ОТ ФАЛЬШЬ — РЕВОЛЮЦИИ ДО РЕВОЛЮЦИИ

Николай II начинал уже понимать, что войну с Германией ему не выиграть. Заметно поубавилось патриотизма у народа. В военных кругах — неуверенность и нервозность. Приуныли придворные, затаились в правительстве. В Думе только не унимались — продолжали терзать этот вопрос ежедневно.

Алекс проела плешь с этим миром с Германией. И на сон грядущий, и с утра пораньше, когда он бывал дома, — одно и то же: Ники, ну отступись ты! Григорий Ефимович обеспокоен… (он был еще жив.)

Социал — революционеры ведут пропаганду против войны прямо в армейских частях в окопах.

Признаться, ему самому осточертело таскаться по фронтам в железнодорожном вагоне. Хотя он и оборудован по высшему классу под жилье и канцелярию Ставки. Жить на колесах и таскать за собой болезненного Наследника.

Ко всему прочему создалась грозная обстановка в столице: на заседаниях Думы все громче раздаются голоса о свержении царя. Домитинговались господа либералы! В такой обстановке задумаешься. В такой разноголосице не до войны. Не до жиру — быть бы живу.

Хотя поступали и другие данные — Германия сама на исходе сил. И сама ищет пути к миру. Внутри страны не менее горячо. Но не так, как в России. Пожалуй, другого выхода нет, надо принимать условия. Но при этом как‑то сохранить лицо перед союзниками — Англией и Францией. Нужна какая‑нибудь веская причина, якобы понудившая Россию к миру.

Конечно, условия, которые выдвинул Вильгельм, — более чем наглые. Но… Если учесть сложившуюся обстановку и приглушить самолюбие, то…

Николай уже в который раз бросил взгляд на письмо с мирными предложениями Вильгельма, вторую неделю лежавшее на столе, мозолившее глаза. И снова не удержался, крутнул головой. Польшу придется отдать. Прибалтийские губернии — тоже. Правда, Россия получает часть восточной Галиции и свободный выход через Дарданеллы. Можно, конечно, согласиться. Успокоится Алекс, поулягутся страсти в стране. Дума и социалисты попритихнут. Матушка — та взбеленится — позор! А с нею и великие князья. Но те всегда недовольны….

И снова стал прикидывать и так и этак. И опять получалось, что если он продолжит войну из‑за Польши и Прибалтики, то может потерять всю Россию: постоянное отсутствие в столице все более и более развязывает руки революционерам. А неудачи на фронте буквально сжигают его авторитет в народе. Вот и получилось, что вместо ожидаемого всплеска патриотизма и отвлечения народа от революционных брожений он получил как раз обратный результат — активизацию революции и озлобленность народа.

Мир с Германией! Другого не дано.

Но как при этом обосновать такой шаг перед союзниками? Ускорить как‑то революционные выступления в Петрограде? Стимулировать процесс? Но сделать так, чтобы и в самом деле не спровоцировать революцию. И под этим предлогом, мотивируя беспорядками в стране, пойти на мир с Германией. В этом случае, его не в чем будет упрекнуть — продолжать войну перед лицом революции ни одно государство не решится, если его правительство и Государь не выжили из ума.

Но они что‑то там медлят — подумалось грешным делом однажды. Он горько усмехнулся этим своим мыслям.

Но тут же подумал, что он и в самом деле в глубине души желает ускорения революционных событий. А что если?.. Если посодействовать им, а потом… И тут же пришла вполне реальная мысль — подключить к решению этой головоломки тех, кто все время ратует за мир. С самого начала войны. Алекс с ее гвардией во главе с отцом Григорием. Пусть голову поломают.

Появившись один раз, эта мысль постепенно укоренилась в его сознании. В очередном послании жене Николай и обмолвился намеком на то, что пора бы хорошенко присмотреться к мирным предложениям Вильгельма. Но для этого, мол, нужен приличный предлог, чтоб не ударить лицом в грязь перед уважаемыми союзниками. Мол, подумай, что можно предпринять в этом смысле.

Послание ушло в Петербург со специальным курьером. Послание ушло, а мысли жгли уставшее сознание. И так и этак прикидывал Николай и получалось, что только беспорядки в Петербурге могут его вывести из этого заколдованного круга. Хоть бери и организовывай эти самые революционные беспорядки!

А что?!

Эта нелепая мысль все более и более казалась реальной и спасительной. Он их организует, беспорядки. Он их и подавит.

И полетела в Петербург Протопопову шифровка по телеграфу: срочно прибыть в Ставку.

С министром внутренних дел к тому времени у царя сложились доверительные отношения. А иначе и быть не может! Министру внутренних дел иной раз приходится давать весьма и весьма деликатные поручения. Протопопов как‑то с самого начала вписался в этот круг забот царя и пользовался абсолютным его доверием.

Первый вопрос царя не застал Протопопова врасплох:

— Ну что там думские?

— Кричат.

— А как новый премьер?

— Милейший человек!..

Царь усмехнулся. Подумал как‑то некстати, что он ни разу еще не принял у себя Голицына. Нового премьера. Да и утверждать не стал новый кабинет. Обошлось на уровне фрейлины Вырубовой. Снова усмехнулся, подумав об этом. И с некоторым облегчением признался себе мысленно, что с таким вот старым и больным премьером сейчас как нельзя сподручнее ему — не докучает реформами. Сопит себе в две дырочки и помалкивает.

Поднял глаза на Протопопова.

— Извольте прочесть это, — Николай взял со стола письмо Вильгельма и протянул Протопопову.

Протопопов пробежал первые строчки и просиял глазами. Это же мечта! Добиться мира с Германией — это неограниченное доверие и поддержка императрицы! Эти мысли привели его в восторг. Он еле сдерживал себя, чтобы не вскочить и не обнять царя.

•— Ну так?.. — покручивая правый ус и пристально всматриваясь в лицо своего министра, тихо молвил Государь. — Вижу — рады. И государыня, знаю, радуется там, и отец Григорий. Вам бы подумать всем вместе…

Протопопов, возвращая бумагу на стол Государя, погас лицом, силясь понять смысл последних слОв его.

— С союзниками что будем делать?.. — как бы подсказал ему царь.

Протопопов опустил глаза в еще большем смятении — на что намекает царь? К чему клонит разговор? И вдруг его осенило: нужен приличный предлог перед союзниками, чтобы отказаться от дальнейшего ведения войны. Царь подождал и задал еще наводящий вопрос:

— Как там социалисты — революционеры? До меня доходят слухи, что готовится большое выступление.

— Да. Поступают данные…

— А если их подтолкнуть? Или даже упредить?

У Протопопова заклинило в мозгах — невероятно! Краем мысли он позволял себе допустить использование выступления революционеров в дипломатии с союзниками. Но чтобы подтолкнуть их или даже упредить! Эт‑то выше его разумения.

— Стянуть в столицу войска? — на всякий случай прикинулся он непонимающим.

— И это тоже, — спокойно отозвался царь. — Но надо… Понимаете?.. Нуте — с, Александр Дмитриевич! Напрягите ваши фантазии…

И Протопопов напряг свои фантазии… В Петербург он возвращался с твердым указанием устроить в столице ре волюционные беспорядки; одновременно и наверняка подготовить их беспощадное и скорое подавление. Для этого усилить полицейский корпус и, если найдут необходимым, подтянуть к городу войска.

