ДЕВИЧИЙ ДНЕВНИК

La belle demoiselle sans merci.

Хотя я достигла уже возраста невесты, сокращённого по законам Южной Мангазеи, но намерена еще 5 лет походить девушкой и выйти замуж за семинариста из Загорска — не потому что я особо религиозна, а потому что это единственная мужская профессия, которая не вызывает у меня отторжения — кроме художников, но художники не годны для семейной жизни. В детстве это должен был быть гордый Строитель Коммунизма с плаката на заводе напротив нашего интерната, но теперь… священник.

Говорю об этом так уверенно, потому что благодаря своим внешним данным и серому веществу могу вертеть абсолютно любыми — все равно, стар иль млад, женат ли, детен — мужиками, как хочу. Неоднократно проверено, до безумия доходит, последний пример — недавно один штудент в метро уставился и буквально маштурбировал — подождала, пока скривился (кончил) и дала оплеуху, ха-ха. Задним числом поняла (вспомнила некий поход в привокзальный ресторан), что подобное уже и раньше бывало, только до меня не доходило. Повторю, что я девушка в полном смысле (хота мне и пришлось в интернате делать кое-какие вещи, чтобы сохранить этот смысл). Прежде всего потому что я собираюсь по праву носить свой флердоранж на свадьбе и мой семинарист получит всё что ему положено.

P.S. Почему я не вклеиваю моё фото в свой дневник? Потому, что боюсь, если выложу свою фотку, это будет моя последняя запись! Всё остальное померкнет!

Вести иллюстрированный дневник, то есть делать то, что позволено простым смертным — с такими внешними данными, как у меня, просто невозможно!

Я изумительно хороша — меня саму дрожь пробирает! Вот так.

P.S. Мне страшно действует на нервы обращение на вы, я считаю это наследием капитализма и патриархата, укорененным в строе языка, когда женщинам детям и вещам присваивалось специальное двойственное число. "Выканье" могу терпеть только от крайних старперов, или от тех батюшек, что очень дремучи.

Мой единственный грех.

Единственный мой нынешний грех, который я отмолю после замужества — это сквернословие, к которому мне приходится прибегать при контактах с глупым бабьей и мужиками.

Мужики, с которыми я сталкиваюсь на тренировках (ода моим джинсам — волосиночки, пылиночки, потёрочки, сорок восемь потов) — стараются вести себя как товарищи, а если и пытаются притиснуть, то более-менее успешно маскируют это спортивными целями. Да меня так просто не притиснешь! Тем паче штатским мозглякам — вырублю с полприёма!

О слове дура.

Я никогда не обижаюсь, когда меня называют дурой — умный человек может сделать это только сгоряча, ибо видит, что на самом деле я умница, а на дурака зачем обижаться. Я не просто начитана, а очень начитана — читала книги, которых никто не брал в академическом киоске, единственные в нашем городе — про алхимию например и пр. Но я никогда не спускаю, когда кто-бы то ни было задевает мою девичью честь — ибо самое последнее ничтожество может её разрушить.

Гоголь и я.

Решила собирать себя по методу Агафьи Тихоновны. Голова вообще несравненна, а вот и ноги, точь в точь как у Аджани в 18 лет

О девичьей чести и презренных сосках.

Я даже в губы никогда ни с кем не целовалась, хотя благодаря моим внешним данным желающих было очень много), в том числе и потому что считаю унизительными и позорными некоторые очень распространённые сексуальнее практики. Оральный секс не связан с эрогенными зонами, а основан на извращенной психологии, порожденной патриархальным унижением. Но — я не хочу и никогда не буду cocaть в разной степени метафоричности! Я — воплощение девичьей чести и в будущем, надеюсь, женской. Прошли времена джентльменов! Любой мужик будет стараться меня унизить таким обратом! Но — лучше мне повеситься в чулане, как ставрогинской девчонке (я не шучу). Соски — презренны! Благородных дворян сейчас нет, слишком много народу перепопроли, плакатам со строителями коммунизма я больше не верю, но остались священники, которым это не положено, и девственные семинаристы. И хотя приличную работу по будущей профессией могу найти лишь в большом городе или на стройке коммунизма, я поеду в Загорск и выйду замуж за семинариста (у католиков — целибат, это ещё один минус Западу), не потому что я особо религиозна, а потому что это единственная мужская профессия, которая по вышеуказанной причине не вызывает у меня отторжения. Я не уговариваю себя, моё твёрдое мнение — парой для настоящей, а не плакатной, строительницы коммунизма может быть только священник.

