Ящик Пандоры

XVII

— Далеко еще? — спросил Гельмут Вальдорф. — Не в гости ли к чекистам ты везешь меня, Конрад?

— Для этого не стоило выезжать из города, — отозвался бывший оберштурмфюрер Жилински, не отрывая глаз от дороги. — Мы ведь так условились: я беру тебя до тайника, вынимаю сейф с документами и передаю тебе.

— А я вручаю чек, — подхватил «Кэптэн». — Эти деньги, Конрад, уже помещены в один из банков Цюриха. Личный сейф можно открыть только по твоим отпечаткам пальцев.

Конрад Жилински хмыкнул.

— Уже и до этого додумались, — проговорил он после некоторой паузы. — Значит, шифра недостаточно…

— Шифр можно узнать… Вырвать его тайну у владельца, применив третью степень или наркотические препараты. А отпечатки… Старо, как мир, но куда надежнее.

— Но что я буду делать с этим чеком, Гельмут? Показывать подчиненным в кафе «Ассоль» или поместить под стекло в рамку и демонстрировать посетителям шхуны?

— Ты не утратил чувства юмора, Конрад, и я рад этому. Но сейчас ты сострил неудачно. Разве я не говорил тебе, что со следующим рейсом «Калининграда» сюда придет наш человек. Он внешне похож на тебя плюс грим… Вы обменяетесь с ним документами, и ты уйдешь, наконец, отсюда, вернешься на родину.

— Я родился в Кенигсберге, Гельмут, — хмыкунув, ответил Конрад Жилински. — Теперь это город Калининград. Двадцать пять рублей за билет, чуть больше часа в полете — и я в родном городе. Правда, теперь это русский город.

— Но ты ведь остался немцем! — вскричал гауптштурмфюрер.

Жилински пожал плечами.

— Во мне половина русской крови… И две трети своей жизни я прожил среди русских и в их обличье. Правда, по нынешнему паспорту я украинец, но в общем-то это все одно. Славянин…

Конрад глянул на Вальдорфа и усмехнулся.

— Моя фамилия Мордвиненко, Гельмут, — сказал он. — И у меня есть дочь Ирина. Какое отношение имеет она к моему прошлому?

— Но ты ведь согласился помочь нам!? — встревоженно сказал гауптштурмфюрер.

Поворот разговора не нравился Вальдорфу.

— А разве я отказываюсь? — спросил Мордвиненко-Жилински. — Это мой долг перед прошлым. Ведь никто меня не освобождал от присяги, которую я принес когда-то на верность фюреру. Эти документы принадлежали рейху, и я должен был передать их вышестоящему по должности офицеру. Таким офицером для меня являешься ты, Гельмут. И когда увидел тебя на шхуне, то сразу понял, зачем ты явился. И не колебался ни минуты. Я отдам тебе сейф, Гельмут.

— Ты настоящий немец, Конрад, и добрый фронтовой товарищ, — растроганно, дрогнувшим голосом проговорил Вальдорф.

— Спасибо, — просто сказал «Никита Авдеевич». — А деньги… Деньги мне нужны. Я вовсе не бессребреник. Только где мне тратить ваши доллары? Меня накроют прежде, чем я попытаюсь реализовать первый их десяток. У нас совсем иная жизнь, Гельмут. За два дня жизни в России ты ничего в ней не поймешь. Отправиться на Запад? Вопрос серьезный. Надо привыкнуть к этой мысли, а главное решить, как быть с Ириной. Я любил ее мать, она помогла мне выстоять…

— Твоя жена знала?..

— Нет. Для нее я был Никитой Мордвиненко, раненым сержантом, которого она выходила в госпитале.

— Ты сумел?

— Да, прикрылся документами убитого русского парня. Все сошло как нельзя лучше. Он оказался круглым сиротой, воспитанником детского дома. До сих пор, а прошло столько лет, я ни разу не наткнулся на того, кто знал человека, давшего мне свое имя. Вернее, я сам взял его… Но представляешь, каково было мне, когда понял, что обречен остаться здесь навсегда.

— Представляю, — сказал Гельмут Вальдорф и, нервно пощелкав зажигалкой, закурил сигарету. — И ты не попытался переправиться через границу?

Конрад-Никита рассмеялся.

— До чего же наивные вы люди, на Западе, — сказал он. — Поэтому, наверно, и попадаетесь так часто в лапы здешней контрразведки… Ты слышал выражение «Граница на замке»? Так вот у русских она и в самом деле на замке. И никакие отмычки твоих коллег, Гельмут, не помогают.

Вельдорф буркнул неразборчиво, втянул голову в плечи и замолчал, нахохлившись.

Они проехали еще минут пятнадцать и после столба с указателем «Корфовка — 5 км» Жилински свернул направо.

