Явь (СИ)

Глава 4. Ведьма

Варвара спит, но сна нет, нет мыслей, нет чувств. Есть звуки, источник их неизвестен и сравнить их не с чем. Нет, кажется это голос, кто-то говорит, даже кричит. Очень знакомый голос, но вспомнить Варвара его никак не может. Становится холодно.

«Почему тьма не рассеивается? Нужно открыть глаза и посмотреть, что происходит снаружи. Открыть глаза? Как это сделать?»

Струйки белого света просачиваются сквозь пятна тьмы. Тонкие веки Варвары трепещут и постепенно приоткрываются. Ресницы медленно, почти с хрустом, отлепляются друг от друга. Свет врезается в сетчатку так больно, что Варя очень быстро и плотно зажмуривает глаза обратно. Еще пару секунд приходит в себя.

Татьяна Родионовна стоит над ее головой и гневно что-то выкрикивает, размахивает руками. Варя вдруг чувствует тяжесть нескольких накинутых на нее шерстяных одеял. Специфический резкий запах уже успел прилипнуть к коже, и от него Варя чувствует себя более чем тошнотворно. Резкая острая боль в затылке и лобных долях выдавливает из нее стон.

Сон был слишком реалистичный. Варя только начинает вспоминать саму себя. Неужели такое возможно? С очередной попыткой открыть глаза и приподнять голову к горлу, подкатывает новая волна тошноты, в височные доли с напором приливает кровь. Свинцово звонкий дикторский голос все никак не успокаивается. Глаза, наконец, открываются и привыкают к желтому свету лампы.

Варя лежит в коридоре на старом диване. Ноги бесцеремонно устраиваются прямо поверх кипы старых бумажных журналов ЗОЖ, которые Татьяна Родионовна копила долгие годы и отказывалась от них избавляться. Несколько старых одеял накрывают ее, и часть из них просто сползает на пол, плотно набитая жесткая подушка из гусиного пера способствует болям в затылочных долях. Более всего ее удивляет не то, почему так громко визжит бабушка, и не то, что она очнулась в коридоре, а то, что в противоположном углу, на скрипучем хлипком стуле сидит Чернов, держась руками за голову, плотно сомкнув глаза.

— НУ ПРИЗНАВАЙСЯ ИРОД, ЧЕМ НАПОИЛ?! Я ПРЕДУПРЕЖДАЛА ТЕБЯ?! ПРЕДУПРЕЖДАЛА?! ЕСЛИ ОНА СЕЙЧАС В СЕБЯ НЕ ПРИДЕТ, ТЕБЕ, ДРУГ, ТЯЖЕЛО ПРИДЕТСЯ!

— Бабушка, прекрати, я в порядке! Ты с ума сошла?! Что случилось?

Слабый взволнованный девичий голос заставляет ее наконец замолчать.

Паша вдруг размыкает глаза, встречается взглядом с больной и с облегчением выдыхает, откинувшись на спинку стула.

— Я же говорил, что она просто уснула по дороге.

Татьяна Родионовна переводит яростный взгляд на Варвару, та в ответ пожимает плечами.

— Да, я уснула, а до того сильно промокла и замерзла. Ничего удивительного, ты же знаешь. Мне просто нужно согреться. Он здесь ни при чем, отпусти его.

— Напоил!

— Нет, ничего я не пила, ни ела, и по голове меня никто не бил. Успокойся же ты наконец! У меня переохлаждение, вот и все. Хочешь, врача вызови, экспертизу, нанимай детективов, ты этим ничего не докажешь! Паша, иди домой, я разберусь, — Варя вдруг проявляет в голосе напор и серьезность, с какой, кажется, никогда еще не говорила с бабушкой.

Чернов молча встает со стула и уходит прочь, не обронив ни единого взгляда на прощание. Холодно и безразлично. Татьяна Родионовна сверлит злым взглядом Варвару еще с минуту и с тем же мрачным видом уходит в свою комнату.

— Отлично, — подрагивая всем телом, шепчет Варя себе под нос.

Она долго лежит одна, привыкает к текущему состоянию. Пытается встать. Полностью заворачивается в одно из одеял, оставляя снаружи только холодный нос и глаза. Тело слушается не сразу, конечности отдают тупой грубой болью. Страшнейшее похмелье по сравнению с этим — ничто. Попытка встать и дойти до кухни номер три выходит удачной. В глазах часто темнеет и потолок путается с полом, но Варя нащупывает дорогу к столу. Сдерживая стоны и дрожь, Варя ставит на плиту чайник, зажигает огонь. На улице уже давно гаснет заря, и начинают зажигаться звезды. Который час? Поднимает глаза на большие круглые часы, висящие на стене над дверным проемом. Большая стрелка уверенно держится на шести часах.

«Долгий же был сон. И документы нужны были до пяти, понятно, почему бабушка в такой злости. Что же теперь делать? Врачу позвонить? А может и правда что-то было в кофе? И что это вообще за сон такой?»

Варя сжимается в комочек на мягком уголке. Чайник со свистом выпускает струю белого пара. Она находит силы в себе снова встать и наливает горячий чай. Медленно потягивая его, снова начинает засыпать. Почувствовав, что совсем теряет контроль над собственным разумом, уходит в свою комнату. Переодевается и как можно скорее возвращается на свою кровать.

Просыпается Варя предсказуемо очень рано, в плохом расположении духа. Татьяна Родионовна все еще злится, хлопает дверьми и громко топает, наводит ужас молчанием и многозначительными взглядами.

Варя находит любимую кружку, наливает в нее заварку. Сегодня чай будет с остатками мелиссы. Чайник испускает потоки пара, они попадают ей на лицо и оставляют на нем капельки воды. Почти что умылась. Она льет кипяток и отставляет кружку на стол.

«Если в кофе действительно было что-то подсыпано, то инцидент у нотариуса с исчезнувшим бородатым мужчиной это никак не объясняет. Если бы Чернов хотел сделать что-то подобное, то мог бы поступить проще. Обмороки у меня бывали и раньше. Все очевидно, просто замерзла».

— Доброе утро, ба, — тихо произносит Варя, столкнувшись с бабушкой в дверях кухни и чуть не пролив на нее горячий чай.

Татьяна Родионовна нахмуривается, оставляет на лице отпечаток злобы и идет дальше к раковине. Варя разворачивается в обратном направлении, смотрит ей в след и чувствует слабость. Рука тянется за опорой, нащупывает твердый стол.

— Что я должна сделать, чтобы ты перестала злиться?

