Золотая рыбка

Глава 33

Тимоти Бартон устроил себе праздник. Несколько раз в году он позволял себе выкурить сигару, сидя за столиком в саду. Столик из японского бамбука, на нем кружевная джутовая салфетка ручного плетения и бутылка гавайского рома. Много, очень много лет назад, он сидел с точно такой же сигарой, глядя на заходящее в море солнце. Великолепный, бескрайний, полыхающий пожаром закат охватил горизонт над Карибским морем. Тимоти отдыхал в саду белокаменной виллы в окрестностях Монтего-Бея — чудесного города на западе Ямайки, и смотрел он в сторону острова Куба, провозгласившего независимость. Можно было бы задуматься о будущем республики и равновесии сил крупнейших военных держав, США и СССР, если бы не размягчающая мозги радость. Миновал кризис, получивший название «карибского», над миром пронеслась гибельная тень смертоносной войны.

Пронеслась и растаяла, как силуэты чаек на фоне заката, как гибкая женщина в белом одеянии, сидящая у ног Тимоти.

— Мы живы, Синг. Люди, чайки, море… — сказал он, пропуская через легкие ароматный дым сигары и гладя её жесткие, отливающие синевой волосы.

— Это сделал Тим? — проворковала женщина. — Мне известно, мой Тим помог миру остаться живым. — И она запела.

Только здесь журчащая речь и протяжные напевы могли так просто сливаться воедино. А нечто возвышенное, огромное и плотское, живое, соединяться в коктейле непередаваемого блаженства. Бартон млел. Он нравился себе, ему нравилось все вокруг, о нем пела песню чудеснейшая женщина. Мгновение остановилось, ему не было конца…

С тех опр он возвращал себе тень минувшего, повторяя ритуал: бамбуковый столик, ром, сигара. Синг давно умерла. Кубинские тюрьмы забиты политзаключенными.

Но радости нет конца. Пусть далек жаркий закат над Карибским морем, а в кливлендском саду сладко пахнет скошенная соседом трава и толчется в покойном прозрачном воздухе столбик мошкары. Пусть отсчитывают незримые часы последние сроки — радости нет конца…

Бартон получил сообщение о поступившей на его счет сумме. Пустячок расстрогал старика. Рэй Берри оказался именно таким малым, как вообразил Тимоти наивным, отважным и честным. Полина вернулась, чтобы получить благословение на главное свое дело. Тимоти придумает для девочки отличный бенефис, да и Рэя не оставит без помощи. Нужен, кому-то очень нужен дряхлеющий «кливлендский отшельник».

— Не помещаю? — Со стаканом молока появилась в дверях дома Полина. Хороший вечер… Я просматривала московские новости, глаза устали.

— Садись. И не смотри так удивленно. Одна сигара в два месяца не испортит музыки.

— Такие же курил Берри.

— Мне хотелось подбодрить парня. Знаешь, иногда появляются странные мысли, непонятно откуда. Решил почему-то, что мои сигары и мой одеколон передадут парню удачливость Бартона. Нельзя же рассчитывать только на генетических наследников. Старческие закидоны… Впрочем, я всегда был несколько… своеобразен.

— А может, сигары и одеколон действительно помогли? Рэй провел дело великолепно.

Словно всю жизнь грабил и шантажировал.

— Странный лексикон. Ты читала политические детективы?

— Извини, Тимоти, я думаю, мы поступили справедливо с этим маньяком. На редкость гнусный тип.

— Хорошо, что ты не видела пленку, которую прокрутила конкурирующая с мисс ле Бланк программа… Вот уж мерзость! Теперь эта дама «закопана». Мексиканские мафиози не удержатся, чтобы не воспользоваться ситуацией. Боюсь, ей придется подрабатывать в стриптиз-клубе. Посудомойкой.

— Рада за Берри. Значит, он в порядке.

— Он вернул честь и свое имя. По сообщениям, появившимся в средствах массовой информации, Рэй Берри выпущен из плена, где его держали как заложника. Он почти национальный герой.

— И совсем не беден. Ты здорово все устроил, учитель…

— У него все будет о'кей. Если снова не влипнет в дурацкую историю, несмотря на мои сигары и одеколон. Есть такая порода людей — «влипалы». На них судьба словно отыгрывается за то, что дарит другим, — проворчал Тимоти.

— Я думала, что доктора мы облапошили очень ловко.

