Южнее экватора

Глава V БАНДУНГ — ГОРОД СТУДЕНТОВ

Направляемся в новый университет Паджаджаран. На окраине города находится здание из бетона и стекла, построенное в ультраконструктивистском стиле. Здание напоминало фабричные корпуса или ангары для самолетов. Но, познакомившись с университетскими помещениями, я убедился, что общая планировка его вполне соответствует своему назначению и условиям тропического климата. Учебные аудитории — просторные и высокие. В них много света и воздуха, предусмотрена естественная вентиляция. Вместо коридора широкая открытая галерея, опоясывающая здание вдоль внутреннего двора.

У главного входа в стену врезана белая мраморная доска с надписью, гласящей, что 4 мая 1958 г. президентом республики доктором Сукарно был заложен первый камень университета Паджаджаран.

Ректором, или, по индонезийской терминологии, президентом, университета является профессор юрист Ива Кусумасумантри.

Во время моей поездки в Бандунг президент находился за границей. В числе стран, которые он посетил, был и Советский Союз. Целью поездки было, в частности, установление более широких контактов с советскими учеными и Министерством высшего образования СССР. Обязанности ректора выполнял бригадный генерал профессор доктор Мустопо, по специальности зубной врач. Пусть читателя не удивляет это необычное сочетание профессий: генерал, занимающий высокий командный пост в армии, но продолжающий частную зубоврачебную практику, к тому же известный политический оратор. Недостаток в квалифицированных чиновниках и офицерах заставлял республиканское правительство смело выдвигать на руководящие армейские и гражданские посты видных участников национально-освободительной борьбы — людей самых разнообразных профессий: врачей, учителей, журналистов.

С университетом нас подробно ознакомил молодой помощник президента (ректора). Он рассказал следующее. В стране за 14 лет существования республики немало сделано для развития высшего образования. Нельзя, правда, отрицать и значительных трудностей, с которыми еще приходится сталкиваться: недостаток квалифицированных профессоров и преподавателей, недостаток средств на строительство учебных помещений, отсутствие многих необходимых учебников, большой отсев учащихся в процессе обучения. Главный показатель успехов по сравнению с периодом голландского колониального господства — число студентов возросло во много раз. В 1936 г. в стране существовали только два высших учебных заведения: батавский университет с юридическим и медицинским факультетами и небольшой технический колледж в Бандунге. За пределами Явы высших учебных заведений в Индонезии не было вовсе. Всего студентов было лишь 1086. Из них не менее 40 % —дети местных голландских колониальных чиновников и офицеров. Из студентов-индонезийцев подавляющее большинство — дети феодальной аристократии.

Сейчас ежегодно открываются новые высшие учебные заведения или факультеты. Созданы государственные университеты и высшие специализированные учебные заведения в Бандунге, Джокьякарте, Сурабае, Макассаре, Медане, на Средней Суматре. Значительно расширен джакартский университет. Возникло довольно много частных школ повышенного типа.

Бандунгский университет Паджаджаран был открыт 24 сентября 1958 г. в составе трех факультетов: юридических и общественных наук, педагогического и медицинского. Первые два факультета существовали до этого в качестве отдельных небольших учебных заведений. Медицинский факультет был создан одновременно с открытием нового университета. В сентябре 1958 г. был дополнительно открыт естественный факультет.

В Бандунге, помимо государственного университета, находится другой учебный центр — так называемая организация «Яясан», имеющая два факультета: социально-политический и филологический. Организацию эту — своего рода частный университет, который получает лишь небольшую материальную поддержку от правительства. — возглавляет тот же Ива Кусумасумантри. На всех факультетах государственного университета и организации «Яясан» обучается не менее 7 тыс. студентов.

