Явь (СИ)

Глава 13. Ведьма

Следующие дни проходят тихо и незаметно. Варя учит нелегко дающиеся ей слова, изучает учебники, заполняет ежедневник и заглядывает внутрь себя. Чертово зеркало так и не слушается собственной воле. Отражение не становится похожим на нее, не хочет повторять за ней и движется так, как вздумается. Варя часами смотрит на него, но не подходит ближе. Закрадываются мысли о своей бездарности.

Татьяна Родионовна часто и навязчиво интересуется делами внучки, что заставляет ее насторожиться. Варя при любой возможности прикрывается учебником математики, разбрасывает тетради с решениями задач и сложных уравнений, совершенно ее не интересующих, и кажется на время интерес уже навязчивой бабушки утихает.

Будничность прерывает неожиданный утренний звонок. Размеренное сопение Вари прерывается. Ленивой рукой, не открывая опухших век, она нашаривает на тумбе телефон. Сбрасывает. Разворачивается на другой бок. Надоедливый телефон снова разрывается вибрацией. Раздраженная Варя продирает глаза и со злости нажимает на зеленую кнопку.

— Ало!

— В обед перед моим домом. Не опаздывай.

Сраженная холодным командным тоном Варя на секунду всматривается в экран. Хмурится. Снова подносит к уху.

— Почему так рано?

— Не опаздывай.

Гудки. Варя безжалостно отбрасывает телефон на тумбу. Зарывается в одеяло. Еще пол часа уснуть не удается.

«Да что он удумал?!»

Солнечный день быстро скрашивается, когда впереди ждет встреча. Варя быстро воодушевляется, и прилив энергии торопит ее вперед.

Вагончик выглядывает и улыбается окнами из густой зелени. Несколько старичков сидят на лавочке, держась за деревянные трости, молчат. Наверное, все, что могли, уже рассказали. Птицы над ними вьют гнездо, роняя тонкие веточки. На крашенную ржавую железную стену облокачиваются два стареньких велосипеда.

Варя останавливается под молодой яблоней рядом с кустом смородины и смотрит на высокое яркое солнце. Свежий теплый ветер разбрасывает ее вьющиеся волосы в разные стороны. Варе кажется, что от этого приятного дуновения она вот-вот взлетит. Но где-то совсем рядом раздаются голоса и заставляют ее оставаться на месте.

Из сетки в узком проеме появляется высокая фигура молодого и ярко одетого подростка. Антон живо улыбается Варе. Сейчас он жмурится от солнца точно так же, как делает это его старший брат.

— Привет! А мы тут закупились кое-чем, — произносит Антон, копируя даже тон голоса своего брата.

— Что купили?

— В основном лимонад и конфеты, — слегка стыдливо отвечает.

— Здорово.

С рюкзаком на плечах появляется Паша. Антон забирает свой велосипед и отводит его к дороге, нарочно оставляет их наедине. Паша слегка переходит доступную границу личного пространства Вари, от чего на нее падает высокая тень с его головы.

— Одна тут? — ехидно улыбаясь, говорит Паша.

— По-твоему, это смешно?

— Почему сбрасываешь трубки? Тебе так часто звонят?

— Только ты.

— Вот как ты относишься к своим спасителям. Может, мне стоить прекратить наше сотрудничество?

— Может, тебе стоит перестать быть таким наглым.

Возмущенный Паша наступает вперед, ближе.

— Повтори. Какой я?

Варя отступает назад, в тень, за стену. Он наступает еще ближе.

— Наглый!

— Не нравится?

— Ты манипулируешь.

— Скажи, если не нравится.

Варя опускает глаза, останавливается.

— Молчишь? Что и требовалось доказать, — самодовольно цедит Чернов. Разворачивается и уходит к своему велосипеду. Выводит его на тропинку. Садится за руль.

— Чего стоишь? Садись, — снова раздается командный тон.

Варя подходит к велосипеду. Не поднимая глаз, надувая алые губы, тихо стонет.

— Больно без подушки на прутьях ехать.

— Это твое наказание, — холодно отрезает Паша.

Поджимая улыбку, она присаживается на багажник. Крепко держится за горячую спину. Не поворачиваясь к ней, Паша сдержано улыбается, но глаза выдают его хитрость.

Поездка удается с ветерком, братья играют на перегонки, балуются на поворотах, от чего Варя пару раз чуть не соскальзывает со своего места, и Антон в этой игре побеждает. Время обеденное, и в такую жару никто из дома не выходит, улицы пусты. Миражом волнами сотрясается воздух впереди, и где-то даже летит перекати поле.

Проезжая улицу за улицей, они оказываются у назначенного дома. Цветы около него слегка поджариваются на плоящем полуденном солнце. Из-за ветвей ивы в окно выглядывает маленький светлый мальчик. Как только ребята заводят велосипеды во двор, Алеша выбегает навстречу. Увидев Варю, он кругами бегает вокруг нее, как заигравшийся котенок.

— Леха, угомонись, откуда в тебе столько энергии, — лениво протягивает Антон.

Из-за двери выходит Даша в купальнике.

— Ну сколько вас ждать можно! Один день в году так жарко, а вы плететесь, как червяки! — потом немного погодя, она замечает Варю и радостно вскликивает, — О! Привет, Варя! Мороженое будешь?

— Привет. Да, наверное буду.

Варя чувствует себя палочником среди них, сливается с обстановкой, старается быть частью пейзажа. Ей нравится наблюдать за бушующей неразберихой, нравится слышать их шум и гам.

Ее ведут к бассейну на заднем дворе. На расчищенном участке земли одиноко и кривовато стоит маленький надувной бассейн. Нарисованные декоративные морские рыбки дрейфуют на прозрачных волнах чистой воды.

Вокруг бассейна мальчики расставляют старые кресла чем-то напоминающие шезлонги. Импровизированный курорт. Самый лучший, на каком была Варя. Даша усаживается в самое удобное кресло, удобно разваливается в нем.

— Бармен, где моя текила? — вдруг скандирует она, спуская солнечные очки на кончик носа и в упор глядя на Антона.

— Все здесь, уважаемая мадмуазель, — отвечает Антон, открывая бутылку лимонада. Наполняет газировкой бокал для шампанского.

Жара одолевает Варю и она снимает с себя тонкую рубашку, оставаясь в белоснежной майке. Паша подходит ближе к ней и почти шепотом говорит, «присаживайся». Она медленно подходит к одному из «шезлонгов», и тут же утопает в нем. Мягкие подушки, теплые лучи и свежий воздух. Варя прикрывает веки. Ноги дотягиваются до воды, мир становится еще прекраснее.

Маленький хулиган, одетый в надувной жилет, разбегается, и перед самым прыжком кричит «Бомбочка!». Варя не успевает увернуться. Ее с ног до головы окатывает брызгами, как и всех остальных, сидящих рядом. Антон, уворачиваясь от летящей волны, разливает лимонад на пыльную землю. Все дружно смеются, недовольно кричат, вытирая с лица капли воды.

— Леша, так делать нельзя! Мы же загораем! — строго причитает Даша.

— Ну ма-а-ам!

— Леха, без лимонада останешься! — добавляет Антон.

Безоблачное небо и горячий ветер. Минуты пролетают слишком быстро.

Ничего не подозревающий Алеша лежит на воде в позе звездочки, и как только он закрывает глаза, Антон брызгает на него теплой водой. Мальчишка визжит, встает со своего места, разглядывает всех присутствующих. Антон тычет пальцем на Варю и предает ее.

— Это она!

Леша недолго думая, обрызгивает Варю изо всех сил, что у него есть. Варя незамедлительно ему отвечает тем же, попутно расстреливает водой Антона. Так разворачивается целая война, в которой участвуют все. Антон заводит Варю в бассейн, она оказывается в нем по колено, продолжает бороться, но невольно поскальзывается и падает прямо в воду. Варя не испытывает ни холода ни волнения, в душе ее так тепло и весело, что ей совершенно не хочется заканчивать эту детскую забаву. Паша в это время снимает футболку и специально падает в бассейн к ним, защищая Алешу от атак Вари и Антона. Теперь на Варю летит вдвое больше воды, но намокнуть сильнее, чем уже есть, невозможно. Даша, тем временем, как не пытается загорать, промокает до нитки и принимает сторону Вари. Когда компания изрядно устает, даже неугомонный Леша, они возвращаются на свои кресла. Антон протягивает Варе бокал лимонада и пломбир в вафельном стаканчике. Праздничный фужер с лимонадом делает настроение ярче, а мороженое сладко освежает голову.