Возвращаясь из Ставки Главнокомандующего в столицу, Протопопов не терял времени, прикидывал, кого он подключит к организации фиктивной революции. Зная наверняка настроение Распутина против войны, он решил отвести ему главную роль в этом деликатном деле. Тем более, старец напрямую пользуется поддержкой самой царицы, они с нею в этом деле единомышленники. Им и карты в руки. А в случае неудачи или скандала с него и спрос будет меньше.

По прибытии в Петербург он немедленно явился в министерство и выслушал наиболее срочные доклады. Прелюбопытнейшим показался ему доклад спецслужбы, которая вела охрану Распутина, ну и, разумеется, отслеживала его поведение и деятельность. В докладе говорилось, что с Распутиным имел тайную встречу посол Франции в России Палеолог. И пытался ни много ни мало, а склонить его к продолжению войны с Германией. Зная его влияние на царя. Но хитрый старец так заморочил послу голову, что тот ушел от него ни с чем.

Был еще любопытный доклад о Распутине. В его квартире появилась некая художница, изъявившая желание написать с него портрет. Польщенный старец согласился. Но та не столько занималась портретом, сколько строила ему глазки и старалась соблазнить его. Чтоб заиметь на него влияние. Старый греховодник все понял отлично, соблазнился. Но когда натешился с посланницей английской разведки, вытурил ее со словами: «Я знаю, что ты от меня добиваешься, но ты меня не перехитришь».

В результате французский посол Палеолог и английский Бьюкенен остались с носом. Через Распутина им ничего не удалось. Тогда они переключили свои усилия на Старый царский двор, где верховодила всеми делами мать-императрица. Она и слышать не хотела о примирении с Германией. Но одновременно там страстно желали отречения Николая. Не так его, как ненавистной Александры Федоровны. Ненависть к ней зашла так далеко, что великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, а за ними и Александр Михайлович тайком сотрудничали с социал — революционерами, видя в них силу, способную от крыть им путь к трону. Как потом оказалось, свалить они свалили Николая II, но потеряли и свои головы.

Борьба за мир или войну с Германией обострилась до крайности. А с нею и противоречия внутри борющихся сторон. У стародворцев тоже произошел раскол: революция, оказывается, столько же им на руку, сколько и во вред. Потому что с одной стороны, она подтачивает устоп трона, с другой — дает повод царю заключить мир с Германией. Они это тоже поняли. А мир с Германией автоматически укрепляет позиции императрицы. Она была с самого начала против войны.

Обстановка складывалась настолько сложной и запутанной, что никто ничего не мог уже понять. А потому никто никому и ничему не верил. Между тем Петроград полнился странными и даже пугающими слухами: говорили, что намечается перемирие с Германией и что близится решительное выступление революционеров. Но странно — царь хранит безучастное молчание. Откуда было людям знать, что и те, и другие слухи исходят от самого царя? И перемирие с Германией, и выступление революционеров (фальшивое) готовилось одними руками.

Пока Протопопов намеревался подключить к делу Распутина, царица, получив от супруга письмо, где он недвусмысленно просил серьезно подумать о предложении Вильгельма заключить мир, — немедленно связалась с Распутным. Она послала за ним Анну Вырубову. Через полчаса старец был во дворце. Царица подобострастно приложилась к его руке. Тот сердечным жестом коснулся ее головы, как бы успокаивая по — отцовски:

— Ну — ну, матушка! Бог даст все сладится…

Александра Федоровна пригласила старца сесть, сама осталась стоять. Прослезилась, радостно улыбаясь.

— Наконец‑то, Григорий Ефимович! Наши молитвы дошли до Бога. Ники согласен примириться с Вильгельмом…

Распутин вдруг вскочил и на радостях сделал вроде выхода камаринского, лихо отбросив ногу в красном. сафьяновом сапоге.

— Вот эт — та радость! Благослави тя, Господь, матушка. Наша сила взяла!

— Ники только что прислал мне гонца, велел тебе связаться с Протопоповым…

— А что Протопопов?

— Он все скажет.

— Вот и ладненько. Вот и мило. Так я пошел, матушка. Тут медлить нельзя. Тут надо действовать.

Царица перекрестила старца вослед, тот вышел, тихо, почти ласково прикрыв за собой дверь. Вот, думал он, сбегая по длинным лестницам вниз к мотору, значитца не ошибся я в Протопопове. Папа ему доверяет…

Пока Распутин ехал на автомобиле к Протопопову, тот получил от императрицы телефонный звонок:

— Александр Дмитриевич, к вам едет Григорий Ефимович. Вы уж там вдвоем разберитесь с поручением Государя.

Распутин и Протопопов решили немедленно провести совещание, и на нем договориться, как и когда учинить революционные беспорядки. Государь велел форсировать события.

Для пущей конспирации решено было собраться на квартире у Распутина. Протопопов туг же обзвонил нужных людей, а Распутин позвонил Симановичу и велел быть у него, организовать все, чтобы гостям было весело и сытно. Ничего не подозревавший Арон Симанович отдал обычные распоряжения в рестораны, где готовили разные любимые кушанья для Распутина, и велел приготовить всего и через полчаса доставить на квартиру старца. Персон этак на десять, не более. Он думал, что старец затеял обычную очередную попойку с друзьями или подружками. Каково же было его удивление, когда на пороге появились сам Протопопов — министр внутренних дел, генерал Никитин — начальник Петербургской крепости, генерал Глобачев — начальник политической охранки и Хабалов — начальник Петербургского гарнизона. За ними подъехали еще двое, неизвестные Симановичу, но по всему видно, весьма доверенные люди Протопопова, потому что он говорил с ними запросто и даже на ушко. И вдруг к изумлению даже Распутина, явился генерал Курлов — начальник охранного отделения Петербурга. И началось совещание. Вот как оно проходило в описании самого Арона Симановича:

«Распутин открыл совещание и заявил, что царь поручил ему посоветоваться по одному очень важному и строго секретному делу с безусловно верными людьми и спросил, может ли он быть вполне уверенным в этом относительно всех присутствующих.

— Я вполне доверяю всем присутствующим, — ответил Протопопов.

— Но среди нас есть лицо, которому я не доверяю, — ответил Распутин, — если бы я знал, что ты назначишь его своим сотрудником, я не стал бы хлопотать о твоем назначении. Этот человек — Курлов. Я не стану в его присутствии говорить.

Курлов встал и удалился. Распутин продолжал:

— Он человек больной и все путает. Царь его не любит. Он подозревается в участии при покушении на Столыпина. К остальным генералам я питаю доверие. Теперь говори, Александр Дмитриевич, что царь тебе приказал».

К слову:

Сам того не подозревая, Симанович выбалтывает одну из величайших тайн убийства Столыпина. Курлов, подозреваемый в покушении на Столыпина, проходивший по делу об убийстве Столыпина, вдруг оказывается одним из сотрудников министерства внутренних дел. О чем не знает даже Распутин, почему‑то считающий, что Курлов больной человек и все путает. И что его не любит царь.

Не любит, а сам прекращает следствие по делу убийства премьер — министра! И Курлов оказывается на высокой должности в министерстве внутренних дел, вместо того чтоб болтаться на виселице. Поразительно! И пройдоха Распутин покрывает царя. Да как хитро! Говорит, что царь не любит Курлова. Что Курлов болен и все путает. Из этого бесспорно следует, что Распутин имел объяснение с царем по делу убийства Столыпина. И тот, поморщившись, не нашел ничего лучшего, как объяснить свой «милостивый» шаг по отношению к убийце болезнью Курлова. Что тот все путает.

Так тайное становится явным.

Но продолжим цитирование Симановича.

