Южнее экватора

Глава XXIV БАЛИЙСКИЕ ОБРЯДЫ

Видха пригласил меня в свой кампунг посмотреть обряд жертвоприношения. Родичи Видха были бедняками. Семнадцать семей клана занимали часть квартала, где за высокой стеной теснились маленькие, крытые соломой хижины. Только одному родичу удалось каким-то путем стать туаном — «господином», заняв пост видного чиновника. И хотя его оштукатуренный и крытый черепицей дом резко выделялся среди жилищ бедняков, состоятельный чиновник не отделялся от клана и принимал участие в общеклановых жертвоприношениях и церемониях.

Видха привел меня к своим близким родственникам, составлявшим одну обширную семью. Ее возглавлял древний дед, который во время ритуальных церемоний исполнял несложные обязанности жреца. В тесном дворике, ограниченном жилыми и хозяйственными постройками, шло приготовление к церемонии. Хозяева радушно встретили нас и усадили на скамью. Перед тремя скромными домашними жертвенниками-сангга на соломенной циновке были приготовлены дары: связки бананов, манго, папай, блюда с рисом и другими яствами. Подготовкой к церемонии распоряжались глава семьи и его внучка, стройная большеглазая красавица лет семнадцати, принарядившаяся в яркий праздничный саронг. Остальные члены семьи, мужчины, женщины и дети, сидели вокруг как зрители. Ребятишкам надоедала эта привычная утомительная церемония, и они начинали бегать по двору, дразнили щенка, мешали деду и девушке. Матери давали озорникам шлепков и на некоторое время восстанавливали порядок.

Мне объяснили, что домашние жертвенники-сангга поставлены в честь лелухуров — умерших предков, которые теперь стали духами — покровителями семьи. Здесь хранится немного пепла от сожженного праха родичей. Остальной пепел обычно развеивают по морю. Каждая семья заботится о предках, ставших духами, и приносит им в жертву пищу, питье и даже деньги. Я увидел, как большеглазая красавица поставила на циновку рядом с рисом и плодами флакончики с растительным маслом, с черным соевым соусом, положила на блюдо острый перец ломбок и связку старинных китайских бронзовых монет с квадратными отверстиями. Такие монеты, нанизывавшиеся, как баранки на нить, в прежние времена имели хождение в балийских княжествах. На острове сохранилось немало старинных монет, которые используются теперь только для жертвоприношений. Умершие предки не очень разборчивы в полезности денежных знаков и довольствуются позеленевшими от времени бронзовыми монетами, которые давно уже вышли из обращения и не имеют реальной ценности.

Начался непродолжительный обряд. Престарелый глава семьи сел перед циновкой с жертвоприношениями и запел высоким гортанным голосом молитву. Девушка окропила водой из ритуального сосуда жертвоприношения и жертвенники. Я не мог себе представить, что сделают по окончании обряда со всеми этими яствами, предназначавшимися для предков. Каждый жертвенник был всего лишь каменным столбиком, несколько выше человеческого роста, на котором стоял ящик или будочка чуть побольше скворечни.

— Не думайте, что все эти фрукты, рис и прочее приносится в жертву нашим предкам в самом прямом смысле, — сказал Видха. — Жертвоприношения до известной степени имеют символический характер. Убедитесь в этом сами.

Когда старик закончил молитву, девушка еще раз окропила циновку с жертвоприношениями и жертвенники, затем взяла крохотную корзинку, искусно сплетенную из пальмовых листьев, и положила туда щепотку риса и несколько цветочных лепестков. Это символическое жертвоприношение было помещено в жертвенник. Такие же крохотные корзинки с рисом и лепестками цветов были помещены во второй и третий жертвенники. Все, что осталось на циновке, унесли в кухню. Плоды были розданы ребятишкам. Связку монет и флакончики девушка припрятала до следующего обряда.

Видха пригласил меня подкрепиться в маленькую харчевню, принадлежащую кому-то из его родственников. К нам присоединился молодой балинезец, оказавшийся близким другом Видхи.

