За грань. Инструкция по работе с вампирами

Глава 15

Я стояла, подставляя лицо горячим струям воды. Несмотря на выкрученную до отказа температуру, мне никак не удавалось согреться. Озноб пробрал до самых костей, въелся в плоть и мысли. Усталость не смывалась вместе с водой и даже гель для душа с ароматом кокоса, казалось, отдавался тленом в носу. Будущее от чего-то виделось мрачным, беспокойным и неумолимо смертельным.

— Все когда-нибудь умрут, — тихо проговорила в никуда, опуская голову и наблюдая, как розоватую воду поглощал слив.

Будто бы чужая кровь впиталась в кожу и больше мне никогда не быть чистой.

Это была чужая ванная. Голубой мелкий кафель, старая чугунная ванна, чуть ржавая лейка для душа и дешевая шторка с синими цветочками. Это был чужой дом. Владельцев ни я, ни Йоан не знали. Пожилая пара и их сорокалетний безработный сын, который, судя по внешнему виду, крайне редко выбирался из дома и вел затворнический образ жизни.

Так просто захватить чужое пространство, чужие умы и жизни, когда ты вампир. Стрэнд остановился у маленького старого каменного коттеджа, ориентируясь на понятные только ему паттерны местности. Здесь было много земли, внушительных размеров сарай и с десяток овец в хлеву. Они испуганно заблеяли, когда наша машина приблизилась и вампир размытой тенью проник в дом. Я же отогнала авто за сарай, чтобы с дороги его не было видно и осторожно вошла в дом через приоткрытую дверь.

К тому моменту, когда я оказалась внутри, Йоан успел промыть мозги жильцам, заставив их приготовить нам спальню и еду для меня. Пожилая пышная леди с отсутствующим взглядом протянула чистую одежду, полотенца и показала, где у них ванная комната. Стрэнд коротко велел мне идти приводить себя в порядок, а сам направился по своим делам. Наверное, восполнять потерю крови.

Не знаю, что чувствовать по этому поводу. Хорошо ли это, плохо ли, когда практически на глазах, с твоего немого дозволения кто-то питается такими же людьми, как ты? Я постаралась не думать об этом. Апатия нахлынула, словно защищая здравый рассудок. Я не чувствовала. Просто стояла под горячим душем и пыталась собрать множество разрозненных крупинок информации в единое существо понимания. Но мозг отказывался работать, после яркой вспышки от принятия крови первородного. Это был самый настоящий отходняк, как после употребления веществ.

Я задумчиво провела большим пальцем по талии. Оттереть плотно начертанные руны уже не входило в мои планы, попытки были тщетны и бессмысленны. Отдаленно подумалось, что так хотя бы не сильно видно синяки, от которых буквально ныло все тело. Близость с Йоаном, нападение в съемной квартире, совет, низшие вампиры на парковке. Без разницы. Главное — я осталась жива. А синяки, гематомы, ссадины и другие повреждения рано или поздно пройдут.

Мою меланхолию прервал какой-то металлический щелчок. Я замерла, пытаясь понять, что происходит, а потом заметила высокий силуэт прямо за шторкой. Интересно, Хичкок придумал свою знаменитую сцену из «Психо» после того, как к нему в ванную тоже кто-то вот так ворвался? В отличие от Мэрион я точно знала, кто стоит по ту сторону. И у него не было ножа…кое-что похуже.

Стрэнд медленно отодвинул штору и на краткий миг показалось, что это последний момент в моей жизни. Это был не тот ворчливый начальник, к которому можно было со скрипом, но привыкнуть. В его взгляде не читалось ничего, кроме пустого голода. Ни единого намека на личность и сознание. В уголках его губ и на подбородке была кровь.

Кажется, его ранение было куда серьезнее, чтобы трое смертных могли хоть как-то помочь ему восстановиться. И теперь за неимением другой живой кормушки на несколько сотен метров вокруг, голод переключил его на меня.

— Они живы? — зачем-то спросила я, крепко сжимая кулаки.

Он не ответил, просто продолжал стоять, безразлично осматривая тело, так как это делают погрязшие в рутине работы патологоанатомы, прогоняя в голове нужный алгоритм. Это просто тело, его нужно вскрыть. Вот и все.

— Йоан, смертные…они живы? — более твердо повторила я свой вопрос.