«Царь поручил мне, — заявил Протопопов на совещании устроителей фальшь — революции, — устроить… восстание.

— Почему как раз ты хочешь взять на себя это поручение? — спросил Распутин. — Ведь это больше дело генералов? Как ты хочешь это устроить?

— Я поручил вполне верному председателю Союза Русского Народа Дубровину доставить с Кавказа людей, на которых мы можем вполне надеяться. Это отчаянные голо ворезы, но безусловно нам преданные. Они подавят восстание в подходящий момент. Число городовых будет также увеличено на 700 человек, и они будуг обучены обращению с пулеметами.

— Ты не говорил генералу Хабалову, что он должен удалить из Петербурга солдат старых призывов и заменить их молодыми?

— В этом нет надобности, — ответил Протопопов.

— Это должно быть сделано, — настаивал Распутин и, обращаясь к генералу Хабалову, добавил: — Ты должен стянуть к Петербургу молодых солдат и старых офицеров. Царь должен как можно чаще их навещать и привлечь на свою сторону. Тогда устроим беспорядки. Солдаты нас защитят. После этого царь заключит мир.

— Каким пугем ты устроишь беспорядки?

— Я вышлю на улицу моих людей с криками: «Давайте хлеба!» Это вызовет общее выступление, но солдаты без труда разгонят толпу. Мы сможем тогда нашим союзникам сказать: «Мы находимся перед революцией». Но я считаю, что нет необходимости вызывать в Петербург новые военные части. Мы можем вполне положиться на теперешний петербургский гарнизон».

Но этому плану не суждено было сбыться. Вскоре был убит Распутин, и заговор расстроился.

Как теперь стало известно, план Распутина, сиречь царя, не состоялся не только по причине неожиданной смерти самого Распутина. Сыграли свою роль и другие обстоятельства. Оказывается, те двое, неизвестные Симановичу, прибывшие на совещание, были люди Лапчинской — агента Пуришкевича. Через нее в Петербурге узнали о царском заговоре фальшь — революции. Узнали и сами социалисты-революционеры. И, конечно же, приняли свои меры.

И еще одно странное, на первый взгляд, обстоятельство помешало царско — распутинскому заговору. Послушный Протопопов, приступивший к приготовительным работам по организации фальшь — революции, поручил руководить делом… генералу Курлову. (Казалось бы — странный ход. Но, учитывая «нелюбовь» царя к этому человеку, — ничего странного в этом нет). Тому самому Курлову, которого выставил с совещания Распутин по недоверию. Это могло означать одно из двух: либо Курлов был тайным доверенным лицом царя (скорее всего), либо Курлов тайно переметнулся к противникам царя. (На всякий случай — вдруг поднимут и возобновят дело о покушении на Столыпина). Во всяком случае, в нем явно просматривается слуга двух господ. А раз так, он мог спустить на «тормозах» весь замысел по фальшь — революции. Сам того не подозревая, он нанес царю самый болезненный удар. Именно после провала замысла с фальшь — революцией, Николай II почувствовал, что теряет контроль над событиями в стране.

В этой архисложной обстановке, казалось бы, должна была поутихнуть вражда между Старым и Новым царскими дворами; между великими князьями — с одной стороны и царем — с другой. Тем более что война с Германией складывалась не в пользу России.

Государь с головой ушел в военные дела, рассчитывая свести дело к более — менее терпимому итогу. Но именно терпимого исхода войны и не желали его многочисленные противники. Начиная от августейших родственников и кончая социалистами — революционерами, набиравшими силу.

«… выигранная война на внешнем фронте, — пишет по этому поводу В. Ушкуйник, известный исследователь и публицист, — была бы смертельным поражением врагов Империи и свела бы к нулю всю их подрывную работу, продолжавшуюся около столетия».

Терпимый выход из тягчайшей для России войны означал бы все‑таки устойчивость царского трона. А задача противников — как можно больше расшатать его и свалить. Этого всеми силами добивались великие князья во главе с матерью — императрицей, имея целью возвести на престол болезненного Цесаревича, взять регентство над ним, и тем самым обеспечить себе полное господство. (Как знать, может, это и лучше было бы!) Теперь, по прошествии времени, можно представить себе отстранение Николая II и воцарение стародворцев. Прежде всего, они упекли бы подальше Распутина. Это факт, и факт бесспорно положительный. Но вот войну с Германией они наверняка продолжили бы. А это было на руку социалистам — революционерам. То есть евреям. Потому что они всеми силами способствовали поражению России. Чтобы Обескровить и обессилить ее. Поверженную Россию легче было бы «тря сти за грудки», требовать себе благ. Этими соображениями они руководствовались всегда. Задолго до травли Столыпина. Им не нужна была великая Россия, им нужны были великие потрясения.

К слову:

По мнению В. В. Шульгина — бывшего члена Госдумы последнего созыва, современника описываемых событий, публициста, автора обширного исследования еврейского вопроса в России, — евреи и национальные патриоты из партии «Михаила Архангела» выступили единым фронтом против Столыпина. И те и другие навредили себе, поспешив убрать его.

Первые, потому что П. А. Столыпин, как, впрочем, и Распутин, понимал неотвратимую необходимость предоставить евреям равноправие. И исподволь готовил проведение этого вопроса на высочайшем уровне. Чем, собственно, и восстановил против себя патриотов и самого царя. Так что если б его не убили, то к началу войны, а может, и раньше, этот жгучий вопрос был бы снят. Евреи стали бы полноправными гражданами России. А это в значительной мере ослабило бы напряжение внутри страны. Повлияло бы на исход войны в лучшую для России сторону. Здесь был бы выигрыш патриотов и царя. России не пришлось бы воевать как бы на два фронта: с Германией и с внутренней оппозицией в лице назревающей революции, которая, конечно же, импортировалась из‑за границы на еврейские деньги Парвуса и рычаги которой здесь в России полностью находились в руках евреев. Так же, как в свое время рычаги «Великой» Французской революции.

Внутренняя смута, ловко питаемая и организуемая евреями, сильно подрывала моральных дух не только в армии, но и в обществе. Это было на руку Германии: в результате двадцать губерний России отошло к немцам.

Это уже почти поражение.

Правда, и сама Германия была на грани истощения и искала возможности скорейшего завершения войны.

Именно в этот трудный для нее момент в генералитете немецких войск появился еврей — мультимиллионер Парвус — финансово — политический авантюрист, пройдоха с мировым именем, который за пятьдесят миллионов долла ров взялся форсировать революцию в России и тем вынудить ее к заключению мира. Что и было сделано. Правда, уже руками Ленина, перехватившего у Парвуса инициативу. И заодно пятьдесят миллионов.

К слову:

Теперь самое время вспомнить о том, что замысел фальшь — революции был раскрыт и дошел до социал — революционеров, которые приняли свои меры. По тому, как Парвус проявил инициативу именно в эти дни, нетрудно догадаться, какие именно меры. Всемирная еврейская община, у которой на первом месте стоит информация, тотчас сориентировалась. На фальшь — революции можно заработать огромные деньги. И Парвус приходит в генералитет Германии с предложением форсировать в России революцию. Руками Николая II и Распутина. Ловко? Бесспорно. Но на всякого мудреца довольно простоты.

Ленин, на вооружении которого информация стояла на архипервейшем месте, узнал не только о сделке Парвуса с германским правительством, но и всю подоплеку этой сделки, о фальшь — революции. Быстро сколотил «ударную» группу революционеров, перехватил инициативу у Парвуса, пятьдесят миллионов и ринулся в Россию, намереваясь из фальшь — революции сделать настоящую. Ему не сразу это удалось. Но потом удалось. Так что и евреев можно перехитрить. Надо только соображать.

