Запад и Восток

Глава 10

Двадцать восьмого декабря приехала обещанная учительница — лет двадцати от силы и пышущая тем же пламенным энтузиазмом, что и комсомолки двадцатых годов из советского кино. Только комсомолки употребляли свой энтузиазм на дело пролетарской революции, а наша учительница горела за христианскую веру и просвещение в оной невежественных дикарей.

Рут Монро была дочерью пресвитерианского священника из западной Пенсильвании, и с самых ранних лет была настроена нести свет цивилизации индейцам. Какая-то ее кузина уехала учительствовать на территорию чокто еще до войны, писала оттуда огромные письма, и Рут тоже жарко захотела — именно к чокто, которые мало того, что нуждались в грамоте и Божьем слове, так еще и рабовладельцами были. Разумеется, до них надо было донести, что владение рабами — безнравственно.

Тем временем началась война, миссии на Индейской территории закрыли школы и эвакуировались в более мирные районы, где тоже были индейцы, которых можно вести по тропе просвещения. Уехала и кузина мисс Рут — куда-то в леса на границе Калифорнии и Орегона.

Война закончилась, но миссии не торопились восстанавливать свою работу. Отдельные подвижники, конечно, пытались что-то сделать — но на свой собственный страх и риск, без поддержки миссионерских комитетов там, на Востоке. Вот и мисс Рут отправилась не по направлению такого комитета, а сама по себе. Кузина когда-то писала, что на Индейской территории чуть не безопаснее, чем в Арканзасе — и Рут полагала, что так оно после войны и осталось.

Восторг вождей чокто, которым на голову свалилось этакое счастье, невозможно передать словами: миссионер на Индейской территории — зверь очень полезный, но проблем от этой девицы предвиделось больше, чем прибытку. Учителя-то были нужны, но совесть не позволяла послать молоденькую девушку на развалины той миссии, где когда-то трудилась ее кузина. Девушка, однако, настояла — и самолично убедилась, что жить и преподавать грамоту ей предстоит в сарае. Энтузиазм малость увял, но все еще оставался горячим: тут поставим железную печку, тут повесим занавесочку… Однако сарай и условия жизни в нем не так беспокоил вождей, как окружающая среда, в которой совершенно непредсказуемо могли объявиться бандиты, путешествующие из Миссури в Техас, опустившиеся бродяги, откочевывающие на запад, и как вишенка на торте — отряд команчей, который жаждал приобщиться к цивилизации путем грабежа… это если не считать своих собственных соплеменников, моральные качества которых за годы войны заметно полиняли. Постоянно держать охрану около этой ненормальной было невозможно, оставить ее на произвол судьбы — не по-христиански, пусть даже чокто и не так уж были тверды в вере.

В общем, сарай нечаянно сгорел. Кажется, уголек из печки выпал. Мисс Рут успела вытащить из огня свой чемодан, ее кухарка-индианка выволокла книжки, подсадила белую барышню на лошадь, на вторую лошадь навьючила спасенный багаж и отправила с сынишкой в Богги-депо, а сама осталась на пожарище — насколько понимаю, упаковывать то, что успела спрятать до катастрофы.

В Богги-депо мисс Рут приехала основательно простуженной и долго болела в доме вождя Аллана Райта. Едва оклемавшись, начала строить планы на дальнейшую работу. Однако тут, к большому облегчению Райта, высунулся со своей школьной инициативой Макферсон, и деятельную барышню побыстрее сплавили в его загребущие руки.

Прибыв на место, барышня не сдержала разочарования: на ее взгляд, место было не такое уж и дикое. Крупный по местным меркам город под боком, дилижансы, телеграф, пароходы и прочая цивилизация в наличии и индейцы какие-то малоиндеистые — это она на отпрысков Макферсона поглядела.

Макферсон, впрочем, не смутился, и вправил ей мозги, сперва произнеся длинную тираду на языке чокто, а потом, убедившись, что девица ни слова не поняла, спросил, как она собирается учить детей, если по-индейски не говорит, а переводчики ей не положены. В «сарайной» школе кухарка переводила? Как интересно! А если б и кухарка ни слова по-английски бы не знала? Пусть судьбу благодарит, что прежде чем организовывать школу в действительно глухом месте, у нее появился шанс научиться понимать, о чем ее ученики говорят.