Радость!

Я сегодня встала перед зеркалом и — целовала себе ручки!

Ах, как хороша!

Крыша.

Сегодня была с прикольной супружеской парой художников из дома напротив нашей общаги, где в коммуналке на первом этаже у них есть ателье. Ночью со спецфонарем лазали по двум крышам — их дома и соседней бубличной. Была какое-то время даже голышом! Холодрыга, бгг. Отпаивались какими-то кореньями и художница мазала мою шкурку вонючей мазью, вроде скипидара со звездочкой. Сделали кучу набросков, он изображал меня кем-то вроде Кибелы, а она — суккубшей. Детсад! Мне кажется, если расписаться в воздухе, прыгнув с верхотуры, это увидит небесная Агния Барто. И в мою честь грохнут духовые окна. Работая, они ругались, он говорил "женщины — братья наши меньшие", она называла его хычом, лебядкиным, что давно уже тяжело, как верблюд, вошёл в её ухо, через много лет блужданий вышел. Лишь иногда звенит колокольчик, когда ветер дует ей в раковину. Я поняла, что она его постоянно бросает, а он бухает. Я смотрела на город и думала, что люди — это языки пламени для подогрева небесных квартир. Потом была отослана в ателье и — сильно подозреваю — что там наверху она еще четверть часа измяукалась! Даже предполагаю в каком ракурсе, ха-ха! Сейчас допиваю свои коренья и думаю, что скажет мой будущий жених-семинарист, когда узнает, что его невеста сидела — исцарапалась пятой точкой! — на печной трубе. Удивительно, как много в Москве еще сохранилось печных труб. Немного осовела к утру, а мне еще в институт кыхать!

Мой гнозис.

Светилось! Сегодня один мой щербатый (после армии) знакомец из института, беззлобный, но липкий Пророченко с отбитыми на службе Родины мозгами, посещающий поэтическую студию, въедливый елей, переспавший — подозреваю — с половиной моих поэтических приятельниц, зная о моих мечтаньях о семинаристе, познакомил меня с одним Самому-то ему со мной давно обломилось, так что пьяненький, как мне насплетничали — на кон меня в одно, компашке пьяных пиитов — выставлял, что за виски Черный всадник сделает так, чтоб меня распечатали. В него кто-то даже табуретом кинул — интересно кто. Хотела было ему губу разбить, да жалко юродивого, тем паче что Черный всадник — предел мечтаний для него, живущего за счет мамы, учительницы младших классов. Но теперь всё прилично и порядочно — семинарист! Я купилась и мы пошли в какой-то доходный дом на Пресне, с башенкой, довольно запущенной после революции. В ней был сквот, а в этом сквоте — сногшибающий — буквально — домовый храм! Причем не РПЦ, а подпольной, катакомбной церкви! Самодельный храм 24 апостолов — у каждого из них под куполом башенки свой полухрамик с маленьким окошком, оттуда лучик света, и если встанешь на полу перед алтарем в правильную точку, где пересекаются лучи, можно левитировать. Вначале целый час было суфийское радение, забавно было смотреть на пару толстоватых попов, что крутились с развевающимися рясами, как стамбульские дервиши. Зажигали благовония, я тоже крутилась в своей юбке скромноколенной. Была проповедь чувака с тарикой ордена бамдийя о том, что мистики всех религий — одно целое. Затем пили чай с египетским листочками и началась настоящая служба. С двумя епископами этой церкви! — какого-то древнего эфиопского посвящения — бледнолицыми парнями со стриженными, будто нарисованными чёрным фломастером, тонкими бородками. Когда все закончилось, я стала пить пахучий чай с пономаршей этой церкви, которая во время службы была в хоре и я её не видела. Это оказалась Азеб! Она тоже считается здесь целибатной и ведет их дела, в частности заставляет Пророченко ходить по вагонам и торговать пачками перекупленного чая. За это он может носить стихарь и его обещают посвятить в дьяконы. А потом я осталась одна с Пророченко и с семинаристом — оказалось бывшим — крещёным кавказцем амбалистого вида, таких трёхногими называют — у него был почему-то белый католический воротничок и он, зажигая ароматические палочки, постоянно перемещаясь по комнате, рассказал мне немного о себе — учился в семинарии, пока благочинные на него не покусились, служил в армии, и теперь он здесь, стал епископом этой церкви, а его сестра, которая тоже сюда ходит, параллельно учится, кстати, в нашем институте — и стал читать лекцию о гнозисе. И тут — самое пьяное существо на свете — дождевой червяк — свалилось в детский секретик — я почувствовала — бохтымой, впервые такое днем со мной случилось — что наступает приступ ночной эпилепсии — мне стало невыносимо тепло внизу живота и отяжелела пятая точка! И я — благо гибкая — прихватив юбку у колен одной рукой и упираясь об паркетный пол другой — встала у стенки на голову! Он чуть запнулся, но продолжал, я же слушала, стоя на голове, минут десять, потом перевернулась и растянулась в шпагате! И в таком положении дослушала эту мудрую речь! Хорошо что утром впихнула себе толстую прокладку, иначе оставила бы там интересные следы. И сейчас думаю, была ли это инициатива Пророченко или эфиопки меня к ним позвать.