— Я журналист. Главный редактор газеты «Фаджар», — представился он мне. — Сейчас из-за серьезных технических затруднений мы не можем выпускать нашу газету обычным типографским способом. Приходится ограничиваться печатанием на ротаторе. Да и тираж газеты невелик. Всего около тысячи экземпляров.

Другая местная газета, «Суара Индонезия», ориентирующаяся на национальную партию, находится в более выгодном положении. Газета имеет свою типографию и доводит тираж до трех тысяч экземпляров. По местным масштабам это уже внушительная цифра.

— Мой друг работает также в местном отделении ЛЕКРА. Поэтому он хорошо знаком с искусством и культурой Бали и может вам многое рассказать, — добавил Видха.

Мое внимание привлекли два старика с петухами Hi улице перед харчевней. Старики дразнили петухов, стравливали их, приходили в восторг, когда одному из драчунов удавалось клюнуть другого. Петухи воинственно кукарекали, бились в руках у хозяев, норовя освободиться и броситься на противника. Однако старики не выпускали птиц из рук и не доводили дело до большой драки.

— Это только тренировка перед боем, — сказал. Видха. — Хозяева воспитывают у петухов воинственный характер. Видите этого большого черного петуха с толстым гребнем? Это настоящий джаго '. Он уложил восемь противников. Хозяину предлагали за него большие деньги. Однако старик отказался продать петуха и рассчитывает, что его старый джаго принесет еще немало побед.

Старики с петухами были такой же неотъемлемой частью любого деревенского пейзажа на Бали, как глухие стены, родовые жертвенники-сангга и обилие скульптур. Воспитание боевых петухов и организация петушиных боев, называемых иногда в шутку куриными фестивалями, считаются делом весьма серьезным. Поэтому и занимаются им преимущественно старики.

В одной из деревень я был зрителем петушиных боев. Открытый навес деревенского клуба на пригорке окружили плотным кольцом разгоряченные от азарта зеваки, в основном мужчины. Они заключали пари, делали ставки на птиц, ожесточенно спорили. Многие зрители принесли корзинки с петухами. Сборище оглашалось многоголосым кукареканьем. Корзинки стояли вокруг арены, хотя в боях участвовало лишь несколько пар петухов. Остальные петухи должны были присутствовать при кровавом побоище и укреплять свои инстинкты воинственных драчунов.

Вот вышли два балинезца с петухами, белым и пестрым, дразнят и стравливают их. Это продолжается довольно долго, наверное, четверть часа. Оба петуха приходят в ярость, рвутся из рук, заносчиво кукарекают. Древний старик, судья боев, авторитетно заявляет, что, по его мнению, петухи к бою готовы. К шпорам привязывают остро отточенные, словно бритва, ножи. Хозяева говорят своим петухам напутственные слова, гладят и ласкают их. Каждому хочется, чтобы его джаго[30] стал победителем. По знаку судьи петухов выпускают на арену. Зрители опасливо сторонятся. Нечаянный удар ножом, привязанным к шпорам разъяренного петуха, может быть опасен и для человека.

Сперва оба петуха делают боевую стойку, широко расставив ноги и пригнув к земле голову, потом стремительно бросаются друг на друга. Белый петух проворнее. Он первым наносит вооруженной шпорой удар в грудь противника. И этот единственный удар решает исход боя. Из распоротого зоба пестрого петуха струится черная густая кровь. Одно-два конвульсивных движения — и пестрый петух издыхает. Белый тоже серьезно ранен. Он идет по арене, шатаясь словно пьяный и оставляя на земле струйку крови. Потом останавливается, хлопает крыльями и победоносно кукарекает. Не скажу, чтобы это кровавое состязание произвело на меня приятное впечатление.

В харчевне мы заказали крепкий чай со льдом, печеные бананы и начали беседу. Прежде всего разговор зашел об обряде жертвоприношений, который мне пришлось наблюдать.