В присутствии нашего уличного родительского комитета, к которому присоединились двое фермеров-чокто, Билли Фолсом и миссис МакКертин, Джемми обрисовал молоденькой учительнице, что ожидают люди: прежде всего, разумеется, чтение, письмо и деловые навыки. Под деловыми навыками имелся в виду прежде всего устный счет и операции с дробями, которые должны были помогать ученикам ориентироваться в торговле или вести фермерское хозяйство. Однако Макферсону этого было мало, и он желал, чтобы его детей учили географии и истории, геометрии, химии, ботанике — и не видел причин, почему всего этого не должны изучать и другие дети.

— Мисс Монро с этим не справится, — сказала миссис де Туар.

Сомнения, которые вызывали планы Макферсона, были вполне весомы: если не считать школьников с Пото-авеню (говорящих по-английски и большей частью уже умеющих читать), на руках молоденькой учительницы должно было оказаться девять индейских подростков в возрасте от десяти до шестнадцати лет, по-английски практически не говоривших. Допустим, роль переводчиков могли бы взять на себя чада Макферсона… но все равно, управляться с такими разными половинками класса неопытная учительница не сможет.

— Ничего страшного, — заявил нам хитроумный Джемми. — Геометрию и прочую такую арифметику будет преподавать мистер Адэйр из Колледжа Нью-Джерси.

— Кто-то из Адэйров отправил сына учиться в Нью-Джерси? — озадачился Билли Фолсом. — Или это из техасских Адэйров парень?

— Насколько знаю, этот Адэйр не индеец, — ответил Макферсон. — Вроде в миссии сказали, он из Виргинии. И еще в миссии сказали, что он на Индейскую территорию ехать не хотел, иначе как на большой город не соглашался. Так что если с ним зайдет разговор — у нас здесь еще Арканзас.

— Если он такой гордый, почему вообще к нам поехал? — спросил я.

— Тут дело такое…

Насколько разузнал любопытный Макферсон, до войны этот самый Адэйр стал профессором математики в Колледже Нью-Джерси, но как только южные штаты отделились — отправился записываться в конфедератскую армию, как и добрая треть студентов колледжа. Воевал, был ранен, а после войны Колледж Нью-Джерси принимать обратно такого профессора не хотел: в учебном заведении были трудные в финансовом смысле времена, и предпочтение при приеме на работу отдавалось юнионистам. Бывший профессор снизил планочку и попробовал устроиться на работу в колледж попроще, попровинциальнее. Но северные колледжи тоже предпочитали юнионистов, а южным, если честно, вообще было не до работы — за годы войны южное образование как таковое практически прекратилось: студенты и преподаватели большей частью воевали, здания были забраны под госпитали или в распоряжение военных… в общем, математика сейчас волновала южные колледжи главным образом в виде бухгалтерских счетов, где были сплошь убытки, и смет на восстановление разрушенного. Так что мистеру Адэйру пришлось еще раз снизить планочку и подумать о преподавании в обычной школе.

И тут так совпало: вот планочка опускается, и в тот же день на улице Адэйр встречается с бывшим однокашником, ныне деятелем пресвитерианской миссии среди народа чокто. Однокашник предавался каким-то фантастическим мечтам о возобновлении работы школ и учитель математики был ему как нельзя кстати. Адэйр, однако уперся: миссионерского призвания в себе он не чувствовал, и что ему делать в неведомой глуши среди дикарей — просто не представлял. Однокашник включил свои фантазии на полную мощь. В его описаниях получалось, что чокто куда цивилизованней белых соседей с плато Озарк, все как один говорят по-английски, а школы-интернаты вообще как новейшие Афины, средоточие мудрости и образования, и только нового Аристотеля им не хватает, чтобы поднять репутацию индейских семинарий на уровень лучших университетов Америки. Адэйр отвечал в том духе, что новые Афины — это очень хорошо, но жить он предпочитает не среди прерий и бизонов, а в большом городе. «О, — сказал тогда однокашник, — есть же Академия Чокто в Форт-Кофе — это на границе с Арканзасом, практически на окраине Форт-Смита! А Форт-Смит — большой город, второй по величине в Арканзасе…» Думаю, Адэйру хватило ума посмотреть в справочник и понять, что понятия о большом городе в Арканзасе и Нью-Джерси малость отличаются, но он выехал на новое место работы, предупредив, что если этот самый Форт-Кофе находится дальше мили от Форт-Смита, то работать он там не будет. Ну, положим, до Форт-Кофе в самом деле десять миль, но ведь нет сейчас никакого Форт-Кофе, одни горелые развалины, но наша Пото-авеню все-таки в пределах этой самой мили от города, можно надеяться, что математик останется. Так что этого переборчивого учителя индейцы уступили нам.