— Скажи правду! Чем ты занималась с этим чудилой?! Почему приехала домой без сознания и без документов?! — вулканом извергается Татьяна Родионовна.

— Что? Так если бы он был чудилой, то оставил бы меня спящую на обочине, а не привез бы меня к тебе и не ждал бы, пока я проснусь. Ничего не было, это все твои фантазии. Если бы все было так, как ты себе это представляешь, я бы первым делом сама лично побежала в полицию. А где документы? Они были у меня…

— А вот не знаю где, ты должна знать! Он их не принес, только тебя!

— Хорошо, я поняла тебя. Я найду их — это поможет? Прости, что вчера так вышло, такого больше не повториться, договорились?

— Посмотрим на твое поведение, — грозно отрезает Татьяна Родионовна.

— Значит, договорились.

«Кажется, пронесло, если бы она серьезно заметила что-то неладное, давно бы уже из дома вышвырнула. Как обидно…неужели совсем меня не знает. Больше у меня никого нет… Надо ценить и это».

Освещенные холодным белым светом стены комнаты стали напоминать не убежище, как это было раньше, а тюрьму.

«А может быть мама была права…»

Сумбурные мысли и воспоминания затмевают ее и без того изнеможенное сознание. Варя отрешенно разглядывает муху, ползущую по обоям, а в голове перед ее взором квартира, нож, кухня, громкий хлопок. Тяжелой дрожащей рукой она трет свой холодный лоб.

«Надо заняться уборкой».

Глубокой громкий вдох. Раз… два, три…, четыре, пять. Бабушка уже унеслась из дома, послышался гром захлопнутой входной двери. Варя остается одна. Одиночество безопасный и верный друг.

Уборка помогает размять мышцы и прогнать навязчивые мысли. Когда Варя чувствует себя жижей без костей и характера, она всегда прибегает к уборке. Когда хорошенько наведешь порядок, есть за что себя похвалить, побаловать. Может быть поэтому она с каждым годом становится все более педантичной. Каждый раз, когда происходит что-то противное, она старается сделать две вещи: отмыть помещение так, чтобы скрыть следы произошедшего, и отмыться самой. Не всегда приходит удовлетворение, иногда это вообще не имеет смыла, но привычка сама по себе полезная.

Прошло всего каких-то пару часов, а комнату почти не узнать. Весь собранный хлам постепенно рассасывается по углам, и комната выглядит стерильно-пустой. О том, что Варя здесь когда-то жила, говорят лишь старые плакаты, развешенные по стенам и висящие там до сих пор лишь для того, чтобы скрыть желтизну ненавистных ей обоев.

В ванной Варя проводит не меньше времени. Она трет мочалкой свои и без того белые руки, продолжает думать о вчерашнем.

«Бабушка перенесла меня? Чушь. Надорвалась бы. Чернов брал меня на руки? Как же бабушка такое допустила? Понятно, почему она не перестает накручивать себя».

Вариных губ касается легкая мимолетная улыбка.

***

Варя почти никогда не выходит на улицу без наушников. Пускай звук в них неидеальный, он все же приятнее, чем звуки выхлопа машин и голоса прохожих. С музыкой она представляет себя героиней выдуманных ею историй, а иногда представляет, как рисует картины. Музыка отвлекает от окружающей реальности.

С каждым шагом удаляясь от дома, Варя все реже встречает прохожих, а те, кто встречаются, практически ее не замечают, чаще намеренно не обращают внимания.

Дыхание сбивается от быстрого шага, колит в боку. Она замедляется, делает несколько глубоких вдохов и выдохов. Что-то вдруг заставляет ее мысленный взор выйти на пределы собственной вселенной. Она сокращала путь и оказалась у заброшенной церкви. С чего-то ее начинает преследовать странное ощущение, словно кто-то пристально за ней наблюдает. Варя отгоняет от себя тяжелые бредовые мысли, и тем не менее, чувство не проходит.

Чей-то тяжелый взгляд продолжает за ней следить. Она оборачивается резкими движениями, чтобы поймать наблюдателя, никого не находит. Холодный ветер бьет ей в лицо. Несмотря на то, что она надела куртку, чем дальше она идет, тем холоднее ей становится. На небе нет ни облака, один порыв ветра проносится сквозь нее. С каждым шагом все четче ощущает, как немеют пальцы рук. Страх берет свое. Что за заморозок посреди лета. Тишина. Музыка в наушниках обрывается. Варя судорожно пытается понять, что с телефоном, но он не включается. Бьет бездушную коробку несколько раз, но и это не помогает, черный экран телефона так и не загорается.

Еще несколько метров. Голова ее сильно кружится, она нервно дышит, сердце безудержно бьется. Варя оборачивается еще несколько раз, по близости ни единой души. Она пробегает еще пару улиц и уходит с дороги, садится на скамейку у вагончика. В глазах темнеет, руки и ноги становятся стеклянными и тяжелыми. Варя обхватывает ноги руками и зажмуривает глаза, чтобы почувствовать себя в безопасности.

Слишком тихо. Даже листья на деревьях не шуршат. Все так же безлюдно. Варя, не открывая глаз, старается глубоко спокойно дышать. Что-то щекочет правую ногу под штаниной. Варя касается левой ногой правую, слышится мерзкий раздавленный отзвук и по голени что-то растекается. Открывает глаза. Задирает штанину рукой и видит, что вся ее нога в крови, грязи, слизи и раздавленном панцире, напоминающем огромного червя. По кроссовку левой ноги ползет такой же, только живой. Варя с ужасом стряхивает его, старается не кричать. Ее взгляд падает на землю и поднимается выше. Дорога покрыта мерзкими белыми личинками, они расплываются, как огромная зараженная чумой река. Варя пытается кричать, но сразившая ее паника сдавливает горло, застрявший огромный ком не дает произнести ни звука. Руки и ноги трясутся, словно в треморе. С каждой секундой червей становится все больше, они плывут по направлению к Варе, сносят все на своем пути, в том числе и несчастную лавочку, на которой она сидит. Варя пытается сбежать от нее, добраться до двери магазина, за которой должны быть люди, но ноги вязнут в этой гуще червей, каждый шаг дается так, будто она идет по болоту. Наконец, дверь уже совсем близко, рядом. Варя хватается за ее ручку, дергает со всех сил, но та не поддается. Черви уже подплывают к вагончику, их становится так много, что ноги Вари глубоко проваливаются в эту кашу и с хрустом давят уродливых личинок, они ползут по ее ногам. Она ощущает, как убивает их, и они сотнями превращаются в мерзкую субстанцию. Кажется, что этот поток остановить уже невозможно. Теперь они у нее в волосах, их шевеление прямо у нее на голове. В панике Варя ищет взглядом место, где могла бы спрятаться. На глаза попадается ветвистое сухое дерево. На него можно залезть повыше. Из глаз льются безмолвные слезы.