В гостях у Нефертити.

— Не суйся в чужую овчарню! — вцепилась ковровая блоха в собачий загривок. Странное ощущение. Сегодня ездила в гости к Азеб в Ебеня. Ещё в Юмее мне нравилось, что она красивая, что-то от Нефертити. Мать у неё, должно быть, хохлушка. Удивительно как мало я о ней знаю. Почему она так редко ночует в нашей комнате в общежитии. Оказывается, она замужем — хотя и целибатная (от детей — рябая, как соты, аура — если из ячейки вылетают дети, их место занимали иные существа). Это называется обручничеством — с тем кавказским амбалом, катакомбным епископом их эфиопской церкви, точнее епископом в кубе. Внутри этой церкви есть ещё одна, более катакомбная, и уже в ней, в гиперкатакомбной, и сама эфиоп тоже епископ. Так я поняла. А сестра катакомбника живёт в нашем общежитии, она замужем за каким-то кавказским студентом. Ездит Азем обручничать в однушку на опушке замкадного леса, комната увешана самодельным эзотерическим батиком, а на кухне, где спит непалка, на столе они сооружают картонно-спичечную конструкцию, которая благодаря внутреннему Мёбиусу должна образовать выход в запределье. Выход пока не вышел. Эфиопке как-то удалось зашибить бабло — думаю, это Пророченко чаями в электричке наторговал, и она съездила в Подмосковье на кастанедовский семинар. В прочем всё впроголодь. Позвали они меня прежде всего потому, что им нужно построить такую же эзотерическую штуку у нас в общежитской комнате и её муж хочет, чтобы я дала ему моей менструальной крови для опытов, потому что как девственница — и феноменальная красавица — имею эзотерическое значение. Потом он рассказывал о розенкрейцерах и ритуальной проституции, что меня напрягло, потому что не люблю когда сосут даже с эзотерическими целями. При этом он пыхал мне в лицо своим гнилозубым дыханием, брр. Неудивительно? что эфиопка спит на кухне.

Мой манифест.

Удел некрасивых женщин и даже красивых (тех, кто умны) — феминизм, а вот удел исключительно красивых, как я — гиперфеминизм!

Я уверена — бороться за равноправие с мужиками — это значит принижать женщин, нивелировать женское значение! Потому что точно также можно говорить, что матка муравьиная или в улье — равноправна с трутнями! Она НЕ равноправна! Женщина — выше, потому что она — космический принцип порождения, она — Бог, она — порождает миры, а мужички — так, ничтожная девиация эволюции, и они, кстати, в конце эволюционного процесса снова исчезнут. Я, к примеру, чувствую себя рядом с ними несоизмеримо выше, просто чудом космическим!