— Я надеюсь, мы все-таки называть себя Форт-Кофе не будем, а то народ вконец запутается, — сказал я.

Решив вопрос с учителем, перешли к проблемам трудового воспитания. Девочек-индианок ожидалось всего три, и с таким количеством новых учениц миссис де Туар бралась управиться, даже если они по-английски не говорят. Мальчиков на первых порах взялся опекать сам Макферсон, заявивший, что столярно-плотницкое ремесло — дело нехитрое, но надо сперва разобраться, что ученики уже умеют и откуда у них руки растут. А там посмотрим.

Дамы наше собрание покинули, уводя с собой запуганную учительницу, а для мужской части родительского комитета Джемми выставил бутылочку: чисто попробовать, какой продукт гонит кто-то из его свояков. Под этот продукт Билли Фолсом начал делиться воспоминаниями о том, как когда-то учился в школе Форт-Кофе. В интернат брали не всех подряд, а по ребенку от семьи, и многие дети впервые надели одежду белых и спали на кровати, как белые. Их помыли как следует, и подстригли волосы, и тех, у кого было только индейское имя, дали английские имена и фамилии. Ну, у Билли фамилия от предков пошла, еще со старой родины, из нынешнего штата Миссисипи, а Мэли, жене его будущей, фамилию Бизли дали, в честь какого-то священника из комитета. И нет, Форт-Кофе — это школа для мальчиков, а Мэли училась неподалеку, в женской школе Нью-Хоуп. Это разные школы, конечно, получались, а хозяйство, можно сказать, одно: мальчики, когда научились, мебелью да обувью обе школы снабжали, а девочки шили, чинили и стирали одежду для обоих школ. Да, учились полдня, а полдня работали — но тоже можно сказать, что учились, потому что в семьях индейцев хозяйство велось по-другому. И когда Билли свою ферму завел — ему учеба пригодилась. От той школы, что Макферсон завел, вряд ли такая большая польза будет — но посмотрим, посмотрим, как оно дальше пойдет, в любом случае, грамотные детишки в семье пригодятся.

Помянутый в этой главе Колледж Нью-Джерси через четверть века станет официально зваться Принстонским университетом. Основанный в 1746 году, Принстон является четвёртым старейшим учреждением в области высшего образования в Соединенных Штатах и один из девяти колониальных колледжей, основанных до американской революции. Школе на Пото-авеню до Принстона как до луны, так что неудовольствие мистера Адэйра вполне можно понять. Впрочем, высоко задирать нос мистеру Адэйру не следует: индейские ученики ничем не хуже белых будут. Сейчас, в 1866 году, вождем чероки стал Уилл Росс, окончивший Принстон в начале сороковых годов — первым по успеваемости в своем выпуске из сорока четырех человек, между прочим. Метис, конечно, этот самый Уилл, его папа был шотландец, а мама, Элиза Росс, тоже была нечистокровной индианкой.

Впрочем, Уильям Поттер Росс вовсе не был первым индейцем, получившим образование в престижных американских высших заведениях.

За два века до того, как он появился в Принстоне, другой американский университет, в то время называвшийся Гарвардским колледжем, озаботился просвещением индейцев. Он даже построил в своем дворе здание, где могли разместиться двадцать студентов и нарек его Индейским колледжем. За два десятилетия, которые этот колледж использовался, студентов-индейцев можно пересчитать по пальцам… можно бы даже было сказать, по пальцам одной руки, но Автора настораживает упоминания о том, что колледж закрыли из-за того, что контактирующие с белыми индейские студенты часто заражались болезнями… ох, подозревает Автор, похоже, что студентов все-таки было больше, чем пять известных по именам.

Первым гарвардским индейцем-студентом был, скорее всего, Джон Сассамон, он же Вуссаусмон, из племени массачусет, который вырос в доме англичанина и потому отлично знал английский язык. Он работал переводчиком и одно время школьным учителем, преподающим индейцам английский язык и основы христианской веры. За пару лет до основания Индейского колледжа, в 1653, Джон год учился в Гарварде среди белых студентов. Возможно, он учился там не один, но о втором индейском студенте остались только неясные слухи.