— Скоро уже? — спросил Вальдорф.

Конрад покосился на него.

«Злая ирония судьбы, — подумал бывший оберштурмфюрер. — Думал ли я, что через сорок лет увижу бравого Гельмута в обличье этого старика? Конечно, он еще пыжится, мой бывший шеф, но это уже только безжалостная карикатура на него. Время, время… Конечно, я тоже далеко не юноша. Но сумел наладить свою жизнь, пусть и не такую блестящую, о которой мечтали мы, когда ждали приказа фюрера, сосредоточив танковые дивизии за Бугом. «Сначала мы завоюем Европу, а потом весь мир…» Теперь мне снова сулят Европу. Уже, так сказать, в индивидуальное пользование. Это, увы, вовсе не партийная постановка вопроса. Нас учили иначе… Личность сильна, когда она сливается в единую массу, образует коллективную силу. Народ, партия и фюрер едины. И как только нарушилась эта тройная связь, мы проиграли… Нет, Гельмут, такая Европа мне не нужна. Уж лучше я останусь капитаном на шхуне, которая никогда не выйдет в море. Я прикован к ней, как раб-галерник к своему веслу».

— Потерпи, Гельмут, — сказал он гауптштурмфюреру. — Осталось совсем немного.

Они проехали Корфовку, за поселком Жилински свернул направо, затем с высокого обрывистого берега спустился к морю и погнал свой «Москвич» у самого уреза воды.

Здесь Конрад развил скорость, они промчались вдоль моря по плотному песку минут десять, затем водитель притормозил и, свернув налево, ввел машину в овраг, заваленный обломками ракушечника.

— Что здесь? — спросил Гельмут Вальдорф.

— Когда-то добывали строительный камень открытым способом, — ответил директор кафе «Ассоль», ведя машину по извилистой заброшенной дороге. — Бывший карьер…

— Черт побери! — выругался Конрад по-русски, едва не налетев на лежавший у самой дороги камень, резко вывернул руль вправо.

Он проехал еще немного и остановил машину.

— Будешь ждать меня около часа, Гельмут, — сказал Жилински. — Сиди спокойно в машине, кури, пей кофе, вот здесь, в сумке, термос. Во фляжке коньяк…

— Может быть, я пойду с тобой? — неуверенно предложил гауптштурмфюрер. Ему очень не хотелось оставаться в этом мрачном месте одному.

— Нецелесообразно, — отрезал Конрад Жилински, выключив фары и вылезая из машины. — Можешь выйти и размяться. Только ни в коем случае не отходи далеко. А лучше вообще не вылезай…

Он хлопнул дверцей и исчез в темноте. Гельмут Вальдорф остался один. Помедлив немного, он вздохнул и положил на колени сумку, о которой говорил ему бывший заместитель, оберштурмфюрер Конрад Жилински.

«Мой заместитель, — усмехнулся «Кэптэн» и покачал головой, — как давно это было… Да и было ли? Порой мне кажется, что все это происходило и не здесь, и не со мной. Не слишком ли долго я живу на этом свете?»

Усилием воли гауптштурмфюрер отогнал расслабляющие дух мысли и расстегнул сумку. Он нащупал в ней термос, фляжку и пакет с бутербродами. Есть ему не хотелось, а вот выпить было бы кстати.

Гельмут Вальдорф отвинтил колпачок фляжки и сделал два добрых глотка. Напряжение медленно отступало, мир, погруженный в темноту, уже не казался таким мрачным.

«И все же у меня есть шанс, — подумал бывший начальник Легоньковской службы безопасности. — Пусть он так долго не давался мне в руки, но уж сейчас я не выпущу его. Чудак Конрад… Он не знает, куда ему девать доллары. Спроси у меня, старый камерад! Впрочем, он и прежде был в некотором роде идеалистом, а сейчас такая долгая жизнь среди славян вовсе развратила арийскую сущность Конрада».

Тут мысли Вальдорфа приняли практическое направление. Он подумал, что если Жилински-Мордвиненко откажется от вознаграждения, а это неизбежно произойдет в случае… «Да-да, — прикинул гауптштурмфюрер, — Конрад останется здесь, значит, ему деньги фирмы Хортенов ни к чему…»

Вальдорф стал лихорадочно прикидывать, как бы приобщить к своему гонорару и деньги Конрада, но толкового ничего в голову не приходило.

«А не ликвидировать ли его в этом карьере? — явилась вдруг мысль, и Гельмут Вальдорф не удивился ее возникновению. — Товар он мне передаст, его миссия будет выполнена… Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. На тот свет… Только вот что это даст мне? Полковник Адамс имеет на Конрада свои виды, это становится понятно, если задуматься над инструкциями, которыми снабдил меня Биг Джон».