Варя уже почти подплывает к дереву, берется за ветку. Вдруг чье-то дыхание сзади, обжигающее и страшное. Затхлый смрад заставляет задыхаться. Варя медленно выходит из оцепенения и оборачивается, не своевольно, одной рукой держась за дерево. Огромная тень нависает над ее головой. Тень, напоминающая очень большого человека, покрытая личиками, подающими на голову Вари. Она не может разглядеть его, словно у него совсем нет лица, только размазанная гниющая тень. Это не человек, это — тьма, поглощающая и глубокая. Тень поднимает одну конечность, похожую на руку и в ней блестит что-то, что ослепляет ее глаза. Она больше не может дышать, сердце разрывает грудь на части. Улица заливается тусклым и красным светом, только черная тень не уходит из глаз. Еще немного, и кажется, оно убьет Варю этим блестящим предметом. Она не может пошевелиться, не может убежать, даже моргнуть. Все темнеет и темнеет. Варя перестает чувствовать свое тело и плывет вниз по стволу дерева. Судорожно стиснутая рука на ветке дерева слабеет. С каждым сантиметром все больше погружается в месиво из червей и тьмы.

Воздух с пронзительной болью резко врывается в легкие. Варя не дышала целую вечность. Ветер обдувает ее взмокшее тело, трава колит спину. Она открывает сдавленные ужасом глаза. Свет. Обычное, безмятежное, голубое небо. По рукам и ногам циркулирует ожившая заново кровь. В воздухе чувствуется запах лилий. Рядом сидит тетя Надя в фартуке и машет перед Варей газетой. Возле нее стоят еще несколько человек. Варя смущена, но страх еще не выветрился из ее головы и остатки паники заставляют глаза бегать по углам в поисках опасности. Руки и колени все еще трясутся. Во рту сухо настолько, что кажется она не пила больше недели.

— Воды, можно мне, пожалуйста, — голос Вари звучит слишком жалостливо и тихо, но она рада его снова слышать.

Продавщица тут же достает из-за спины бутылку. Варя поднимает тело с травы, делает несколько глотков. Горло наконец-то приходит в норму. Отдышка никуда не пропала, голова отдает свинцовыми ударами в височные доли, подташнивает, чуть хуже, чем утром. В голову не приходит ни одно объяснение происходящего. Остальные люди точно не видели реку червей, они спокойны и безмятежны, пугает их только Варя.

«Что теперь делать? Куда мне идти?»

В глазах окружающих ответа нет.

— Простите, что со мной случилось, вы не видели?

Трое пожилых людей убеждаются в том, что Варя очнулась и может разговаривать, махнув рукой расходятся по домам. Зато зеленые глаза продавщицы никуда не уходят.

— Да! Чую в дверь кто-то ломится, а открыть не может, гляжу в окно, а это ты! Ну так я пока руки освободила, пока открыла дверь, да ты уже под деревом лежишь, — взволновано перебирает слова тетя Надя.

— Кроме меня здесь никого не было? Никакого мужчины вы здесь не видели?

— Нет, остальные пришли после меня. Может врача вызовем?

Тетя Надя говорит в таком тоне, будто начинает что-то подозревать. Хотя Варя и сама себя уже в чем угодно может подозревать.

Продавщица помогает Варе встать. Оставшейся женщине она машет рукой со словами:

— Ну все, здесь не на что смотреть! Я за ней пригляжу, позвоню Татьяне. Пойдем, Варя, я тебе чай налью. А ты иди, Галечка, не задерживайся!

Женщина ворчит, но все-таки разворачивается и уходит. Варю все еще пробивает дрожь, но на ногах она держится почти уверенно. Тетя Надя держит Варю крепко под локоть и ведет в магазин.

— Все хорошо, мне нужно забрать вещи, — Варя указывает на скамью.

— Конечно-конечно.

Она пытается идти сама, но продавщица упорно не отпускает ее руки. Варя поднимает с земли телефон и слышит, как в нем играет музыка, совершенно исправно работает. Она удивленно листает в телефоне песни одну за другой.

— Можно я здесь посижу немного? Я в порядке, можете меня так не держать.

Тетя Надя отпускает руку и садится рядом с Варей.

— А теперь расскажи, что случилось? — требовательно звучит ее заинтересованный голос.

— Я… я… — Варя пытается придумать убедительную ложь, но в голову толком ничего не приходит.

— Что ты видела? — тетя Надя все никак не может успокоиться, будто и она напугана.

— А вы что видели?

— Я уже все рассказала!

— А я что-то другое должна была увидеть? Мне просто стало плохо.

— Как знаешь, милочка, как знаешь, — лукаво цедит тетя Надя.

— Я вам благодарна, большое спасибо. Мне просто стало плохо и… вы наверное знаете, что со здоровьем у меня не очень.

— Да-да, но это-то тут не при чем, я права? — ехидные узкие зеленые глазки скользят по Варинным дрожащим рукам.

— Простите, может, вы хотите рассказать мне что-то? — Варя задает вопрос и тут же винит себя за его дерзость. Тетя Надя задумывается и засматривается куда-то далеко в небо.

— Я надеюсь, что ты не забыла, что я говорила тебе в прошлый раз. Если что, ты можешь прийти ко мне в магазин. Я буду ждать тебя.

Продавщица медленно поднимается со скамьи и возвращается в магазин.

«Вот и вся ее помощь. Она и раньше казалась странной, но сейчас…»

Столько мыслей в голове. Варя не может сосредоточиться. Не может сдвинуться с места.

«Ну что, вот и пора ложиться в психушку. В любом случае, сейчас уже никто мне не поможет, лучше продолжать делать свои дела. Лучше сделать вид, что ничего не было, и тогда, может быть никто не заметит, и все обойдется. Все пройдет, если на этом не зацикливаться».

Несколько успокаивающих вдохов и выдохов. Силы постепенно возвращаются. Она встает со скамьи и продолжает путь.

***

Сейчас, в свете ярких лучей солнца и правящего на этих территориях настроения спящего спокойствия, дом Черновых не сильно отличается от большинства. Он блистает чистотой и уютом, цветов и зелени так много, что кажется, будто он одет в широкую цветастую шубу. Татьяна Родионовна достаточно фанатична к растительности в палисаднике, но даже ей далеко до хозяйки этого дома. Новая резная калитка выглядывает из-за листьев плакучей ивы, длинными тонкими ветками, падающими на нее.