Никогда не победить пережиток капитализма, патриархат, если придерживаться равноправия и гуманизма, как это делают обычные феминистки. Не потому что он серый, а потому что это специальная уловка патриархата. Когда женщина была низвергнута из богинь мира, то на её место был возведен хомо, как бы человек, а на самом деле фаллос, к которому стали пристраиваться новые иерархии. И женщина, соглашающаяся на равенство, на самом деле подчиняется бичу этого фаллоса. Надо наоборот. Еще в Юмее в букинисте я нашла дореволюционную картинку с чудной девушкой, взявшей хлыстик, а спереди реакционный философ Ницше и пособником! Вот от этого удара хлыстиком и началось разрушение гуманизма, и только так женщина может победить. Он эволюционно нестабилен и отомрет, эволюция идет к идеалу, который инкарнирован во мне! Чтобы было понятно сереньким строительницам коммунизма, где у них будут права человека и выдвижные, как у китайских лис, клиторы — муж-священник мне нужен, потому что я, как женщина — Богиня. Это будет просто жрец.

Лисьи беседы.

Пригласила Азеб на кафедру смотреть викчевое кино. Я заметила, что у людей, которых я близко подпускаю к себе, не исключая целибатной эфиопки, от моей девственности гормоны лупят в мозжечок. Не фантазирую ли я об изнасиловании, был вопрос, — нет! — а дальше было о пресловутом «расслабиться, чтобы получить удовольствие». Я сказала, что благодаря моим спортивным навыкам никого не боюсь, и в крайнем случае описаюсь и обкакаюсь, чтобы отвадить козла. Затем мы вкушали зарубежную киноклюкву о русской революции Азазелло — фотограф русской души, рожденной в больничке для бедных в виде сиамских близнецов, Чингиза-Алёши бурятским эпикантусом, которой суждено пить-любить жалостно играть на гармонии. У души есть ослепшая мачеха русской интеллигенции и зеркало — романтические глаза институток, наследниц народоволок с сеченой попой. Нигилист, выпущенный из цугундера на вонючем двигателе прогресса, в невском пароходике водоизмещением с печь-буржуйку, плывет делать предложение одной из них, бедной Лизе, у которой от прогрессивных выхлопов, витающих в воздухе, давно свербит под дореволюционными корсетами. В результате предложения сиамская душа, чьи телесные оболочки утолят алкаемые розги от ровесницы крепостного права, нигилистской няньки русской революции, получит еще и путиловский фиксатор от донкихотствующего студента, благодаря которому в полупотравленном состоянии дотянет до времён развитого социализма. Лиза же, оказавшись в эмиграции, обретёт дубленую кожу в одном из польско-амстердамских борделей.

Лилит во мне.

После кино мы пошли домой в общежитие и я решила купить общепитовских кексиков. В помойке за столовой какая-то бродячая псина вырыла нору, где и ощенилась, и теперь выводок дружно скулит. Кексики пошли в дело.

В общежитие к нам приехали наши щербатые, Пророченко и кавказский амбал и — внимание! — трампарарам — катакомбник отслужил в комнате службу! У него был с собой позволяющий это сделать антиминс — церковная тряпочка с мощами, символизирующая древние службы на могилах святых. И после службы, на манер бродячих католиков, епископ исповедовал меня и жену в ванной комнате (довольно долго, я слышала, как Азеб разрыдалась).

Мне же он предложил особого рода экзорцизм! Он объяснил, что — мучающая меня до недержания — огненная эпилепсия вдоль позвоночника, это энергетический контур первой женщины Лилит, ставшей демоном ночи. Он сохраняется в потомстве Адама, с которым Лилит была одно целое, вроде внематочного зародыша. А у девственниц активизируется чьим-то вожделением, которое вонзается в этот контур, как игла в куклу вуду.

Интересно, кто меня вожделеет?

Епископ пообещал, что зародыш этот особыми молитвами может быть растворён. Я сказала, что подумаю.

С холодной попой на коврике.

В нашем общежитии есть интернациональные комнаты. У меня там есть друзья, особенно две пары — перуанская и вьетнамская. Вообще перуанских студентов у нас много, в основном из глубинки, откуда, как из Казани, три года скачи на гоголевской ламе, никуда не доскачешь. Так и останешься олухом из пампы. Но эта пара аспирантов была особенная — они изучают латынь и греческий! На самом деле бытие определяет сознание — достаточно поглядеть на них, чтобы понять, почему они знают латынь и греческий! Они оба невероятно, божественно красивы! Античной, греческой, изумительной красотой. Только представить себе — у нас в палисадничке перед общежитием ходит бог Аполлон из Лувра! Живая богиня Венера! Пришивают небо. Палисадный тополёк трепещет как портновская игла. Если его выдрать, по сыпятся звёзды. У меня самой при взгляде на античную пару ноги становятся мраморными. Недавно фильм Мальпертюи у Викча напомнил мне об этих скрытых богах.

