Бессмертный грех

Глава 21 ВАСИЛИЙ

Вера Николаевна Окунева, врач-терапевт, 36 лет, не замужем и не была, коренная москвичка, но после окончания медицинского института пять лет работала на Сахалине заместителем главного врача маленькой поселковой больницы.

Вера Николаевна Окунева, статная, высокая, волосы темно-русые, глаза то насмешливые, то оценивающие, руки сильные, с коротко стриженными ногтями, одета со вкусом и дорого — вероятно, большую часть своей скромной зарплаты тратит на шмотки.

Зачем? Точно уж не для того, чтобы понравиться пациентам поликлиники, у женщин-врачей есть прекрасная возможность прятать свой скромный достаток под белыми халатами. Куда она ходит в своих дорогих и стильных нарядах?

У капитана Коновалова возникло навязчивое чувство дежа-вю, где-то он уже видел все это — и простреливающий взгляд, и иронический изгиб рта, и привычку переплетать пальцы, сжимая ладони до белизны в костяшках. Нет никаких сомнений в том, что она за словом в карман не лезет и крепких выражений не стесняется. В меру цинична, а еще больше хочет таковой казаться. Она неприступна и независима, и это ее главное орудие. Она защищается, нападая, а значит, где-то там, под покровом дорогих шмоток и совсем не изысканных выражений, прячется ее слабое место.

Такие гордые и сильные женщины притягивают и отталкивают, как яркие цветы, пожирающие насекомых. Они притягивают либо очень слабых, либо очень сильных. Но по-разному. До очень слабых они снисходят, позволяют им приблизиться к телу, разрешают быть рядом, но требуют жесткого соблюдения субординации. «Ты кто такой? Вот именно! Не забывай, где твое место. Да, я налью тебе миску и поставлю у порога, но не смей лезть в мое кресло. Да, я позволяю, вот именно позволяю тебе лечь со мной в постель, но это еще ничего не значит».

Минимум теплоты, максимум недовольства.

В любви (если эти эпизодические контакты можно так назвать) тоже куча претензий: «Не так, нет, не так, да что же это? Что у тебя за руки?»

Терпите, слабые, большего вы не заслужили. А сильные — они заслуживают того, чтобы их ждать. Точнее — его. Такие женщины не размениваются на мелочи, не тратят свои душевные силы на промежуточные варианты, они ждут своего мужчину, к ногам которого не зазорно бросить свою независимость и свою неприступность.

Ленка! Да, Вера Николаевна Окунева страшно напомнила капитану Коновалову его последнюю, «младшую» жену — майора налоговой полиции. Он не оправдал ее надежд, не стал тем единственным, кого она ждала, и она опять напялила на себя холодность и неприступность.

— Ты слабак, Вася. Дать тебе денег на обустройство? Возьми, у меня есть, — сказала она ему на прощанье.

Но так стало не сразу, а целый год после женитьбы Василий был самым сильным, самым любимым, самым лучшим, самым-самым, а у него была самая нежная, самая слабая, самая послушная женщина из всех, кого он когда-либо знал.

Слабых женщин — море, сильных — тоже немало, а вот слабая-сильная — это изыск. Сильная — для всех и слабая — для тебя, только для тебя.

Ленка приходила домой, скидывала майорский мундир и строгое ментовское выражение лица, утыкалась лицом ему в шею и говорила: «Господи, наконец-то».

Вера Николаевна Окунева, что вас связывало с праздной девчонкой, сидящей на шее своего богатого мужа? Что за дружба такая, если вам и поговорить-то не о чем, настолько по-разному складывались ваши судьбы? Или есть о чем? Неужто о Пожарском?

Капитан Коновалов не стал грузить Гошу своими смутными ощущениями, да Гоша вряд ли стал бы слушать. Он, конечно, очень хороший следователь, но математическое образование затмевает наблюдательность. Гоша любит работать со схемами, любит рисовать кружочки и квадратики на листе бумаги и ломать над ними голову. Вот и пусть поищет место Вере Николаевне в своей схеме.