Маленький квадратный звонок, прикрученный прямо к столбу у калитки. Варя собирается смелостью, звонит один раз, ждет несколько минут, и еще раз, и еще ждет, звонит в третий раз. За калиткой шевелится только собака, бегающая по кругу, перетаскивая за собой железную цепь, и неубедительно полаивает на гостя. Хозяев не видно, Варя разочарованно запрокидывает голову назад, глубоко выдыхает. Надо было сначала позвонить. Придется подождать. Она разворачивается назад.

Вдруг позади себя боковым зрением она видит тень. Моментально страх обездвиживает ее. Громкий крик раздается на всю деревню. Глаза зажмурены, она вжимается плотно в калитку. Она чувствует жар, слышит, как дует ветер и шевелятся листья. В голову вдруг поступают сигналы об ошибке. Она медленно открывает глаза. Чернов стоит перед ней, чуть-чуть склонившись, и подозрительно разглядывает гостью. Еще несколько секунд они неловко молчат и пристально переглядываются.

— Да что с тобой такое? Это ты меня так сильно напугалась? — ухмыляется Паша.

— Нет. В смысле да, ты подошел со спины очень тихо… — отряхиваясь и отлипая от калитки, цедит сквозь зубы Варя.

— Пугать тебя, становится интересной привычкой.

Чернов подходит ближе. Варя лишь растерянно топчется на месте, уходит в сторону, почти упав на цветочный куст. Он открывает калитку, засунув руку в щель между воротами и столбом, на котором держится калитка, отодвигает трубу. Язвительно ухмыляется, случайно зацепив взглядом краснеющее девичье лицо. Раздается металлический скрип.

Еще несколько секунд молчания.

— Ты, кстати, к кому? Дома никого нет, — вдруг подмечает он.

— Ты только что прошел.

Паша ухмыляется снова, смотрит куда-то наверх.

— Ну, проходи.

Чернов раскрывает калитку настежь и приглашает жестом зайти. Варе открывается вид на выложенную камнем тропинку к узкому крыльцу, описывающую круги на месте собаку и еще несколько молодых яблонь.

— Нет, спасибо, я пришла только за документами. Я думаю, они остались в машине.

Синие глаза расширяются, лицо распрямляется, становится проще.

— Да, вчера я про них и не вспомнил! Сейчас посмотрю.

Паша заводит во двор красный велосипед, прислоняет его к воротам. Возвращается, идет прямиком к черной машине, припаркованной у дороги. Открывает дверь ключом, нашаренным в кармане, и обыскивает салон. С минуту Варя наблюдает за его действиями, и вот он победно вытягивает синюю папку из‑под переднего сиденья, на котором Варя вчера и уснула.

— Вот, держи. Видимо, когда вытаскивал тебя, за сиденье завалилась.

— Спасибо. Кстати… — Варя вдруг хочет что-то возразить по этому поводу, но встречается со своей неловкостью и решает не выражать возмущений, — спасибо, и извини за бабушку, она слегка…

— Жаждет моей смерти.

— Не без этого, конечно, но я хотела сказать, тревожная.

— Меня старушками не напугаешь, а вот то, что ты вчера не приходила в себя и почти не дышала, действительно было страшно. Я собирался вызвать скорую, но твоя бабушка чуть не порвала меня за эту идею, что странно.

— Да, хорошо, что со мной все хорошо. Она наверное перенервничала или типа того… — Варя вдруг встречается с синими глазами, и смущенно вздрагивает, — ладно, я пошла домой.

— Подвезти? Не похоже, что ты здорова, после вчерашнего.

— Нет, я же как-то пришла сюда сама.

Она отвечает спокойно, но тут же в ее глазах застревает образ человеческой тени и поток белых мерзких личинок.

— Ты же не хочешь умереть. Не трать время.

Губы Чернова вновь озаряет ехидная улыбка и он уверенным шагом направляется обратно во двор. Варя оцепенело разворачивается и шагает к дороге. Всего десять шагов, и за спиной раздается железный стрекот старого велосипеда. Чернов обгоняет ее и преграждает путь колесами. Солнце беспощадно бьет ему прямо в глаза, и он жмурится, как только может, сопротивляясь ему. Теперь он похож на маленького ушастого мальчика из детства, каким Варя его и запомнила. Обаятельный хулиган.

— Я же сказала, пойду сама. Если бабушка узнает, убьет нас обоих.

— Определенно, это риск, но ты же не трусиха? — с вызовом спрашивает Чернов.

— Нет.

— Тогда прошу, как в старые добрые!

Он кивает на багажник, не отрывая от нее глаз.

— Ты серьезно? Мы его раздавим, сколько ему уже лет?

— Не смей его оскорблять. Я могу передумать.

— Хорошо, как в старые добрые.

Где-то внутри она чувствует то, как повелась на манипуляцию, как легко выдала себя, как наверняка покраснела. Чтобы поскорее скрыть свое лицо, садится на пассажирское железное сиденье. Чернов удовлетворенно улыбается, слегка обнажая белые зубы.

Под сдавленный скрип старого железа они выдвигаются в путь.

Они едут быстро, но Варя не чувствует холода, ей приходится держаться за спину Чернова, и он не пропускает до нее холодный ветер. Варя чувствует, что даже смущение ее не так задевает, как желание прижаться к нему еще сильнее, не только потому, что об него можно согреться, а потому что ближе, чем сейчас, они были только когда-то в детстве, словно, ей снова пять, а ему семь, и ничего не изменилось.

Меньше чем через пол часа, за улицу до Вариного дома, Паша останавливается, она, погруженная в свои мысли и воспоминания, приходит в себя.

— Ну все, дальше территория всевидящего ока.

— Спасибо, — вставая с железного коня и ощущая всем телом отдающуюся боль в отсиженном месте, говорит Варя, — я тогда пошла…

— Иди, — коротко отвечает Паша и кивает головой в сторону дороги.

Варя ждет, что он первый развернется и поедет домой, но он стоит и ждет того же от Вари. Тогда смущенно и неуверенно Варя идет по тропинке домой. Всю дорогу она старается не оборачиваться, но ее не покидает чувство, что чьи-то внимательные глаза следят за ней.

Варя заходит в дом, и какая-то детская беззаботная радость захватывает ее настроение. Сама она до конца не понимает, откуда в ней эта легкость, откуда тепло где-то внутри? Всего час назад она была напугана до потери сознания, и вот уже, это ее почти не волнует.