Гауптштурмфюрер хорошо знал, что бывает с тем, кто нарушит инструкции, отнесется к ним неуважительно.

Он снова хлебнул из фляжки. Настроение явно улучшилось, хотя Вальдорф и не придумал еще, как положить деньги Конрада к себе в карман.

«Надо поговорить с полковником Адамсом, — решил гауптштурмфюрер, — он сумеет найти правильный ход. Впрочем, рано об этом думать…»

Ему вдруг припомнился тот еще совсем недавний солнечный день, утром которого этот бармен-макаронник говорил, что Клауса Барби, скрывавшегося в Боливии под фамилией Альтман, надо повесить… «Повесить такого ловкого делового человека! — мысленно возмутился Вальдорф. — Только истинный немец мог так элегантно провернуть ту историю с австрийскими танками…»

«Кэптэн» хорошо знал подоплеку этого дела. В апреле 1980 года из арсеналов австрийского государственного завода исчезло сто танков, лучших в Европе образцов бронированных машин.

Пресса и общественность узнали об этом, когда танки были уже переправлены через Атлантический океан. А спустя несколько месяцев во время президентских выборов в Боливии правая верхушка военных кругов совершила переворот. В боливийскую столицу Ла-Пасу вошли войска в сопровождении тех самых новеньких австрийских танков, доставка которых была обеспечена при посредничестве Клауса Барби.

«Вот это была операция, — подумал с завистью Гельмут Вальдорф. — Целую страну наш камерад положил к ногам нового правительства. Конечно, и сам Барби не остался в накладе».

И тут же «Капитан» должен был признать, что трудно рассчитывать в Латинской Америке на прочную стабильность положения. Когда в Боливии пришло к власти левое правительство, Барби-Альтмана в феврале 1983 года выдали Франции, и с тех пор он сидит в тюрьме, французы ведут тщательное расследование его преступной деятельности в Лионе.

«Он ведь служил и хозяевам Хортенов, — с надеждой подумал Вальдорф, — а те не дают в обиду верных друзей… Клаус Барби еще выкрутится как-нибудь».

На ощупь он налил в стаканчик термоса кофе, который был горячим и крепким.

Едва Вальдорф допил кофе и подумывал, не пора ли ему перекусить, как задняя дверца «Москвича» вдруг распахнулась.

«Кэптэн» вздрогнул, напрягся.

— Это я, Гельмут, — услышал он усталый, немного задыхающийся голос Конрада Жилински. — Расстели коврик, он у тебя под ногами, на сиденье. Боюсь, что сейф оброс мохом, испачкаем мои финские чехлы.

— Поставим в багажник, — предложил оживившийся Вальдорф.

— Не стоит… Инспекторы ГАИ прежде всего лезут в багажник, если машина и водитель покажутся им подозрительными, а на заднее сиденье, как правило, и не смотрят. Вот так… Помоги мне. Подвинем к правому борту, накинем сверху мой плащ. Да, так будет хорошо. Ладно… Теперь надо выбираться отсюда. Хочу до восхода солнца вернуться домой.

Когда они выбрались из карьера, а потом от уреза воды поднялись на высокий берег, миновали Корфовку, Конрад Жилински сказал бывшему шефу.

— Я выполнил долг перед рейхом, Гельмут. Сейф с документами у тебя. Где тебя высадить с ним?

Вальдорф кашлянул, потом еще, отхаркался и остервенело сплюнул за окно. Достал сигареты, закурил.

— Видишь ли, Конрад, — начал он, подбирая слова. — Дело в том, что я не готов пока принять этот сейф. Мне попросту негде спрятать его до отхода теплохода. Поэтому от имени организации, которая направила меня к тебе, прошу еще об одном одолжении, Конрад. Надо укрыть сейф у тебя до отхода «Калининграда»…

— Об этом мы не договаривались, Гельмут, — сказал Жилински-Мордвиненко. — Сейф и его содержимое — давно забытое прошлое. Зачем мне пускать все это в мою теперешнюю жизнь?

— Ты уже впустил его, дорогой камерад, — ласково улыбаясь, сказал гауптштурмфюрер. — И с этим ничего не поделать… У тебя ведь целая усадьба. Что стоит укрыть этот ящик на два-три дня в каком-нибудь сарае? Право, это сущая безделица по сравнению с тем, что ты уже сделал, Конрад.

— Хорошо, — согласился Жилински и придавил ногой педаль газа.

Когда вишневый «Москвич» катился уже среди первых домов пригорода и капитан шхуны «Ассоль» готовился свернуть на дорогу, ведущую к Лаврикам, впереди замаячили две человеческие фигуры.

Один из этих людей вдруг поднял руку.

Жилински хотел прибавить скорость, но Гельмут Вальдорф схватил левой рукой его локоть.

— Останови, Конрад, — сказал он. — Это мои друзья.