Жертвоприношения бывают на Бали очень часто, более двухсот раз в течение года. Церемонии жертвоприношений устраиваются по случаю сожжения праха усопших, по случаю рождения, по случаю обряда подпиливания зубов у ребенка (символическое подпиливание зубов является своего рода крещением), во время свадеб и в дни балийских религиозных праздников. Важнейшие праздничные дни в индо-балийской религии — это дни поминания усопших, так называемые дни галунган, Новый год и канун Нового года. Местный религиозный календарь отличается от общепринятого. Индо-балийский год состоит из шести месяцев.

Свадьбе часто предшествует похищение невесты женихом. Это тоже скорее символический обряд, чем действительное похищение. Если молодой человек официально посватал девушку, то он должен, по местным обычаям, освященным религией, внести отцу невесты богатый выкуп. Выкуп не по карману бедняку. Только состоятельный человек может дать отцу невесты нужную сумму денег, нужное количество скота или имущества. Поэтому бедняк, да и не только бедняк, сговаривается с невестой, что «похитит» ее. Невеста тайком от родителей уходит в дом жениха или вместе с женихом уходит на несколько дней к кому-нибудь из друзей в соседнюю деревню. Отец невесты, который часто-заранее знает о «похищении», приходит в притворном гневе к дочери и спрашивает, вернется ли она домой к родителям или же останется с «похитителем». Дочь, конечно, заявляет о желании остаться. Иной ответ обычно исключается, так как девушка заранее приняла решение связать жизнь с любимым. Отец прощает беглянку и ее «похитителя», и дело заканчивается свадьбой.

В большой деревне невдалеке от известного храма Таман Аюн шло приготовление к пышному обряду сожжения праха усопших. Сжигались одновременно останки местного жителя из касты ксатриев и его супруги. Оба умерли много лет назад и были, по местным обычаям, временно похоронены на сельском кладбище. Только теперь родичам удалось накопить достаточную для погребального обряда сумму денег и заказать мастерам погребальные сооружения бадэ и два гроба в форме быка и коровы. Кости мужчины из касты ксатриев должны совершить свой путь до погребального костра только в гробу, которому придан облик черного быка. Для останков женщины из этой же касты делается гроб в виде черной коровы. Брахманы имеют право на особое отличие и после смерти. Для них делается белый бык или белая корова. Останки представителей низших каст сжигаются в гробах иной формы. Высота и отделка бадэ также зависят от того, к какой касте принадлежал покойный. Мне говорили, что теперь кастовые различия при совершении обряда сожжения праха усопших соблюдаются далеко не так ревностно, как прежде.

К дому покойных направлялись процессии. Празднично и ярко одетые девушки несли жертвоприношения. Девушки, шедшие парами, торжественным медленным шагом, несли на головах плоские корзины с плодами и цветами. Я вспомнил танцовщиц, исполнявших ритуальный танец пендет. Вот другая колонна девушек, на бамбуковых шестах у них длинные гирлянды из цветов и пальмовых листьев. Разрезанные на тонкие ленты, листья сплетались руками умельцев в хитроумные узоры, орнамент, бахрому. Все это в сочетании с ослепительно-яркими тропическими цветами превращалось в замечательные произведения декоративного искусства, без которого обряд не казался бы таким пышным.

Собирались мужчины с гонгами и барабанами. Молодые сильные парни несли на плечах два бадэ, огромные яркие сооружения в виде многоступенчатых башен из бамбука, дерева, цветов, разноцветных полотнищ и соломы. Бадэ вместе с фигурами быка и коровы и с останками усопших должны были быть преданы огню на большой поляне. Потом оставшийся после сожжения пепел родные свезут на побережье и бросят в волны Индийского океана.

Я не сумел побывать в главном святилище острова, храма Бесаки. Храм этот находится в отдаленной горной части острова, куда трудно добраться из-за плохих дорог. Зато я подробно ознакомился с храмом Таман Аюн. Это — святилище одного из южных округов острова Бали, типичный балийских храм, интересный и как архитектурный памятник. Здесь по большим праздникам собираются паломники со всего острова. Храм — не совсем точное определение для большого комплекса построек, носящих название Таман Аюн. Здесь нет храма в точном смысле слова, нет специального храмового сооружения для молящихся. Это лишь площадка, окруженная тремя рядами стен и рвом. В отделке стен и ворот все то же типичное для Бали сочетание красного кирпича и серого речного камня. Очень красив мост через ров, украшенный восемью статуями. У ворот поставлены высеченные из камня огромные сказочные чудовища-раксасы.