Варя заходит на кухню, где заканчивает свой обед Татьяна Родионовна, и кладет синюю папку на стол.

— Ну, неужели? — ворчливо бубнит Татьяна Родионовна, — их уже не примут.

— Могу пойти в управление, постоять на коленях, чтобы приняли.

— Еще раз ты что-то подобное вытворишь, и даю тебе слово, жить будешь в будке на улице! — повышая свой дикторский голос, чеканит Татьяна Родионовна.

— Так точно! — отвечает Варя.

Невольно, даже угрозы строгой бабушки, ее не пугают и не расстраивают, тепло еще расплывается где-то у нее под легкими и задевает улыбку.

Татьяна Родионовна, в одну секунду раздраженная таким жестом, ехидной улыбкой внучки, замахивается рукой над ее головой, целится в затылок. Варя успевает отойти от нее, и морщинистая рука разрезает воздух. Варе вдруг становится тяжело дышать, в ушах раздается звон. Она смотрит на бабушку новыми широко раскрытыми недоумевающими глазами и резко выходит из кухни. Громкими шагами врывается в свою комнату и запирает дверь. Сползает спиной по стене вниз. Ничто не проходит бесследно, и последний разговор с матерью не стал исключением. Он часто вспылает на затворках подсозания, как сейчас. Дать волю эмоциям не преступление, но менять их так часто уже незаконно. Варя злится на себя еще какое-то время, но в конце концов берет себя в руки, встает и раскрывает шторы в своей комнате, чтобы теплый свет лился прямо в ее совсем недавно согретое сердце.

Варя падает на мягкую перину, и смотря в потолок, выпускает из глаз пару соленых слезинок. Могла бы не плакать, но что-то не дает ей успокоиться. Может быть мысли о том, что она впервые за столько лет действительно провела время хорошо, пускай и совсем недолго. Может быть потому, что у нее появилась надежда иметь хоть одного друга и не умереть в полном одиночестве. Может быть потому, что чувствует, как внутри нее что-то сломалось, изменилось и дает о себе знать.

***

Несколько часов проходят тихо. Татьяна Родионовна, судя по всему, собрав все документы, все же направилась в управление.

Варя доедает свой скромный ужин, моет посуду и садится рисовать то, что совсем недавно увидела у вагончика. Каким бы устрашающим оно ни было, важно запечатлевать такие моменты. Варя располагается на кровати, во время творческих проделок все вокруг нее находится в беспорядке: бумага, кисти, краски, стаканы с чаем, карандаши и ластики, все это не только дает черпать вдохновение, но и позволяет среди привычной обстановки иногда находить что-то новое. На этот раз, после трех часов усердной работы, Варя устало потягивается, зевает и решает на сегодня закончить. Встает с кровати и поочередно раскладывает по местам все свои принадлежности. Одна из кистей падает под кровать, и взгляд Вари падает в угол между кроватью и старым комодом. Коробка. Та самая, которую она нашла в зале, когда бабушка искала документы.

«Что она здесь делает? Бабушка сама ее сюда принесла? Не похоже на нее».

За окном становится совсем темно, в комнате светит одна лишь слабая лапочка, свисающая с ободранного провода на потолке. На коробку падает легкая тень, свет на ней преломляется сепией. В сердечке екает, неясно, из-за предчувствия чего-то важного или из-за всепоглощающей пугающей тишины в доме.

Варя аккуратно, почти беззвучно, присаживается на колени перед коробкой. Раскрывает ее и рассматривает старые альбомы, конверты, картины, даже письма. Фотографий много, некоторые из них цветные, сделанные не так давно, некоторые ужасно старые, приходится разбирать их по кучкам на эпохи. На некоторых из фотографий мелькают лица отдаленно знакомых ей людей, дальних родственников или друзей семьи, но есть и совершенно оторванные от ее воспоминаний люди. Часть фотографий похожи на вырванные куски какого-то архива или досье. Где-то люди веселятся, где-то одинокая женщина позирует на фоне огромного дуба, где-то семейная фотография на фоне ковра. Часто мелькают серые, терракоторые, красные и синие цвета, некоторые фотографии от старости почти прозрачные, некоторые сильно потемнели, и люди на них от того становятся жуткими тенями с белыми пятнами вместо глаз.

В руки попадается самый древний экземпляр, и кажется он тот самый, что Варя держала в руках перед поездкой. Конверт настолько старый, что вот-вот превратится в пыль. Изображения можно разобрать не на всех снимках. У большинства обугленные и обгрызенные края, практически уже больше пыль, чем фотографии. На одном из уцелевших изображений лицо женщины кого-то смутно напоминает. Подобные чувства вызывают у Вари только страх. На остальных фотографиях в основном мужчины и женщины, которых она тоже где-то видела, но странным образом, совершенно не может понять где и когда. Где-то на заднем плане виднеются седая женщина и крепкий пожилой мужчина. Наконец, ей попадается то, от чего ее руки дрожат сильнее, а сердце бьется чаще с каждой секундой.

С небольшого квадрата в лицо Вари смотрит девочка, в маленьком белом платье, на маленьких худеньких ногах. Легкие туфельки, на груди приколота брошь, похожая на балерину. За ее спиной стоит мама и нежно держит ее за плечи.

Вспышкой перед глазами Вари вспоминается сон.

«Нет! Этого не может быть, с чего бы мне видеть ее во сне?!»

Фотографии вылетают из ее рук и летят как перышки на пол.

Варя не прекращает смотреть в лицо девочки. Она видела его во сне, видела в зеркале, как свое собственное. Видела его в лесу. Круглолицая красивая молодая мама с темными волосами. Варя хлопает себя по лицу, снова и снова вглядывается в снимок, обхватывает себя руками. Руки все еще трясутся и в горле совсем пересыхает. Нужно скорее выпить воды. Она бежит на кухню. Голова кружится, она слишком быстро дышит. Дергано наливает в стакан теплой воды из чайника. Выпивает залпом половину стакана.

«Нет, стоп. Что, если я где-нибудь, когда-нибудь, в детстве уже видела эти фотографии? И мое больное воображение стало логично совмещать фотографии и пережитый стресс? Мой больной мозг вполне мог записать на подкорку что-то подобное. Да успокойся ты, это просто дальние родственники, поэтому и брошь эта у нас завалялась! Брошь!»

Варя застывает на месте, зрачки расширяются, и ноги слабеют. Воспоминания затуманивают ее память, складывают картинку воедино. Она бежит в свою комнату, переворачивает все, все свои старые сундуки, детские игрушки и вещи. В комнате наступает хаос: старые тетради и рисунки, коробки и одежда. Никакой броши нет.

