Заклятие короля

Глава 26

Лето нужна была нежность Нинн. Он хотел этой нежности. Знал, что от нее зависит его рассудок.

И все же они сидели бок о бок на кровати в его комнате и не прикасались друг к другу. Он не двигался с момента их возвращения, после того как помылся и сменил одежду. Он не мог больше двигаться. Его сердце было вырезано ма­чете. Оно больше не билось. У него больше не было причи­ны жить.

— Ты держал на руках племянницу, — прошептала она. — Ты сам говорил мне.

Его горло болело. Он хотел вцепиться в ошейник и рвать его, пока не снимет его вместе с головой. Смерть для Короля Дракона. Он заслужил ее, доверившись мерзкому человеку. Он поверил в их обещания, он уничтожил десятки по их указке, он заставлял обреченных, ни в чем не повинных со­братьев идти по тому же пути — тренировал их, да, но при этом кормил той же ложью, промывая им мозг.

Только Нинн все поняла правильно. Он был дураком.

Его лежащие на бедрах кулаки были такими сильными — но самого Лето сейчас затопила слабость.

— Ты сейчас доверяешь своим воспоминаниям?

Она гладила его по обнаженному плечу, нежно, но неуве­ренно. Ее волосы пахли снегом. Она разрешила эту загадку, назвала имя для запаха в колючем хрустящем воздухе.

— Ты прав. Я сейчас почти ничему не верю, кроме того, что я здесь, с тобой.

— И от этого легче?

Нинн вздрогнула, а значит, он зашел слишком далеко. Как ее тренер, он должен был радоваться и продолжать вытаски­вать из нее неконтролируемые признаки страха. Это бы под­черкнуло его превосходство.

Лето уронил голову на руки и вцепился пальцами в кожу затылка. Нинн заползла за ним на постель. Стащила с себя рубашку, прижалась к его спине и обхватила его руками.

— Ты не мог этого знать. — Ее дыхание заводило мягче, чем нежное тело, прижавшееся к спине, но ничуть не мень­ше. — Что бы они ни сделали, они делали это с тобой. И со мной тоже. Нам почти не на что надеяться. Какой человек и какой Король Дракона отказался бы ухватиться за шанс, о которых они нам рассказывали?

— Они позволили нам остаться здесь, вместе. Еще одна на­града, полагаю. — Она сжала руки, пальцами вцепляясь в его плоть. Лето закрыл глаза и запрокинул голову. — То, чего я хо­чу, мне не позволено удержать. Это и значит «быть рабом».

Нинн лизнула его спину над лопатками. Подняться язы­ком до самого верха, до линии роста волос, она не могла, путь преграждал ошейник. Барьер, который он носил — от кото­рого страдал, — с самых ранних его воспоминаний. Тогда он жаждал славы и уважения. Теперь хотел целовать голую шею Нинн и хотел увидеть снег, пусть даже подобный взгляд осле­пит его на несколько дней.

И его семья. Теперь страх за нее перевешивал все надеж­ды. То, что раньше было борьбой за их будущее, теперь пре­вратилось в битву за их спасение.

— Ты не выглядишь как их раб, — она снова сжала паль­цы, впиваясь в мышцы и кожу. Плотнее прижалась грудью к его спине. — Ты не думаешь, как их раб. По крайней мере сейчас.

От поддержки Нинн ему хотелось привлечь ее в объятия, войти в ее тело, потерять возможность мыслить, отдаться вспышке чистого наслаждения. Он не мог. Пока не мог.

— Я держал ее, — тихо сказал он. — Она была такой ма­ленькой, что помещалась в моих ладонях. Я думал, что уро­ню ее, пока Йета не показала, как правильно нужно держать. Черные волосы. Прекрасная золотая кожа. Личико было та­ким спокойным во сне, а потом превратилось в морщини­стый мячик, когда она проснулась и закричала. Я смотрел, как сестра ее укачивает. Смотрел, как Дэлнис склонился над ней, как эмоции душат его еще сильней, чем меня. — Он су­дорожно выдохнул. — Я так гордился, Нинн. Я десять лет сражался за их возможность родить ребенка.

— Как ее назвали?