Паша успевает сходить за полотенцами, бережно кладет их Варе и Даше на спинки кресел. Варя заворачивается в мягкое сухое полотно.

— Топливо кончилось, — констатирует Антон, доливая в свой бокал последние капли.

— Еще две бутылки в холодильнике, — отвечает Даша из-под закрывающей лицо панамки.

— Вечеринка продолжается. Пойду принесу.

Варя оглядывается на дремлющего в обильных солнечных лучах Пашу.

— Погоди, я с тобой, — говорит, вставая со своего места.

Один глаз чутко спящего приоткрывается, подозрительно оглядывая уходящих.

— Покажешь, где у вас туалет?

— Да, конечно.

Встревоженный глаз закрывается, продолжая сладкую дремоту.

Антон провожает гостью до туалета. Узкий коридор, скромное убранство. Широкий зал с красным ковром на стене и полу. Продавленные диван и кресла. Горшки с цветущей богатой зеленью на подоконниках и столах. Бежевые узорчатые обои. Варя с интересом осматривается. Ничего необычного, все так, как у всех.

Выходя из ванной, она ищет Антона и находит на кухне. Кухонные шкафчики из темного дерева, висящие на петлях дверцы. Квадратный стол, пришпоренный к стене. Ветер, проходящий через раскрытое окно, развивает прозрачные занавески. Вышитые на них стрекозы разлетаются над столом. Гудит белый высокий холодильник.

Антон небрежно моет липкие от сладостей стеклянные тарелки. Звенит стекло. Варя заинтересованно подходит ближе.

— Можешь достать лимонад из холодильника? — не оборачиваясь, просит он.

— Да.

Варя раскрывает полный еды холодильник, отыскивает взглядом заветный, запотевший от холода, напиток, ставит на стол. Вглядывается в окно на все еще спящего под солнцем Чернова.

«Сгоришь же».

— Ты наверное думаешь «почему он такой»? — проносится ломаный голос над ухом.

— Что?

— Не притворяйся, что не слышала. Ты первая, кого он привел, — со вздохом отвечает Антон.

— Я думаю, мы друзья, но зачем он это делает, не понимаю.

— Хах, друзья. Да, забавно, — с усмешкой цедит через белые ровные зубы Антон.

— Что смешного?

— Мой брат не заинтересован в подружках, — констатирует он, закатывая глаза.

— Хочешь сказать, твой брат гей?

— Боже, упаси мужчин от такой участи. Ему просто не нужны друзья, тем более, такие мелкие девчонки, как ты.

— С чего бы тогда я здесь? Он конечно высокомерный придурок, но не слепой.

— Заметила? А ты не высокого о себе мнения, — возвращаясь к посуде, выдает он.

— Еще бы такое не заметить. Постоянно пытается меня запугать, разговаривает, как с ребенком, командует, — присаживаясь на табуретку, бурчит Варя.

— Почему тогда ходишь за ним?

Антон принимается обтирать мокрые тарелки полосатым кухонным полотенцем.

— На то есть причины.

— Будь с ним аккуратнее. Он бывает вспыльчив и резок. В гневе плохо себя контролирует, — голос младшего Чернова обретает холодные ноты старшего. Привычное глазу игривое дурашливое выражение лица сменяется серьезным и каменным.

— Почему?

— Ты спрашиваешь почему? Хочешь сказать, не знаешь?

— Нет. Сам он мне не расскажет. Может ты приоткроешь занавесу тайны?

— А-а-а. Вот оно что. Теперь понимаю, — растеряв серьезность, его лицо становится хитрым и наигранно загадочным.

— Что ты понимаешь?

— Ладно. Я расскажу тебе, но ты держи язык за зубами, — отвечает он, бросая тарелки, закидывая полотенце за плечо. Присаживается за стол, на холодную табуретку, всматривается в Варено лицо, бесстрашно и прямо.

— Я умею хранить тайны.

Антон переводит задумчивый взгляд в раскрытое окно. Чуть погодя подбирает слова, тяжелым, наполненным серьезностью тоном.

— Когда мы жили с отцом, и нам прилетало, все нас жалели, но никто не пытался помочь. А когда его посадили, то стали твердить, что он такой же, как отец. Вместо сочувствия стали косо смотреть, подозревать во всем, на чем свет сошелся. После каждой мелкой драки, осуждать. Им было плевать на то, через что мы прошли, мы просто остались его наследниками. Родители его бывших друзей запрещали общаться с ним, раздували козни вокруг него. Учителя в школе ненавидели. Он долго копил гнев, пока просто не взрывался. Его исключили из школы. Тогда, даже мама поверила в то, что он сын своего отца, что другой дороги у него нет. Так, у него остались только мы. Когда у него были приступы ярости, только Даша его успокаивала, только она его никогда не боялась. Так что, людей он не выносит. Да, он высокомерный циник, но его вина в том, что так его научили люди? Они считают, что имеют право снисходить с небес, даровать другим свою жалость, осуждения, ярлыки. А он считает, что имеет право их презирать. Но ты, из ряда вон выходящий случай, если об этом не знала.

— Об этом я совсем не думала… А как же ты?

— А, я подкидыш.

— Да ладно?

— Видишь, как мы с ним отличаемся? Никто не верит, что у нас один отец. Тем более, я никогда не дрался. Я никогда так не злился, как он. Я люблю на гитаре играть, у меня есть друзья, мне доказывать нечего, — пряча взгляд в светлую скатерть стола, отвечает он.

Варя в ответ еле заметно качает головой, теряется в своих собственных мыслях.

— Пойдем, он уже что-то подозревает.

Они отдыхают еще час, болтая ни о чем, попивая лимонад и поедая сладости. Наконец Даша говорит, что обгорела, а у Алеши от остывшей воды синеют губы. Даша обтирает сына полотенцами и загоняет домой кушать горячий суп. Антон сам собой испаряется в делах. Варя понимает, что веселье заканчивается, и оставшись вдвоем с Пашей, наслаждается последними минутами на своем кресле.

— Что так долго делала в туалете? — спокойным холодным тоном спрашивает он, не открывая глаз.

— Тебе в подробностях описать?

— Попробуй.

— Помогала твоему брату мыть посуду.

— Отличница, ты еще и помощница. О чем болтали?

— О том, о сем. Антон хороший парень, это твоя заслуга.

— Подружилась, значит? Не слишком ты добродушна?

— Почему нет? Он вежливый, смешно шутит, очень симпатичный. Всего на год меня младше. Нам еще учиться в одной школе.

Паша окончательно открывает глаза, поворачивает недовольный взгляд на нее.

— Неужели?

Варя встает со своего места, медленно и опасливо делает шаги подальше от бассейна.

— Что-то у тебя лицо недовольное. Ревнуешь?

Синие глаза расширяются, загораются недобрым светом. Он вскакивает на ноги, становясь ближе к ней.

— Я? Ревную? — хищно произносит он, сверля ее взглядом.

— Да. С чего бы?

Варя медленно сдает позиции, начинает убегать, смеясь. Он бросается за ней, ловит, заключая в горячие руки, прижимает к себе, отрывая от земли, переносит ее к бассейну, громко хохоча.

— С чего бы? Не знаешь?

Он прыгает вместе с ней в уже грязную, от многочисленных прыжков, воду, и брызги разлетаются по всему двору. Варя поднимает мокрую голову из воды, истекая ручьями. Брызгает на него в ответ, барахтается, пытаясь встать. В ее волосах застревает кусочек травы. Когда она успокаивается и пытается убрать с лица налипшие волосы, Паша одним щелчком пальцев сбивает травинку. Он широко улыбается и смеется, вставая на ноги и расправляя плечи. Варя вылазит из бассейна за ним. Он кидает в нее сухое полотенце. Обтирается другим сам. Накрывает им голову и растирает беспорядочные непослушные волосы. Варя пытается выжать свои, скручивая их в жгут.

