Запад и Восток

Глава 7

С первым снегом к нам в лабораторию прибрел восторженный почитатель…

У нас в городе, впрочем, путались, надо ли называть первым снегом вот этот снежок, или же первым считать ту метель, что пришла с «северянином». Но то, что выпало с той метелью, практически сразу и потаяло. С той поры с севера подходили еще две волны, но они не были столь катастрофичными: просто холодало немного, и все. А сейчас снег выпал и, кажется, в ближайшие сутки не растает — земля уже остыла, живущие в траве мелкие кусачие твари, от которых летом покоя не было, наконец утихомирились… кажется, наступила настоящая зима.

«Юноша бледный со взором горящим» высадился с парохода, оглядел пристань и площадь, поглазел на флагшток на фортом, на гостиницу и ресторан «Бель-Пойнт» и спросил у подвернувшегося местного жителя, где река Пото. Естественно, любой местный житель на такой вопрос, заданный на пристани, покажет на недалекие развалины старого форта, за которыми Пото вливается в реку Арканзас.

Юнец потопал в указанном направлении, уперся в Пото и бодренько пошел по берегу, не смущаясь бездорожьем. Так он выбрел к нашей паромной переправе, но, слава богу, прежде чем переправляться, догадался расспросить паромщика. Джон ЛеФлор объяснил, что контора телеграфного отделения Индейской территории находится вовсе не за Пото, а в Форт-Гибсоне, и туда надлежит ехать на пароходе, а не идти пешком. И нет, баллада — это не про ту контору, а про ту, что была здесь, в Уайрхаузе, но те телеграфисты, что служили здесь раньше, из фортгибсоновской конторы уволились, разве что Фокс остался работать монтером на техасской линии.

— Кентукки Фокс? — с придыханием спросил юнец.

— Э? — затормозился Джон. — А, да, он из Кентукки.

Юнец оказался глуховат, поэтому Джону пришлось повторить погромче:

— Из Кентукки!

— А где он сейчас живет?

— Да вот здесь, в Уайрхаузе.

— А другие телеграфисты уехали? Ну те, прежние, которые уволились?

— Да нет же, здесь остались, в лаборатории работают, изобретения изобретают.

— Изобретения, — со сладчайшим восторгом повторил юнец и как лунатик побрел к Уайрхаузу. Он собрался было подняться на крыльцо, но в это время к салуну подъехал Шейн, бросил велосипед перед дверью и вошел внутрь. Потрясенный юнец с почтением приблизился, лаская взглядом чудесное виденье.

Вышел нагруженный корзиной Шейн, оттолкнул праздного зеваку, поднял велосипед, начал пристраивать на него корзину. Юнец почтительно помог придержать машину.

— Это телеграфисты изобрели? — восторженно спросил юнец.

— Ага. Мистер Миллер, — ответил Шейн свысока. Пришлый юнец, конечно, был старше, но велосипеда у него не имелось.

— Док Миллер! — еще больше возбудился юнец. — Он здесь, в этом доме живет? — он махнул в сторону Уайрхауза.

— Нет, конечно, — ответил чудаку Шейн. — Вон, в конце улицы — там Лаборатория, — Шейну это слово всегда нравилось. и он его произносил очень торжественно, как бы выделяя с большой буквы.

Юнец устремился вперед, Шейн вскоре обогнал его и, проезжая мимо лаборатории, указал на дом.

Юнец остановился, созерцая священное место.

Собственно, ничего особенного у нас на участке пока настроено не было. Два дома, торчащий из зарослей крыжовника сортир — и всё. Уже назревала необходимость в постройке сарая, но Норман пока не определился с местом, поэтому дрова пока лежали под навесом. Джейк ворчал, что на нашем лугу снова появились переселенцы, и надо отвыкать от привычки бросать всё на дворе без присмотра. Норман соглашался, но все равно медлил. Забором мы все еще не обзавелись, ограничившись колышками с растянутой веревкой, да Джейк насажал вдоль улицы каких-то жалких прутиков, обещая в будущем живую изгородь.

Юнец нерешительно пересек линию прутиков. Прибежали Шарик с Полканом, для порядка пару раз гавкнули и вернулись к своим делам — не негр зашел, не интересно ж!

На лай выглянул Джейк. Обозрел пришельца и осведомился:

— Ну?

— Возьмите меня на работу, сэр! — прокричал юнец.

— Нафиг ты нам сдался? — удивился Джейк.

Меня в то время дома не было, я был в городе у Джонса, а когда вернулся, обнаружил, что за моим столом сидит в весьма вольной позе, далеко вытянув ноги, Дуглас, Норман за своим столом что-то калякает на листке бумаги, а около камина греется неизвестный парнишка, по виду ровесник нашего Фокса.

Дуглас с Норманом вели что-то вроде перекрестного допроса, причем даже мне было ясно, что юнец путается в показаниях: работал там, работал здесь, хвалили… но почему ж не продолжил работу, если хвалили? Зарабатывал дай бог взрослому такие заработки — так почему ж не остался там работать?