— Шошан. Шошан из клана Гарнис. — Он подался впе­ред и встал. Нинн осталась сидеть на кровати, обнаженная выше талии. Утешение, которое она предлагала, было слиш­ком большим соблазном. — Было ли это на самом деле? А если она... Я бился за то, чтобы доктор Астер помог Йете зачать... Но почему ты сама сумела родить Джека? Король Дракона, рожденный без внешних вмешательств. За что я сражался?

Она поднялась с поразительной грацией. Нежные, но на­стойчивые руки — руки, покрытые мозолями не меньше его собственных, — заставили Лето опустить взгляд от потолка. Он мог лишь запрокинуть голову и вглядываться в потолок, чтобы не видеть идеальных полусфер ее груди. Он был жад­ным, голодным. И стоило на миг отпустить своего внутрен­него зверя, как он повалит ее на кровать и трахнет. Снова. Так же, как было раньше.

Но он не был зверем, которого ожидали Астеры. Он был мужчиной, и он хотел свою женщину, хотел слышать вздохи, хотел страстных прикосновений и уважения. Все для нее. И хорошо, что Нинн не позволяла ему отвести взгляд. Уви­дев в ней знакомое сочетание упрямства, ума и веселых искр в ее светлых глазах, Лето не хотел превращаться в зверя.

— Ты сражался за свой собственный путь выживания. Ты сражался за то, что считал необходимым для своей семьи.

— А теперь Пэлл будет жить под так называемым присмо­тром доктора Астера. — Кислая рвота поднималась к горлу, оставляя во рту привкус яда. — Она могла быть в безопас­ности, с Йетой. Я думал... Дракон подери, я думал, что могу дать ей нечто лучшее.

— И все еще можешь. Мы оба можем помочь нашим се­мьям.

— Снова надежда.

Она заставила его склонить голову. Поцелуй как компромисс. Легкий, сладкий, живой настолько, что свет проник даже в те темные уголки сознания, которые он старался не видеть.

— Надежды контролируем мы. Не те, которыми размахи­вают у нас перед носом, а те, которые мы выбираем сами.

— И чем это лучше?

— Они не могут поработить наши мысли.

Он привлек ее к себе и обнял. И оба они слегка расслаби­лись в уютном прикосновении двух тел и двух разумов, ко­торые пытались отрешиться от боли.

— Спасибо. — Ее мягкие слова щекотным сквознячком проникли под ошейник.

Лето пораженно отстранился, чтобы взглянуть ей в лицо.

— За что?

— На моей спине изображен дракон, а не змея. Благодаря тебе. Я так нагло радовалась, когда Астеры тебя за это выпо­роли. Я думала, что ты получил по заслугам. Считала, что ты мне завидуешь... Черт. Что ты принял такое решение, пови­нуясь капризу, чтобы поиздеваться. А ты сделал это, чтобы спасти меня.

Лето с удивлением обнаружил, что улыбается. Слегка. Пе­чально. Но все же улыбается.

— Ты сказала, что змея живет в тебе. И другая тебе не нуж­на. — Он нахмурился. — А еще ты сказала «сжечь это». Пом­нишь свои слова?

Она начала дрожать. Голос потерялся в стуке зубов и по­пыток не заикаться.

— Может, мы?..

— А то, что ты говорила о своей матери?

— Я не хочу. Лето, пожалуйста. У меня мозг горит. Этого слишком много.

— Пока что. Слишком много. — Обнимая ее крепче, Лето поцеловал ее в лоб. — Я хочу тебя снова. И хотел тебя с са­мого первого взгляда.

Дрожащий всхлип родился в ее груди и передался ему.

— Как же ты мог не хотеть, увидев меня голой?

— Тебя расстроит признание, что тем же образом я зна­комился с каждым из неофитов?

— И каждый неофит тебя заводил?

— Нет. Они визжали, ныли или плакали, так что мне хо­телось сделать им как можно хуже. Забыть о жалости. Ты же сопротивлялась. Голая. Беззащитная. Ты заставила меня ду­мать, что тест на самом деле подстроен для меня самого.

— Я сохраню твою тайну, — она сказала это со слабым на­меком на смех. — Потому что это первый секрет, к которому я подобралась.