«Может быть я себе придумала? Где еще может храниться такая вещь? Она очень старая, а все старые и странные вещи бабушка хранит в своем сундуке».

Быстрыми шагами она направляется в комнату Татьяны Родионовны. Остановившись прямо перед загадочным сундуком, Варя испытывает вдруг смятение и страх, она медлит, пилит взглядом деревянную желтую крышку сундука. На крышке висит чересчур большой ржавый и круглый замок, но красивый, за такими и прячут скелеты. Варю все еще бьет дрожь, она могла бы остановиться, постараться забыть о сне и о фотографиях тоже, но выяснить рано или поздно придется, любопытство будет съедать ее изнутри. В конце концов, скорее всего, все это ее больная фантазия и никакой броши у нее не было. Варя бросается на сундук. С его открытием в нос тут же проникает запах старых тряпок и вещей, которые десятилетия уже никто не доставал. Цветное тряпье один за другим отправляются на пол, оставляет за собой целую тучу моли. Она добирается до дна и находит лежащий кулек со своими детскими вещами.

Варя неуверенно вытаскивает его из сундука и кладет к себе на колени. Медленно разворачивает узел. Сначала ей попадаются старые пеленки, распашонки, розовый комбинезон и чепчик, внутри которого лежит что-то тяжелое и твердое. Вспышка воспоминаний заставляет Варю бросить кулек в другой угол комнаты и убежать подальше в свою. Ее тошнит от головокружения, ей становится холодно. Руки и ноги коченеют, и даже кажется изо рта идет белый пар.

«Неужели доказательство моего здорового рассудка? Почему она лежит именно там? Это драгоценная вещь. Ее могли бы продать уже очень давно».

Несколько раз Варя пытается себя успокоить и дышать ровнее, так, чтобы сердце не разорвалось, но получается у нее только с четвертого раза. Идет обратно к злополучной комнате, к тому углу, в котором теперь лежит драгоценная балерина. Варя опускается на корточки и берет в руки брошь. Точно такую же, как на фотографии и в ее снах. Она потемнела от старости, и между некоторыми камнями затясалась грязь, но даже так балерина не утратила своей грациозности и перелива металла с чудесным светом драгоценных вкраплений.

Скрип открывшейся на улице двери разносится по всему дому. Татьяна Родионовна только возвращается домой, уж больно поздно.

Варя не встает с места, ей все еще холодно до окоченения, и кажется даже на лице волосы стоят дыбом. Варя раздумывает, как объяснить бабушке все происходящее, но даже в голове не может двух слов связать. Дыхание прерывается. Бабушка входит в комнату, и ее лицо застывает в неестественном для нее выражении удивления.

— Ты что здесь устроила?!!!

По лицу Вари неконтролируемо текут слезы, она смотрит на бабушку снизу вверх, и кажется ей, что Татьяна Родионовна недосягаемо большая, сильная, если бы она встала на сторону Вари, то могла бы ее защитить.

— Бабушка, откуда у меня это? — шепчет, почти переходит на писк Варя, протягивает ей брошь, дрожащей рукой.

Бабушка аккуратно перехватывает сверток и хмурится так сильно, что морщин на ее лице становится в двое больше.

— Зачем ты разворотила все вещи, бестолочь?!

— Ответь, пожалуйста, на мой вопрос! — Варя могла бы быть и спокойнее, но сейчас она не хочет слушать нотации о беспорядке.

— Просто игрушка, какая к черту разница, откуда она!

— Важно! Мне Важно! Не слишком ли дорогая игрушка?!

Варе вдруг становится жарко, она переходит на крик, чего почти никогда себе не позволяла.

— Да, ты притащила ее из леса, и что теперь?! Это просто хлам!

— Если это хлам, то почему ты его до сих пор не выбросила?!

— Тебя это не касается, выйди отсюда! Кто вообще тебе разрешал сюда заходить?! Еще раз увижу тебя здесь, и ты пожалеешь. Я ясно выражаюсь? — туго сжимая напряженные тонкие губы, цедит Татьяна Родионовна через хищные злые зубы.

Варя, сжимая балерину в руке и попутно вытирая слезы, выходит из комнаты, поспешно прячется в своей. Бабушка, немного погодя, выходит на кухню.

Варя кладет брошь на стол и судорожно обдумывает все произошедшее, наматывая круги по комнате. Если она притащила брошь из леса, значит присутствию этих фотографий в доме тоже есть объяснение. Бабушка наверняка в курсе, что это за люди, и Варе нужно сейчас знать, что с ней происходит. Найти ответ хотя бы на один вопрос. Варя находит два самых удачно сохранившихся снимка и несет их на кухню. Падает небрежно на мягкий уголок и кладет на стол фотографии, с которыми надо сказать, надо быть поосторожнее.

— Ты знаешь, кто эти люди? — уверенно и резко спрашивает она.

— Понятия не имею, о чем ты! — даже не глядя на фотографии, копаясь в кухонных верхних ящиках, отвечает бабушка, — Прекрати сходить с ума!

— Ты даже не посмотрела! Прошу тебя… мне нужно это знать…

Татьяна Родионовна закрывает дверку шкафа и внезапно смотрит прямо в большие глаза Вари, и невольно ее лицо трогает нечто вроде болезненной жалости. Она опускает взгляд на старые фотографии, лежащие на столе, нервно вздыхает, грубо берет в руки одну из фотографий и сильно щурится.

— Я так ничего не вижу, мне очки нужны, — наконец выдает.

Варя встает со своего места, доходит два шага до холодильника, нащупывает наверху очки и передает бабушке.

Татьяна Родионовна неодобрительно выпячивает глаза, но надевает очки и прищуривается снова.

— Дурацкая коробка. Тут же от фотографии живого места нет. Откуда мне знать, кто это. Моя мать, что только в эту коробку не тащила. Может это и родственники, может и просто старье какое-то!

— Понятно, — вдруг успокоившись, тихо произносит Варя, — и все‑таки… Может продадим их подороже?! — вдруг меняет тактику Варя, сменившись в лице.

— Ага, прям сейчас! У них есть законный хозяин. Это невозможно, — с отвращением в голосе отвечает Татьяна Родионовна.

— Хозяин?

— Да. Эта коробка твоей прабабушки, а вторая по наследству к этой коробке Вера.

— А почему тогда коробка не у Веры?

— Есть и на это причина. Это неважно. Я что ли должна ей лично вещи возить?! Да и старая она уже, как смерть. Не в себе уже лет как десять, не до коробки ей и не до фотографий. Я уже почти забыла о ней, не думала, что ты найдешь ее, раз я не смогла.