Стрэнд посмотрел мне в глаза и пожал плечами. Нет, ясного сознания в этом существе напротив не было ни грамма. Вдруг оказалось, что страха не было. Лишь полное принятие неизбежного. Черт знает, почему именно сейчас я не была готова драться, сражаться за жизнь, хотя бы попытаться выжить. Возможно, что виной всему стали потрясения, выбившие из меня всякие эмоции. Захотелось, чтобы все кончилось. И пусть так.

Кошмарные мысли, неправда ли?

Жаль, что в последние мгновения жизни я буду испытывать раздирающую вены боль, а не наслаждение, какое предшествует гибели простого смертного от рук вампира. Но, кто сказал, что смерть вообще безболезненный процесс?

— Рубашку хоть что ли сними, — вздохнула я, удивленно отмечая, как ровно и спокойно бьется сердце.

Нет, у меня точно помутился рассудок. В прошлый раз перед тем, как Стрэнд кинулся на меня, переполненный яростью к тому, что творилось за его спиной, я была в ужасе, кричала и молила о пощаде. А сейчас…ничего.

Вампир растерянно моргнул, опустил взгляд на свою окровавленную грудь и разорванную белую рубашку. Казалось, он только сейчас вспомнил, что вообще-то ранен. Провел пальцами по кровавому пятну и хмыкнул. Йоана сейчас только что позабавило то месиво, во что лысый татуированный первородный превратил его тело?

Неожиданно, он потянулся к оставшимся пуговицам, аккуратно расстегнул их и скинул на пол рубашку, подобно грязной тряпке. За рубашкой последовали туфли, носки и брюки с трусами. Он просто свалил одежду кучей прямо у своих ног и без какого-либо стыда — откуда у вампира вообще может быть стыд? — предстал передо мной во всей своей голой красе.

Я прижалась спиной к холодному кафелю, когда он полез в ванну. Места с его появлением оказалось крайне мало, но Йоана это ни капли не смутило. Он высился надо мной как гора. Несмотря на горячие струи воды, аромат геля для душа и сладковато горький, душный запах крови и смерти, я все еще чувствовала тот океанский шторм, сопровождавший его постоянно. То, что не смыть и не перекрыть ничем. Лучший естественный парфюм, какой мне доводилось ощущать.

В узком пространстве он плотно притиснулся ко мне всем телом, уперев по обе стороны руки. Его кожа была необыкновенно прохладной и твердой. Горячие струи воды били Стрэнду в плечо, и я невольно скосила глаза на серьезное ранение. Успевшая образоваться запекшаяся корка размокла и хлопьями стекала вместе с водой вниз по бледному торсу, теряясь где-то между нами. Месиво оказалось не таким уж и страшным, каким-то чудом — не иначе с помощью хозяев этого дома — дыра и обрывки плоти теперь срослись и напоминали какой-то крупный старый шрам, нежели свежую рану. Удивительная способность к регенерации.

Йоан по-прежнему не говорил ни слова, просто смотрел на меня льдистыми глазами, а я пыталась разглядеть в них проблески сознания. Ведь если он до сих пор не впился в меня, значит, есть хотя бы небольшая вероятность того, что голодный зверь терял хватку и мог уступить место Стрэнду? Мне захотелось убрать застывшую багровыми сосульками челку с его глаз, чтобы лучше видеть их, но разум подсказывал — любое движение могло лишь ускорить смерть. Потому я просто стояла ожидая, пока судьба распорядится на мой счет.

Йоан глубоко втянул носом воздух и чуть ближе склонился к моему лицу. Прохладные пальцы коснулись правой скулы, прошлись вниз по щеке и подбородку. Он будто изучал меня, вглядываясь и исследуя мое лицо. Когда большой палец коснулся нижней, чуть припухшей после нападения губы я, сама того не понимая, обхватила его ртом, чем спровоцировала рычание. Стрэнд мягко, но требовательно схватил меня за подбородок и отодвинул мое лицо в сторону, давая себе лучший доступ к незащищенной шее.