— Не так надо!

Он отбирает у нее полотенце, накидывает ей на голову и сильно растирает. Она визжит, смеется, пытается вырваться. Наконец вырывает у него полотенце. На голове образуется колтун из кудрявых влажных волос.

— Дурак! Как я это теперь расчешу?

— Придется тебе обриться на лысо. Чтобы я не ревновал.

С победной ехидной улыбкой на лице он уходит в дом, не закрыв дверь.

Варя, с большим трудом распутывая волосы, остается ждать его у калитки. Мокрые вещи прилипают к телу, но горячий ветер быстро их сушит. Влажные ноги натирают мозоли в старых кроссовках.

Через пару минут в дверном проеме возникает Алеша, переодетый в оранжевую футболку и голубые шорты. У него в руках мнется листочек, разукрашенный мелками. Он робко подходит к Варе и протягивает подарок.

— Это тебе, — щебечет он.

Нарисованные члены семьи смотрят на Варю с листа. Паша на рисунке самый большой, чуть поменьше Даша, и одинакового роста рядом с ними стоят Варя и Антон. Маленький Алеша по середине держит за руку маму. Все в яркой одежде и с ответствующим цветом волос. Варя нарисована рядом с Пашей с краю, у нее большие глаза и темные кудрявые волосы. Над ними голубая луна и несколько очень больших звезд, а на заднем плане голубой круг, то есть речка. Варе искренне нравится быть на этом рисунке, она вдруг чувствует себя значимой. Еще немного и слезы прорвутся из темных глаз.

— Ого, ты большой молодец. Мне очень нравится! — восторженно говорит Варя, заглядывает в робкие глазки Алеши. Он краснеет, смущается и прячет взгляд.

— Это я мелками рисовал. Паша говорит, что ты умеешь красиво рисовать. Научишь меня?

— Конечно. В следующий раз я возьму с собой свои карандаши и бумагу, и вместе порисуем. Хорошо? — ласково отвечает она.

— Хорошо, — соглашается он, теперь уже уверенно, без всякого смущения.

В двери показывается Паша. Он видит у Вари в руках рисунок, их глаза встречаются, и он замечает намечающиеся слезы.

— Ну что, подарил?

— Да, — отвечает племянник.

— Ну все, прощайся с Варей. Нам пора, а тебя позвала мама.

— Пока, Варя, — с важным лицом прощается Алеша и тут же скрывается где‑то за дверью.

Вдвоем они выходят на улицу, где играют соседские дети.

«Интересно, кто из них следующий?»

Паша лениво открывает машину, садится на водительское сиденье, тянется к бардачку. Варя подходит к его окну.

— Знаешь, я прогуляюсь до дома сама.

— Мне несложно тебя довести, садись, — не отрываясь от бардачка, отвечает он.

— Нет, я не хочу еще больше отвлекать тебя от дел. Пройдусь пешком.

— Как знаешь, — холодно отрезает Чернов.

— Пока, — коротко добавляет Варя и разворачивается к дороге.

Паша остается в машине наблюдать за ней через зеркало заднего вида.

Путь домой не занимает много времени. Варя быстрым шагом преодолевает знойную закатную дорогу. Дома заваривает себе иван чай с боярышником и не спеша распивает его за чтением главы о вампирах, в своей комнате. Вспоминает о подаренном рисунке. Мило улыбаясь, протягивает руку к рюкзаку и достает драгоценный, слегка помятый, подарок. Разравнивает его на столе, любуется еще пару минут, открывает папку со своими рисунками и бережно протягивает к ним новый.

В желтом свете старой лампы из папки на нее выглядывает эскиз кошачьего тела, вперемешку с цветами и изображениями рук. Что-то заставляет Варю вздрогнуть и опустить рисунок Леши обратно на стол. Она точно помнит, что последним в ее папке лежал рисунок с Ниной и ее мамой. Варя резво перебирает все вои рисунки и не находит ни его, ни рисунка лисы. Она переворачивает все на столе, тумбы и сундук, но ничего не находит. Вдруг вспоминает, что книги она прятала не в том порядке, что взяла пол часа назад. Волна тревоги охватывает ее постепенно.

Варя встревоженно босиком выходит во двор. Татьяна Родионовна на деревянном рабочем столе режет крапиву, держа ее голыми руками. Свежие кусты и толстые стебли жгучей травы выглядывают из алюминиевого ведра.

— Ба, ты не заходила в мою комнату?

Татьяна Родионовна укоризненно переводит на нее взгляд, сводит брови на переносице, и не выпуская ножа из рук, угрожающе утирает себе нос.

— А что, нельзя?!

— Можно, просто, ты ничего там не брала? Я потеряла свои рисунки.

— На кой мне твои каракули?! Дел по горло, и ты бы пошла потратила его на что-нибудь по полезнее.

— Ты нигде их не видела? Помнишь, ты смотрела их в папке.

— Еще раз тебе повторяю, мне нет до твоих рисунков дела! Большая потеря, — бабушка продолжает орудовать большим ножом по ядовитой траве.

Варя быстрыми шагами уходит обратно в дом. Проверяет все углы, полки, даже сервант, но ничего не находит.

«Кто-то точно побывал в моей комнате. Если бы это была бабушка, то давно бы уже закатила скандал из-за странных книг, не имеющих отношения к математике».

Варя ходит кругами по комнате, на нее попадает поток свежего ветра, она отвлекается на развивающуюся штору. Окно открыто, но Варя точно знает, что открытым его не оставляла. Она выглядывает из окна. На черной земле, у окна, почти не видны чьи-то свежие следы от тяжелых, крупных ботинок.

«Меня ограбили? Кому нужны мои рисунки? Не нашли чего подороже?! Нет, тут точно что-то не так».

Присаживаясь на кровать Варя пишет смс.

— Завтра в час дня. Не опаздывай.

***

Чувство потерянного покоя, пустой напряженной паранойи берет верх над рассудком. Варя не может концентрироваться, прислушивается к шорохам и малейшим дуновениям сквозняка. Уснуть получается с трудом, и совсем ненадолго.

Утро следующего дня выдается хмурым. Тяжелые мешки под глазами заменяют заживший синяк. Легкий завтрак, пару брошенных на прощание фраз, и она уходит, стараясь не оборачиваться назад.

— Быстро ты соскучилась, — холодно констатирует Чернов, не отрывая глаз от лобового стекла.

Только присевшая на сиденье Варя, убирает со лба налетевшие локоны.

— У меня случилось кое-что, — отрывисто и быстро сообщает она.

— Что на этот раз? — лениво протягивает Паша.

— Я думаю, что у меня украли кое-что, — пряча взгляд в колени и обхватив себя руками, продолжает тараторить она.

— У тебя есть, что украсть? Я весь во внимании.

— Рисунки.

— Трусиха, кому нужны твои рисунки? — с долей нежности спрашивает Чернов.

— Это и странно. Никому, — откидываясь на кресло, растирая руками лицо отвечает она.

— Ты уверена, что их украли? Ты их не потеряла?

— Я смотрела везде, но вещи в комнате были не на своих местах. Я знаю, что говорю сейчас ерунду, но в последнее время происходит слишком много странного, чтобы не обратить на это внимание, — нервно разбрасывая слова, выдает Варя. Ее глаза растерянно подозрительно бегают по пустому пейзажу за окном.

— Тихо. Упокойся, — спокойно и глухо произносит Паша, вглядываясь в ее лицо. Он находит в нем нотки безумной мечущийся тревоги.

— Ты можешь не верить мне, считать меня больной…, — переводя широко распахнутые глаза на него, отвечает она. Ее частое дыхание сбивается, доводя до колик в боку.

Паша разворачивается к ней, становясь заметно ближе. Горячей ладонью касается ее виска, щеки, обжигает пальцами за ухом. Впивается синими огоньками в расширенные темные зрачки. Она завороженно пробегается по его лицу взглядом, продолжая что-то неразборчиво лепетать, уже не слушая саму себя. Импульсивно бьющееся сердце замедляет свой ход.