Другая пара, вьетнамцев, тоже удивительна. Это самые вежливые, самые воспитанные люди, кого я когда-либо встречала. Селедку не жарят, приглашают на всякие вьетнамские вкусности. У них не то медовый месяц, не то подготовка к медовому месяцу. В общем, плюшевые жених и невеста. Но есть одна — для меня — необычность. Когда они — всегда негромко — ссорятся, он её воспитывает. Заставляет просить прощения — коленопреклоненно. Причем какое-то время она должна стоять на коленях на коврике, уткнувшись носом в его закрытую дверь. Все двери общежитских комнат, выходят в общий коридор, и студенты деликатно на цыпочках ходят мимо. Представляю, как горит попа у пламенных комсомолок!

Увидя это, я всегда боюсь, что кто-нибудь, кого я люблю, поставит меня на колени и всегда тороплюсь вымолить прощение. При взгляде на меня, на мою прелесть, мне, конечно, всё сразу же прощается, меня можно помучить только когда меня не видишь. И этим пользуются! Вот вчера вечером любимая подружка закрылась от меня изнутри в нашей общажной комнате — я её действительна сильно обидела — и мне пришлось заснуть, свернувшись калачиком у двери! Хорошо ещё, что общажная публика ко всему привычная.

Чердачные тайны Амазонетты.

В целях борьбы с комплексами (и пренатальными импринтами, как выразилась эфиопка), главным из которых по мнению большинства обывателей, является, при моей изумительной семнадцатилетлетней красоте, — моя девственность — вчера я посетила место моего зачатия. В отличие от большинства людей я теперь знаю это место (и время) с почти абсолютной точностью благодаря моей родительнице, вернее её запасливому архивчику и девичьим дневничкам. Это произошло в первый же день их знакомства с моим папиком. Вернее, во второй — первый был за три года до того, на литинститутском семинаре, который посетил мой отец вместе с парой других гэдээровских студентов. Но тогда она — почти такая же, как и я, исключительная, с косой до попы, красавица, кстати, и до сих пор — только уже без косы — была со своим первокурсным воздыхателем, припадочным саратовским поэтом в валенках. В этот трёхлетий промежуток моя маман успела побывать в соцстране. Вот отрывок из её дневничка: "Ездила на велике, довольно неудобно, расстояния большие а на некоторых улицах попа дребезжит, на сохранившихся мостовых — асфальт не клали, потому что нет центрального отопления, а в некоторых домах зимой еще и топят углем! Запах дыма как в деревне. Велик ставлю в келлер-подвал, и там же в углу я нашла штык! Треугольный, правда замазанный белой краской, чтобы не ржавел, наверное. А в общей, большой камере на стене ещё висит на картонке объявление — как вести себя во время обстрела! За подписью Геринга. Со времён войны. Привезу-ка я его в Юмею. Подвал красили, а объявление на тот же гвоздик перевешивали. Это — стыдный город. На некоторых перекрестках в восточной части города на фасадах есть ещё следы красноармейских пуль. И со многих домов поэтому просто содрали шкуру! Декор 18–19 веков сбили до кирпича и замазали коричневой краской. Практиш-квадратиш". Во всяком случае ей очень понравилось и она решила обзавестись заграничным ухажером. Припадочный был отставлен в Саратов, где написал стихи с финкой (ножом) и вероломной (голой) грудью. И когда мой папик в очередной раз приехал в Москву, то присяжный собутыльник — сценарист со виковского семинара — пошел с ним в модное тогда место, двор художников на одном из бульваров, где в сквоте странного чувака, ходившего по Москве в белой маске — вновь познакомил его с моей маман. Повторюсь, она исключительная красавица и мой папик просто ополоумел. Объерофеившись сивухой за три шестьдесят две — её у чувака наливали в ангинные банки, которые невозможно поставить на дно-полушарие, они вышли на бульвар, где моя маман пописала прям посреди гудящих машин, и поднялись на верх бывшего подворья — тогда все чердаки в Москве были открыты и обомжованы. Вчера мне тоже удалось проникнуть на этот чердак, где голуби в закрытом пространстве шумят как море, в чьей темноте маман могла не стесняться своих застиранных трусов под клетчатой юбкой, и где у меня развился русалочий мозг, добирающийся до подсознательного. Таких огромных, усатых, летучих тараканов я ещё никогда не видела.