Еще один поцелуй. И руки сжимаются крепче.

— Но здесь. Сегодня. Нинн, это не так, как прежде.

Он не мог подобрать слова, чтобы просить о большем. Не знал, как можно уложить эти эмоции в слова.

Она притянула его в следующий поцелуй. Ее обнаженная грудь коснулась его, когда Нинн поднялась на цыпочки. Та­кое красивое чудо в его объятиях.

— Мы уже достаточно дрались, Лето? Скажи, что уже да, — по крайней мере, друг с другом. Скажи, что мой воин хочет се­годня ласки, потому что именно ее я хочу сегодня дарить.

— Твой воин?

— Ты все время оберегал меня, сохранял меня целой, в безопасности, мерзкой, даже когда эта мерзость была на­правлена на тебя и когда я принимала дурацкие решения. Я винила тебя, когда не могла отличить одну боль от дру­гой. — Она пощипывала губами его плечо, продвигаясь по коже по мере своих признаний. — Ты был ближайшим ко мне пособником Астеров. Я могла добраться до тебя, когда не могла навредить им. Но ты не отступился. Долгая игра. Спа­сение наших семей. Ты был сильным за нас обоих, когда я бы­ла слабой.

— И чего я добился этой силой?

— Я здесь. Ты здесь. Навыки, которым ты меня обучил, исчезли? Нет. А это значит, что когда придет время... — Она тяжело сглотнула. — Когда придет время сжечь это все, я хо­чу быть твоей напарницей. Так что — да. Мой воин.

— Но не сегодня.

— Нет, не сегодня. — Она погладила его по руке почти неощутимым движением, отчего его кожа покрылась му­рашками. — Лето, покажи мне, насколько нежным ты мо­жешь быть.

Нинн не знала, не просит ли она невозможного, пока он не положил руки на ее плечи. Широкая, непоколебимая стена его тела вынуждала ее попятиться. На уровне ее глаз были мощные мышцы его груди, очерченные и подчеркнутые мяг­ким светом единственной лампы в углу. Воспоминания на­слаивались на воспоминания, а настоящее терялось в темной клубящейся туче. Она когда-то смотрела на него глазами ху­дожницы. Одри МакЛарен. Преподавательницы искусств. Вдовы. Она потеряла так много — ребенка, себя в лаборатор­ных экспериментах, а затем в жизни Воина Клетки.

Но вместо сумасшествия, ненависти и боли она искала мужчину, который лишит ее рассудка на эту ночь. Лето был невероятен. Он был таким с самого начала, несмотря на все ее попытки это отрицать. А сейчас, лежа поперек его крова­ти, она могла в полной мере насладиться видом. Тяжелые мышцы, крепящиеся к сильному костяку. Кожа сияет по­блекшей медью, а черные волосы словно поглощают свет. Она выдохнула. Неприязни больше не было. Осталось толь­ко желание восхищаться мужчиной, вылепленным ради же­стокости — и решившимся предложить ей нежность.

В его взгляде жестокости не было. Она поразилась, уви­дев в волнах желания, которое почти физически омывало ее, надежду в его взгляде. Взгляд ласкал ее. Погладил по щеке. Спустился к ложбинке между грудей. К животу, в ко­тором нарастало предвкушение. Она была огнем и брон­зой, раскаленной и прочной. При всей своей силе под его восхищенным взглядом Нинн ощущала себя невесомой и нежной.

Вскоре его вес опустится на нее сверху. Она хотела этого. Безопасности и защиты. И соблазнительной потери способ­ности мыслить.

— Ты глазеешь, — два слова шуршали, как грубая бумага. Она вздрогнула. Его взгляд был прикован к ее соскам.

— Ты тоже.

— Мне есть на что посмотреть.

Она протянула руку.

— Это как солнечный свет на снегу. Тебе кажется, что он слишком яркий, но от него невозможно отвести взгляд.

Лето застыл на середине движения, стягивая с себя шорты.

Он был уже возбужден.