— Сам будешь допрашивать или мне поручишь? — спросил Гоша, роясь в бумажках. — Да, кстати, зачем ты пригласил ее в прокуратуру? Невежливо это.

— Слишком задавалась, — просто объяснил Василий. — Чтобы спесь сбить.

— А что тебе ее спесь? — удивился Гоша. — На хлеб не намазывать…

— Ты допрашивай, а я, если что, присоединюсь.

— Под дурачка будешь косить? — уточнил Гоша, имея в виду излюбленную манеру Коновалова прикидываться тупым, очень тупым, страшно тупым ментом.

— Нет. Пожалуй, нет, — покачал головой Василий.

Вера Николаевна оказалась чрезвычайно пунктуальна. Ровно в указанное время, минуту в минуту, она постучала в дверь кабинета.

— Я не взяла с собой теплых вещей, — сказала она с порога, — да и сухарей не успела насушить. Я надеюсь, вы позволите мне после допроса заехать домой?

— Конечно, — широко улыбнулся Василий. — Что касается сухарей, то теперь они продаются в каждом ларьке, так что их заготовка много времени не отнимет.

Гоша с изумлением посмотрел на Василия, но промолчал.

А Вера Николаевна обрадовалась:

— Вот спасибо! Действительно, действия милиции заметно активизировались, в связи с чем сухари продаются повсюду.

Гоша не выдержал:

— Что за ерунда! Мы пригласили вас побеседовать, и только. Какой арест, какие сухари? Мы полагали, что судьба вашей подруги вам не безразлична и вы захотите нам помочь.

— Да? — Вера Николаевна сделал вид, что смущена. — Просто мне дали повестку, и я подумала… Вы назначили мне встречу здесь, а я слышала, что многих прямо с Петровки доставляют в тюрьмы.

— А вас есть за что арестовать? — быстро спросил Василий.

— Не знаю. Вам видней. По-моему, у нас в стране каждого есть за что арестовать.

— Не преувеличивайте, — сказал Василий. — Только каждого второго.

— Так вы готовы нам помочь? — спросил Гоша.

— Конечно, я очень хочу вам помочь.

— Отлично. — Гоша взял ручку, приготовился записывать. — Нам известно, Вера Николаевна, что у вашей подруги был… друг, достаточно близкий.

— Друг? — Вера Николаевна широко улыбнулась. — Давайте называть вещи своими именами, полковник.

— Я майор, — поправил Гоша.

— Извините, я не разбираюсь. У моей подруги был любовник, о чем я по неосторожности сама сообщила вашему коллеге. Но только потому, что приняла его за этого самого любовника. А ваш коллега оказался столь любознательным, что до последнего момента выуживал из меня информацию с завидной цепкостью.

— Профессия такая, — как бы оправдываясь, пояснил Гоша. — Хорошо, я правильно понял, что внешне наш коллега похож на любовника Ларисы Пожарской?

— Нет, не правильно. То есть вполне возможно, но о внешности Ларисиного любовника я не имею никакого представления. Она не показывала мне его фотографий…

— …и не рассказывала, как он выглядит, — опять встрял Василий.

Вера Николаевна задумалась, потом ее лицо приняло восторженно-идиотическое выражение, и, протянув руку к Василию и устремив взгляд в потолок, она заговорила протяжно:

— Он кажется грубым, но это не грубость, нет, просто он теряет голову. Но мне не больно, даже когда больно, представляешь? У него такие прохладные пальцы, а на кончиках пальцев как будто скапливается электрический ток…

Гоша поморщился — подобная театральность показалась ему излишней — и перебил Веру Николаевну.

— Сколько?.. — начал он.

— Пальцев? — откликнулась она. — Сколько пальцев у любовника? Думаю, десять.

— С чего вы взяли? — хмыкнул Василий.

— Простая логика. Думаю, если бы у него их было двенадцать или шестнадцать, Лариса не удержалась бы и рассказала об этом.

— Сколько времени длится их роман? — спросил Гоша.