— Не могла найти в собственном доме? А зачем искала?

— Чтобы отдать.

— У тебя есть номер Веры?

— Ты думаешь, она телефоном пользуется?!

— У ее близких наверняка есть.

— Тебе зачем весь этот хлам встал?!

— Я отвезу коробку подальше отсюда. Хозяину. Разве ты сама не этого не хотела? — без тени волнения проговаривает Варя.

— Займись чем-нибудь более полезным! Иди в огород хоть три грядки прополи! Раз делать больше нечего! — жестко отчеканивает Татьяна Родионовна.

— Ты уходишь от ответа. Я не отказываюсь от работы. Сколько скажешь, столько и сделаю. Прекрати подозревать меня в чем попало и пытаться закрыть меня дома. У тебя все равно не получится, я так или иначе буду выходить и делать то, что мне нужно. В твоих интересах избавиться от этого.

— Ах ты мерзавка! Как говорить стала!

Разгневанная Татьяна Родионовна, не сдерживаясь, замахивается на Варю полотенцем, попавшим под руку, затем бросает полотенце на стул и идет в свою комнату. Варя, не обращая внимания на этот инцидент, следует неотрывно за ней.

— Ну что ты от меня хочешь?!

— Позвони им и спроси, когда я могу к ним приехать с коробкой.

— Что вообще у тебя в голове творится, дурная?!

— Это такая большая просьба?

— Завтра позвоню!

— Благодарю! — победно выкникивает Варя.

Где-то внутри растворяется тревожный ком, ей становится легче дышать. Скоро она со всем разберется. Все странное, пугающее и неизвестное станет явным.

Она старается больше не нервничать, но свет включает везде, где находится, ни на минуту не оставаясь в темноте. Она наводит порядок везде, где разбросала вещи, в том числе, содержимое деревянной злополучной коробки.

Варя ложится под одеяло при свете. Пытается уснуть, но вместо этого все время смотрит, то на коробку, то на брошь, оставленную на столе. Плавно, поздно ночью ее глаза ослабевают, и сознание уходит куда-то далеко от реальности, погружаясь все больше во тьму.

***

Недавно Дядя Вася сделал для Ниночки деревянную куклу. Он постарался для Нины, даже нарисовав ей прелестное личико и черные волосы, а Аня сшила для нее розовую шляпку и такое же платьишко, украсив еще маленьким кружевом со старой салфетки.

Кукла Нины очень красивая, и Нина хочет показать ей все: свою комнату, столовую, веранду, кухню, двор, собаку и комнату родителей. Туда нельзя заходить, но один раз никто не заметит. В комнате родителей очень интересно, и кукла очень хочет посмотреть, что там, а Нина хочет заглянуть туда еще больше.

Ниночка легонько приоткрывает большую тяжелую деревянную дверь и глядит в узкую щель, дабы убедиться в том, что в комнате никого сейчас нет. Маленький поток света просачивается через щель и подсвечивает каждую летающую пылинку у глаз Нины. В комнате совсем никого, даже мухи не летают. Нина настороженно осматривается и на цыпочках входит в комнату, закрывая дверь за собой. Они с куклой играют на подоконнике, валяются на кровати, смотрятся в большое зеркало. Глядя в большую золотистую раму зеркала, Нина представляет, что они с куклой танцуют на балу. Здесь почти так же светло, как и в комнате Нины. Кровать здесь гораздо больше и массивнее, из красного дерева, а могучие тяжелые шторы темно-синего оттенка закрывают солнце и не пропускают свет, если их плотно задвинуть. Пушистый темный ковер греет маленькие босые ножки, и Нина устраивается прямо на нем.

Танцы заканчиваются, подружки устали и лежат на ковре, разглядывают большой белый потолок, разговаривают о прошедших танцах, обсуждают, с кем познакомились на балу. Звук дергающейся ручки двери пронзает мирное пространство, скомкано дергается туда-обратно. Нина вскакивает с ковра, бросив на нем свою куклу и не успевает спрятаться. Дверь распахивается, в комнату вбегает ее разгорячившаяся растрепанная мама. Нина замечает залитые слезами щеки. Что-то лилово красное наливается на тонкой белой скуле.

При виде Нины глаза матери широко распахиваются, испуганно испепеляют дочь. Ниночку вдруг охватывает паника, ей становится до боли в груди страшно, в горле ее образуется ком, а в носу свербит, и она закатывается в плаче. Мать падает на колени, поднимает плачущую навзрыд дочь с пола, обнимает и просит сейчас же быть тише.

За дверью грузно бьют тяжелые шаги. Маму словно прошибает насквозь. Она смотрит в разные стороны, как перепуганный заяц. Наконец, хватает Нину за руки и заталкивает в шкаф. Смотрит на нее мокрыми, солеными газами и шепчет:

— Милая, закрой глаза и уши, сиди тихо как мышь, чтобы ни звука, поняла?

В ту же секунду закрывает перед Ниной дверь и встает у окна.

Нине страшно, так страшно, что слезы льются сами собой, а голос проваливается куда-то глубоко в живот. Мама сказала быть тихой, а ее надо слушаться. Тревога заставляет Нину вспоминать ужасные вещи, она догадывается, даже знает, что происходит, но она беспомощна даже у себя в голове и не знает, чем помочь. Сердце бьется так сильно, что она не может ни вдохнуть ни выдохнуть.

Снова раздается скрип открывающейся двери. В комнату врывается грузное большое злое тело. Дверь с громким стуком бьется о стену. Нина слышит голос отца, низкий тяжелый хриплый бас, и ей сложно что-либо разобрать из его слов. Он почти как медведь, ревет ужасные слова. От каждого громкого звука маленькое тело сотрясается ужасом, она пытается сдержать свои всхлипы и писки, но с каждой секундой, с каждым громким звуком или криком ей все сложнее не выбежать из шкафа и не броситься к маме.

«Ты что думаешь, я не знаю, как ты, дрянь, целыми днями развлекаешься?… Видал я твоего… да я его кости в пыль сотру… а тебя заживо закопаю… ты поняла, сука?! Сейчас я тебе покажу… сейчас я тебе покажу… что я такое!»

Нина роняет новый тихий писк. Она приоткрывает дверцу, чтобы увидеть маму.

