Время неосязаемо и одновременно вязко. Его невозможно измерить, с ним нельзя смириться. Каждая минутная боль, каждая маленькая ошибка, сбитая с толку мысль возвращает ее в эти стены. Где она сейчас? Глубоко в своих грезах, в мечтах, воспоминаниях. Плохих или хороших, в тех, которые так и не произошли. Больше никаких слез, все они высохли, как потерпевший кару стихии источник. Как долго это будет длиться. Внутренний гнев скапливается где-то в висках и доводит ее почти до крика.
Что мешало избавиться от девчонки еще в школе, она ведь чувствовала как разит от мелкой дряни. Ждала команды «фас», боялась действовать напрямую, без указаний? Или ждала сладкого часа, когда станет настолько сильна, чтобы раздавить это мерзкое пятно, не оставив следа. А может быть просто знала, что не ей решать кому жить, и кого наказывать. Знала, что она лишь инструмент в чужих руках. Так ли святы эти руки, раз утаивают истину, скрывают причины, не договаривают, лукавят. Раньше мать никогда так не делала, раньше Зоя была уверена в том, что знает абсолютно все и поступает правильно. Какие секреты могут быть у безродной слабой, к тому же неопытной ведьмы? Таких устраняют в два щелчка пальцев, просто по дороге, без лишних вопросов.
Зоя переворачивается на спину. Холодный шершавый пол царапает спину. Сейчас должно быть полночь. Холодный свет луны слабо просачивается каплями в узкую щель под потолком. Она трет тыльной стороной ладони глаза, чтобы убедиться, что свет этот ей не чудится.
Щелчок. Второй.
Рыжая голова резко поднимается с места. В этот час никто не должен приходить. Неужели выпустят. Сейчас? Нет. Еще минуту кто-то старательно перещелкивает замок, пока дверь наконец не поддается. Темный силуэт в проеме беззвучно запирает за собой дверь и приближается к забившейся в угол рыжей девчонке. Она готова уже бросится в атаку, но ее прерывает знакомый, избавляющий от боли в груди голос.
— Тише! Это я! Я! Мирон, узнаешь?
— Что ты тут делаешь?! — нервно вырывается из ее горла.
— Не кричи! Я пришел за тобой…
Мирон присаживается на корточки, выуживает из-за пазухи маленький фонарик. Сначала освещает стены карцера. Медленно переводит свет на лицо Зои. Рука неестественно содрогается. Странно и ужасающе видеть ее в таком виде. Побитое лицо, кровоподтеки, заживающие ссадины, отекшие болезненные синие глаза. Кажется, где не коснись ее светом, везде будут побои. Вот она обратная сторона ее силы. Источник и свидетельство ее слабости.
— Боги, что с тобой сделали… Как… Она же твоя мать… — Мирон, сам не осознавая того, тянется к изувеченному лицу, пытаясь его погладить, утешить, забрать ее боль.
Зоя никогда раньше не испытывала к себе и капли жалости, но под этими тонущими в темноте, потерянными и напуганными глазами, ей вдруг хочется съежиться и забыться, раствориться в нем и попросить еще. За это чувство ей стыдно, ненависть волной накатывает, застилает пеленой, заставляет отстраниться и ударить руку, дарующие ей понимание, которого не было никогда. От этого удара Мирон приходит в себя, вспоминает кого видит перед собой и его лицо снова становится непроницаемым и холодным.
— Я был в твоей деревне, наблюдал за твоим заданием. Она раскрыла себя и то, что я увидел, было странно. Ты должна это увидеть сама.
Зоя не отвечает, но в тишине слышен скрип зубами. Затем тихий холодный металлический голос заставляет Мирона застыть.
— Что ж, когда меня выпустят…
— Зоя, тебя не выпустят…
— Что?
— Когда я вернулся и узнал, что ты все еще здесь, начал вынюхивать. Как только придет время выпускать, тебя либо убьют, либо будут держать здесь до последнего. Не понимаю, зачем? Твое дело не будет закончено, а если и будет, то при странных обстоятельствах. Пошлют кого-то из особого отряда, и девчонку эту устранять не собираются, дело мутное. Ты должна разобраться с этим, пока еще нет настоящих жертв.
— Что ты… — потерянно отвечает Зоя.
— Нам нужно бежать отсюда, сейчас! У меня всегда был план Б, и его время пришло. Помнишь, что ты говорила про долг охотника? Ты всегда была права, и ты должна его исполнить, это сейчас важнее всего. У тебя нет выбора, слышишь?
— Нет, ты с ума сошел! — вдруг совершенно беспомощно и по-детски звучит дрожащий голос Зои.
— Я даю тебе выбор. Бежать со мной и сделать то, что должна, или оставаться гнить здесь, ожидая своей позорной смерти.
— Ты лжешь…
— Ты спасла мне жизнь, и я плачу тебе тем же. Это твой выбор, насильно я тебя от сюда не выведу. Думай сейчас, у нас нет времени.
Мирон протягивает к ней узкую грубую ладонь навстречу. Внимательные зрачки прожигают ее лицо, ожидая ответ, решающий все в ее оставшейся жизни.
Миллион нерешенных мыслей съедают ее изнутри, но не поверить ему сейчас, означает смириться и сдаться. Если это шанс добиться правды, вернуть справедливость, доказать свою честь, то она его не упустит. Если же это путь краха, то есть ли разница, как отдать свою жизнь. Смерти она никогда не боялась. Сколько ошибок уже было сделано, но эта будет роковая и последняя.
Одно движение дрожащей руки, навстречу ему. Ладони неожиданно нежно соприкасаются. Пальцы Мирона уверенно сжимают ее руку крепче, согревая ее закоченелые холодные пальцы. Его взгляд становится мягче, как к послушному ребенку. Другой дороги теперь уже нет.