Но вернемся к нашим «баранам».

Пойди Николай II на уступки евреям, на кои все равно пришлось потом пойти, поражения в войне можно было бы избежать. Даже одного обещания евреям было бы достаточно.

По мнению Шульгина, России не хватило всего несколько месяцев, чтобы вынудить Германию к выгодному для России миру. Нет же, Николай упрямо придерживался унаследованной от императрицы Елизаветы излюбленной ею формулы: «От врагов Господа Моего не желаю прибыли интересной». Формулы правильной вообще. Но в борьбе надо быть гибким не менее, но более противника. Прямой путь не всегда ведет к победе.

По всему видно, он понимал пагубность своего упрямства и… тем не менее. Решил потянуть с решением еврей ского вопроса. Мог предпринять и другие шаги, пользуясь остротой момента. Ужесточить в стране порядки в связи с военным положением — поставить на место любезную родню свою, не в меру разбушевавшуюся; мог бы поставить в жесткие рамки и революционное движение, проявить твердую волю, руководствуясь велением времени, но… Он отверг даже предложение герцога Лейхтенбергского потребовать от Императорской фамилии вторичной присяги ему. Что было бы вполне оправданной и необходимой мерой в сложившейся обстановке. Ему не хотелось обижать родню требованием вторичной присяги.

Между тем заговор против него ширился, проникая во все слои общества по всей стране. Агитация против него всех и вся начинала давать свои ужасные плоды. Уже в открытую призывали к свержению царя Гучков и Родзянко, рассылая письма в союзы земств и городов. Любое действие, каждый шаг Николая II истолковывались превратно в очернительских тонах, отчего атмосфера общественной жизни в России становилась все душнее и зловоннее. Даже безобидное слушание румынского оркестра, с успехом выступавшего в те годы и приглашенного в Царское Село, было истолковано в светском обществе как «дикие оргии» с участием венценосных особ.

Когда эти слухи дошли до Николая II, он лишь усмехнулся. Казалось, он отгородился железной стеной от сплетен и грязных наветов.

Но он встревожился, когда великий князь Александр Михайлович снова стал присылать письма государыне, требуя принять его. И когда она, уступив настойчивости, согласилась, Государь счел нужным лично присутствовать в комнате, где недомогающая государыня принимала великого князя. Николай знал, что тот намерен был говорить резко, и не хотел оставить супругу один на один с ним. Мало того, он велел и флигель — адъютанту Линевичу быть недалеко, в кабинете императрицы, который располагался в соседстве со спальней.

Меры предосторожности оказались не напрасными: великий князь Александр Михайлович требовал в резкой форме отстранения Протопопова, тогда министра внутренних дел, и удаления Ее Величества от управления государством. Это было не ново и, как и следовало ожидать, князь получил полный отказ. После этого взбунтовавшаяся родня пошла в открытую. И вскоре Николай почувствовал их жесткую руку.

В связи с нарастанием беспорядков в Петрограде царь велел Гвардейскому Экипажу выступить с фронта в Царское Село. Как бы на отдых. На самом же деле для усиления охраны. Но тут же последовал иной приказ Главнокомандующего генерала Гурко, заменившего на этом посту больного генерала Алексеева.

Командир Гвардейского Экипажа в недоумении испросил дальнейших указаний царя через дворцового коменданта. Царь вторично приказал ему следовать в Царское Село. Но и на этот раз он был остановлен уже на подступах к Царскому Селу иод предлогом карантина. И только после третьего приказа полк прибыл по назначению.

С той же целью царь приказал и Уланам Его Величества следовать в Царское. Но упорный Гурко и тут вмешался. Под разными предлогами он свел на нет приказ царя.

Началось открытое неповиновение Императору Всея Руси.

А чтоб развязать себе руки окончательно, стародворские мудрецы не без участия хитромудрых придворных советчиков, густо окружавших царскую семью и всеми силами добивавшихся падения Престола, посоветовали торопить царя с отъездом в Ставку. МоЛ, нарастает недовольство в войсках. Чтоб доказать ему это, они делегировали к царю великого князя Михаила Александровича, который сумел убедить Государя, что действительно в армии растет недовольство его отсутствием. Мол, царь живет себе в тишине и комфорте, тогда как они, солдаты, страдают и вшивеют в окопах.

Знали чем пронять мягкое сердце царя. Он засобирался в Ставку. А революционным бузотерам и стародворцам этого и надо было.

Перед самым отъездом Николая II ему доложили, что посол Англии Бьюкенен принимает активное участие в интригах против него. Чуть ли не ежедневно совещается с великими князьями.

Государыня при этом известии побледнела от возмущения. И потребовала от супруга, чтоб он немедленно обратился к правительству Англии об отзыве посла — интригана. И тут мягкосердечный царь проявил слабость характера.

— Я обещаю тебе, Алекс, — плохо иммитируя негодование, сказал он. — Обещаю послать королю Георгу теле грамму с просьбой воспретить послу вмешиваться в наши дела. Но отозвать его! Не слишком ли резко?..

17 февраля утром он отбыл в Ставку.

Уехал с дурным предчувствием на душе. Государыня плакала, прощаясь. От ее слез было еще тяжелее. Он понимал, как трудно ей оставаться одной перед лицом назревающей революции. Да еще с больными детьми. Ко всему — верная фрейлина Анна Вырубова тоже слегла.

Предчувствия не обманули: вскоре в Ставку пришло известие о революции в стране. От этого известия что‑то как бы рухнуло в душе его. Навалилась непреодолимой глыбой страшная апатия.

Тем временем с известием о революции во дворец к императрице пришел великий князь Павел Александрович.

Императрица выслушала его молча, на лице ее не дрогнул ни единый мускул. Казалось, на нее это не произвело никакого впечатления и она осталась безучастной к сообщению. Хотя можно было себе представить, что творилось в гордой, самолюбивой душе Ея Величества, Государыни Всея Руси. Она как бы окаменела внугри.

Поняв, что теперь ничего не поправишь, она покорилась судьбе, и стала еще более собранна и строга. Ни истерики, ни слез на людях; ни звонков министрам, ни обращений в посольства других стран, ни даже упреков пустившимся в бега царедворцам.

Съехали с дворца граф Апраксин, генерал Ресин, ушли флигель — адъютанты, слуги, офицеры охраны. Снялись и охранные полки. Царица прощалась со всеми ласково, без жалоб, а потом уже, когда осталась одна, плакала долго. Толпы солдат неистовствовали у дворца. И если б не Сводный Конвой Его Величества и Гвардейский Экипаж, вызванный накануне с фронта, да не артиллерия, окружившая дворец, солдаты разнесли бы его в щепки.

В одну из самых критических ночей государыня, помолившись, сказала фрейлине Вырубовой:

— Мы с Машей сейчас пойдем к солдатам. Я буду с ними разговаривать не как Государыня, а как обыкновенная сестра милосердия. Ведь есть среди них те, за которыми я ходила в моем лазарете…

И они вышли к солдатам с Великой Княжной Марией Николаевной. Это было опасно, но это возымело на солдат остужающее действие. Наутро они строем и с музыкой пошли в Думу. Правда, увели за собой и всю охрану. Вок руг дворца и внутри него стало пусто. Лишь небольшие кучки солдат бродили по залам, рассматривая царскую утварь и картины. А потом, собравшись в большую группу, потребовали показать им Наследника.