Дети индиго во Фрязино.

Мы — лампы Аладдина… Поскрести биопузырь — вылетает нечто, объемлющее бесконечное. Вчера появился Пророченко и так как я была чрезвычайно мрачна, думая о предложенном мне епископом экзорцизме, сказал, что у всех магических вещей есть квантово-научное объяснение и что он хочет продемонстрировать мне удачный опыт. Мы поехали в научгородок Фрязино в ближнем Подмосковье, где в местной школе подвизается этот епископ, азебов муж, ведет театральный кружок. На самом деле это кружок необычных способностей. В армии до Гиндукуша он был в учебке у лейтенанта-выпускника Мимо, любителя Остапа Бендера, и поразил его своими опытами освобождения из цепей а ля Гудини — заковыванный и упакованный в целофан, он сигал в прорубь, отчего чуть не утонул. После положенных сборов лейтенант запаса сделал молниеносную карьеру, став областной шишкой. Степной глава назначил армейского Гудини в педотдел. Тот получил в распоряжение пару детдомов, вел телепередачу и показывал как питомцы ходят по стеклу и бьют ладонями кирпичи. Но главное его достижение в воспитании индиго было обучение видению вслепую. После ухода его протектора полностью в остаповедение всесоюзного масштаба, будущему азебову мужу пришлось туго, он вернулся в Москву и мыкался вожатым и внешкольным воспитателем где возьмут. Но кое-какие реальные успехи у него были и есть. И вот вчера он привел нас в одну итээрскую квартирку, где предъявил меня начинающей перспективной журналисткой и показал что может его ученик, обычный школьник. Я заметила, что мама этого 12-летнего мальчика сама не понимает, что происходит, ибо она всячески порывалась рассказать мне о его школьных успехах. Азебов муж завязал ему глаза, я взяла несколько предварительно купленных шоколадок, и, держа их алёнками перед мальчиком, стала писать слова на обороте. Если он угадывал, что я пишу, он получал шоколадку, как тузик. Мама его сказала, чтобы я не думала эти слова про себя — и всё равно он угадал всё! Правильно! Затем азебов муж накинул ему на голову драповое пальто, я села рядом и стала показывать юному гению журнал "Работница" — он говорил что нарисовано и даже читал что написано крупным шрифтом. С завязанными глазами! Под пуховиком! И всё это я видела и очумевала! Вернувшись в Москву, я рассказала Яну, моему новому приятелю из института и он позвонил одному своему родственнику, космическому медику, кандидату наук по нейрофизиологии мозга. Тот сказал, что этого не может быть. Но я это видела своими глазами! Полагаю надо показать этого мальчика отцу одной актрисы, знакомой Викча, продвинутому ученому радиофизику, снабжающему связью речные суда. Вообще я думаю, что как зародыш человека проходит стадии развития от рыбы и амфибии до млекопитающего, так и у детей сохраняются способности, которые были нужны на прежних эволюционных стадиях, и которые глушатся у взрослых — азебов муж говорит, что примерно 7-10 процентов всех детей можно обучить видению вслепую.

Пирсинг.

Я решила проткнуть себе сосок и носить там булавку.

В Древней Греции, кажется, жила какая-то гречанка, у которой всё было настолько идеально, что, чтобы не гневить богов, она решила утопить в море золотой перстень.

Вот поэтому.

Приворот.