— Варя! Ты слышишь меня?

Варя медленно кивает, непослушные вьющиеся пряди падают на брови и губы.

— Вот так, дыши спокойнее, смотри на меня. Ты мне доверяешь?

Несколько заторможенных легких вдохов, подстроенных до него.

— Д-да.

— Тогда ничего не бойся, хорошо? Мы во всем разберемся.

Не отводя внимательных глаз, он нежно убирает ее пряди с взволнованного лица, заправляя их за ухо.

— Спасибо, — тихо, заколдованно лепечет Варя.

Он отстраняется, убирает руку от маленького лица. Смотрит еще пару секунд, не отрывая взглядом, убеждаясь в ее обретенном спокойствии.

— Вот и славно, — мягко отрезает он, возвращаясь к рулю. Заводит мотор.

Адель встречает их в небесно-голубом длинном платье, накрыв почти праздничный стол, украшенный как всегда свежими сочными цветами.

— Ну, рассказывай, дорогая, — отчеканивает она серьезным тоном, подливая в кружку горячий красный чай.

— У меня в комнате кто-то был.

— Так, продолжай.

— Кто-то пролез в окно, когда меня не было.

— Что украли?

— Рисунки.

— Больше ничего?

— Нет, вроде. Все вещи лежали не на своих местах.

— Дневник твой?

— Я ношу его с собой, так что он здесь.

— Хорошо. Не будем заранее делать выводы, но это вполне могут быть охотники. Даже им нужен повод, чтобы взять след. Предметы твоего творчества очень четко передают часть твоей сущности, а значит найти тебя не составит труда. Так зачем же ты им понадобилась? Ничего не хочешь нам рассказать?

Варя сглатывает болезненный ком, не мигает большими темными глазами.

— Нет.

— Что ж, тогда паниковать не о чем. Могут поставить тебя на учет, на слежку, но до серьезного происшествия никаких открытых нападений не будет. Даже если что-то натворишь, ты довольно слаба, большой угрозы не несешь. У них своя бюрократия, по твою душу придут не сразу, не горишь, будет время принять меры.

— То есть, бояться пока нечего? — холодным тоном вклинивается Паша, слегка коснувшись теплыми пальцами Вареного плеча.

— Думаю, что да, но будьте настороже, — отвечает Адель, заглядывая в лживые глаза маленькой ведьмы.

Вдох-выдох-вдох-выдох. Варя старается с собой совладать. Сердце неровно бьется, заставляет ее чувствовать жжение в груди.

До самого вечера Варя тренируется во владении потоком, почти ничего не добившись, выходит из тьмы. Произносит все новые заковыристые слова, диктуемые Адель, старается складывать из них предложения, а из предложений заговоры.

Уставшая от повторений Адель громко вздыхает, подходит к окну, и в зарослях комнатных цветов находит увядший. Громко ставит глиняный горшок перед Варей. Зеленый горшок неуместно весело обрамляет черные вялые листья фиалки. Варя бесцветно разглядывает экспонат, предоставленный Адель, ради очередной попытки объяснить необъяснимое.

— Повторяю еще раз! Слова — универсальный проводник, для этого колдовства тебе не нужно «открывать кран». Слова, они как сосуды для твоей силы, они вытягивают ее сами собой и направляют туда, на чем сконцентрирован твой замысел.

— В чем смысл проводника, если это «кран»?

— В том, что сила огня, морока или защиты не воскресит цветок. Более универсальное использование! Для слов сила как топливо. В зависимости от твоей силы эффект может быть разный, но он достигается.

— То есть, вы хотите, чтобы я вернула цветок к жизни? Я толком не выговариваю и половины слов.

— Так тренируйся. Главное здесь замысел. Не противься, просто поверь!

Варя тяжело вздыхает. Придвигается ближе к цветку. Повторяет в уме слова, записанные ей на листке. Долго всматривается в гнилые стебли и безжизненно повисшие цветки. Закрывает глаза, оказывается перед злосчастным зеркалом и видит в нем зеленый горшок на белой скатерти стола. Все тот же огорчающий вид, как бы не хотела Варя, не меняется.

«Да чтоб это зеркало провалилась, вместе с цветком этим уродским!»

Успокаивающе выдыхает воздух. Теперь уже холодно берет себя в руки и фантазирует о том, как мертвая фиалка расцветает, как листья ее набирают силу, зеленеют и тянутся в верх. Медленно шепотом произносит слова.

Варя чувствует минутную слабость, тело наполняется легкостью и возвращается обратно. Сделав еще один глубокий вдох, она открывает глаза, выходит из тьмы. Фиалка продолжает ронять свои ветви. Кажется, она увяла еще сильнее, чем раньше. Варя, недовольная собой, издает раздраженный рык и отодвигается от стола по дальше, скрещивает руки на груди.

— Я точно видел какое-то движение, — ободряюще, но тихо произносит Паша.

— Перестань. У меня ничего не выходит. Как же бесит!

— Ничего необычного, у всех по началу бывает! Вот у меня, например, — Адель забирает цветок со стола и возвращается к подоконнику, раскрывает штору и вдруг замолкает, ошеломленно вздыхая и произнося ругательные слова.

Паша и Варя отвлекаются, заглядывают за занавеску, Адель тактично отходит назад и осматривает все цветы в доме, в каждом его углу.

Цветы на подоконнике черные, увялые и мертвые, лежат повалившись на землю в своих горшках. Смерть пропитала их сочные листья, и теперь с них стекает каплями талая гниль.

Бледная Варя растерянно падает на кресло, наблюдает за тем, как охает Адель, выставляя на стол гниющие стебли в цветочных ярких горшках.

«И все-таки, я Ведьма».

— Как же так! Эту орхидею я растила три года! А суккуленты? Даже суккуленты мертвее мертвого полегли!

— Простите, прошу простите! Я… это вообще я сделала? Я не понимаю!

— Нет, я восхищаюсь тобой! Конечно жалко цветочки… но посмотри на это! — Адель в смешанных чувствах мечется от восторга к огорчению.

Чернов с интересом разглядывает цветные гробы и свисающие трупы листьев. На столе собирается целое кладбище, внушающее в душу холод и отчаяние.

— Это хорошо или плохо? — наконец выдает.

— Нельзя сказать, хорошо-плохо. Возможно, Варя сделала какую-то ошибку в словах или неправильно направила замысел. В любом случае, мы знаем, что силы у нее есть.

— Какая-то у них скверная аура, у моих сил… Это все чертово зеркало.

— Зеркало, в первую очередь, это ты сама. Принятие, дорогая, принятие — путь к обузданию своей природы.

Ребята помогают рыжей ведьме вынести горшки на улицу по ее просьбе. Затем она наливает им чай, еще недолго они обсуждают намеченные планы, решают закончить урок.

Усталые и напряженные Варя и Паша возвращаются домой. Заря ярко окрашивает их путь, слепит глаза. Подсолнухи на полях разворачивают голову и постепенно ее опускают, пастухи на полях гонят свои стада, последний рейс автобуса мчится мимо. Они останавливаются в степи, раскуривают одну сигарету на двоих, как теперь уже и всегда.

***

Дни, проведенные в узкой комнате, сливаются в один бесконечный поток. Варя закрывается внутри себя, но так и не находит разгадку зеркала. Ни один цветок так и не оживает, но и смерть на других не распространяется. Учебники дочитываются ей почти до конца. Конспекты и зарисовки снятся в измученных и коротких минутах сна. Часто срывается, мечется, чтобы позвонить Паше, переброситься с ним хотя бы парой язвительных фраз, но не осмеливается. Она часто думает о том, как он в эти минуты проводит без нее время. Думает, что скажет ему при встрече. Винит и ругает себя за то, о чем мечтает, и все же остановиться уже не может.

В ежедневнике кропотливо появляются новые записи.