На центральной площадке храма — десять высоких жертвенников. В отличие от маленьких домашних или родовых жертвенников-сангга жертвенники в крупных храмах называются «меру». Они имеют вид многоступенчатых башенок, отдаленно напоминающих многоэтажные старинные китайские пагоды. Обычно меру делаются из дерева, а их кровли — из соломы. Лишь некоторые меру имеют богатую отделку — каменный фундамент, украшенный орнаментом и барельефами с изображением цветов, животных, масок и раксасов. Я обратил внимание, что меру неодинаковы по высоте, числу ярусов и нагроможденных одна на другую кровель. Были меру, которые имели пять, семь или более ярусов. Оказалось, что каждая меру принадлежит определенной касте, проживающей в данном округе. Более высокая каста имеет право, по религиозным законам, воздвигнуть более высокий жертвенник в общем храме. Кроме жертвенников, на территории храма была терраса для петушиных боев и специальные навесы, куда складывались дары во время больших церемоний с жертвоприношениями. Часть даров предназначалась для священнослужителя пендета, остальное участники церемонии после ее окончания уносили домой. Пендета приезжал из города только по большим праздникам, когда религиозные церемонии сопровождались петушиными боями, танцами и другими массовыми зрелищами. Постоянно же при храме живет лишь служитель пемангку, который следит за чистотой.

Еще два интересных памятника удалось посмотреть во время поездки в восточную часть острова. Это были судилище в Келунгкунге и мрачный полузаброшенный храм Пура Говалавах. Городок Келунгкунг был прежде столицей одноименного княжества. Местный раджа претендовал на главенство над другими раджами. В городке сохранился небольшой ансамбль старинных построек судилища. Центром ансамбля служит каменная площадка, окруженная рвом, на которой находится изящная открытая веранда. Сооружение напоминает бангсалы и пендопо джокьякартского кратона — те же легкие деревянные столбы, украшенные раззолоченной резьбой и орнаментировкой. Интересна роспись потолка, воспроизводящая историю ваянгов. В стороне от центральной постройки на высоком каменном фундаменте находится другая веранда, также с интересной потолочной росписью. Здесь художники изобразили сцены страшного суда.

Давно уже отошли в область предания времена, когда раджа самовластно выносил здесь жестокие приговоры, казнил и миловал подданных. Теперь судилище — лишь один из достопримечательных памятников острова, включенных в туристские маршруты. Вокруг судилища толпятся торговцы сувенирами и ловят туристов, всячески расхваливая свои статуэтки и крисы.

Извилистое шоссе тянется все дальше на восток, минуя капризные горные речки и ущелья, подвесные на толстых стальных канатах мосты и головокружительные подъемы. Время вечернее. Солнце спряталось за хребтом, расплескав по небу алый глянец. На фоне заката горы кажутся особенно рельефными, объемными, отчетливыми, как будто кто-то старательно вырисовал их черной китайской тушью на глянцевито-алом полированном небе. В речке плещутся детвора и взрослые. После напряженной работы в поле и изнурительного зноя купанье в холодном горном потоке — лучший отдых.

Дорога выходит на побережье океана. Последняя деревушка остается позади. Местность становится безлюдной и мрачноватой. Пустынный песчаный пляж порос тощими сучковатыми кактусами. Мы останавливаемся у одинокого заброшенного храма, прилепившегося к отвесной черной скале, зияющей отверстием пещеры. Храм Пура Говалавах скромен и запущен. Внутри ограды находится лишь несколько небольших меру и сангга. Сторож пояснил, что религиозные церемонии здесь проводят лишь раз в полгода. В остальное время храм почти никто не посещает.