В индонезийских учебных заведениях нет единой системы экзаменов, стипендий, прохождения учебной практики, присвоения ученых званий и степеней. Каждый университет, а нередко и факультет имеет собственный устав и руководствуется обычно своими местными возможностями и традициями. Срок обучения на различных факультетах колеблется от четырех (юридические) до семи лет (медицинские). Вступительные экзамены существуют не везде. Чаще зачисляют в университет на основании конкурсного отбора по дипломам об окончании средней школы. Как правило, практику в период обучения проходят только студенты медицинских, педагогических и технических факультетов. Студенты-медики седьмого курса заняты исключительно врачебной практикой в клинике.

Примерно лишь 10–15 % общего числа студентов Индонезии получают стипендию. Значительная же часть их живет на собственный побочный заработок или за счет родителей. Кроме того, приходится вносить плату за учебу, за экзамены, лабораторные и практические занятия. Сами руководители университетов, с которыми мне приходилось беседовать, признавали ненормальность такого положения, которое, по их мнению, оправдывается лишь временными финансовыми затруднениями молодой республики.

Стипендиаты делятся на несколько категорий. Некоторые получают стипендию от правительства через Министерство воспитания, образования и культуры или другие министерства (здравоохранения, юстиции и т. д.). Некоторые получают стипендию от правительственных или частных фирм и предприятий. Стипендиаты после окончания учебы обязаны работать в фирмах или ведомствах, взявших на себя расходы по обучению своих кандидатов. Для получения правительственной стипендии необходима отличная успеваемость или особые заслуги перед республикой, например активное участие в прошлом в национально-освободительной борьбе.

После окончания учебы лишь студенты-медики распределяются на работу. Им даже вменяется в обязанность работать в одном из лечебных учреждений в связи с острой нехваткой медицинских кадров. Выпускники других факультетов, если они только не были стипендиатами, не получают назначения на работу и могут устраиваться по своему усмотрению.

Значительная часть студентов, особенно материально плохо обеспеченных, отсеивается после второго года обучения. Сдав экзамены за второй курс, студенты получают первое официальное звание — «сарджана муда». Дословно это переводится «молодой ученый». Если следовать смыслу, то правильнее перевести этот термин «младший специалист». Звание младшего специалиста дает надежду устроиться клерком в фирму ила мелким чиновником в ведомство.

В последние годы правительство стремилось постепенно заменять профессоров-иностранцев индонезийцами. Сейчас деканы факультетов, заведующие кафедрами и отделениями, как правило, индонезийцы. Заменено-большинство профессоров-голландцев, связанных со старой колониальной системой. Однако острый недостаток в научных кадрах наблюдается до сих пор. В университете Паджаджаран, по словам помощника президента, около десятка профессоров и преподавателей иностранцы: американцы, западные немцы и др. Из преподавателей-индонезийцев не все еще обладают достаточным опытом, знаниями и методикой преподавания. Поэтому предстоит еще преодолеть немало трудностей в подготовке квалифицированных национальных научных кадров.

На прощание помощник президента университета подарил нам университетские издания, знакомящие с историей создания университета, с составом его преподавателей и студентов, с учебными программами.

Были каникулы. Большинство аудиторий пустовало. Лишь кое-где шли экзамены. В индонезийских университетах нет строго определенного времени экзаменационных сессий. Можно сдавать экзамены весной, осенью, в каникулы.

Во всех аудиториях индонезийских университетов я обращал внимание на две особенности. Нигде нет ни громадных столов, ни парт, ни даже откидных досок на спинках кресел, заменяющих парты. Лишь правый подлокотник кресла сделан несколько шире обычного. Иногда он делается откидным. Сюда можно положить блокнот или тетрадь и, слегка повернувшись вправо, записывать. Правда, это не особенно удобно, зато достигается большая экономия полезной площади. Просторные аудитории могут вместить до пятисот и более студентов. Другая особенность — за кафедрой обычно возвышается солидное, внушительное лекторское кресло-с высокой резной спинкой.