Слуги переполошились, не зная что делать. Государыня спокойно повела солдат в игральную комнату, где находился Цесаревич.

Удостоверившись, что Наследник жив и здоров, они, пристыженные, удалились.

Три дня семья Императора ничего не знала о его судьбе. И вдруг от него телеграмма. Царь просит, чтоб Государыня с детьми приехала к нему. Она засобиралась было. Но больные дети! И она остановила сборы.

Об этом сообщает Жильяр — придворный воспитатель царских детей. Каковы же были истинные мотивы отмены сборов, неизвестно. Существует мнение, что болезнь детей тут ни при чем. Просто и здесь, на краю пропасти, проявился своенравный характер императрицы, принявшей себе за правило, как, впрочем, и многие русские жены, перечить супругу. Говорят, она в глубине души все еще таила к мужу чувство неудовлетворенной мести за любимого Соловушку. И, конечно же, не упустила момент лишний раз позлорадствовать насчет «бессердечного» супруга. Мол, вот тебе! Вот тебе! За твое упрямство и пренебрежение к моим советам. Сиди теперь там один. Говорила тебе, не связывайся с Вильгельмом, не затевай войну?

Это мало походит на правду, хотя и в духе женской логики. Или отсутствия таковой. Вернее всего туг не одно и не два обстоятельства повлияли на ее решение не ехать, а сумма неких необоримых серьезнейших причин.

Только она остановила сборы, как раздался телефонный звонок. Звонил Родзянко — председатель Госдумы. Г осударыня слушала его и удивлялась приказному тону.

— Вам следует немедленно покинуть дворец, — сказал Родзянко, не объясняя причину такого заявления. И тут императрицу снова подвело августейшее самолюбие. Дело в том, что, звоня во дворец императрице, Родзянко уже знал о предложении Англии предоставить убежище царской семье. Но императрицу задел приказной тон звонившего. Она даже не сразу нашлась, что ответить, свидетель ствуют очевидцы. Установилась пауза. Потом она сказала, справившись с собой:

— Это невозможно. Дети болеют. Если я тронусь с места, — это погубит детей.

Родзянко, чувствуется, сбавил тон. Но все‑таки продолжал довольно непочтительно:

— Когда горит дом — все выносят, — и положил трубку.

Императрица была в недоумении. Тут же передала свой разговор присутствовавшим. И вместе стали размышлять вслух, как следует поступить, учитывая слова Родзянко насчет горящего дома. То ли он предостерегал от возможной стихийной расправы, то ли просто хотел воссоединить царскую семью в Могилеве, где находился царь.

Из анализа всех свидетельств по этому поводу выходит, что Родзянко имел в виду второе — царской семье следовало воссоединиться и принять предложение Англии. Это был бы наилучший и наиразумнейший выход. Но и тут злой рок вмешался.

Императрица все же вняла совету Родзянко (частично!) и решила на всякий случай переехать хотя бы в поезд. Но тут воспротивился врач Боткин. И поездка была решительно отложена.

Потекли тяжелые часы неопределенности, пишут свидетели тех событий. Императрица переживала, не находила себе места. Она говорила окружающим: видно, Государь не зря прислал такую телеграмму. Видно, ему там нелегко. Она почему‑то не допускала и мысли, что могут быть варианты с их дальнейшей судьбой. Она лишь предположила, что он хотел укрепиться духом присутствием семьи. Может, оно так. Супруге виднее. Но вполне может быть, что он просто хотел воссоединиться, чтоб вместе переносить удары судьбы.

И, как результат наихудшего следствия всего этого, — пришло известие об отречении Государя. Видно, он подумал, что любимая Алекс не поддержит его и в эту роковую минуту.

С сообщением об отречении царя явился во дворец все тот же «заботливый» великий князь Павел Александрович. Ему хотелось удовольствия видеть, как сломается «Гессенская муха».

Но императрица выслушала великого князя, стоя перед ним со сложенными впереди руками. Поблагодарила за сообщение и, не меняя горделивой осанки, вернулась к себе в кабинет. И тут выдержка ей изменила. Она впала почти в обморочное состояние. Хорошо, что рядом оказалась госпожа Лили Дэн. Она ее поддержала, не дала упасть на пол.

Опираясь на письменный стол, государыня сделала несколько шагов, повторяя по — английски одно и то же слово: «Эбдикейн! Эбдикейн!» (Отречение! Отречение!).

— Мой бедный, дорогой страдает совсем один… Боже, как он должен страдать!

Вот когда наступило прозрение. Теперь она, наверное, каялась за те козни, которые строила мужу. Но было поздно.

Стараясь хоть как‑то поддержать супруга, царица каждый день слала одну за другой телеграммы ему, умоляя скорее вернуться. Но телеграммы неизменно возвращались с телеграфа с резолюцией, наложенной синим карандашом: «Место пребывания адресата неизвестно».

И в самом деле, в тот момент не так просто было передать телеграмму по адресу. И не только потому, что на телеграфе царил разброд. А еще потому, что Николай в это время был на пути в Петербург. И поезд его был уже блокирован новыми властями.

А брошенную власть уже «подобрали» авантюристы от политики. Они ждали этого момента, они его прибл'ижали всеми силами и средствами, они не упустили шанс. К удивлению того же Родзянко и той же Думы, которые сами выбили из‑под себя стул. Куда подевались они, куда подевались Госсовет и Совет Министров, где преобладали все же русские. В одно мгновение все они были отодвинуты в сторону и на вершине русской государственности оказались Керенский и иже с ним. «Власть не просят, власть, берут». Этот новый постулат был записан в иудейский Толмуд золотыми буквами.

В один из долгих вечеров, будучи у Вырубовой, императрица после долгих слез сказала: «Ты знаешь, Аня, с отречением Государя все кончено для России. Но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты.» (Подчеркнуто мной. — В. Р.)

Так кто же тогда виноват? Извечный вопрос всех времен, всех народов.

В поисках ответа обратимся к «Протоколам собраний сионских мудрецов». По преданию их вытащил на свет бо жий из дальних еврейских тайников небезызвестный С. А. Нилус.

Ко второму изданию этого документа Нилус предпослал такие слова: «В 1901 году мне удалось получить в свое распоряжение от одного близкого мне человека, ныне уже скончавшегося, рукопись, в которой с необыкновенной отчетливостью и ясностью изображены ход и развитие всемирной роковой тайны еврейско — масонского заговора, имеющего привести отступнический (неиудейский. — В. Р.) мир к неизбежному для него концу…»

«Эту рукопись под общим заглавием «Протоколы Собрания Сионских Мудрецов» я и предлагаю желающим видеть, слышать и разуметь».

«Впервые рукопись эта увидела свет в конце 1905 года во втором издании моей книги «Великое в малом и Антихрист как близкая политическая возможность». Тогда был самый разгар всероссийского пожара, так называемого «освободительного движения», с исключительной ясностью и силой оправдавшего нашу уверенность в подлинности «Протоколов». Один Господь знает, сколько мною было потрачено от 1901 по 1905 годы тщетных усилий дать им движение с целью предварения власть имущих о причинах грозы, уже давно собиравшейся над беспечной, а теперь — увы! — и обезумевшей Россией…»

«Все оказалось тщетно. Те, кто в течение веков выработали сатанински хитрую, змеиномудрую программу «Сионских Протоколов» — в отношении несчастной России достигли полной победы, а в отношении других народов сделали много шагов вперед на зловещем пути мирового владычества…

Россия испытала на себе все приемы моральной и телесной вивисекции, предуказанной тайной программой «Сионских Протоколов». И если до революции 1917 года еще было возможно сомневаться в подлинности еврейской программы, то теперь, после того, как программа эта была осуществлена до последних мелочей и это осуществление привело к явному порабощению христианской Империи под власть Интернационала — всякие сомнения стали невозможны».