Тонкий Мир (Астрал) — тонкая ткань пространства, связывающая три мира между собой. Является отражением трех миров и их смешением. Нестабилен, не постоянен. Делится на несколько уровней. На нижних ступенях находится территория навок, бесов и чертей. На средний попадают души людей, высшие демоны и совершенные навьи. Высший уровень могут посещать только боги.

Ведьма может попасть в Тонкий Мир, в зависимости от объема силы и воли, на два уровня: высший и средний. Оба уровня чрезвычайно опасны, без особых магических навыков ведьма легко попадается во власть демонических пут. В последствия часто входят одержимость, опустошение энергии и силы, разрыв пространства и открытие порталов.

С помощью Тонкого Мира возможны путешествия в пространстве вне независимости от положения тела, соответственно, возможен поиск и выслеживание угодных существ. Помимо этого, часто используется для общения и заключения сделок в закрытых обстоятельствах.

Не рекомендуется к использованию, в виду сложных манипуляций и повышенной опасности для разума и души.

Варе впервые захотелось попробовать что-то на практике, несмотря на предупреждения о сложностях и опасности. Какой он, призрачный тонкий мир, связующее звено между тремя другими? На иллюстрациях видны лишь изображения беснующихся чертей вперемешку с людскими искореженными душами. Но это все лишь старые иллюстрации, направленные на то, чтобы никто из читающих не стремился в него попасть. В отличие от бесконечных заговоров, приворотов и проклятий, в этой главе не говорится ни слова инструкции, что нужно сделать, чтобы туда попасть. Варя выискивает во втором учебнике что-нибудь об Астрале, но ни находит ни слова. От части расстраивается, но быстро теряет интерес.

«Я не могу с цветком договориться, а тут путешествие по мирам. Не светит».

***

На улице через перистые облака пробивается розовый и оранжевый свет, вытесняя ясное голубое небо. Кошки выходят из дома, готовятся к охоте, а куры, лениво зевая, мостятся на жердочках. Где-то по дороге раздается звон от грохочущих банок и разрезающий воздух клаксон. Встречая своих коров, женщины идут вслед за ним и покупают банки, готовясь к сезону закруток овощей. На велосипедах проезжают дети, вдоволь накупавшиеся на речке, съеденные комарами за долгие прогулки в густых зарослях зелени. По дороге разлетается пыль, по дворам желтая пыльца лебеды. Варя вдыхает аромат своего чая с сушками, любуется тихим вечереющим пейзажем и ждет, что вот вот кто-то его точно разрушит.

Татьяна Родионовна громко врывается на кухню. Гремит железными мисками, бросается ложками, вынимает банки из своих хранилищ. Варя наслаждается даже ей. Пока бабушка рядом, никто не посмеет напасть. Страшнее этой пожилой женщины во всех трех мирах нет ни черта, ни демона. Грозный нахмуренный глаз задевает блаженного вида Варвару и выпускает свой праведный накопившийся гнев.

— Не устала весь день сидеть на жопе?!

— Что? — Варя приходит в себя, как ото сна, — я алгебру учила и уборку сделала. Заметь, ни пылинки.

— Молодец, пыль сдувать приноровилась! Хоть бы раз вышла спросила, что по двору, по огороду сделать полезного. Нет же, бабушка сама не подходит, благодарности ноль!

— Ты бы попросила, я бы вышла…

— Да допросишься тебя, бестолочь! В доме ни сахару, ни каши, даже хлеба нет, она сидит, книжки читает, чешется!

— Хорошо, давай я схожу в магазин.

— Ох, дошло до нее! Магазин вот-вот закроется, сиди дальше!

— Ни вот-вот, а через час. Я все успею. Что там, сахар, каша, хлеб, — Варя осматривает раскрытый верхний кухонный шкаф, — и чай. Жди, сейчас принесу.

Она забирает с холодильника жестяную новогоднюю банку с изображением старого деда Мороза и достает оттуда несколько сотен рублей. Снимает с ручки двери тканевый пакет. Обувается, накидывает на себя куртку и с легкостью выходит на улицу.

Шаги ее легки и почти беззаботны. Ей кажется, что больше, чем сейчас, врагов и опасностей быть у нее уже не может, и какая разница кто из них и когда настигнет. Некоторые вещи навеивают неизбежность, но она почему-то уверена, что сейчас, в эту странную минуту перехода ото дня к ночи, никто не смеет нарушить ее покой.

Варя покупает все необходимое в дальнем большом кирпичном магазине, потому как вагончик уже закрыт. Лишние двадцать минут пути ее не расстраивают. Наличие пакета с продуктами в руках никак не утяжеляет ее шаг. В наушниках по‑прежнему играет уже заслушанная музыка, но и она ее не смущает, за неимением новой.

Ветхие дома смотрят на нее и нагнетают недоброе, в свете зори и теряющего свою силу солнца. Посреди дороги она замечает, что люди вокруг куда-то разбредаются, пропадают из виду. Становится тихо.

Не доходя до старой церкви, Варя замедляет шаг, смотрит под ноги и старается не замечать угасшей музыки в телефоне. Заветный мешочек неудачно забыт в рюкзаке. Постепенно до Вари доносится знакомое пение. Голос поет успокаивающе и нежно, струится и заставляет душу внутри извиваться. Варя глазами ищет до боли знакомого ей дитя, ищет, откуда может доноситься песня. И следует за голосом в забытый, поросший высокой полынью проулок, меж двух заброшенных, тусклых домов.

В миг ее поражает леденящий привычный холод, сердце бьется разительно чаще, и все же, дыхание ее ровно. Мысли не мечутся в голове, не ищут выхода или спасения. Она нацелено движется к тому, чего перестала бояться.

Варя проходит по тропе вглубь забытого временем пространства. Когда-то бывшего чужими цветущими огородами, но сейчас опустевших и заселенных сухими сорняками. Идет мимо сгоревшей мертвой библиотеки и останавливается на пустынном пространстве, заполненным лишь горчичного цвета травой и большими муравейниками. Сетчатый металлический забор, сгорбившись, испуганно смотрит на лес. Роняет черную тень на алый закатный свет, поглотивший все вокруг. Не так далеко, на ближнем горизонте луговые цветы упираются в темную лесную стену.

Вареной руки касается что-то маленькое, холодное, легкое, как дым. Она опускает взгляд, рассматривает свою неподвижную тонкую руку. Перед этим глубоко вдохнув.

Нина, держась за ее тонкий палец, безотрывно рассматривает лес. Ее взгляд бесцветный, холодный, как лед, круглое личико остается таким же бледным. Варя помнит ее из снов только как отражение в зеркале. И если подумать, то они чем-то похожи. Иногда, когда Варя вспоминает свои сны, ей кажется, что в зеркале она видела себя.

Нина поднимает голову, разглядывает Варю с интересом. Темные таящие в себе опасную тьму глаза, поглощают красные тона, беснуются. Варя, не отпуская ее призрачной руки, присаживается на колени. Нина, не моргая, продолжает смотреть. Почти прозрачная, сотканная из тончайшего шелка.

— Как мне помочь тебе? — с теплотой в голосе спрашивает Варя.

— Поговори с мамой, — тихо отвечает Нина, почти не открывая рта.

— Как?

Нина не отвечает на вопрос. Может быть потому, что не знает. Варе нужно столько всего у нее спросить, пока многострадальная душа не исчезла, но Нина только смотрит в лес и молчит. Затем она переводит взгляд обратно на Варю и произносит всего одно слово:

— Смотри.

В ее темных глазах Варя теряется. Чувствует холодную легкую ладошку на своей щеке. Варя видит только темноту и почти ничего не слышит. В один миг вокруг нее начинается какофония звуков, в конце концов собирающийся в один. Очень громкий разрывный плач, крик боли и ужаса. Варя открывает глаза и понимает, что находится в том самом доме, в том самом коридоре, ведущим из кухни к погребу.

Варя чувствует себя легкой, как воздух, нет прикосновений или температуры, только пространство и тянущийся в щель двери сквозняк.

Крики, всхлипывания и вопли продолжаются. Варя приближается к двери подвала. Дверь все так же заперта. Варя слышит и понимает, кто там кричит, и даже знает почему. Ее раздирает на части боль от отчаяния и скорби. Варя просачивается в дверь, как дуновение ветра.

