонам — не приведи Прюмме выпрыгнет Квентин и всё ей испортит, как это вышло с постоем в Фёрнфрэке.

— Ах, Берни. — Когда они поднялись к самым дверям, Хенрика отвела на нём плащ, нагнувшись, коснулась щекой холодного линдворма на нагруднике. — Линдворм спасает меня вновь, уже твоими руками.

Альда Оссори лелеяла идею написать книгу о военном и политическом деятеле своего времени, которого означила для себя как «принц». Её принц возьмёт крепость штурмом, но не допустит резни и пощадит недруга. Её принц запрёт командиров мятежной армии в темнице, продлевая им жизнь до суда правителя. Её принц не позволит чужим солдатам разбойничать в городе и на дорогах, приставив их к восстановительным работам. Её принц, повелев всё согласовывать с ним, откроет ратушу чиновникам, непричастным к мятежу и вернувшимся лишь с его подавлением, и посадит под домашний арест чиновников причастных.

И её принц непременно опоздает к обеду…

Графиня Оссори украдкой вздохнула и надкусила нанизанный на вилку кружок андрийской колбаски. До сих пор сочный, приятный вкус показался омерзителен. Если б только она могла выплюнуть блицардскую пакость! Запахи еды гнали из столовой, но как это будет выглядеть? Не оставлять же пленного и хозяйку дома наедине, когда те вздорят.

— У вас какие-то жалобы на моё гостеприимство, принц? — Эбба форн Скогбрюн светски улыбалась, почти прозрачные глаза кололи того, на кого устремлялись. Чёрный бархат платья придавал её коже снежную белизну, но недавний друг баронессы отнюдь не тешил взоры этим пленительным, зловещим контрастом.

— Я не имею права на жалобы, баронесса. Ведь я не закован в кандалы и кормлюсь кушаньями с вашего стола. — Вчера, в день знакомства его высочество держался с отчуждённостью, хотя глаза его горели ровным негаснущим огнём. Но сегодня он стал просто насупленным юношей.

— А я уверена, что две эти ночи вы провели удивительно дурно, — настаивала вдова Скогбрюн, отринув всякий такт и тексис. — Я слышала возню за стенами ваших покоев… Это водили хоровод тени женщин, которых вы погубили, и мужчин, которых вы зарезали?

— Это была мышка, — его высочество зевнул, не озаботившись прикрыть больших хищных зубов. — Белобрысая пискунья, которую пришлось сгонять прямо с помятых ею простынь.

Андрийка покраснела до корней волос. Часто моргая, она сосредоточилась на гороховой запеканке с яйцами, луком и лепестками бархатцев. Наверное, в Блаутуре подобное ели селяне, но хозяйка — скандал! — не только занималась стряпнёй лично, но и пробовала в своих кулинарных опытах кухни всех сословий. Альда сомневалась, благородных ли кровей эта девушка. Быть может, в Блицарде заключить неравный брак легче, нежели в Блаутуре, где требуется письменное согласие главы наиболее знатного рода, подписи всех кардиналов Святейшего совета и личная печать главы Прюммеанской церкви, ставящаяся лишь после того, как жених или невеста из наименее знатного рода исполнит особую епитимью. Определить по манерам и наружности Эббы её происхождение Альда затруднялась. Манеры блицардских женщин, простых и знатных, отличались от манер блаутурок, а наружность… Гуляя по королевскому дворцу Сегне и находясь в доме мэра Меккенхюгля, Альда насмотрелась на современные картины, натурщицам которым послужили простолюдинки, и красивые, и хорошенькие. Эбба форн Скогбрюн — хорошенькая. От красоты её отделяла чрезмерная худоба, больше, чем у самой Альды, длинный вогнутый нос и губы длиной от щеки до щеки, к тому же, страшно болтливые и на слова не сдержанные. Белейшей же коже и белокурым, с золотым отливом волосам позавидовала бы и знатная блицардская дама. Наверное, на них-то эскарлотский принц и польстился, ведь их Пресвятая белокожа и златовласа.