Клыки оцарапали кожу, а после раскаленными прутьями вонзились, разрывая плоть. Я вскрикнула, помимо воли впиваясь ногтями в бока вампира. Нестерпимая боль, от которой кружилась голова и пропадал здравый рассудок. Огонь в моих венах выжигал каждую живую клетку моего организма. Захватывал тело и разрушал существование. В легких перехватило дыхание, и я глупо захрипела, что-то проговаривая одними губами. Из моих глаз текли слезы, в ушах шумело от участившегося сердцебиения, а тело постепенно теряло только-только обретенную силу.

Ноги подкосились и Йоан подхватил меня за бедра, вжимая в ледяную мокрую стену, причмокивая и постанывая от удовольствия. Перед глазами заплясали белые пятна, и я умоляла всех известных богов, чтобы мне даровали скорое забвение. Но долгожданный обморок не приходил, заставляя все отчетливо чувствовать и поскуливать в муках.

Окружающая реальность будто начала просеиваться сквозь мелкие песчинки угля и гравия. Вот оно, скоро придет долгожданная темнота. Но в этих песчинках не было той легкости и спокойствия, какое ожидаешь перед смертью. Каждая крупица была наполнена страданием, на этот раз не моим. И я поняла, что вновь проваливаюсь в его воспоминания.

Мы слабы и голодны. Не пошевелить ни мускулом, ни даже глазами. Наше тело застыло, плотно укутанное бетоном. Они научились делать такой состав, который застывал в считанные часы и у нас есть только сантиметр свободного пространства — мы старались шевелиться, пока нас, обессиленных, истощенных заливали цементом и мелким щебнем. Даже этот сантиметр спустя много недель кажется подарком судьбы, свободой и для связанного тела. Тьма молчит. Соратники, сотканные из чистой энергии — наши демоны не приходят к слабым. У нас отобрали все. Власть, силу и клан. Здесь в темноте, в нашей голодной тюрьме мы снова и снова видим, как погибают все те, кто оступился. Те кто просто попал под раздачу не будучи сильным. Те, кого мы любили и вели к процветанию.

Мы подвели их. Они подвели нас. Предательство кислотой разъедает нашу суть и мысли. Все светлые моменты, вся любовь портятся от осознания, что самый родной и близкий воткнул тысячу ножей прямо в спину. Уж лучше тело превратится в решето, чем каждое мгновение видеть агонию и смерть. Столько веков на ветер. Может, не стоило давать нашему заточению срок? Возможно, мы сможем все же умереть? Как сильно мы сойдем с ума за эти двадцать пять лет голода и одиночества?

Длинные шелковистые волосы блестят золотом в лучах солнца — последнее, что мы помним о ней. «Не надо!» — звучат в ушах последние слова. Ведь можно было поступить иначе. Столько жизней потрачено и ради чего? Мнимой справедливости? Справедливости ли?

Ненависть — то, чем мы станем. Она поведет нас через все эти годы, не даст упасть в безумие, не даст забыть.

Возвращение было подобно глотку свежего воздуха. Скованность пропала, плотный бетонный гроб перестал давить на каждый сантиметр тела. По щекам текли слезы вовсе не боли, а горя. Бездонного и всеобъемлющего.

Вода шумела, брызги, встречаясь с кожей вампира, разлетались жгучими каплями. Мгновения. Всего несколько миллисекунд я блуждала в его памяти. За это время Стрэнд успел отстраниться. Светло-голубые глаза напротив пристально изучали мою скромную персону. Головокружение немного сбивало с мыслей, но это было не важно.

Ладони сами собой обхватили его лицо.

— Гребаный мрак, — тихо прошептала я, не отводя взгляда.

Там, за завесой голода и пеленой мрачных воспоминаний промелькнуло что-то знакомое. Йоан был тут. Неожиданно уязвимый и удивленный. Увидев болезненную крупицу его долгой жизни, я не собиралась его жалеть. Стрэнд в этом не нуждался.

Я потянулась к нему и поцеловала, ощущая на губах кисловато-медный вкус собственной крови. Йоан не раздумывая ответил, горячо сминая меня в объятиях.

— Сначала смоем эту дрянь, окей? — пробормотала я в секунду между поцелуями и ощутила губами его туманную улыбку.

Не хочу анализировать тему моральных устоев или нормальности человеческой психики, но, как бы подумала я прежняя, еще не хватившая жизни и общения с представителями иной стороны жизни (точнее бессмертия) — у меня однозначно поехала крыша.