Нинн продолжала смотреть. Она знала, что нужно найти его взгляд и вернуться к идее нежности, которую она предло­жила, но ничего не могла с собой поделать. В прошлый раз все произошло слишком быстро, хотя тактильная память о тех укусах, поцелуях, сексе говорила ей, что не о чем там жалеть. Только сейчас это был совершенно другой вид желания.

Теперь она могла насладиться всей его красотой. Видом его возбужденного члена. Рассмотреть то, что помнило ее те­ло, длину, толщину и вес.

Она сама протягивала руку, приглашая, но не удержалась, села на кровати и взяла его за бедра. Она не смогла проти­виться искушению попробовать его на вкус. Сначала языком, очерчивая широкую чистую головку.

Лето зашипел. Его руки подхватили ее подбородок, заста­вили поднять голову. Он возвышался над ней так, словно способность казаться величественным, как гора, была одним из его даров Дракона.

— Я не смогу быть нежным, если мы начнем с этого.

— Значит, женщины уже занимались с тобой этим?

— Точнее, я заставлял этих женщин заняться.

— Большая разница, Лето. Стой неподвижно. Наслаждай­ся. И знай, что я тоже получаю от этого удовольствие.

Ей понравилось, как напрягаются его руки, обхватившие ее щеки, напоминание о силе, которую он держал под кон­тролем. Каждое движение языка, каждое прикосновение и долгие, томные посасывания вызывали у него разную ре­акцию. Иногда шипение — это было особенно хорошо, по­тому что доказывало, что она застала его врасплох. Иногда приглушенные стоны и дрожь, попытки податься вперед, когда она отстранялась. Она не хотела заводить его до точ­ки, после которой родится та же резкая страсть, что они раз­делили раньше. Большую часть его реакций выдавали руки, все так же обрамляющие ее лицо. Дрожащие. Напряженные. Пальцы, сжимающиеся в ее волосах.

Он был слишком большим, и она не могла принять его так глубоко, как ей бы хотелось. Она помогала себе руками, охва­тывая ту длину, что оставалась между ее губами и его те­лом. Ритм, который она выбрала, был медленным, но на­столько размеренным, что даже ее тело начинало гудеть от нарастающего возбуждения. С тех пор, как она научилась пользоваться своим даром, она не могла не сравнивать воз­буждение и взрывную силу. Энергия накапливалась... и сле­довало высвобождение.

Сейчас она накапливала энергию размеренно и почти бо­лезненно терпеливо. Чтобы высвобождение было полным.

Проведя языком по всей пульсирующей длине, она сме­стилась, чтобы снова взять в рот гладкую головку. Руки, об­нимающие лицо, напомнили ей, что Лето в любую минуту может стать главным.

— Хватит. — В его голосе звенела животная сила. И толь­ко глаза, полуприкрытые веками, бездонные, выдавали раз­ницу. Он был потрясен. Он был на грани.

Нинн почти ожидала, что его решимость даст трещину. Что она зашла слишком далеко. Что ее воин толкнет ее спи­ной на кровать и возьмет то, чего требует его тело. Она бы­ла не против, поскольку хотела того же не меньше его само­го. Но все же она надеялась на большее.

И он доказал, что способен на большее, когда опустился пе­ред ней на колени.

— Сними это, — сказал он, дернув ее за шорты. Она была совершенно не против — своего рода компромисс между тем, что ею владеют, и крайней степенью нежности. — Моя оче­редь.

Нинн раздвинула колени шире, чем говорили его руки.

— Так ты уже делал подобное с женщинами?

Она рассчитывала на шутку в ответ, но кожа на его щеках затвердела в гримасе.

— Не так часто, чтобы ты насладилась хорошим опытом.

— Мне нравятся честные мужчины.

Приподнявшись на локте, она направляла его голову ни­же, пока первое прикосновение не заставило ее задохнуться. Его губы были горячими, но язык оказался еще горячее. Ему недоставало тонкости. Но он компенсировал это терпением и настойчивостью. Нинн выгнулась и вскинула бедра. Он подхватил ее рукой под ягодицы, в той самой позе, которой она хотела. Вторая его рука накрыла ее грудь, пальцы кружи­ли и пощипывали ее сосок в ритме с пульсирующими дви­жениями его языка.