Массивность и резная отделка кресла — дело вкуса архитектора. Профессор или доцент, удобно восседающий в таком кресле за кафедрой, должен выглядеть значительной фигурой на фоне аудитории.

После университета мы посетили Бандунгский технологический институт. Машина остановилась перед старинным зданием необычной архитектуры. В живописном беспорядке громоздятся четырехскатные вогнутые крыши. Можно подумать, что перед вами буддийский монастырь. Господин Рукоми пояснил, что это старое здание технического колледжа, на базе которого недавно создан самостоятельный технологический институт с тремя факультетами. В институте обучается около 5 тыс. студентов. Теперь в старом здании размещается лишь незначительная часть института. Рядом вырос огромный новый трехэтажный корпус.

Сначала осматриваем старое здание, в котором когда-то учился президент Сукарно. Необычный стиль здания — особенность традиционных национальных построек парода менангкабао Средней Суматры. Здание окружено галереями, выложенными кусочками неотшлифованного камня и увитыми буйной тропической зеленью. Перед фасадом широкий сквер с цветником. Все это составляет очень живописный ансамбль.

Ознакомление с технологическим институтом значительно пополнило мои представления о стремительном развитии высшего образования в стране, об огромной тяге молодежи к учебе и о трудностях, которые еще нужно преодолевать. Со всем этим я столкнулся и в университете, поэтому, чтобы не повторяться, расскажу подробно лишь о художественно-архитектурном отделении института.

Преподаватель живописи Ахмад Садали гостеприимно показывал нам традиционные учебные пособия: гипсовые слепки с Венеры Милосской и Аполлона, чертежи с дорийскими и коринфскими капителями. В одном из классов группа молодых архитекторов и студентов работала над архитектурным проектом. Ахмад Садали познакомил нас. Архитекторы показали чертежи, проекции, перспективные рисунки и объяснили, что это проект студенческого общежития. Авторы проекта предусмотрели все необходимые удобства и не навязывали никаких архитектурных излишеств. Я пожелал архитекторам поскорее воплотить свой полезный проект в жизнь. Потом мы посетили библиотеку. Ахмад Садали и библиотекарь посетовали на то, что пока библиотека небольшая. В ней всего около 3 тыс. томов. Сожалели, что ничего не удалось приобрести из советских изданий по искусству, архитектуре, инженерно-строительному делу. На полках мы увидели только комплекты журналов и брошюр, изданных советским посольством. Но студентов интересуют и более капитальные издания.

Я неоднократно убеждался в огромном интересе индонезийцев к советским научным изданиям по медицине, биологии, физике, химии, электротехнике, машиностроению, архитектуре, строительному делу. Спрос на подобную литературу в таких экономически слаборазвитых странах, как Индонезия, исключительно велик. Во всех индонезийских университетах, которые мне удалось посетить, профессора жаловались на недостаток учебников. Приходится заниматься по западноевропейским или американским учебным пособиям. В один голос профессора признавали, что эти учебники нередко «односторонни и тенденциозны.

Хорошее впечатление о художественно-архитектурном отделении было испорчено посещением класса живописи. Здесь я увидел груду абстракционистских картин: какие-то пятна, кляксы, в хаотическом беспорядке разбросанные по полотну, составленные из геометрических фигур уродцы, разноцветные клетки. Все это называлось пейзажами, натюрмортами, портретами.

Ахмад Садали объяснял, что означает то или иное нагромождение клякс, геометрических фигур. Чувствовалось, что преподаватель хотел похвастать успехами своих учеников, особенно старшекурсников. Кисти последних принадлежали самые бессмысленные, самые абстрактные полотна, в которых не было и намека на содержание.

Ахмад Садали посетил многие западные страны и усвоил там то, что было модным и, увы, худшим в современной живописи Запада. Своими любимыми художниками он назвал многих современных корифеев абстракционизма. Но я не услышал даже имени Пикассо, который, вероятно, казался учителям моего собеседника уже недостаточно современным. О русской же классической и советской живописи Ахмад Садали имел самое смутное и общее представление.