Зачем позволять кому-то, кто на протяжении многих месяцев истязал мой разум, нервы и душу, трогать меня, целовать, ласкать? К чему испытывать теплоту к тому, для кого я лишь средство в получении желаемого?

Тем не менее я во все глаза смотрела на склонившегося сверху Йоана, крепко державшего мое лицо в ладонях. Вода с его волос мелкими каплями падала на мое лицо, заставляя щуриться временами. Уж мы постарались отмыться от всей той грязи, какую притащили на себе из древних подвалов Эдинбурга. Совместный душ оказался самым интимным моментом в наших с ним странных отношениях. Как иначе, когда начальник предстал передо мной раненый, уязвленный, открытый? Полакомившись, Стрэнд быстро пришел в себя — наверное, все же, благоговейной жидкости хватило на практически полное восстановление. И, когда это случилось, Йоан обнаружил себя в крайне унизительном состоянии.

Не думаю, что он был готов показать эту свою сторону когда-либо. Полностью лишенный своей брони отчужденности, высокомерия и раздражительности. То есть без налета на самоконтроль. Наверное, контроль, было одним из главных движущих и важных элементов вампирской жизни. Не важно, будь то контроль над смертными или самим собой.

Черт его знает, но я еще не скоро забуду смягчившиеся черты лица и растерянный взгляд.

Какой уж там «Стрэнд», когда последняя эмоциональная стена между нами пала?

Знать бы, что кроется за этими светящимися в ночи глазами. Темень в подготовленной для нас комнате была непроглядной. Простыни пахли легкой затхлостью, будто успели прилично полежать в шкафу, прежде чем старушка вытащила их по приказу первородного. Мы оказались в спальне так стремительно, что до меня не сразу дошло — в мгновение ока Йоан донес меня до кровати по узкому коридору в неглиже.

Кажется, он нарычал на пришедшего в себя сына старой четы. Приказал тому скрыться в комнате и спать до следующей ночи.

Слабое, вьющееся на подкорке, облегчение о судьбе смертных, скинуло с души приличный камень.

Босс обходительно включил прикроватный светильник с дурацким пожелтевшим абажуром в ромашку, потому что я отказалась оставаться с ним наедине в темноте. Не из-за стыда или страха — нет. Жгучее желание видеть его, понимать — ну, хотя бы стараться понять — выражение лица и просто наблюдать за порочными вещами, какими мы однозначно собрались заняться.

Он накрыл мои губы тягучим и долгим поцелуем, поглаживая руками талию, сминая бедра. Под его прикосновениями кожа стала невероятно чувствительной. Шероховатые пальцы распаляли, стирали тревоги, разглаживали сомнения. Казалось, Йоан был везде и сразу, не упуская ни сантиметра доступного тела, а я сгорала от непривычной для него ласки. Прошлая близость была яростной, испепеляющей, какой-то полубольной, но сейчас, признаться, я с трудом узнавала его за мягкими и вместе с тем требовательными движениями. Они сводили с ума, будто я заглядывала в комнату синей бороды через замочную скважину. Моя грудь вздымалась, задевая сосками его кожу, и я бы вырвала глотку любому, кто сейчас осмелился бы потревожить нас.

Уверена, Йоан в тот момент был единодушен со мной в этом вопросе.

— Ты несколько раз чуть не погибла, — вампир прижал губы к моему правому уху, сразу после того, как помог мне смыть шампунь с головы. — Я возьму тебя.

— С охотой не буду сопротивляться, — весело фыркнула я, внутренне содрогаясь от такого простого и порочного утверждения.

И он бы взял, прямо там в душе, но мне вскрылась крайне щекотливая особенность мужчин-вампиров. Если они испытывали сильный голод или восстанавливались от серьезных повреждений — на хорошую, уверенную эрекцию рассчитывать не стоило. Кровообращение, мать его. Об этом без всякого смущения, словно зачитывал учебник по биологии, поведал мне сам Йоан.

Как оказалось Стрэнд восстанавливался крайне быстро и свидетельство его сытости/относительного здоровья сейчас упиралось в мое обнаженное бедро.

Губы его стали горячими, мертвенная практически синяя белизна кожи приобрела тот привычный молочный оттенок, с которым он щеголял добрую часть времени, пока не попадал под прямые солнечные лучи.