Тяжело дыша, Нинн не стала сопротивляться, когда его ру­ка чуть надавила на грудь. Указывая ей лечь на спину. Он проник в нее двумя пальцами. И наверняка ему понравилось ее приглушенное ругательство, потому что прижатые к ее бе­дру губы растянулись в улыбке. Выругавшись сам, он вски­нул ее бедра, сменяя пульсацию пальцев глубокими проник­новениями.

Не думая, она вдруг заговорила на древнем языке. Не на языке Тигони или Гарнис. Не на языках Сат, Пендрей или Индранан. Этот язык был старше всех Пяти кланов, и она откуда-то знала его слова.

Лето замер. Взглянул на ее тело. В его почти черных гла­зах вопросов было не меньше, чем обещания страсти и удо­вольствия.

— Я и забыл, — тихо сказал он на том же потерянном языке.

— Я тоже.

Она погладила его по щеке, слегка колючей от свежей ще­тины. Древнее заклинание плелось между ними, пока англий­ский или любой другой язык Драконьих кланов не показал­ся им святотатством в той части пространства и времени, которая принадлежала сейчас только им.

— Так вот как мы должны были заниматься любовью, — сказал он. — Вплоть до слов, подаренных нам самим Дра­коном.

— Заниматься любовью.

Легкая складка возникла между его бровей. Пара роскош­ных в своей неторопливости движений, там, в глубине, где она так хотела большего, и его пальцы покинули ее тело. На лице Лето все так же читались загадки его мыслей, но он поднялся и навис над ее телом. Она все так же лежала попе­рек матраса. Он наверняка устойчиво стоял на полу. Нинн хватало сил лишь на то, чтобы переводить взгляд с его на­пряженного лица на руку, которой он сжимал основание члена.

— Именно это мы и делаем, Нинн. Занимаемся любовью.

Она улыбнулась, чувствуя почти облегчение от того, что он сбит с толку такой простой темой. Хотя простой она сей­час не казалась.

— Да, ею.

Она поднялась, одновременно притягивая его к себе, во­влекая в тот же танец компромиссов, в котором они урав­новешивали друг друга. Соединялись друг с другом. На его губах сохранился вкус ее тела, что одновременно казалось шокирующим и невероятно интимным. Вскоре этот вкус исчез в поцелуях, остался один только вкус Лето. Его жар, острая сладость его языка. Хриплое дыхание их обоих, по­хожее на тихую нежную дуэль.

Нинн вертелась. Место, которое он с такой нежностью за­полнял всего лишь двумя пальцами, жаждало большего. Ей нужно было почувствовать тяжелое возбуждение, от кото­рого костенело тело в ее объятиях.

Она коснулась его дрожащего бицепса.

— И это мой воин? Дрожит?

— Ты отняла у меня все. — Он расположился между ее бе­дер и скользнул внутрь. Без быстрых толчков. Даже не драз­ня — с мягкой нежностью, о которой она просила. Твердый, толстый, едва ли не умоляющий. — И затем вернула мне мир.

— Тогда дай мне сегодня все возможное.

Он покачал головой.

— Мы занимаемся любовью. Это правильное название то­го, что мы делаем. Потому что я не чудовище.

— Нет. Не чудовище.

— И я не просто твой воин.

Слезы жгли ее глаза под прикрытыми веками. Она не мог­ла дышать, сил хватало лишь на короткие вздохи. Но ей уда­лось поднять руку и коснуться ошейника, который она всег­да ненавидела. Теперь у нее появились еще причины для ненависти к этим штукам.

Она спросила его однажды и решила повторить свой во­прос.

— Кем бы ты был без этого?

Его ответ...

Ох, благой же Дракон... Пожалуйста.

Его глаза были темными, как полночь, а выражения лица сменяли друг друга в бесконечном танце, когда он входил в ее ждущее тело на всю длину. Нинн открыла рот, но не смогла издать ни единого звука. Лишь содрогнуться от правильно­сти их единения.

Он склонился над ней, обнял ладонью ее затылок. И она подалась вперед, прижимаясь к нему, обхватывая ногами, двигаясь с ним в такт.

Лето прошептал ей в висок:

— Я был бы намного лучше.