Ольга в оборванном платье лежит на полу. Крики вырываются из нее непроизвольно, большими залпами. Она рвет на себе одежду и вырывает волосы, голос хрипит и теряется, но она продолжает кричать, повторять ее имя.

Варя отворачивается и закрывает глаза руками, в попытках не смотреть на страшную боль от потери. Варя плачет вместе с ней, попытается до нее достать, дотронуться, но на самом деле ее там нет.

Неожиданно все вокруг расплывается, быстро движется, меняет места. Свет под потолком из заколоченного окна мелькает словно фонарик. Звуки пропадают и возвращаются обратно. Свет и тени становятся на свои места. Варя успевает только оборачиваться вокруг себя, улавливать происходящее.

Теперь Ольга сидит на скамье. Волосы ее взъерошены и сбиты, грязное вытиравшее землю платье порвано. Вдруг в двери раздается стук. Ольга медленно подходит к ней. Тихий, писклявый голос Ани произносит молитвы и сбивчивые слова.

— Ольга, простите нас, умоляю. Я не могу больше так. Пускай меня выгонят, или убьют, но я вас не брошу.

Ольга стоит неподвижно, по ее глазам беззвучно льются тонкие слезы, хотя кажется, что она выплакала все. Она не говорит ни слова, просто упирается головой в деревянную дверь.

Тогда Аня проворачивает ключ в замке. Ольга оживляется. Ее глаза становятся большими, и кажется в них играет маленькая дьявольская надежда.

Дверь отворяется, раскрывая заплаканную служанку. Ольга подходит к ней, обнимает и гладит по голове.

— Тихо, дорогая, не плачь. Скажи, все сейчас спят? — холодным чужим шепотом спрашивает мама.

— Да, спят.

— Хорошо. И мой муж тоже спит?

— Я видела, как он заходил в свою комнату, как выходил не видела, — все еще захлебываясь в слезах, говорит Аня.

Тогда Ольга чуть отходит от нее, заглядывает ей прямо в глаза, рассматривает с пару секунд. Прислоняется к ее лбу губами и говорит:

— Аня, забирай Василия и уходите из дома, сейчас же. Ты меня поняла.

Аня вдруг перестает рыдать. Она молча кивает и убегает прочь.

Ольга неспешно, нечеловечески тихо идет от мрачного холодного коридора до самой террасы. Ее босые ноги воздушно касаются пола, она спокойна, уверена и ловка.

Варя следует за ней по пятам. Ольга спускается по лестнице, проходится по саду, затем заходит в сарай. В сарае осматривает полки, находит на одной из них что-то маленькое, поворачивается в другой угол и берет большую железную флягу. Фляга кажется очень тяжелой, но лицо Ольги не искажается от тяжести, хоть и идти ей становится сложнее.

С такой же ловкостью и чуть тяжелее в ногах она идет обратно в дом. Подходит к двери, в которой раньше проводила каждую ночь. Беззвучно тихо откручивает флягу, опускает ее вниз. Горючее содержимое выливается тонкой струей на деревянный пол, на ковры и мебель. Она проходит у каждой комнаты по периметру, без единой эмоции, во мраке. Одержимая одной только холодной местью.

Содержимое фляги заканчивается в прихожей. И этого ей достаточно. Она достает маленький коробок, медленно вытаскивает оттуда длинную спичку, зажигает ее и немедля ни секунды бросает на пол. Огонь стрелой мчится по ее следу, перекидывается на ковры, шторы, шкафы. Вскоре все охвачено черным дымом и ярким пламенем.

Ольга медленно спускается с крыльца. Ее лицо ровно и холодно, мелькает лишь легкая блаженная улыбка. Она разворачивается лицом к пламени любуется им и слушает, как люди в доме кричат от ужаса, зовут на помощь, задыхаются от едкого дыма, горят в адском огне.

Вдали от дома, с котомками остаются Аня и дядя Вася. Аня рыдает на плече у пришибленного дяди Васи, он закрывает руками глаза и громко молится.

Ольга не прибавляет в шаге, в совершенном спокойствии бредет в сторону леса.

Варя видит, как из дома выныривает огромная темная фигура. Варя оборачивается и кричит Ольге, пытаясь предупредить, даже зная то, что никто ее не услышит.

Словно почти не тронутый огнем, но тяжело стоящий на ногах, он стремительно догоняет жену. Ольга не слышит его шагов, она вообще не слышит ничего, кроме мольбы о помощи от тех, кто предал ее. Он приближается к ней вплотную и безжалостно хватает за взбитую копну волос. Босые грязные ступни отрываются от земли. Он швыряет ее на землю, как грязь. Она падает, но тут же встает. Он кидается на нее снова и избивает так сильно, что остаться живой у нее почти не остается шанса. Ольга, бесчувственно, не произнося ни звука, движется, отползает дальше от разъяренного зверя.

Ярость красных бесноватых глаз доходит до пика. Он снова цепляется за волосы и волочит ее глубоко в лес, оставляя за ней след алой, смешанной с черной копотью крови. Ольга безжизненно волочится за ним, не сопротивляясь, удерживая одной рукой свою голову, в последней попытке вырвать волосы из его рук. В ее глубоких глазах, отражающих луну и огонь, одно только огорчение, от того, что ей так и не удалось его сжечь.

Он тащит бледное худое тело через траву, кусты, по неровной дороге. Частями, с когда-то прекрасной девушки, слезает кожа. Волочатся изорванное в клочья когда-то голубое платье.

У чистой глади темной воды заканчивается кровавый путь. Здесь вольно простирается камыш, а рядом с мостиком у реки плачет огромная ива, отбрасывающая тень даже в кромешной ночи. Они оба молчат. Лишь иногда доносится в мертвом застоялом воздухе короткий стон Ольги, громкое мерзкое дыхание дикого зверя.

Он бросает ее на деревянный мостик. Глухой стук. В считанные минуты он падает к ней и огромными темными руками, схватившись за ее израненное горло, утаскивает ее под воду.

Варя хочет закрыть глаза, но Нина просила смотреть. Она подходит немного ближе. Ольга бултыхает ногами, но муж, сидя на мостике и держа ее горло одной огромной и сильной рукой, не отшатнется. Лица ее почти не видно за речной пеной и летящих брызг. Какое-то время она еще держится за жизнь.

Варя падает на колени, смотрит на Ольгу и тяжело всхлипывает. Вдруг бренное уставшее тело перестает сопротивляться, пенная и мутная вода вокруг ее лица рассеивается. Ее лицо светится сквозь прозрачную воду, и она смотрит прямо на Варю. Варе вдруг кажется, что Ольга ей улыбается на прощанье, и в следующий же миг тело остается совершенно пустым. Тяжелая темная рука опускается, и Ольга медленно идет ко дну. Тишина.

Варя слегка касается воды рукой, пытаясь ухватиться за Ольгу, но ее тело не чувствует ничего. Вдруг вода расходится кругами, шевелится, волнуется. К ней приходит ощущение холодного прикосновения воды. Все возвращается на свои места.

На улице медленно наступают сумерки, трава выкошена, неподалеку возвышаются новенькие дома, где-то слышны машины, никакого мостика нет.

Варя осознает, как Нина провела ее по короткому пути через лес к берегу реки. Усталые, выплаканные глаза Вари опухают. Приходит осознание того, где находился злополучный дом. Сейчас от него ничего не осталось, но память о случившемся выжжена огнем навсегда.

Варя падает спиной на траву. Вытирает свои слезы и бьет себя по щекам, собирается с мыслями и оставшимися силами.

Придется добираться домой самостоятельно, той же тропой, что пришла.

Путь выдается тяжелым, но Варя находит дорогу в последних закатных лучах, борясь с собственным страхом. Она выходит на главную дорогу, обожженная крапивой и изъеденная комариным роем, но более всего, испуганная и жалкая. Ноги заплетаются в быстром потоке шагов. Она запирает за собой калитку, громко дыша падает на крыльцо.