— Давно. Несколько месяцев.

— Насколько интенсивно?

— Более чем.

— А вы не одобряете ее поведения? Так? — Василий хитро прищурился.

— С чего вы взяли?

— Одобряете?! — Василий сделал большие глаза. — Вот это да! А по вас не скажешь.

— В таких делах чье-то одобрение или неодобрение мало на что влияет. А кроме того, это не мое дело. Знаете, молодые люди, есть полезное правило — не лезь в чужие дела. Потому что если лезть, то эти чужие дела станут твоими и неприятности придется расхлебывать самому, причем по полной программе.

— Правило хорошее, — кивнул Гоша, — но я могу привести кучу примеров, когда чужие дела подкарауливают человека в самых неожиданных местах и хватают за горло.

— Да, бывает, — согласилась Вера Николаевна. — Но если в них лезть, то они неминуемо схватят за горло. А если не лезть, то могут и не схватить.

— Но все же совсем не вмешиваться в жизнь лучшей подруги сложно, согласитесь.

— У вас какая-то путаница в головах, молодые люди. — Вера Николаевна устало провела рукой по лбу. — Слушать, сопереживать, сочувствовать — это одно, а вмешиваться, навязывать свою точку зрения, призывать к чему-то — это другое.

— Не знаю, не знаю. — Гоша поерзал на стуле. — У меня несколько иные представления о дружбе. Если я вижу, что мой друг в опасности, то почему не предостеречь, не предупредить?

— В опасности?

— Да. Например, муж все узнает и выгонит… Жалко подружку-то лучшую.

— Жалко. Но лучшая подружка — взрослый человек, и она сама должна…

— Это мы уже слышали, — перебил Василий. — Не будем уходить в морально-нравственные дебри, вернемся к ее любовнику. Допустим, его внешность вы описать не можете, но скажите тогда, почему у него такая кличка?

— Не знаю. Кличку придумала она сама. А он, по-моему, полное дерьмо. Знаете, бывают такие жалкие люди, которые всю жизнь избавляются от своих комплексов за счет других. Судьбы окружающих людей их не интересуют, и им никого не жалко. Вот и Лариса попала в его жернова. Я думаю, благодаря ей он килограммов пять своих комплексов сбросил. Как же! Красивая плюс жена начальника. К тому же ради него, «прекрасного», все поставила на кон.

— Что — все?

— Счастливую, благополучную семейную жизнь. А это немало, молодые люди, совсем немало. Особенно для Ларисы. Для нее семейные ценности превыше всего.

Василий с сомнением хмыкнул.

— Да-да, не смейтесь, — повысила голос Вера Николаевна. — Она изначально была ориентирована на семью, на замужество. По мне — так слишком.

— Но решила рискнуть всем этим ради большой любви, — подсказал Василий.

— Любви? — Подруга семьи Пожарских задумалась. — Вряд ли. Страсть, минутное помешательство — так точнее. Ведь их роман начался очень стремительно, чуть ли ни через полчаса после первой встречи.

— А вдруг все-таки любовь, а? — хитро подмигнул Василий. — Я лично вообще не вижу особой разницы — любовь, страсть…

— Это ваши проблемы, — оборвала она его. — Все зависит от развития интеллекта. Страсть — довольно примитивная штука, любовь-то посложнее будет.

— Вот беда! — расстроился Василий. — Не видать мне страсти как своих ушей при моем-то интеллекте! Остается одно — греться у огня твоих любовных безумств, Гошенька. Тебе интеллект позволяет.

— А мне кажется, вам рано ставить на себе крест. — Вера Николаевна мило улыбнулась Василию. — Правда-правда, у меня глаз наметанный.

— Он так говорит, — сказал мстительный Гоша, — потому что его любимая книга «Горе от ума». Ему кажется, что книга написана про него.

Она посмотрела на Василия с уважением:

— Вы неплохо сохранились.

— Но я готов согласиться с коллегой в том, — продолжил Гоша, — что страсть любви не помеха, как и наоборот.