— С точностью до одного доллара! Ты парализовала старого развратника своими флюидами. У тебя сильное поле, детка… Я очень рассчитывал на это, но сильно волновался. — Тимоти плеснул себе ещё немного рома. — Все висело на волоске. Вы оба — непрофессионалы. Появись в неподхдящий момент кто-либо из охраны или вызови доктор с перепугу полицию, могла бы завариться такая каша! Конечто, всем бы не поздоровилось, а ты бы ещё долго мечтала о возвращении в Москву. — Тимоти хитро взглянул на Риту. Она радостно взвизгнула.

— Все готово?!

— Вариант номер один. Увидев тебя, я сразу понял, что вариант номер два не пройдет.

И даже обрадовался. Не стоило портить такую симпатичную мордашку.

— Ты рассчитывал, что я измению лицо?

— Не исключал такой возможности. Женщины обожают всяческие перевоплощения.

А поскольку даже самые прекрасные из них периодически не довольны своей внешностью, то не упускают случая что-нибудь усовершенствовать.

— Возможно, я когда-нибудь займусь этим. Но не в клинике «Феникс». Подперев щеки ладонями, Полина преданно смотрела на Тимоти. Она видела его старые фотографии и могла представить, какой неотразимой привлекательностью обладал агент Бартон несколько десятилетий назад. Что осталось? Покрасневшие, чуть слезящиеся глаза, морщины, избороздившие лицо со злобной резкостью, ежик пегих волос. Почему так беспощадна природа к своим лучшим творениям?

— Похоже, я тебе нравлюсь?

— Полина кивнула. — Но ты ещё не решилась влюбиться.

— Кажется, нет… Я поняла, что тебе интересно, Тимоти. Прощупываешь московские связи? Я хотела стать женой Глеба Сарычева и думала, что не может быть на свете другого счастья, другого мужчины… Но потом произошло многое…

— Ты все ещё надеешься вернуть его?

— Не знаю… Порой прошлое уносится далеко, словно было не со мной… А иногда воспоминания так ярки, будто я рассталась с ним только вчера…

— Понятно, это очень понятно… Пойдем в дом. Уже падает роса. Прихвати-ка салфетку и бокал, а я позабочусь об остальном.

На экране компьютера светилась эмблема бабочки. Никто не нажимал на кнопки.

Тимоти и Полина молча сидели в полутемной комнате.

— Сформулируй, детка, что ты рассчитываешь получить в результате своих «московских гастролей»? Не хотелось бы разойтись в целях.

Полина задумалась.

— Наверно, слишком многого… Россия живет трудно. Я не политолог, не экономист, чтобы сделать разумные выводы. Но знаю определенно: таким хищникам, как свора Писецкого и Красновского, не место в любой стране. Это зараза, высасывающая силы. Особенно стремительно она плодится на слабом, изможденном невзгодами организме.

— Но группа людей не вершит историю. На освободившееся место придут другие, не менее жадные, зубастые, жестокие.

— Ты предлагаешь искоренить причины, порождающие зло?

— О, нет… Я не настолько впал в детство, чтобы рассчитывать на всеобщую справедливость. Хотел лишь предупредить тебя, детка. Расправа с личными, пусть чрезвычайно неприятными и социально вредными объектами — месть и только.

Приятная, полезная месть. Не заблуждайся относительно ожидаемого эффекта.

Сменятся действующие лица, но спектакль будет продолжаться по тому же сюжету… Тимоти Бартон сорок лет сражался с пренеприятнейшими «заразами», одолевающими общество… Он ушел со сцены. И мало что изменилось.

— Неправда! Я знаю, тебе удалось предотвратить кое-какие серьезные конфликты, чреватые катастрофами. А Вилли? Вилли убрал Крафта!

— Безымянные «санитары цивилизации».

— Не иронизируй, Тимоти… Мне тоже порой кажется, что результаты не так заметны, как хотелось бы. Что зло невероятно живуче. — Полина задумалась. Скажи, почему все боялись Крафта? Ему удалось стать символом силы, умеющей подчинить всякого непокорного. Почему нельзя сделать силой добро?

— Пугать добром? Хм-м… — Страх, а не умиление добродетелью движут человечеством. Деньги, власть, страх… Впрочем, не станем углубляться в дискуссии о смысле бытия. Этим уже занимаются не одно тысячелетие профессионалы…

Бартон встряхнулся. — Такой соблазн стать брюзгой и занудой. Отложу это на потом.

А сейчас, перейдем к делу. Вывод первый, основной: выбираем задачу по силам.

Сводим счеты, восстанавливаем доброе имя твоего отца. Даем понять, что не все подлости сходят с рук, отбираем награбленное. Урок. Назидательный урок. Не так уж плохо.