***

Громкое дыхание становится тише. Сердце постепенно приходит в свой ритм. Небо чернеет, луна становится его преданным светилом, подсвечиваются первые кристально чистые звезды. Варя встает и открывает дверь в дом. Бросает на диван свои вещи и торопится в ванну. Погружается в горячую воду. Отмывает свое тело от въевшегося в нее запаха мести, крови и страданий. Волосы очищаются от земли и травы, голова становится пустой. Тихо. Капли из крана падают в воду, образовавшиеся круги напоминают волны речной воды, поглотившей в себя тело отчаянной матери. Варя не смотрит на них, расслабляет тело и облокачивает голову на белую чугунную ванну. Над ней легкими порывами сквозняка на веревке развивается еще мокрое после стирки белье. Холодная капля с полосатого полотенца падает на бледный лоб. Больно, как если бы капля пробила в нем дыру.

«Долго ли я еще так протяну? Что, если однажды я не смогу выбраться из этих видений. Или моя жизнь превратится в одно из них, если и так им уже не стало».

Она мечтает о том, чтобы крепко затянуться и забыться. Но на ужин бабушка ждет очередной порции лжи в ответ на вопрос, где Варя была так долго. Как бы она хотела рассказать правду, получить хоть немного защиты. Как бы сейчас ей хотелось попасть в объятия матери, как бы она хотела верить ее словам, что все будет хорошо.

Вода постепенно остывает, и Варя начинает терять подаренное ей тепло. Она неохотно встает, обтирается тонким истертым полотенцем, одевается и идет в свою комнату. Там ее ждет беспорядок и гнетущее одиночество. Она не хочет проводить здесь еще одну беспокойную ночь, но тревожить чужой покой она не станет.

Лунный свет просачивается в ее комнату сквозь листья березы и иголки высокой ели. Что-то тянет Варю вдохнуть пыльный ночной воздух. Она открывает окно и ветер приносит отголоски слов беседующих у ворот людей.

— Да-да, уж поглядывай за нею. Сама знаешь, шо от таких ожидать, батька у них бандюга, яблочно от яблони… Сколько раз его ловили на хулиганстве! Там одна тропа. Мать их не воспитывала никогда, — доносится громкий лукавый голос соседки.

— Кто тебе рассказал? — тихо и злобно спрашивает Татьяна Родионовна.

— Дак все знают, Данилка Кузьмин битый ходил. Мине то Маринка все докладывает. Шо не поделили хлопцы, а твоя там жару дала!

— А ты меньше дряни ушами собирай, вместе с девкой своей. Моя спит по ночам, из дому не выходит.

— Да шо ты говоришь! Я видала их, как на великах по всему селищу катаются, и младший Антон с ними! Шо я, слепая по твоему? — расплевываясь цедит соседка.

— Да, пойди очи свои протри. Не Варька это, я за ней слежу. Ходишь, шелуху нагоняешь, лишь бы смуту навести, жить скучно стало?! Так с Наташкой своей разбирайся, как по селу в умате песни горлонить и с мужиками приезжими крутить, — ровным холодным и угрожающим тоном отвечает Татьяна Родионовна.

— Ой-Ой! Рот закрой свой грязный! Не было такого!

— А я видела. Иди-ка ты отсюда, чтобы ни глаза, ни уши мои тебя не бачели! Не боишься, как завтра проснешься, поганая? Некоторые слухи, знаешь ли, правда, догадайся какие! — мрачно и тяжело, почти шепотом произносит бабушка и громким хлопком закрывает калитку. Соседка не много погодя и матерясь под нос, уходит к себе домой.

Варя бросается закрывать на щеколду дверь, падает на кровать, закрывая голову подушками.

«Не поможет. Теперь мне точно не жить».

Бабушка возвращается домой, расшвыривает предметы, приближается к двери в маленькую комнату.

— Внуча, выйди поговорить! — ее голос колеблется от напряжения и злости.

Варя, знает, что ее ждет, и несмотря на жгучий стыд и страх, перестает прижиматься к ковру на стене. Пришел час правды, сейчас и в эту минуту, может быть, бабушка наконец поймет ее и сжалится. Тяжело выдыхая воздух, она выходит из комнаты.

— Что? — только и успевает взволнованно проронить Варя, когда бабушка цепляется мертвой хваткой за ее волосы и бросает в коридор. От неожиданности Варя падает, бьется головой об порог.

Татьяна Родионовна возвышается над ней, в одной ее руке клок вьющихся темных волос, в другой солдатский ремень с железной бляхой. Варя вдруг вспоминает мамины рассказы об этом ремне. Черный и жестокий, не меньше холодного оружия пригодный для принесения тяжкого вреда.

— Где ты шлялась ночью, коза драная?! Признавайся! — бабушка заносит ремень.

Громкой удар о худое девичье бедро разносится по пустым стенам дома.

— Признавайся, дрянь такая!

— Нет! — визжит отчаянно Варя, — нет! Прекрати! Послушай!

— Под сына зека подкладываешься, мразь! Я дала тебе дом, одевала, кормила! — удары один за одним проходят, по сжавшейся в комок Варе, по спине, ногам, и рукам прикрывающим голову, — грязь неблагодарная! Я знала, что ты такая же как мать, бестолочь! Сволочь! Позор! Больше ты не выйдешь из дома!

Варя молчит, не произносит не звука, лишь капли слез, падающие на пол, выдают ее боль. Рука бабушки устает и опускается, она тяжело дышит и презрительно смотрит на красно-синюю кожу. Вслушивается в тихие всхлипывания.

— За что? — тихо произносит Варя, — ты приняла меня за что? Если собиралась травить и избивать? — Варя отрывает прикованные к полу глаза, поднимает их на бабушку, — ты ведь не представляешь, что со мной творится на самом деле! Ты не умеешь сочувствовать. Почему ты не слушаешь единственного близкого тебе человека? Или я для тебя лишь балласт, прибившаяся собака с улицы?! Вот, что ты делала с мамой, когда она забеременела мной? Ты наказывала ее за ошибки, но не пыталась ее понять, хотя бы послушать.

— О чем вас слушать? Испорченные и ничтожные суки! В голове пусто, нет ни чести ни совести! — сквозь зубы, набирая новую волну ярости, цедит Татьяна Родионовна и заносит ремень над головой.

На этот раз Варя не прячется и не терпит. Она резко встает, толкает бабушку и выхватывает ремень в свои руки. Татьяна Родионовна округляет на секунду испуганные глаза, опирается на стену и тут же снова набирает силу.

— Такое воспитание ты ей дала? И мне пытаешься тоже?!

— Она испортила и тебя! Я знала, что нельзя было оставлять ей ребенка, но ничего сделать могла. Надеялась, что перевоспитаю, но такое уже не исправить! Эта мерзость с вами навсегда и останется! — Татьяна Родионовна замахивается рукой и бьет пощечину по лицу Вари. Варя перехватывает ее руку, отдаляя от себя.

— Не говори, что я похожа на мать. Мы обе знаем, что это ты сделала ее такой! Ты сломала ее, в тот момент, когда ей нужна была помощь. Ты сама виновата в том, что я здесь, с тобой, и в том, что я делаю! — Варя старается не кричать, говорить ровно и вкрадчиво, но местами у нее не выходит.

— Раз я во всем виновата, раз я не права. Расскажи мне правду! Давай, поведай мне ложь о том, как ты чиста и невинна, как учишь уроки днями и ночами!

Варя вдруг отдаляется, воздух в ее легких пропадает. Она хотела бы рассказать правду, но в голове ее пусто, она не знает, с чего начать и как это объяснить не желающей принимать ее, разъяренной бабушке. Глаза бегают из угла в угол, наливаются слезами.

«Меня никогда не услышат, мне никогда не помогут».

— Ну же, я слушаю тебя! Чего молчишь?!

— Нет! Все не так, это не правда! Ты… ты… — Варя задыхается, не находит слов.

— Может, этот выродок, сын зека, тебя в библиотеке учил уму разуму?!

— Замолчи! Может ты забыла, но и я дочь наркоманки!

— Нашла себе под стать, значит?! Такую жизнь выбираешь!