Вера Николаевна пожала плечами, но ничего не ответила.

— Лариса не планировала уйти от мужа?

— Конечно, нет! Лариса — не взбалмошная девчонка, она очень хорошо понимала, что слишком много прелестей ее жизни… пожалуй, почти все, обеспечивает ей Валентин.

— Брак по расчету?

— Нет, не только. Она хорошо к нему относилась. Очень хорошо.

— Но любовника все же завела.

— Это… — Вера Николаевна на секунду задумалась, — это от избытка свободного времени. К тому же, насколько я понимаю, их роман был уже на излете. Все шло к завершению. Это к вопросу о любви. И вот вам еще одно различие — страсть скоротечна, она быстро проходит.

— Она сама вам сказала, что роман заканчивается?

— Сама. Утомил он ее. Слишком требовательный оказался. По-моему, он хотел, чтобы Лариса ушла от мужа. Но она же не дура.

Василий с Гошей опять переглянулись.

— Скажите, если бы ваша подруга не боялась потерять, как вы выразились, большую часть прелестей жизни, то кого бы она предпочла — мужа или любовника? Ну так, гипотетически.

— Не понимаю, о чем вы спрашиваете. Как можно не потерять того, что обеспечивает ей муж, уйдя от мужа? Это невозможно. Все равно что продать корову и остаться при прежних надоях — три ведра в день. Нет коровы — нет и молока.

— Логично, — кивнул Гоша. — Я спрошу иначе. А если бы муж вдруг испарился, исчез, она осталась бы со своим любовником? Или все равно бросила бы его?

— Как исчез? — встревожилась Вера Николаевна. — Как испарился?

— По-разному бывает, — уклончиво ответил Василий. — Ох, по-разному!

— Дурацкие шуточки! — рассердилась Вера Николаевна. — Что за гадости вы говорите!

— Мы просто пытаемся представить себе алгоритм поведения вашей подруги, вот и все, — примирительно сказал Гоша. — Не стало мужа, и что она?

— Мне неприятно это обсуждать. Я не суеверна, но все же… Валентин — абсолютно здоровый человек, тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить. Он проживет долго, как врач вам говорю.

— И все же, — гнул свою линию Малкин, — как повела бы себя ваша подруга, если бы… не дай бог, конечно…

— Не сомневаюсь, что ее поведение полностью соответствовало бы ситуации. Лариса — добрая девочка, она бы тяжело переживала такую трагедию.

— А потом?

— Не знаю. — Вера Николаевна уже не скрывала раздражения. — Думаю, утешилась бы рано или поздно. И нашла бы адекватную замену. Ей нужен надежный мужчина, а не псих с большой дороги, который ставит ей условия и заставляет делать то, чего она не хочет. Ларисе нравится, когда о ней заботятся и когда ее не грузят.

— То есть песенка любовника была бы спета при любом раскладе?

— Думаю, да. И вот еще… Я могу обратиться к вам с просьбой, молодые люди? Пожалуйста, не говорите ни о чем Валентину.

— Ни о чем — это о чем? — спросил Василий.

— О том, что я вам сейчас рассказала.

— А если мы найдем вашу подругу в квартире ее любовника? Мы вынуждены будем рассказать обо всем Пожарскому.

— Понимаю. Не в моей власти его от этого уберечь. Я прошу о другом — не рассказывать ему, что я знала о похождениях Ларисы. Мне не хочется, чтобы я выглядела в его глазах сообщницей.

Следователь и оперуполномоченный переглянулись.

— Я думаю, мы можем дать соответствующие обещания, — сказал Василий.

— Разумеется, — отозвался Гоша.

— Вот и отлично. Я вам больше не нужна?

— Торопитесь?

— Да. У меня сегодня ночное дежурство в больнице. Извините, если не смогла оказаться вам полезной.

— Отчего же. — Василий галантно раскланялся. — Все было исключительно интересно. А почему в больнице? Вы же работаете в поликлинике.

— А в больнице я подрабатываю. Зарплата врача, знаете ли…

— И у нас! — радостно подхватил Василий. — И у нас та же фигня!