Тонкая и бледная как струна мама стоит у кровати, колышется как лист на ветру, толстая грязная темная рука тащит ее за волосы к себе. Мама падает, и отец поднимает ее за тонкую руку, словно куклу. Руки мамы ухватываются за его плечо и пытаются оттолкнуть мерзкое огромное тело от себя, но он все сильнее прижимает ее к себе, перехватывает ее левую руку и выкручивает. Жалобные и резкие крики мамы и хриплое рычание отца, все смешивается в одну какофонию боли. По комнате раздается глухой хруст, кажется, в маме что-то сломалось. Отец замолкает и в тишине слышится тонкий стон. В Нине просыпается не только страх, но и злость, ненависть и ярость, она хочет убить его, хочет спасти маму! Она уже почти вылезает из шкафа, но мама опущенными глазами смотрит в сторону щели в шкафу и еле заметно мотает растрепанной головой в разные стороны. Ее красные разбухшие глаза налиты слезами и полны жалости к сжавшемуся комочку в шкафу, и она не позволит ему выйти, раскрыть себя. Маленькая, до смерти напуганная, Нина, понимает, что сделает с ней отец, если узнает, что она здесь. Во дворе кто-то кричит отцовское имя, отчаянно зовет к себе. Он вдруг отвлекается на звук и ослабляет хватку, и мама вырывает свои волосы. Отец поворачивается обратно к ней, замахивается и бьет широкой твердой ладонью по залитому слезами лицу. Отвратительный хлопок, страшный и сдавливающий все, что есть внутри.

Силы, с которыми маленькая Нина сдерживает себя на исходе, она больше не может глотать и сдерживать себя от плача, но еще не выходит.

Мама замертво падает на кровать, не успевает произнести ни единого звука. С улицы кто-то снова зовет отца по имени, уже гораздо громче и настойчивее. Отец громко выходит из комнаты кривыми шатающимися, тяжелыми шагами, как дикий зверь.

Нина вылетает с визгом из шкафа и бросается на кровать к холодной матери. Мама лежит на животе, одна ее рука неестественно изогнута в право, на лице видно стекающую струйку крови, глаза закрыты.

Нина громко плачет, зовет маму и кричит. Она целует мать, трясет ее, тормошит и пытается дуть воздухом на обездвиженное тело. Мама не отзывается и не встает, не открывает глаза. Нина кричит о помощи, зовет Аню, дядю Васю, кого-нибудь из взрослых, из последних сил. Ее руки перепачканы маминой кровью с лица, она пытается развернуть маму на спину, но ничего не выходит.

Бледная Аня появляется в дверях. Нина плачет еще громче, потому что Аня тоже плачет, из-за этого кажется будто все непоправимо плохо. Аня кричит во все горло, зовет кого-нибудь на помощь. И через пару минут в комнате толпится почти вся семья. Они переворачивают спящую без чувств маму, обливают ее водой, но мама не просыпается, и наконец дядя Вася несет заветную баночку, а Аня подставляет к нему белый платочек. Он подносит к разитому носу мамы платочек, раздается резкий неприятный запах, и она вдруг медленно открывает глаза. Внутри маленькой Нины пробуждается буря, слезы текут еще сильнее, чем прежде. Она пытается обнять наконец проснувшуюся слабую маму, но кто-то силой большими жесткими руками берет ее, поднимает вверх и несет в другую комнату. Нина отпирается и вырывается, кричит и бьется, зовет маму громко и надрываясь, чтобы мама услышала. Услышала, что Нина ее не бросила, что не выходила из шкафа, что хочет быть с ней. Последнее, что видит Нина это слабый не осознанный пустой взгляд матери. Маленькие, перепачканные кровью ручки, сопротивляются и тянутся к ней. Кричат, умоляют отпустить.

Варя все еще пытается кричать, чтобы ее отпустили к маме «МАМА! МАМА! МАМА, я тут, Я НЕ ВЫХОДИЛА! МАМОЧКА!».

Детский голосок обрывается, и Варя слышит взрослый, не менее писклявый голос. Чувствует, что ее уже не несут на руках и не сдерживают, а даже наоборот трясут. До суженного сознания Вари наконец доходит, что глаза у нее закрыты и их нужно открыть. К Варе возвращается чувство собственного тела и конечностей. Она собирается с силами и открывает глаза.

Рядом на кровати сидит Татьяна Родионовна, на стене висят плакаты, старые рок звезды с них грустно смотрят на Варино мокрое лицо. Рядом на тумбочке стоит стакан с водой. Варе приходится потратить несколько минут, чтобы полностью прийти в себя. Повторяющийся приступ странных снов, на то и повторяющийся, что уже не так сильно удивляет. На этот раз Варя приходит в себя быстрее.

Татьяна Родионовна, не успевает Варя и рта открыть, пихает ей желтые таблетки.

— Ба, все, хорош, я уже проснулась, — отбиваясь от настырных рук своей бабушки, стонет Варя.

— Что ты употребляешь?!

— Ничего! Я же с тобой весь вечер была, дома, ты видела, что тебе еще от меня нужно? Если бы я знала, что со мной происходит, я бы непременно тебе рассказала об этом. Я просто очень крепко сплю и луначу, — нервно разводя руки в стороны, отвечает Варя, — никогда лунатиков не видела?

— Я записываю тебя к врачу сегодня же!

— Да хоть к трем! Сама знаешь, толку от них будет, — Варя видит не смягчающееся лицо Татьяны Родионовны, все еще держащей в руках таблетку и стакан воды, — но если ты беспокоишься, то давай выпью.

Взгляд этой пожилой, но грациозной женщины тяжело падает на Варины глаза. Варя выхватывает у нее таблетку и жадно выпивает стакан воды. Татьяна Родионовна резко встает со своего места и спешит удалиться из комнаты, но в дверях останавливается и добавляет:

— К наркологу!

Варвара заворачивается в кокон из оделяла. Медленными шагами приближается к столу. Садится напротив окна, любуется утренним пейзажем. Отчасти он ее успокаивает. Она снова смотрит на фотографии. По ее телу пробегает полчище невидимых муравьев. Теперь она точно знает, что снятся ей именно эти люди. Варя видит глазами ребенка, давным-давно попавшего в беду.

«Кто бы моими глазами на все посмотрел, чужих проблем мне не хватает…».

В голове опять всплывает образ лежащей на кровати избитой матери. Варя мысленно пытается отряхнуться от ужаса. Она не знает, что делать, и к чему ведут эти сны. Как их прекратить? Чем больше она вспоминает сны, тем больше верит в реальность происходящего. Что, если она не сходит с ума, что, если ей передаются чьи-то воспоминания, по какой-то причине.

«А что, если это мои воспоминания из прошлой жизни? Чепуха какая-то. Мне прямая дорога к психиатру».