Он спросил, понравились ли мне работы его учеников.

— Видите ли, дорогой господин Ахмад, мне очень-трудно ответить на Ваш вопрос. Трудно не только потому, что я не искусствовед и не критик, но и потому, что традиции и приемы нашей советской живописи иные.

— Да, я слышал, что ваша живопись отличается от западной. Вы не признаете абстрактных форм искусства-и предписываете всем художникам придерживаться единой ортодоксальной манеры.

— Нет! Никто никогда не запрещал у нас художникам писать в своей индивидуальной манере, даже в формалистической, абстрактной. Однако наш зритель и критик — народ не принимает такой живописи. Он предпочитает реализм, располагающий огромными возможностями, чтобы показать окружающий нас реальный мир. Творчество таких наших художников-реалистов, как Репин, Крамской, Суриков, Серов, было глубоко народно и прогрессивно. Они создавали образы народа, национальных героев, прогрессивных деятелей культуры, вскрывали недостатки современного общества…

— Простите, кого вы назвали? Репин…

Я повторил незнакомые будущему профессору живописи имена и кратко объяснил, почему они так дороги каждому культурному советскому человеку.

— Но ведь и мы не отвергаем культурного наследия, — не очень уверенно начал мой собеседник. — Мы ценим Рембрандта, Рубенса, Рафаэля, Ван-Гога и других. Но сейчас абстрактная живопись больше отвечает духу времени. Только абстрактная живопись дает простор фантазии и позволяет художнику проявить всю его индивидуальность. Свобода творчества, свобода индивидуального восприятия и отражения вещей — это только абстрактная живопись, не ограниченная никакими законами анатомии, перспективы, цветовой гаммы.

Разумеется, я не мог не возразить.

— Не кажется ли Вам, дорогой господин Ахмад, что сейчас жизнь Вашей молодой республики дает художнику яркие темы: образы национальных героев, эпизоды национально-освободительной борьбы, процесс созидания новой жизни, борьбы с феодальными пережитками и наследием колониализма? Не кажется ли Вам, что мертвые ребусы абстрактной живописи не позволят воплотить в искусстве всю насыщенную событиями жизнь Вашей страны?

Дискутировали мы долго. Я говорил о замечательных реалистических полотнах Хенк Нгантунга, Хендра, Карьоно, Дуллаха, отвергающих всякие формалистические трюки. Именно реализм дал им возможность запечатлеть на полотнах яркие запоминающиеся образы. Не знаю, удалось ли мне убедить в чем-нибудь будущего профессора живописи.

Ахмад Садали был деликатный человек. Он не ругал все то, с чем не соглашались представители абстрактной живописи. Он даже согласился с их ограниченными возможностями и подчеркнул, что основной тематикой в его классе являются натюрморт, пейзаж, портрет и так называемая композиция. По его словам, индонезийские абстракционисты все же признают право на существование и «натурализма», оставляя за натуралистами те жанры, которые не укладываются в рамки абстрактной живописи.

Ахмад Садали, заговорив о так называемых индонезийских натуралистах, перечислил ряд знакомых мне имен, которые я относил к числу имен лучших современных индонезийских реалистов. Я еще раз убедился, что многие индонезийские художники ошибочно отождествляют реализм и натурализм. Мы высказали противоположные точки зрения на искусство живописи. Я излагал ту точку зрения, которой, кстати, придерживаются многие индонезийские художники, большой отряд художников-реалистов. Они опираются на национальные традиции, жизненный опыт, богатые жизненные наблюдения. Ахмад же Садали опирается на мертвые догмы своих западных учителей.

— Все-таки хорошо, что мы подискутировали, — сказал он. — Обязательно пришлите мне книги по советскому искусству. Я почти не знаком с ним. Очень хотелось бы побывать в Москве, чтобы по-настоящему познакомиться с творчеством ваших художников.