Теперь приведу выписки из самих «Протоколов»:

«Каждый, кто… попробует заняться еврейским вопросом, должен быть готов выслушать упрек в антисемитизме или получить презрительную кличку «погромщика».

«Всякий писатель, издатель или человек, проявивший интерес к еврейскому вопросу, почитается жидоненавистником».

Вот так!

И, тем не менее, автор пускается в это трудное и даже опасное предприятие, ибо хочет понять, что является основанием и руководством к действию той и другой противоборствующих сторон. Почему явились на свет «Протоколы Собраний Сионских Мудрецов», наставляющие всех иудеев к жестокому всемирному порабощению людей, так называемых отступников (неиудеев)? И почему христианский мир видит единственным выходом в борьбе с иудейской идеологией — бескомпромиссный антисемитизм?

Я позволяю себе эту «роскошь» по одной простой причине — я никогда не испытывал и не испытываю антисемитизма, хотя мне, как и В. В. Шульгину, многое в них не нравится. И вообще я считаю, что каждый человек имеет право полюбопытствовать о тех или других аспектах человеческого бытия и вероисповедания и иметь на этот счет свои суждения. Запрет (табу) Мудрецов интересоваться еврейским вопросом выглядит смешно, если не идиотски.

Я абсолютно уверен, что ни юдофобы, ни русофобы даже не мечтают всерьез о полном взаимном уничтожении друг друга. Потому что та и другая стороны не настолько глупы. А вот унижение одних ради возвеличивания и господства других — это реальная тайная мечта борющихся сторон. Но это тщетная суета сует и всяческая суета. И я верю, что придет момент, когда измочаленные и истощенные борьбой евреи и гои вдруг’ остановятся и скажут: да сколько можно, и нужно ли?

Из «Протоколов» следует, что воинствующие евреи никогда не откажутся от идеи господства над всем миром, потому что не хотят понять, что и мир гоев (неевреев) никогда не согласится жить под ними. Даже если евреям удастся одурачить большую часть народонаселения планеты, оставшаяся часть встанет непреодолимой стеной, о которую еврейские забияки разобьются в кровь. Ибо для всякой нормальной человеческой души «нет ничего более отвратительного, чем упорное, жестоковыйное еврейское замазывание морей крови океаном лжи». Ибо слишком многое нам не нравится в них: «Не нравится то, что евреи стали фактически нашими владыками. Не нравится то, что, ставши нашими владыками, они оказались господами да леко не милостивыми; если вспомнить, какие мы были относительно евреев, когда мы были над ними и сравнить с тем, каковы теперь они, евреи, относительно нас, то разница получается потрясающая. Под властью евреев Россия стала страной безгласных рабов; они не имеют даже силы грызть свои цепи. Они жаловались, что во время правления «русской исторической власти» бывали еврейские погромы; детскими игрушками кажутся теперь эти погромы перед всероссийским разгромом, который учинен за годы их властвования!»

Я бы добавил к этим словам Шульгина — и еще многое нам в них не нравится, а потому отвяжитесь, господа, по-хорошему. Иначе спровоцируете второе пришествие «Окончательного Решения». Это будет страшный Судный День. Пострашнее гитлеровского. Не играйте с огнем. Не будите в людях зверя. Оставьте свои хитроглупости — мечту о порабощении Человечества. Сколько б вы ни старались против людей в угоду своим амбициям, у вас ничего не выйдет. Сколько бы вы ни хитромудрили, сколько бы ни обманывали людей — все равно когда‑то люди поймут, кто их дурачит. И примерно надерут задницу. Сколько веревочке ни виться — конец будет. Не искушайте судьбу. Иначе навлечете на свой народ великую и необоримую беду. Подумайте о своем народе, пожалейте его. Неужели история вас ничему не научила? Ибо «…всякая революция в России в конце концов пройдет по еврейским трупам».

«В своем упоении «свободами», — приходит к заключению В. Ушкуйник, — они забыли о существовании знаменитого «Мужика Комаринского», который вскоре вышел на сцену, заголился и показал себя во всей красе. Как говорил сам Керенский в последние дни своего «царствования», в полном отчаянии восклицая, что только теперь он понял, каким административным опытом обладало императорское правительство, умевшее держать Россию в порядке».

Теперь самый раз вернуться к словам императрицы Александры Федоровны, которые она обронила в самую страшную минуту: «Но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты».

Что же кроется за этими ее словами? Знала ли она о существовании «Протоколов Собраний Сионских Мудрецов»? (Напомним: по словам Нилуса, они были изданы впервые в конце 1905 года. Переизданы в 1911 и потом в

1917 годах. Правда, издание 1917 года, состоявшееся, кстати, в типографии Свято — Троицкой Сергиевой лавры, было неведомо императрице. Так как было тут же истреблено революционерами. То бишь — евреями. Но издание 1905 года и особенно 1911–го наверняка было ей известно. И она его читала).

Бесспорно! Она читала «Протоколы». Она думала о них, но не принимала всерьез. И когда грянул страшный час, она вспомнила про них. Вот откуда те ее слова: «Но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты». Она не сказала, а кто же виноват, ибо в тот момент отлично понимала, чья теперь власть, и на что она способна, обмолвись она хоть одним словом. Кстати, возле крутилась неотлучно агент еврейской общины госпожа Лили Дэн.

Царица не приняла «Протоколы» всерьез, как не принимала всерьез и не понимала юдофобствующие настроения Старого двора и части высшего света. Но теперь, когда очутилась у разбитого корыта, — до нее дошло. Она вмиг прозрела и поняла, что программа этих самых «невинных» «Протоколов» воплощается в жизнь. И это не шугки.

Кстати будет сказано, что и теперь многие, очень многие русские не понимают, что, заигрывая с евреями, подыгрывая им, они роют если не себе, то своим внукам и правнукам могилу.

Когда задумаешься над этим да сопоставишь с теперешним разгромом нашего общества, который почти один к одному повторяет разгром 1917 года, только более кроваво, то невольно приходишь к выводу, к которому пришел тот мудрец, который воскликнул: если солнце всходит и заходит, то это кому‑то нужно.

Как ни отводят нас от мысли, что нам мешают жить чужевыродки, как ни оттаскивают силком, нам‑таки действительно мешают жить. Нам стараются внушить, что мы сами во всем виноваты, такие вот мы отсталые, неумехи, но нам‑таки мешают жить. Мешают! И тут, господа хорошие, ничего не поделаешь: в природе так устроено, если встает один и тот же вопрос, и на него упрямо напрашивается один и тот же ответ — то это уже требует решения. Обязательно! Да, мы тугодумы. Да, мы склонны прощать и надеяться на то, что авось угрясется, устроится. И этим нашим многотерпением пользуются недобрые силы. Но наступит день и час прозрения, придет конец терпению и тогда…

Но почитаем еще «Протоколы»:

«Великие народные качества — откровенность и честность — суть пороки в политике, потому что они свергаю! с престолов лучше и вернее сильнейшего врага. Эти качества должны быть атрибутами гоевских царств, мы же отнюдь не должны руководствоваться ими».

«Наше право — в силе».

«Наш пароль — сила в лицемерии».