Мое внимание привлекла пещера и какие-то странные звуки, доносившиеся оттуда, — не то шумное птичье чириканье, не то мышиный писк. Над огромной дырой колыхалось что-то похожее на лохмотья. Иногда порывы ветра срывали со сводов пещеры какие-то клочья, которые кружились и летели в зияющую бездну. Я подошел ближе и увидел, что лохмотья были скопищем чего-то живого, напоминая в вечерних сумерках гигантский рой диких пчел или ос, а вернее, гигантских неведомых мне насекомых. Рой издавал противные звуки — смесь птичьего чириканья с мышиным писком. У входа в пещеру ощущался тяжелый смрадный запах сырости, плесени. Густым слоем помета были покрыты три жертвенника, стоящих перед дырой. Я не сразу догадался, что передо мной были тысячи летучих мышей. С наступлением темноты они вылетают на промысел, а днем прячутся в укромных расщелинах скал и пещерах.

Сторож сообщил, что пещера пользуется дурной славой. Он и другие люди боятся ходить сюда поодиночке. Еще никто из простых людей не решался проникнуть в глубь пещеры. Говорят, она тянется на многие километры и достигает подножия горы Гунунг Агунг, где находится святилище Бесаки. Говорят также, что где-то в ее недрах есть старинные подземные храмы и жертвенники. Но достоверно об этом знают только жрецы-пендета из касты брахманов. В пещере якобы живут страшные джинны и шайтаны. Он, старый сторож, не знает, верно ли, что пещера служит жилищем для джиннов и шайтанов. Об этом, возможно, также знают брахманы. Но зато он знает наверняка, что в пещере много змей и одичавших собак. Так много, что одинокий смельчак, если он пожелает проникнуть в пещеру, назад не выйдет.

Перед отъездом с острова Бали я совершил поездку на северное побережье в Сингараджа. Дорога шла через первобытные джунгли и горы, по живописным берегам горных озер. К узенькому петляющему по горным перевалам шоссе подступали плотной стеной огромные деревья, оплетенные лианами. Высоко на ветвях прыгали и галдели мартышки. Машина, преодолевая крутые подъемы, взбиралась на головокружительную высоту.

Сингараджа, довольно крупный город, был до недавнего времени столицей провинции Малые Зондские острова, или по-индонезийски Нусатенгара. Денпасар был лишь административным центром области Бали. Теперь огромная провинция Нусатенгара разделена на три провинции, одной из которых стал остров Бали. Функции провинциальных учреждений выполняют частично бывшие областные учреждения в Денпасаре, а частично учреждения бывшей провинции Нусатенгара в Сингарадже. Этот переходный период с двумя столицами создает свои неудобства. Например, для того чтобы возвратиться с Бали на Яву самолетом, я должен был сделать отметку на моем проездном билете в бюро путешествий, которое находится в Сингарадже, почти в ста километрах от аэропорта.

Пожалуй, самая интересная достопримечательность города Сингараджа — уникальная библиотека «Гедунг Киртья». В хранилище библиотеки я увидел не обычные для любой библиотеки книжные полки, а стеллажи с металлическими ящиками. В ящиках хранились замечательные сокровища культуры Бали — книги на пальмовых листьях, так называемые лонтар-бергам-бар. Каждая книга — связка небольших прямоугольных пластинок, вырезанных из сухого пальмового листа. Размер пластинки-странички — 3,5 на 50 см. В книге их было несколько десятков. Наружные пластинки, играющие роль своеобразных книжных корочек, делают из дерева саво и покрывают искусной декоративной резьбой.

Среди книг на пальмовых листьях я видел книги рассказов из «Рамаяны» и «Махабхараты», исторические хроники. Каждая страничка — художественная миниатюра, изображающая приключения ваянгов в картинках с пояснительным текстом на санскрите или древнеяванском языке. Лонтар бергамбар — безусловно произведения искусства. Писцы таких книг должны были обладать большим мастерством художника и каллиграфа и знать особые секреты письма. Рисунки и тексты выцарапаны на поверхности пальмового листа металлическим острием. Вместо чернил употребляли сажу на масле. Это специальная сажа, полученная от растирания угольков, которые остаются при сжигании плода кемири. И теперь изредка в качестве памятных сувениров для туристов изготовляют имитации старинных книг на пальмовых листьях. Замечательное искусство книжной рукописной графики продолжает жить на Бали.