Альда исподволь бросила на него взгляд. Принц сосредоточенно резал ножом филе форели, облитое пряным белым соусом. Наверное, нежная форелевая плоть смотрелась восхитительно. Наверное, Альда упускала редкую возможность полакомиться свежей морской рыбой, что рыбаки вновь поставляли в Фёрнфрэк. Но дурнота пересилила, Альда прижала к губам платок и тут же отдёрнула, отпугнутая гадким запахом лаванды.

Принц повернулся к ней, чтобы что-то сказать, когда двери столовой распахнулись. На пороге стоял Рональд, весьма изысканный в куртке изумрудного бархата и со шпагой с ажурным эфесом на боку. Он улыбался так, что обнажались боковые зубы, а под руку держал незнакомку, чьим богатством, пожалуй, были распущенные белокурые волосы.

— Прошу прощения за опоздание, но вы не представляете, кого я повстречал по пути сюда! И каких только не бывает чудес в этом, простит мне мой пленный, противном городишке!

Дощатый пол застонал под графскими сапогами, незнакомка же ступала легко, придерживая с достоинством юбки иссера-коричневого старенького платья. Под лифом поясом вилась плотная вышивка нитками, узкие рукава не имели ни прорезей, ни отделки, только банты шнуровки на запястьях, и всё равно это жена Рыжего Дьявола ощутила себя убогой затворницей, почти мещанкой. Впрочем, Рональд подтвердил Альде её место, выдвинув из-за стола стул вместе с ней:

— Альда, поприветствуй Хенрику Яльте, недавнюю королеву Блицарда и добрую подругу Неистовых драгун!

Так вот в чём дело! Нерасторопная жена сложила в реверансе юбки. Не в силах опустить взгляд долу. Как тогда, перед рисунками Айрона-Кэдогана, что выбрал себе знатнейшую из натурщиц и на её примере воспел гимн плоти. Сколько бы ни наряжал жену Рыжий Дьявол, в вырезе у неё не прибавится, сколько бы ни нахваливал её «милое личико», нос изящней и чуть короче не станет, сколько бы ни удостаивал её имени Оссори, осанка в величественную не преобразится…

— А это, Хенрика, и есть тот самый сюрприз — объявил граф Оссори, обволакивая королеву сверкающим взглядом и простирая руку к эскарлотскому принцу, что не только отвернул голову, но и не встал. — Волею судьбы в плен ко мне угодил один из твоих племянников. Райнеро Рекенья-и-Яльте, заблудившийся принц Эскарлоты.

Строгая осанка, непроницаемое, всё же обратившееся к тётке лицо, и лишь горящие щёки выдают невероятное волнение. Это было чем угодно, но не радостью встречи! Почувствовав неладное, Альда взглянула на блицардскую королеву. Та обхватила себя за плечи, раздумав, сжала юбки и вонзила в племянника умные, даже опасные глаза, красивые и досель спокойные черты исказились злостью:

— Ты, эскарлотский ублюдок! Зверь, ты должен сидеть в цепях!

Принц Рекенья, приминая скатерть кулаками, опять смотрел прямо перед собой. Румянец всё жёг неподвижное лицо, но описать выражение глаз Альда бы не взялась.

— Я требую его голову, Рональд! — Невозможно разобрать, каков её голос, коль скоро сейчас он хрустит обломившимся льдом.

— Что? Голову? Хенрика, окстись! — лоб Рональда рассекла вертикальная морщинка, он шагнул в сторону, перерезая ей путь к принцу. — Да, он командовал андрийской армией, он был мятежник, но это же в прошлом! Сейчас перед тобой твой племянник, и, можешь мне поверить, ему очень скверно. Мы с ним сошлись в поединке. Поединке равных, ты меня понимаешь? Он славно дрался, но проиграл. Его жизнь была на острие моего клинка, но я не взял её. Не потому, что он родич короля, которому я продал шпагу. И уж тем более не потому, что я подумал о вашей семейной любви по портретам. Я сохранил ему жизнь, потому что, дьявольщина, он достоин такого подарка! А тебе лучше спрятать когти и поговорить с ним. Убийства в семье — это всегда печально.