Как только за гостьей закрылась дверь, старший оперуполномоченный с нетерпением схватил следователя за рукав:

— Ну? Что скажешь?

— Пока ничего, — пожал плечами Гоша. — Меня смущает общая загадочность этого любовника — ни имени, ни внешности. Странно. Ни одной внятной детали. А был ли вообще любовник или милая Лариса его придумала?

— Маловероятно. Зачем?

— Чтобы от его имени себя похитить и выкуп потребовать.

— Но потом-то ей придется рассказать, кто он, — отмахнулся от дурацкой версии Василий. — Тогда, для того чтобы спрятать концы в воду, ей придется себя убить.

— Или пропасть.

— Ты фантазер, Гоша. Не усложняй. Любовник был, но его роль в нашей истории еще не до конца понятна. Так же, как и роль любезнейшей Веры Николаевны. Гоша, ты веришь в женскую дружбу?

— Конечно. А ты нет?

— Верю, но с оговорками. Знаешь старый тост? Ползут две змеи — маленькая и большая. Маленькая думает: «Ужалить мне ее, что ли? Нет, не буду, она такая большая, еще задавит». Большая думает: «Задавить мне ее, что ли? А вдруг ужалит. Нет, не буду рисковать». Доползли до камня, расцеловались и расползлись в разные стороны. Так выпьем же за крепкую женскую дружбу!

— Да… — Гоша вылез из-за стола и засеменил из угла в угол. — Да, странная парочка. Не клеится. Разница в возрасте — пять лет. А разница во всем остальном — целая вечность.

— Ты поэт, Гоша, — пробормотал Василий.

— Да, поэт. — Гоша довольно погладил себя по круглому животику. — И неплохой. Вот, я тебе еще не читал? Про похищение?

— Подожди. А что тебя больше всего резануло?

— Все. Тетка вкалывает почти с детских лет, все сама, сама, сама… В студенческие годы даже в психушке медсестрой работала. А туда от хорошей жизни не попадешь, туда идут только от полной безнадеги. И тут вдруг — на тебе, Лариса вся в белом и на всем готовом. От безделья, бедняжка, умаялась.

— А ты считаешь, что наша Вера Николаевна должна дружить только с заморенными жизнью врачихами?

— Не только. У нее могут быть друзья детства, юности. Или близкие ей по духу пациентки. Но молодая жена Пожарского… нет, что-то здесь не то.

— Да, мне тоже показалось, что не любит Вера Николаевна свою подружку.

— А что, если… — начал Малкин.

— Вот и я о том же думаю! — подхватил Василий.

— Тогда все сходится! — обрадовался Малкин.

— Еще как! — хлопнул в ладоши Василий. — Не зря она нам здесь про любовь впаривала. Героическая, скажу я тебе, женщина. Не каждая смогла бы ежедневно наблюдать за тем, как любимый мужчина живет счастливой семейной жизнью с молодой вертихвосткой.

— И, заметь, не настучала про любовника…

— Уважаю!

— Интересно, а сам Пожарский-то знает о пылких чувствах подружки жены?

Гоша широко открыл рот, собираясь ответить, но не успел — в кабинет влетел запыхавшийся Зосимов.

— Ничего ваш Пожарский не знает! — закричал он с порога. — У меня складывается впечатление, что никакой он не финансовый гений, а слепоглухонемой капитан дальнего плавания.

— Принес что-нибудь интересное?

— Интересное — не то слово. Помнишь, этот злодей, — Леонид ткнул пальцев в Василия, — послал меня к инструктору по карате.

— И? Он тебя побил?

— Хуже. Оказалось, что вышеназванный инструктор является бойфрендом нашей пропавшей Ларисы Пожарской, — торжествуя, закончил Зосимов.

— Как? — растерялся Гоша. — И он тоже?

— Не удивлюсь, если мы в ходе тщательной проработки ближайшего окружения этой Ларисы найдем еще пару-тройку таких вот близких ей людей, — пробубнил Василий.