Резюме по итогам допроса выглядело примерно так:

Дед его был из голландцев, которые во времена далекие поселились на территории будущего штата Нью-Йорк. Был он лоялистом, и когда Американская революция победила, откочевал в Канаду, где породил сына. Сын в свою очередь оказался недоволен канадской политикой и откочевал в Соединенные Штаты, где в деревеньке Милан, штат Огайо, и появился почти двадцать лет назад его седьмой ребенок — наш восторженный почитатель Эл. Милан в ту пору был одним из крупнейших портов на Великих озерах, через него отгружали столько же пшеницы, сколько из Одессы — той, что в Российской империи. Увы, гордыня миланцев погубила, они полагали, что канала им будет достаточно, и отказались от железной дороги. Железная дорога прошла далеко от деревни, и пшеница ушла за паровозами. Милан захирел, и семья Эла подалась в более перспективные места — в Мичиган, в поселок Порт-Гурон.

Хотя семья считалась в общем-то зажиточной, школу Эл посещал только три месяца — учитель не выдержал общения с дюже шустрым мальчиком и попросил его забрать. Мать Эла сама была когда-то учительницей и кое-чему ребенка обучила, но в основном упор в обучении был сделан на бессистемное чтение.

Самостоятельно зарабатывать Эл начал рано: сперва возил на рынок собственноручно выращенные овощи, потом добился лицензии на продажу газет в поезде, который ходил между Порт-Гуроном и Детройтом. В поезде том было всего три вагона: один для курящих, другой для некурящих и почтово-багажный, в котором было много пустого места, а потому Эл часть вагона захватил под свое личное купе. Здесь он провозил в Детройт свои овощи, здесь же сделал что-то вроде лаборатории и даже печатал собственную газету с помощью купленной по дешевке «микротипографии» — приспособления для печати на торговых ярлыках. Здесь же он устроил пожар, за что кондуктор выкинул его и его лабораторию на первой же станции.

Телеграфист пообещал обучить Эла своему ремеслу за двадцать долларов, но Эл, который якобы зарабатывал своим газетно-овощным бизнесом большие деньги, такой суммы наскрести не смог. Однако каким-то образом телеграфному делу Эл научился — и с той поры стал кочевать по разным конторам, нигде подолгу не задерживаясь. В годы войны все более-менее приличные телеграфисты подались в армию, а гражданская телеграфная сеть тоже на месте не стояла, усиленно развивалась — и в телеграфисты брали и женщин, и даже таких вот, как Эл, недорослей.

Работником Эл, как допытались Норман с Дугласом, был хреновым. Просто так сидеть в конторе ему было неинтересно, поэтому он постоянно что-то изобретал, что-то химичил и мог с дежурства преспокойно уйти в магазин покупать какие-нибудь материалы. С последнего места работы — из телеграфной конторы в Мемфисе — Эла выпнули за то, что он залил стол своего начальника кислотой.

Из Мемфиса Эл с парой дружков, таких же горе-телеграфистов, отправился в Новый Орлеан. Оттуда бывшие конфедератские офицеры эмигрировали в ближнее и не очень ближнее зарубежье, и Эл тоже навострился в Бразилию. Слава богу, нашелся добрый человек, растолковал, что мальчику с Севера рядом с южными джентльменами лучше не тереться, а то они сейчас нервные, да и в тех бразилиях человеку без хоть какого стартового капитала делать нечего. Сперва заработай, а уж потом эмигрируй, куда пожелаешь.

В какой момент Элу попалась в руки десятицентовая книжка про Лиса из Кентукки — он уже не помнил: где-то между Сент-Луисом и Мемфисом. А где-то между Мемфисом и Новым Орлеаном услышал балладу про реку Пото, где героями были те же люди, что и в книжке. В книжке был еще док Миллер, классический «безумный ученый» — в балладе про него ничего не сказали, но баллада же не про изобретения, так что ничего странного.

В виксбургском салуне он увидел вентилятор — ему сказали, что такую штуку изобрели в Форт-Смите. В Наполеоне он увидал роудраннер — ему рассказали, что в Форт-Смите есть «Лаборатория», место, где собрались изобретатели — и изобретают, изобретают… И да, речка Пото — это прямо у Форт-Смита.

И тут Эл понял, что ему просто необходимо стать телеграфистом в той конторе, где работает Кентукки Фокс. Чтобы, значит, получить возможность у дока Миллера чему-то научиться — и, может, под его руководством изобрести что-нибудь грандиозное.

На пароходе где-то между Наполеоном и Литл-Роком пассажиры, вспоминая, как Дэвиса Татта, из тех Таттов, у которых была знаменитая война с Эвереттами, в прошлом году пристрелил в Спрингфилде какой-то джейхоукер из Канзаса, как-то нечаянно перешли на более приятный для любого южного джентльмена случай, когда бывший арканзасский партизан застрелил двух северян — и его не повесили, сэр! Нет, не повесили, сами северные офицеры признали тот случай самозащитой, а партизан продолжил работу в телеграфной команде за речкой Пото — а туда в прошлые времена кого попало не брали, сэр!

Никого не смущало, что «прежние времена» — это было всего несколько месяцев назад. На Западе эпохи сменяются быстро.

Poteau’s telegraphers — это крутые ребята, их и белые, и индейские бандиты за милю стороной предпочитают обходить. Двое из них поехали в отпуск в Миссури, зашли в банк, а в это время какие-то бедолаги собрались банк ограбить… что вы думаете, они там прямо в банке всю банду и перестреляли, всю дюжину человек — вдвоем, сэр, а на них самих — ни царапинки!

И Эл понял, что недостоин он стать Poteau’s telegrapher, нет, недостоин…