Рональд Оссори потянулся за рукой Хенрики Яльте, видимо, желая вложить её в руку пленного, но женщина подалась назад — в отчаянии!

— Я подожгла ворота, чтобы ты смог войти в Фёрнфрэк и выиграть… — От сведённых бровей прибавилось горьких морщинок, большие глаза мерцали и бегали. — А ты жалеешь для меня его головы, такой малости?

— Но… ты же… — Рональд кинул взгляд на Райнеро, после чего воззрился на Хенрику Яльте так, будто подобранный им ангел обернулся тенью Отверженного.

Но, сам будучи им, будучи Дьяволом, не отдал первенства. — Бывшая королева Блицарда не может приказывать принцу Блаутура. При всём почтении, Хенрика. Если желаешь — оттяни его за уши, но убийц к нему я не подпущу.

— Благодарю за защиту, граф, но вам не за чем ссориться с госпожой Яльте из-за меня. — Альда не узнала голоса Райнеро Рекенья, таким он был непохожим, натянутым, пустым. Принц встал из-за стола, и Альда, поддавшись порыву, взяла его под руку.

— Вы совершенно не знаете принца, — громко, выделяя каждое слово, заявила Альда. — Он благороден, он образован, он воин, и нападая на него, вы выставляете в дурном свете себя — не его!

Рука Райнеро напряглась, он слегка толкнул Альду, очевидно, желая покинуть столовую.

— Райнеро, прекратите. Альда, не стоило… Хенрика, всё же сядь… — Рональд выдвинул бывшей королеве стул во главе стола, отчего подалась в сторону стоявшая у края, глазевшая на скандал Эбба.

Хенрика Яльте широко раскрыла глаза и опёрлась о спинку стула. Самообладание не числилось среди её достоинств, а ведь была королевой…

— Дурочка! Рядом с тобой чудовище! Берни, что ты творишь? Позволяешь жене дружить с этим ублюдком?

Рональд едва заметно кивнул Альде и прикрыл ладонью глаза. Не успела графиня Оссори начать отступление, как принц подхватил её под локоть и настойчиво повлек к дверям. Он не смотрел на хищную тётку. Только в глазах по-прежнему не было и тени гнева, а румянец сменился смертельной бледностью.

— Скандал! — Альда захлопнула дверь в комнаты с такой силой, что в оконной раме задрожали стёкла. Половицы заскрипели под её поступью. Рони на миг поднял головку из «гнезда» на подоконнике. Хозяйка его не приласкала, занявшись тем, кто нуждался в заботе больше. — Простите мне мои речи, но эта женщина зла, жестока и просто лишена достоинства королевы! Как она могла обойтись так с родным человеком? А Рональд? Вы представляете Рыжего Дьявола, ловящего её плащ? Как она посмела говорить с ним так дерзко и при этом называть его «Берни»! Но и мой муж хорош… Привёл, боготворил, держал под руку!

— Я не стою вашего патронажа, мессира, — покачал головой принц, краски ещё не вернулись к нему, но через лёд отрешённости проступила улыбка. — Боюсь, я во всей полноте заслужил неприязнь Хенрики Яльте.

— Нет такого греха, который близкий не отпустит близкому, — Альда горячо сжала руки Райнеро, выпустила и упала в кресло, сражённая неожиданной усталостью.

— Поверьте мне, есть.

— Что вы хоти… — на колени взобрался Рони, принялся устраиваться, ощутимо топча копытцами. Он подрос, ножки окрепли. Рони резво скакал по дому, бодая обитателей, ел сено с морковкой и яблоками, но по-прежнему не отказывался от молока.

— Графиня, прощу прощения, — голос принца обрёл живость, — но ваш олень… Он сидел в…

— Шапке. Это шапка.