Я выгнула шею, навстречу его губам, давая лучший доступ. Он запечатлел на каждом следе посягательства на мою кровь поцелуй, будто мог забрать непритязательные отметины, которые будут еще долго служить напоминанием о всем, что приключилось за последние дни.

Йоан спустился ниже, исследуя поцелуями мое тело, без какого-либо намека на клыки. Почувствовав его жаркое дыхание внизу живота и сильные руки, поглаживающие внутреннюю сторону бедра, я закусила губу, изнывая от желания поскорее ощутить влажный и горячий язык между ног.

Касание губ нежной кожи бедра, уверенные руки сильнее раздвинувшие ноги и горящий страстью взгляд, посланный снизу, заставили смотреть. Разорвать зрительную связь, казалось, физически невозможно. Стрэнд накрыл ртом промежность, языком раздвигая складки и уверенно находя набухший от желания клитор. Он пробовал, посасывал, надавливал сильным языком на чувствительную точку, посылая дрожь удовольствия во все тело. Глаза сами собой закатились, закрылись в сильных ощущениях, зрительный контакт разорвался и мне не оставалось ничего кроме, как запустить пальцы в его влажные волосы, пытаясь удержаться в этом наслаждении.

Слова исчезли, воздуха стало крайне мало, несмотря на то что я до боли вдыхала его, едва ли не разрывая легкие. Щеки пылали, пока я бесстыдно стонала под ласками, запрокидывая голову и подаваясь Йоану навстречу.

— Черт, — давление, трение, легкое скольжение внутрь и все по новой, заставили сначала сжаться, больно кусая губы, а после в высвобождении содрогнуться всем телом. Мощно, обильно. — Гребаное вс…

Влажные от моего возбуждения губы быстро накрыли рот, забирая слова, которые без всякого размышления вырвались наружу. Я не успела даже вздохнуть, но в тот момент это казалось чем-то ненужным и глупым. Зачем дышать, когда можно упиваться друг другом, без устали смакуя растянувшийся момент.

Ощутив у входа головку, я подалась вперед, всеми фибрами стремясь соединиться с этим Йоаном — чутким и требовательным, до одурения нежным. Растворится ли все это с восходом солнца, как сахарная вата в воде или же останется еще на столько, сколько мне отведено в этом мире? Хотелось бы верить в лучшее. Ведь можно? Хотя бы сейчас?

Стрэнд разорвал поцелуй, отстранился, обхватив ладонями мое лицо и ловя взгляд. Льдистые глаза мерцали тысячами мелких песчинок, они хаотично вспыхивали и вместе рождали то самое сияние, к которому я привыкла за неполный год. Никогда так внимательно не вглядывалась в них. Впрочем, подумать раньше о том, чтобы мы вот так открыто могли бы смотреть друг на друга, изучать каждый сантиметр кожи, подмечать мелкие морщинки и бледные, почти незаметные веснушки, было чем-то сродни падению метеорита — крайне редкой и почти несбыточной штукой. Несколько некрупных точек, всего на полтона темнее кожи в уголках глаз стали для меня неожиданным и крайне милым открытием в облике Йоана. Мне захотелось поцеловать их.

Он резко вошел в меня, не отрывая взгляда. Держал лицо в руках, наблюдал за эмоциями и, казалось, упивался этим. Йоан продолжал смотреть, методично двигая бедрами, словно заставляя толкаться ему навстречу, задавать свой ритм. Пытка, одним словом. Если бы все пытки сводились к этому, то тюрьмы переполнились бы правонарушителями. Я поддалась и вскоре не смогла бы выговорить уже ни слова, ведь вся превратилась в одно сплошное нервное окончание. Я стонала, кусала губы, пока он крепко держал меня за бедра, вбиваясь все быстрее, сильнее и неистовей. Так, словно завтра уже никогда не наступит.

Я ощущала, как Стрэнд сдерживает себя, стараясь не навредить моей слабой человеческой плоти. Казалось, его это не особо беспокоило, он полностью сконцентрировался на мне, ловя каждый вздох, меняя темп под меня и, будто зная, что именно сейчас мне нужно. Руны змеились под кожей, наверное, пробудившиеся от обуявших эмоций и ощущений. Было мать его чертовски прекрасно, каждая клеточка утопала в наслаждении. Временами он губами хватал мои громкие, полные истомы крики, и я чувствовала его улыбку, от чего заводилась только сильнее, стремясь навстречу, насаживаясь сильнее.