Татьяна Родионовна срывается с места, входит в ее комнату, бросается на вещи. Одна за одной Варены кофты, краски, учебники и тетради, обувь, расческа и старые наушники, летят в окно, приземляясь на землю.

— Что ты делаешь?! Прекрати!

— Раз не умеешь жить по-человечески, будешь жить как собака на улице! Как дочь наркоманки! Будешь знать, с кем связываешься! Быстро поймешь, каково оно, быть свободным! Зауважаешь воспитание, и честь зауважаешь, и совесть!

— Прекрати, я сказала! Хватит! Я сама уйду! — выкрикивает Варя и выходит из комнаты. В прихожей подбирает рюкзак. Громкими шагами уходит на улицу, в ночь.

***

Пустая дорога, тяжелые мысли и влажный воздух, делающий эту ночь отвратительно жидкой. Мокрые волосы, смятые и перевязанные в небрежный хвост, заставляют дрожать от промозглого холода. Стеклянные глаза Вари почти не оглядываются по сторонам. За один час своей жизни, она оказалась брошена. По другой стороне дороги шагают молодые ребята, предвкушают ночное веселье, праздник безнаказанности и всех доступных их возрасту грехов.

Куда идти, если последний автобус уехал, если все двери давно закрыты, а в холодном туманном городе никто не ждет. Варя бредет медленно и бессмысленно на остановку, туда, откуда может быть завтра она уедет домой и покается перед такой же непонятой и униженной когда-то мамой. На затянутом тучами небе сверкает неоновая нить, и в следующий миг небеса провозглашают грохот. Сильный ветер гонит Варю из родного поселка подальше. Варя не успевает добраться до укрытия, и капля за каплей разливается дождь, не жалеющий ее голову.

«Нет-нет, только не сейчас! Только не дождь!»

Усталые глаза только и ждут, чтобы закрыться, чтобы открыться лишь утром и понять, что все это сон.

Бетонные небрежные стены принимают Варю как родную. Может быть и правда здесь ее место. С глухим стуком капли разбиваются о шиферную крышу. Где-то в углу спит бездомный пес, и Варе он теперь роднее всех. Варя садится на деревянную скамью, прижимается к холодной стене, и пустыми глазами наблюдает ночной дождь.

«Значит, заночую здесь, а утром, сяду на первый автобус до вокзала. Черт, денег-то совсем нет. Может вот оно, пришло время звонить маме? Пришло время и мне просить у нее помощи? Нет, и она меня бросит. Наверняка она очень зла, наверняка обижена, живет без меня гораздо лучше. И куда мне теперь? Может быть утром у меня появится план получше».

Вдох-выдох. Тяжелые Варены веки смыкаются, и только режущая боль глаза утихает, крупная дрожь становится мелкой, как чей-то свист заставляет ее вернуться к реальности.

— Эй, малая! Отдыхаешь здесь? — голос Кузьмина раздается эхом в по бетонным стенам.

«Нет, только не он. Почему все сразу?! Я больше не могу!»

Варя наблюдает как из дождя под зонтом пробирается под крышу шайка.

— Ну ты рисковая, даже собачку с собой не взяла! Как ты только его надрессировала, приворот какой? Или мы чего-то не знаем, и в постели настоящая ты бомба?! — роняя актерские смешки, жует слова крупный увесистый парень. Данилу никогда не хватит духу, чтобы напасть на равного, но вот Варвару он будет преследовать до конца жизни, дай ему только возможность.

Уже четверо расходятся по углам остановки, готовясь ловить, намеревавшуюся убежать Варю. Но Варя не сдвигается с места. Она почти без всякого энтузиазма рассматривает собравшихся. Черные куртки, рваные джинсы и сигареты, которых так не хватает и ей.

«Наверное вот чем все закончится. Я не уеду. Я останусь здесь навсегда, на этой остановке».

Кузьмин подходит ближе. В руках у него блестит железная бабочка, он отрепетировано крутит ей, открывая и закрывая обратно. Как только игра с холодным металлом заканчивается, он прислоняет лезвие к ее щеке, специально заточенное на этот случай.

— Ну, чего молчишь?

— Мне нечего тебе сказать. Ты жалок.

— Уверена, что выбираешь эти слова последними? Хотя погоди, может быть, мне стоит проверить, так ли ты хороша. Вдруг Чернов не дурак, и ты умеешь делать чудеса?

— Ты не посмеешь, — холодно и железно отвечает Варя.

— Неправда, о твоей матери ходят легенды! Может быть, ты унаследовала ее талант, а ведь совсем на нее не похожа. Хотя так даже лучше, не люблю блондинок. А ребята помогут. Правда, ребята?! Думаю ублюдок будет рад поделиться девчонкой.

В ответ слышатся одобрительные голоса и похотливый смех. Слышатся гулкие шаги по бетонной земле. Сырой запах озона заполняет легкие.

Варя делает глубокий вдох. Закрывает глаза. Злость застывает в жилах, ненависть и отвращение вскипают огромным потоком, парализуя мышцы, и заставляя зубы скрипеть. Влажная мягкая рука, погоняемая мерзкими сальными мыслями, касается бледной щеки.

«Раз…»

«Ты уже совсем взрослая».

«Два…»

«Может быть мне стоит проверить, так ли ты хороша»

«Три…»

«Так не похожа на свою мать».

«Четыре…»

«О твоей матери ходят легенды! Может быть, ты унаследовала ее талант»

«Пять».

«Ну ничего, так только лучше».

Тьма заволакивает ее глубоко в себя, в отражении ее собственное одержимое злом лицо. Глаза налитые кровью чернеют, вбирают себя тьму вокруг. Голоса становятся громче, они говорят на языке навий, заговаривают ее и делают сильнее. Варя не пугается самой себя. Теперь зеркало ей подчиняется, повторяет ее движения, изображает ее мимику и притворяется ей.

Одержимые глаза открываются. Перед ней лежат разбросанные по углам тела молодых неотесанных парней, парализованных страхом. Кто-то отползает из бетонного укрытия наружу, оставив своих друзей в ужасной опасности. Зачинщик лежит на дороге под ливнем, ей слышатся его жалобные стоны. Асфальт размывает его, капли прибивают гвоздями вниз, и сопротивляться им он не в силах.

Красная пелена застилает реальность. Варя видит вокруг зло и тьму, не видит ни капли света. Только он и она. Тьма и ее жертва. Варя приближается к нему, вызывая холод вокруг и заставляя дождь становиться льдом. Он перед ней беззащитный, как вырытый наружу дождевой червь. Извивается, ноет и страдает от холода. Глаза Вари, налитые чернотой, заставляют его испытывать страх сильнее.

— Нет! Прошу, не убивай меня! Я не хотел! Я не собирался трогать, правда! Я только хотел испугать! Прошу, прости! — жалобно стонет пухлый мокрый рот, захлебывается в собственных слезах. Глаза Вари лишь сильнее впиваются ему в душу, и несмотря на льющийся дождь, темноту и тусклый свет фонаря, он видит их ясно и четко. Вдруг поток его горьких слез становится еще сильнее, ледяной дождь ускоряется, и он начинает по-настоящему захлебываться, задыхаться, корчиться.

Ехидный голос внутри лепечет: «Отомсти, убей. Он хотел сделать с тобой это. Он пытается отомстить твоему другу, через тебя. Наглый жалкий мальчишка! Твой друг все равно рано или поздно убьет его!»

Поглощенные тьмой глаза дрожат, возвращают цвета обратно.

«Что я с ним делаю?! Это я?!»

Дыхательные пути барахтающегося в луже Кузьмина высвобождаются, он тяжело и жалко дышит.

Варя приходит в ужас, оглядывается. Холод пронзает тело, но ее это не волнует, словно холодно не ей, а кому-то другому, там, в зеркале.

«Он жив».

— Прости! Прости меня! Мне больно! Хватит, не делай больше этого! — все еще булькает Кузьмин, и смертоносный страх через его глаза смотрит на Варю.

— Я же сказала, ты жалок! — бросает ему Варя напоследок.

Разворачивается и, подобрав с остановки рюкзак, уходит туда, где сможет спрятаться от самой себя, где сможет обрести убежище.