Хотя я говорила, что ни одно существо мужского пола не устоит перед моей красотой, есть все-таки одно исключение. Обычно я проверяю это так — прошу завязать мне якобы слабые шнурки на ботиках. И любой — стар и млад, в джинсах или в костюме, гнется и завязывает! Но есть один, который меня обломал! Несколько недель тому на одной вечеринке, появился один адонис, этот Ян, уж я и хохотала, и локти задирала, а как-то не вскинулся он, как это бывает обычно, как был сумрачным, так и остался. И через неделю встретила Яна у института и попробовала свой коронный номер — выставила ножку и попросила завязать мне шнурки. Отказался, наглец! Предложил мне самой это сделать! Негодяй! Долго я кипятилась и честно признаться, до сих пор подкипятываю, едва вспомню этот случай. И вот вчера, гуляя в Коломенском и почувствовав приступ этого кипячения, я решила сделать одну вещь. А именно приворот! Процедуру я знаю опять же из викчевского фильма, испаноязычного, вместе с эфиопкой смотрели. Я купила в ближайшем открытом храме четыре большие церковные свечи, и в общежитии, ближе к полуночи, когда эфиопка дома не ночевала, я заперлась в комнате, зажгла их на тумбочке, поставив её под зеркало, разделась догола и встала спиной к своему отражению. Мне нужно было, когда будильник, заменяющий бой настенных часов из фильма, прозвенит, обернуться, посмотреть в зеркало и увидеть там — нет, не смерть, но, как объяснила эфиопка, проход в иную психофизическую субстанцию, благодаря которой происходят необъясимые случайные совпадения и квантовые взаимодействия. Честно говоря, когда стали бить часы, меня охватила дрожь, мурашки побежали по коже и в груди все замерло. Я обернулась и — оказалось, что одна свеча погасла! Как это произошло, ума не приложу, в комнате не было ни малейшего сквозняка! Наверно поэтому я ничего в зеркале не увидела, только свое затенённое отражение. Но я все-таки стала продолжать приворот, взяла четыре бумажки, написала на каждой по двенадцать раз имя моего адониса и сожгла три над свечками, а четвертую съела. После этого я как-то сразу провалилась в сон. А сегодня до обеда я поехала в дом книги на Арбате и что же? Вновь встречаю Яна! А он на этот раз сделал вид, что меня не заметил. Женщина предлагается как блюдо — попробуй горяченького, тёпленького, сладенького… и горького, да такого, что вкус перестанешь различать навсегда. Но он ушёл. И солнце стало впуклым.

Я поплелась в магазин — и там у меня увели кошелёк! Вернее, кошелёк подбросили под прилавок, но оттуда выгребли все деньги, оставили только полтинник на мороженое и метро. Это чтобы я в милицию не пошла заявлять. Ну я и не пошла.

Но как же я влюбилась! Всмятку. Все мои благие семнаристы побоку. Буду ездить на чёрной машине. Сын министра.

Этот гад не пришёл.