Стоило Йоану просто перехватить мои ноги, сгибая в коленях и едва ли не сложив меня пополам, как я заметалась, не в силах выдержать столь сильных чувств. Скольжение, трение, ощущение наполненности были столь сокрушающими, что хотелось плакать. Еще сексуальней было слышать его сдавленные стоны. Зона, которую он бесконечно задевал глубоко внутри меня, электрическими разрядами отдавалась в груди. Мир разлетелся на тысячу осколков, ослепляя и даруя блаженство…еще не раз за ту ночь.

Гораздо позже мы лежали, сплетя ноги, болтали о какой-то незначительной чуши, которая потом стерлась из памяти. А я ловила себя на мысли, что мне приятно вот так просто нагишом валяться рядом с ним, не боясь его желания оставить меня, забыв о всяком смущении и неловкости. Будет так, как будет, а счастливые уютные мгновения никогда не сотрутся из моей памяти и их стоило ловить, пока все не скатилось в жуткую пучину мрака и смерти.

В мире вампиров у смертного не так уж много выбора, но мы вольны хотя бы радоваться мелочам и моментам вроде тех, где мы проводим сладкие мгновения с небезразличными нам сущностями.

— Сколько тебе лет? — я широко зевнула, вырисовывая пальцем на его груди никому не понятные символы.

— Достаточно, чтобы помнить падение нескольких империй, — Стрэнд крутил между пальцами мои волосы, все же не собираясь оставлять меня, как в прошлый раз.

— Мать твою, Йоан, ты не можешь хоть иногда отвечать просто: «мне больше трехсот» или «я встречался с Елизаветой Тюдор».

— Ну, — он хмыкнул, — мне больше трехсот.

Я застыла, ведь раньше даже не бралась гадать. Его возраст был для меня чем-то вроде числа бесконечность, которая вроде есть, но у тебя мозгов не хватает, чтобы до конца осознать ее.

— Вот черт, — я приподняла голову и всмотрелась в его лицо. — Тебе не надоело? В смысле, это же…много. Я бы не сказала, что общение с тобой похоже на общение с древним старикашкой.

Вампир тихо рассмеялся, потешаясь над моей наивностью.

— Когда ты перестаешь быть человеком: сознание меняется, восприятие мира тоже. Некоторые из нас порой ведут себя неразумней нынешних подростков. Потому что, как мне кажется, мы даже мысленно не стареем.

— То есть, не бывает, что какой-то особо древний вампир может устать от своего существования? — мысль была такой интересной, что захотелось обмусолить как можно подробнее.

Стрэнд задумался ненадолго, а я слушала как медленно бьется его сердце.

— Есть те, кто хотел бы покончить с бессмертием. Как у людей, я думаю. Когда под грузом воспоминаний, опыта, потерь и нестабильного психического состояния некоторые готовы лезть на стену, отрубать себе головы и лежать под солнцем часами.

— А ты? — осторожно спросила я.

— Что я? — нахмурился вампир.

— У тебя нет груза, который подтолкнул тебя к безрассудной кончине? — я вспомнила его ощущения там, в душе, когда снова неведомым образом пробралась в его голову.

Светлые волосы, сияющие на солнце, любовь и боль от предательства. Какая-то женщина умерла, и он оплакивал ее. Нет, я вовсе не ревновала его за любовь к кому-то, мне было грустно вместе с ним. Нас заливали бетоном и нам хотелось на краткий миг, остаться в нем навечно. Ужасающе разрушительные чувства. И все из-за любви.

— Я не самоубийца, если ты об этом, — так же осторожно ответил Йоан, тоже о чем-то размышляя.

— Знаю, — выдохнула я, видя, как за маленьким оконцем разгорается рассвет, не испорченный хмурым небом. — А зачем тебе клинок?

Я задавала, казалось, сотни раз этот вопрос. Однако, он никогда не удостаивал меня ответом. Вот и тогда, в затянувшемся молчании я плюнула, уже не ожидая никакого ответа. Но тут он втянул в себя воздух и спокойно проговорил:

— Убить женщину, которую люблю.