Калеб Чишахтиомак и Джоэл Хиакумс из племени вампаноаг поступили в колледж в 1661, за несколько месяцев до выпуска Джоэл погиб при кораблекрушении, когда ехал домой на побывку. Калеб официально считается первым индейцем, получившим образование в Гарварде — и единственным студентом, окончившим Индейский колледж. Менее чем через год он умер от туберкулеза — в возрасте примерно двадцати двух лет. Его авторству приписывается письмо на латыни, адресованное «самым уважаемым благотворителям», содержит ссылки на греческую мифологию, древних философов и христианскую идеологию и предназначено для того, чтобы поблагодарить жертвователей и побудить их продолжать оказывать финансовую поддержку.

Двум другим студентам, имена которых остались в истории, окончить колледж не удалось — один бросил учебу и стал моряком, другой помер от оспы. Первый продал англичанам не принадлежащие ему племенные земли, второй оставил после себя элегические стихи на латыни и греческом.

Возможно, в колледже учился Даниэль Такавамбайт, один из первых рукоположенных индейских священников.

Уже после того, как Индейский колледж был закрыт, в Гарварде учился Бенджамин Ларнелл из племени нипмук. Джон Леверетт, президент Гарварда между 1708 и 1724 годами, описал Ларнелла в своем личном дневнике как «знатока грамматики, выдающегося латинского поэта и хорошего греческого поэта». Бенджамин умер от лихорадки в возрасте двадцати лет, за два года до окончания курса наук. Насколько он был выдающимся поэтом — трудно судить. Не так давно было найдено одно из его стихотворений — басня «Лисица и ласка», написанное, судя по всему, еще до учебы в Гарварде. Ничего особенного, обычное для школ того времени упражнение на латыни. Судья Сэмюэл Сьюэлл, благодетель Ларнелла, более известный своей ролью в Салемском суде над ведьмами за два десятилетия до того, написал письмо другу в Лондон, к которому приложил стихотворение, написанное Ларнеллом на латинском, греческом и иврите — доказательство, сказал Сьюэлл: что обучение коренных американцев работает. Письмо сохранилось, но стихотворение на трех языках — увы. Впрочем, уже из этих примеров понятно, что высшее образование для индейцев ту пору было точно таким же, как для белых. Правда, индейцам оно было не по карману.

Во второй половине семнадцатого века пятая часть индейцев Массачусетса жила в так называемых praying towns, молитвенных городах, где селились принявшие христианство.

Уровень грамотности индейцев по данным опроса, проведенного в 1674 году в молитвенных городах колонии Плимут, население: 497 человек.

% умеющих читать: 29 %

% умеющих писать: 14 %

% тех, кто умел читать по-английски: 2 %.

Самые высокие показатели грамотности были обнаружены в деревнях Кодтанмут, Ашмуит и Вескобс, где 59 % населения умели читать и 31 % могли писать.

Для сравнения, грамотность среди колонистов Новой Англии была в то время 60 % у мужчин, 30 % женщин.

Возможно, у вас возникнет вопрос: а на каком языке и что читали индейцы?

А читали они скорее всего Библию, отпечатанную в типографии, которая размещалась в Индейском колледже. Это так называемая «Индейская Библия Эллиота», которую миссионер Джон Эллиот с помощью индейцев-переводчиков (и Джона Сассамона в том числе) перевел на алгокинский язык, попутно изобретя индейскую письменность.

Эта библия была первой библией, отпечатанной в британских колониях в Америке, и вообще первой полной библией, полностью переведенной на индейский язык.

Забавно, но первая библия на английском языке была отпечатана в британских колониях Америки лишь сто двадцать (120) лет спустя. Вероятно, до той поры хватало завоза из Англии.

Всего печатня Индейского Колледжа издала 15 книг на языке массачусетов и 85 — на английском.

Новообретенной письменностью индейцы начали усиленно пользоваться.

Документы на языке массачусет в форме актов продажи земли, аренды и договоров находятся в старейшем слое городских архивов Массачусетса. Петиции и жалобы в Генеральный суд Массачусетса часто отправлялись на английском языке и на массачусет. Индейцы также сохранили свои библиотеки религиозных рукописей и личных записей, даже когда на этом языке перестали говорить, многие из которых были позже проданы частным коллекционерам. Кроме того, были сохранены все индейские переводы и оригинальные произведения английских миссионеров.

И, добавлю, печатал Индейскую Библию тоже индеец — Джеймс Ваваус Принтер (Принтер, то есть печатник, стало его фамилией).