Какая же я глупая! Как могла поверить? Через полчаса как я, с сумочкой этой дурацкой, пошла, сжимая колени, отдаваться к нему в комнату, явилась Азеб (она, конечно, никуда не поехала) и сказала что принц прекрасный спрыгнул во двор. Её сопровождали щербатые, как их этот гад, Ян любимый, называет: её епископ, трёхногий кавказец, и блуждающий — самодеятельный поэт Пророченко. Трёхногий притащил мешок с коллекцией всяких цепей, замков, наручников и проч., что он собрал со времён своей службы в гиндукушском спецназе, чтобы на гражданке заняться гудиниевскими опытами, а блуждающий — жбан буряковского самогона, самодельного плодовоягодного вина. Я потрогала железяки и мы сели пить чай. Азеб стала говорить, что мне надо дружить с трёхногим не только из высших соображений, но и потому что он тоже занимается боевыми искусствами (я хожу в клуб на Люсиновской). На самом деле она, как всегда, хотела меня ущучить этим волосатым реальным амбалом, на фоне которого мои боевые искусства — пшик. Она старше меня (немного) и давно мне завидует, моей исключительной красоте, чистоте и спортформам. К сожалению, я совсем, как и моя мать, которая писала в пьяном виде посреди машин на Петровском бульваре, не переношу алкоголь. То есть у меня совсем сносит крышу. А это плодовоягодное вино оказалось хитрым — сладеньким, но очень крепким. Я стала подначивать Азеб что этот епископ влюблён в высшее в ней, поэтому разрушает низ, она скорее всего не целибатничает, а сожительствует с этим трёхногим епископом. А на все замечания, что Черенкова принцесса — кисельное тесто, говорила что да, по сравнению с ней, эфиопкой чернопопой, я настоящая принцесса (эфиопы "опалены", потому что посещаемы богами! — кричала Азеб), и чистая девушка, а не кавказская подстилка, и это она кисельная, а я спортивная, и если захочу, то вырублю амбала с его десантными татуировками с полприема. Сказала им афоризм — "южный медовый месяц — она надута его спермой, как бурдюк". И надо бы мне заметить, как он тоже пьёт буряковку, дергается и багровеет. Куда там! Окосела в дупель! Сказала, что и он надут, как резервуар с триппером. А что же блуждающий пиит? Его это забавляло, он только посмеивался моему очередному заявлению что он ничтожество и дрянной поэтишка. И когда я в очередной раз стала показывать свою элегантную ловкость — пить, губами беря за краешек рюмки, схватившись ладонями за спиной за перекладины спинки стула, эта подлая Азеб подкралась сзади, ловко прищелкнула к ним мои запястья теми спецназовскими наручниками, схватила меня за волосы и плеснула в лицо плодовоягодным вином! Тут пиит все-таки вскочил, кавказский амбалище тоже, двинул его кулачищем в фейс, так что он отлетел во встроенный шкаф, оттащил меня вместе со стулом к окну и, несмотря на все мои отбрыкивания и боевые искусства, с помощью Азеб перестегнул меня к батарее! Азеб словно ополоумела, исцарапала мне лицо и визжала, что он должен то-то и то-то со мной сделать, что я его опустила, и что если он этого не сделает, то он тряпка. Я абсолютно отрезвела, меня охватил жуткий страх, я стала их умолять, рыдать, говорить, что я девушка, нетронутая, и получила такой профессиональный удар под дых, что напрочь потеряла дар речи. И тут, славабогу, в комнату вбежала запиханная сестра амбала, которую привел из соседней общежитской комнаты дрожащий пиит, и стала толкать ладонями своего братца прочь от меня. Он же продолжал багроветь и ругаться. Тут она сдернула с яновой кровати клетчатый плед, набросила его на меня и приказала сесть и снять исподнее, я была в ступоре, она дала мне пощечину и, прикрываясь пледом, сама стянула с меня мокрые трусы. Я была деловитым образом проверена! Спросила меня, почему я там стриженая — я соврала, что была в гинекологической клинике, нахмурилась, бросила мне что стянула, подошла к брату, что-то ему сказала, он буркнул в ответ, она снова прикрикнула на него, взяла за руку и увела. Так я была спасена, божемой, девственность моя меня спасла, и пиит, надо отдать ему должное, меня спас, а ведь могла бы быть в Склифе с разорванной прямой кишкой, как об этом мечталось дряни Азеб.

***

У каждого мужчины есть пуповина к сказочной стране с изумрудными цветочками и волшебницами, где остался жить его сиамский близнец Железный Дровосек в маслёнке-невидимке. Масла временами не хватает на окончательный орган. Тот едко, как золотой ключ, лезет в наш ржавеющий мир.

У женщины же в той стране есть сиамка Герда. У неё заплечная сума, где — каменный хлеб и железные башмаки. В здешней мужской оптике — дамская сумочка.

Черенкова забыла свою стильную, модную сумочку в яновой комнате. Ей не хватало воздуха. Зарёванная, она вылезла на покрытую толем крышу шестнадцатиэтажки. Черенкова частенько поднималась сюда пореветь (замочная скоба на чердачном люке была содрана), но никогда ещё в таком состоянии. У неё кружилась голова. В Москве установилась обычная, пунктирная смесь времён года, день — лето, неделя — осень, неделя — зима, и т. д. На крыше не было холодно, наоборот, пошёл тёплый дождь и Черенковой стало полегче, как после душа. Побагровевший спутник над палым на город туманом. Она приспустила с плеч халатик. Изошла замужем. От смешения слёз и дождя у неё проснулись древние жабры, которые вновь ловко процеживали минувший поэтический вечер, нагнетаемый солёными лопатками, мерцавшими под луной, нет, под красноватым юпитером, и поэтому Черенкова, закрыв глаза, могла бесконечно длить тот единственный поцелуй в краешек губ, от которого теперь шла лунная дорожка, размытый серебристый путь красноватой пробы, свиваясь клочьями, клубами Ариадны, которые затерянному в тумане, очумелому Яну распутывать и распутывать.

Она легла навзничь на тёплый толь. Черенкова ясно видела раскинувшуюся над городом, ведущую к звёздам Кремля и гербам сталиноэтажек, золотую сеть царства канатоходцев и элегантных канатоходок, откуда к ней спускалась спасительная паутинная ниточка.

Загрузка...