— Я понимаю, что уподобляюсь жадине или нищему, и всё же… — Его высочество провёл по шее рукой и выдохнул: — Я хочу вернуть её. Да, это трофей графа, но…

— Это ваша шапка? — мигнула Альда.

— Моя. И я не стал бы отбирать её, не будь она подарком моей невесты.

— Ах, подарок Эббы форн…

— Нет, — уголок его рта выгнулся в усмешке, — с этой женщиной мы обмениваемся разве что любезностями. За завтраком. Моя невеста осталась меня ждать… — Подхватив шапку на руки, Райнеро любовно пригладил шерсть. — Её имя Юлиана, я предан ей и только ей. Она вышила мне рубашку и повесила руну на шею.

Альда изучила взглядом ворот сорочки. Вышитые алым по льну острые крестики с добавочными лучами причудливо переплетались, сохраняя единый узор. Стало быть, рунический.

— Искусная работа, — шепнула графиня Оссори. Не могло быть сомнений, ей поверяли тайну, приотворяли сердце, и кто! Вчерашний варвар, что в горечи поражения проявлял себя благородным и образованным человеком своего времени. Он внезапно показался таким чужим в этой комнате, чрезмерно изукрашенной деревянными завитками и росписью.

Он сел на корточки у кресла графини Оссори, погладил оленёнка, растопырившего от удовольствия уши, и вытащил из-под рубашки тёмный камешек на шнурке. Несколько неровный, отшлифованный овал, испещрённый светлыми прожилками и гравированный в середине золотой «R».

— И шапка тоже не просто шапка, понимаете?

— Это верно, шапка — настоящее гнездо и мой трофей, к тому же.

Райнеро вскочил. Альда вздрогнула и посмотрела на дверь. К счастью, Рональд пришёл без бешеной гарпии — ведь она же была на гербе дома Яльте?

— Не стоит рассказывать мне о невесте, я слышал. — Рональд казался раздражённым, но не рассерженным. Скандальную королеву выгнали и больше не хотят знать? — Шапку можете забрать, только сначала её следует почистить. Я не выйду на улицу с человеком, у которого на голове гнездо, пропахшее оленем. — Над кудрями поднялись ладони-рога. — И, право слово, не стоит падать в ноги моей супруге, я могу не так понять…

Принц кивнул и направился к дверям, расправив поникшие плечи с коротким опозданием.

— Я не хотел нарушить покой супругов Оссори.

Поджав губы, Альда взглянула на Рональда. Тот вопросительно повёл бровями, но осуждающий взгляд жены его образумил. Закатив глаза, Рональд всё же силился что-то сказать в спину оскорбившемуся принцу. Альда ещё раз, для убедительности, нахмурилась и кивнула на Райнеро.

— Принц… Райнеро Рекенья, постойте. — Рональд состроил жене гримасу и поспешил за его высочеством. — Вы, что же, обиделись? Но, дьявольщина, вы должны понять мои чувства! Я брал в плен принца крови, а получил бастарда, не угодному ни Хенрике Яльте, ни Лауритсу Яноре, ни Иньиго Рекенья! И что мне прикажете с вами делать?

— Иньиго… Рекенья? — Принц, бастардом Альда его не назовёт никогда, замер у самых дверей. Утратив всякие краски, его лицо вытянулось, руки с силой сдавили шапку.

Невозможно представить себе чувства человека, у которого вот так отнимают будущее! Рональд совершенно не представляет, что такое такт. Графиня Оссори ссадила Рони с коленей и пошла к мужу, но тот, протестуя, выставил ладонь. Панибратски ухватив принца за плечо, Рональд повёл его за собой.

— Да. Позвольте я объясню по дороге. Ваш конь нуждается в прогулке, я уже говорил, что без вас нам не справиться. И оставьте шапку. — Рональд мягко отнял у Райнеро подарок невесты и кинул его Альде. — Сегодня достаточно тепло и для всех светит солнце.