«Народы гоев одурманены спиртными напитками, а молодежь одурела от классицизма и раннего разврата, на который ее подбивала наша агентура — гувернеры, лакеи, гувернантки — в богатых домах, приказчики и проч., наши женщины в местах гоевских увеселений».

«Во всех концах мира слова «свобода, равенство, братство» — становили в наши ряды через наших слепых агентов целые легионы, которые с восторгом несли наши знамена. Между тем эти слова были червяками, которые подтачивали благосостояние гоев, уничтожая всюду мир, спокойствие, солидарность, разрушая все основы их государств».

«На развалинах природной и родовой аристократии мы поставили аристократию нашей интеллигенции, во главе всего, денежную».

«Наше торжество облегчалось еще тем, что в сношениях с нужными нам людьми мы всегда действовали на самые чувствительные струны человеческого ума — на расчет, на алчность, на ненасытность материальных потребностей человека, а каждая из перечисленных человеческих слабостей, взятая в отдельности, способна убить инициативу, отдавая волю людей в распоряжение покупателя их деятельности».

«Вы не думайте, что утверждения наши голословны: обратите внимание на подстроенные нами успехи дарвинизма, марксизма, ницшеизма. Растлевающее значение гоевских умов этих направлений нам‑то, по крайней мере, должно быть очевидно».

«Аристократия, пользовавшаяся по праву трудом рабочих, была заинтересована в том, чтобы рабочие были сыты, здоровы и крепки. Мы же заинтересованы в обратном — в вырождении гоев. Наша власть — в хроническом недоедании и слабости рабочего (подчеркнуто мной. — В. Р.), потому что всем этим он закрепощается нашей волей, а в своих он не найдет ни сил, ни энергии для противодействия ей.

Голод создает права капитала на рабочего вернее, чем аристократии давала это право законная Царская власть.

Нуждою и происходящею от нее завистливостью и ненавистью мы двигаем толпами и их руками стираем тех, кто нам мешает на пути нашем».

Вот те некоторые установки из «Протоколов Собраний Сионских Мудрецов». Они, мне кажется, отвечают в какой‑то степени на вопрос — почему императрица не винила в случившемся ни русский народ, ни солдат. И каких настоящих виновников имела в виду.

В. Ушкуйник в своей «Памятке русскому человеку», указывает прямо: «Ленин из Европы с помощью немцев, а Троцкий из Нью — Йорка с помощью иудеев — банкиров привезли в Россию несколько сот квалифицированных революционеров, не меньше 9/10 из которых были иудеями. Очень богатый, с весьма таинственными связями иудей Парвус играл крупную роль в темных махинациях по импорту этого опасного товара на русскую почву. Попав в Петербург, эта «малая закваска» развила бешеную деятельность, привлекала на свою сторону полуграмотные или вовсе неграмотные массы «Камаринских Мужиков» и повела их на штурм уже сгнившего на корню масонского Временного правительства. Вся демократическая бутафория (ситуация сильно напоминает сегодняшнюю. — В. Р.) при первом же щелчке развалилась в прах. Керенский, переодетый бабой, удрал в Финляндию, и началась страшная и кровавая эпоха военного коммунизма, гражданской войны и полной разрухи государства».

«Некий Новак, — сообщает В. Ушкуйник, — писал так: «Русские иудеи, угнетаемые царями, связали свою судьбу с революцией 1917 года с самого начала и поддерживали идеалы коммунизма.

Иудейская интеллигенция стала во главе революции и была ее вождем в самый тяжелый период.

Но Советская Революция, как и другие, пожрала своих детей».

«По свидетельству самого Ленина, «…большевики не имели никаких шансов на победу, если бы они не нашли полную поддержку и сочувствие среди сотен тысяч так называемых «местечковых жидков».

«Большевики не раз стояли на краю гибели, и их уничтожение совершенно неизбежно повлекло бы за собой почти полное истребление иудеев на всей территории Рос сии и особенно на Украине. «Жид и большевик» были почти синонимами для белогвардейцев, и пощады им не давали».

«Поэтому можно почти с полной уверенностью утверждать, что в иудейских массах доминировал не разум, а чувство. В течение многих веков в их душах культивировалась ненасытная жажда власти над гоями, твердо им обещанная Талмудом. Русский развал представлял им совершенно исключительный случай осуществления этой страстной мечты Израиля и давал им в руки возможность «быть всем» там, где только что были «ничем»…»

«Трудно себе даже представить, в каком масштабе шло разбазаривание народного имущества дорвавшимися до власти иудейскими господами. Тащили все и вся и где только могли. Никакие, даже самые приблизительные подсчеты этого организованного грабежа нации «победителями», конечно, невозможны».

Один к одному к нынешнему грабежу России.

Как тут не вспомнить гениальное предвидение В. Шульгина, сказавшего в свое время: «Для многих евреев сейчас Сион — Россия».

Следовательно, слово «сионист» теперь устарело. Теперь воинствующий еврей называется «россеист». Или просто россиянин. Они теперь русские более, чем сами русские. У них теперь новое мышление: «Все крутом еврейское, все кругом мое».

Роберт Вильтон, англичанин, проживавший в России и бывший корреспондентом «Таймс», сообщил, что после захвата власти большевиками из 556 лиц, занимавших высшие административные посты в России, 447 (80,4 %. — В. Р.) были иудеями.

А перед войной с фашистской Германией из 500 членов высшей советской администрации иудеев было уже 83 %. Больше, чем в составе послереволюционной России.

«Отношение числа «кадровых» коммунистов, то есть тех, которые были привезены Троцким из Америки и Лениным из Европы, к числу «мобилизованных» «местечковых жидков» (по выражению В. Ленина. — В. Р.) было приблизительно 700:1400000», — пишет все тот же Ушкуйник. Так что вопроса: «Кто виноват?», который ставится некоторыми с иронической издевкой, давно уже не существует. По крайней мере для тех, кто не поленился разобраться в этом. А разобрались люди в этом давно. Гражданская война непререкаемое тому подтверждение. Народ понял, откуда ветры дуют, и восстал. Но вместо того, чтобы прислушаться к его протесту, людей потопили в собственной крови. Все мы знаем историю Кронштадтского мятежа, восстания на Тамбовщине, отчаянного сопротивления властям на Дону, Кубани, в Сибири…

Недавно Владимир Солоухин опубликовал документальную повесть в № 4 «Нашего современника». В ней приводятся совершенно потрясающие документы борьбы Советской власти с местным отрядом партизан, которых, конечно же, именовали бандитами. Дело было в Хакассии, в начале 20–х годов. Отрядом «бандитов» командовал местный житель, казак есаул Соловьев Иван Николаевич. За ним гонялся по хакасской горной тайге комбат Аркадий Голиков (Гайдар). Да — да, тот самый Гайдар, дед теперешнего Гайдара, который, по словам нашего кубанца Шумейко, вместе с ним сознательно разваливал экономику страны. Дед сознательно уничтожал русских людей за инакомыслие. Внук сознательно разрушил одну из самых мощных экономик мира и превратил страну в нищенку.

Примечательно, что в повести приводится реферат школьницы Тани Соломатовой. Девочка внимательно изучила архивные документы Ачинского филиала ГАКК и Ачинско — Минусинского боевого района, где орудовал Голиков (Гайдар) и пришла к выводу: «Значит, «банду» поддерживали многие? Да и было ли это бандой, а люди, входившие в нее, бандитами? В этом я начала сомневаться».