— Совсем не плохо. Я буду жить среди людей, которым смогу открыто смотреть в лицо.

— Утопия, дорогая, утопия… Ты будешь ходить по лезвию ножа, потому что станешь олицетворять опасность. Для всех кому предназначен урок.

— Ты отговариваешь меня, Тимоти?

— Пытаюсь уберечь от разочарований… Мы не боги, Полина… И мне не хочется рисковать тобой… Афера в Лос-Анджелесе в худшем случае могла завершиться скандалом, последствия которого я постарался бы приглушить. В Москве за тобой по пятам будет ходить смерть…

— Разве я не доказала, что могу преодолеть страх?

— Ты многое можешь, девочка… Ты даже не понимаешь, какой силой наделена.

Положи ладони на мой лоб… Сосредоточься на чем-нибудь нежном… А я попробую угадать…Свечи, Шопен, тебя манит, притягивает взгляд человека, сидящего напротив… — пробормотал Тимоти.

Полина убрала руки.

— Верно… А сегодня, на закате, в саду… Когда ты сидел с сигарой… Не знаю… Я никогда там не была, даже плохо представляю, где это… Белый дом, море, пушистые пальмы. Ямайка…

— Милая, я не отрываюсь от экрана уже четверть часа. — Голос Арона гремел в отключенном телефонном аппарате. — Я знаю, что ты дома.

Глен отбросила сценарий передачи, над которой работала. Ее опять перебили. Она сняла трубку.

— В чем дело? Ты знаешь, что в это время я подхожу к телефону только в случае крайней необходимости.

— Необходимость чрезвычайно крайняя. Уже три канала прокрутили ролик: «Тайные страсти мисс Добродетель».

— Что ты несешь? Я не смотрю порнуху. — Глен включила телевизор, почувствовав неладное.

— Сейчас пойдет по восьмому. Желаю приятных впечатлений! — Арон отключил связь, исчез в пространстве, оставив звучать в ушах Глен дьявольский хохот.

Вначале она увидела то, о чем предпочитала никогда не вспоминать. Мерзкий извращенец не просто заснял лесбийские игры — он снял жуткую, смердящую нечистотами пародию… Трудно представить что-либо гаже, чем её грубо размалеванное лицо и те позы, которые в экстазе придавал ей Дирк совместно с черной мерзавкой, ловко скрывавшей свое лицо.

— Шид! — Глен запустила в экран пепельницу. Грохот взорвавшегося кинескопа и звон стекла привели её в чувство. Немедленно звонить в полицию и к адвокату…

Немедленно прекратить…

На экране появилось удрученное лицо диктора:

— Уважаемые зрители, мы приносим извинения за технические неполадки.

Пиратская телестудия прервала наши передачи, подключив порнографический фильм. Будет проведено соответствующее расследование.

Глен зарычала. Снова зазвонил телефон.

— Вы можете объяснить, что произошло, мисс ле Бланк? Меня предупредили анонимно… такая мерзость.

— Мистер Стифенс, вы мой адвокат, а не телевизионный критик. Вам предстоит серьезно поработать над этим выпадом. Я буду настаивать на самом серьезном расследовании… Я могу дать соответствующие показания…

— Но студии «Картечь» и «Лира» показали этот материал вполне официально. Они специализируются на разоблачениях частной жизни звезд, занимающихся порнобизнесом. — Голос адвоката звучал кисло.

— Они сядут в тюрьму за сфабрикованные оскорбления…

— Я приеду через час. — Он вздохнул. — Боюсь, мы мало что сможем поправить.

… Два последующих дня превратились для Глен ле Бланк в сплошной кошмар.

Загримированная до неузнаваемости, в парике и костюме почтовой служащей она миновала толпы журналистов и через хозяйственный выход покинула виллу «Сирень». Уже в самолете, вылетевшем в Монтеррей, где находилось одно из ее мексиканских имений, она узнала, что у американцев появился новый кумир — из плена террористов освобожден Рэй Берри, отважно боровшийся с подпольным производителем секретного оружия, известным под кличкой Крафт.

— У меня были кое-какие долги. Но я их успешно роздал. — Рэй улыбнулся в камеру и подмигнул.

Глен отвернулась от висящего в салоне самолета телеэкрана и трясущимися руками открыла пакет, предназначенный для особо чувствительных к переадам давления особ. Рвотные спазмы сотрясали её. Сидевшие рядом пассажиры спешно покинули свои места.