Сейчас люди все чаще и чаще задаются вопросом: а была ли то революция в 1917 году? И все чаще называют это переворотом. Цель которого — уничтожение Государства Российского. Судя по тому, что творится сегодня — так оно и есть. Отсюда возникает законный вопрос: а кто те люди, которые его совершили? Судя по процентному соотношению евреев в советской высшей администрации, нетрудно догадаться, кто это сделал. Теперь они же с такой же решительностью, как в 1917 рушили самодержавие, порушили свое детище — Советский Союз. И взамен предлагают нечто аморфное — содружество. Административное управление. Нетрудно предсказать, что будет дальше (тем более в «Протоколах» все эго расписано до мелочей): и Содружество будет разрушено. И воцарится «Царь-деспот сионской крови». Об этом будет подробно ниже.

Хочется еще раз вернугься к тому, как давно люди на чали понимать, что их надули с этой революцией. Я уже говорил о Кронштадтском, Тамбовском, Донском, Кубанском и Сибирских мятежах. К этому можно было бы добавить уход в оппозицию Сталину многих ленинцев, которые также захлебнулись в собственной крови. А вот как понимал уже тогда совершившийся обман простой народ. Обращение Соловьева — командира «банды» в Хакассии:

«Ачинский филиал ГАКК

Ф. 1697, оп. 3, д. 18, л. 194.

Ко всему населению.

Советская власть вступила на новый путь борьбы с белой партизанщиной, стремясь запугать партизан в бессильной злобе. Власть хватает и расстреливает родственников партизан. Мы вообще всегда считали власть жидов и коммунистов смелой и бессильной. Мы всегда были уверены в том, что эта власть кроме обмана и жестокости, кроме крови ничего не в силах дать населению, но все‑таки полагали, что правительство состояло из людей нормальных, что власть принадлежит хотя и жестоким, но умственно здоровым. Теперь этого сказать нельзя, разве на самом деле допустимо, чтобы люди умственно здоровые стали делать то, что делает теперешняя власть? Разве вообще допустимо, чтобы психически нормальному человеку пришла в голову мысль требовать ответа за действия взрослых — человека малолетнего? Конечно, нет. Власть арестовывает партизанских родственников от семилетнего ребенка за действия сорокалетнего дяди. Но власть не только наказывает, власть убивает, уничтожает и не того человека, который делает, по ее мнению, зло, а другого, который к этому злу непричастен. Может ли быть более дикое распоряжение, чем то, которое делается Советской властью?

Граждане, вы теперь видите, что вами управляют идиоты и сумасшедшие, что ваша жизнь находится в руках бешеных людей, что над каждым из вас висит опасность быть уничтоженным и в любой момент, ибо, если наша очередь пришла сегодня, то ваша может прийти завтра. Чтобы спастись вам от неминуемой гибели, необходимо браться за винтовки и примыкать к нам. Братья, только в этом случае уйдете от преследования советских деятелей, которые обрушатся тогда на невинных ваших соседей. Мы, белые партизаны, относимся к пролитию крови отрицательно, несмотря на соблазн отомстить Советской власти, не счи таем себя вправе идти по ее пути. За сумасбродство и кровожадность родителей мы не можем поднимать оружие против детей коммунистов, мы же будем направлять нашу борьбу против самих коммунистов, не только расстреливать их, как своих политических врагов, но как врагов России, как врагов своего народа.

Есаул Соловьев.

1922 год».

Не менее интересен и другой вопрос: почему убрали Ленина и Троцкого? А потом долго держали у власти Сталина, которого потом тоже убрали и оплевали.

В. И. Ленина, как известно всему миру, подстрелила иудейка Каплан. Троцкого гоже убил иудей в Мексике. Многих соратников Ленина беспощадно уничтожили в подвалах ГПУ иудеи же. Яркий пример тому гибель Каменева (Розенфельда). «Его обвинителями были Ольберг, Давид, Рейнгольд и Пикель. А судьями выступали начальники отделов НКВД — Слуцкий, Фриновский, Паукер и Ренес. Все иудеи».

Долгое время мир не мог понять, почему после смерти Ленина на его место был избран не Троцкий, как все ожидали, а Сталин. В то время мало кому известный. Ответ на этот вопрос мы находим в публикации Левина и Кривицкого в журнале «Лайф», появившейся вскоре после смерти Ленина. Статья объемная и факты в ней документированы. Оказывается, к тому времени (это январь 1924 года.

— В. Р.) Троцкий в высших иудейских кругах стал фигурой одиозной, потому как, по их мнению, «зазнался» и вышел из‑под контроля как масонов, так и иудеев. И с ним все было ясно: «отработанный материал». Убили его в Мексике не столько по воле Сталина, сколько по воле сталинского «бдительного опекуна» Кагановича.

Так вот, Сталин был более подходящей кандидатурой на пост генсека и затем диктатора Советского государства потому, что у него было «рыльце в пушку». Человек с «темным прошлым». Он служил в свое время агентом полиции при царском режиме. Его легко было держать в руках, потому как «компромат» на него, документы, бесспорно доказывающие его причастность к охранке, лежали в сейфе, в золотой преисподней за семью замками. И могли быть извлечены в любой момент. А чтобы осуществлять за ним контроль, при нем определили «надсмотрщика» Кагановича. И предупредили Сталина: если с его головы упадет хоть один волосок, документы будут немедленно извлечены и обнародованы. Вот почему «непотопляемый» нарком Каганович пережил всех, избежал репрессий при всех режимах и благополучно скончался естественной смертью аж при Горбачеве.

Возникает естественный вопрос: почему же до сих пор не опубликовали «компромат» на Сталина? Ответ простой — во — первых, после его смерти, и особенно после развенчания культа личности Сталина, в печати промелькнули публикации о его связях с царской охранкой. Но потом вдруг все замолчали, как по команде. Почему? Да потому что нам готовят Царя — деспота иудейской крови согласно предписанию «Протоколов». И тень Сталина еще пригодится, потому как в народе жива еще и долго будет жить ностальгия по железной сталинской руке. Придет время, если не сорвутся планы Сионских Мудрецов, и прах Сталина еще вознесут на пьедестал и снова провозгласят его вождем всех времен и народов, дабы было кому подражать Царю — деспоту иудейской крови.

Теперь, когда все более — менее прояснилось, остается ответить на самый «страшный» вопрос, который превосходит все предыдущие не только парадоксальностью, но и нелепостью на первый взгляд: почему «местечковые жидки», благодаря которым, по мнению Ленина, большевики одержали победу в революции и в борьбе за власть в России и получили потом в Советской администрации большинство мест, так жестоко расправились с «привозными» иудеями, сделавшими революцию? Это вопрос вопросов. От которого открещиваются всеми силами политиканствующие иудеи.

А все дело в том, что «местечковые жидки» видели дальше, чем «привозные профессиональные революционеры», «испорченные» романтическим налетом. Они поняли, что равноправие, начертанное на знаменах революции, — это не цель для настоящего иудея, это лишь средство достижения цели. Это лишь пуговица от кафтана. А им нужен весь кафтан. Так учит Талмуд, так записано в «Протоколах Сионских Мудрецов».

«Местечковые жидки» нутром, интуитивно поняли главную цель заговорщиков из золотой преисподней и потому были выведены на авансцену российской трагедии. А «испорченные» романтикой вожди революции позволили себе увлечься романтикой переустройства мира, возомнили себя действительно вождями, подзабыв, чьей волей и деньгами были приведены к победе и власти. Стали выходить из‑под контроля. И… были выведены из игры. Самым бесцеремонным и беспощадным образом. В борьбе за идеи Талмуда евреи не знают ни жалости, ни малейшего намека на пощаду.

Загрузка...