— Не утрируй, — вступился за жену Пожарского Малкин. — Два любовника — более чем достаточно. Все-таки надо учитывать временной фактор и территориальный. Москва — большой город, мужчины разбросаны по разным районам, пока доедешь от одного к другому… Нет, два любовника — это почти предел возможностей.

— Ах, Вера Никола-а-аевна, Вера Никола-а-аевна, — завыл Василий, — зря вы нас так морочили, ох, зря. Мы же предупреждали, что от следствия не надо скрывать ничего.

— Гош, — встревожился Леонид, — что с ним? Глюки? Видения? Или он кого-то из нас принял за Веру Николаевну?

— У него с ней астральная связь, — пояснил следователь. — Ладно, рыбка золотая, выкладывай подробно — что, как, где, почем?

Из МУРа Василий отправился в редакцию. Но перед этим он заглянул к экспертам и в обмен на бутылку, получил заключение по окуркам и по ножу. По окуркам — ничего утешительного — состав слюны человека, выкурившего три сигареты «Парламент» на чердаке дома Пожарского, не имел ничего общего с составом слюны в окурках сотрудников коммерческого отдела. Как заметил по этому поводу эксперт:

— Вопрос: «Кто же четвертый, тот, кто курил на чердаке?» — опять повисает без ответа.

По ножу тоже все оказалось мутно. Да, бомжа зарезали именно этой штукой, на рукоятке никаких отпечатков не обнаружили, но на пластиковой папке были только отпечатки пальцев Колоса. Так что версия о том, что Колос собирался подкинуть папку Пожарскому, завяла, не успев расцвести, — глуповато подкидывать улику со своими отпечатками. Впрочем, возможно, он собирался папочку протереть, но не успел?

Напоследок Василий позвонил в судебный морг и пообщался с патологоанатомом, делавшим вскрытие бомжа Филиппа:

— Непохоже, что его целенаправленно хотели зарезать. Все три ножевых ранения — в сравнительно безопасные зоны, как правило, от таких ранений не умирают. Да и удары не очень сильные, так, пырнули наугад. Твой бомжик умер случайно, от кровопотери. Артерию задели… Короче, работал не профессионал, а дилетант чистой воды.

Пока Василий заводил свою дряхлую «шестерку», пока с черепашьей скоростью полз от Петровки к редакции, пока медленно и тяжело поднимался к себе в кабинет, его настойчиво одолевали подозрения относительно заместителя генерального директора Андрея Колоса.

«Колос — очевидный дилетант. Почему я сразу отмел мысль о его причастности? Что за глупость? Гоша прав, почему приличный человек не может зарезать бомжа? И кто сказал, что он приличный? Допустим, бомж видел, как Колос лезет в окно к Пожарскому. Разумеется, такого бомжа надо немедленно убирать, а не то на Колоса повесили бы два покушения на убийство. В таких ситуациях люди хватают первое, что попадается под руку, — камень, лом, топор. Очки золотые, ботинки за пятьсот долларов? Скажите, какая доблесть. А так-то — все сходится. Умрет Пожарский — Колос станет генеральным директором. Да и любовником Ларисы Пожарской он вполне может оказаться. Почему нет? Статный, импозантный, перспективный. Посмотрим, сколько у него пальцев на руках, если десять, точно он».

Василий заглянул к секретарше Танечке, взял у нее несколько личных дел (для отвода глаз), и дело Колоса в том числе. Ну-с, что у него там в прошлом?

И запершись в своей каморке, старший оперуполномоченный углубился в изучение биографических данных.

Не прошло и двух минут, как комнатка с табличкой начальника Службы безопасности огласилась громким победным криком.

— Ура! — кричал Василий. — Нашел!

— Как думаешь, что он там нашел? — спросил проходящий мимо очкарик из отдела экономики у курившей неподалеку девицы из отдела политики.

— Думаю, объект возгорания, — многозначительно хмыкнула она.

А Василий уже названивал следователю Малкину.

— Гоша, звони в свою районную прокуратуру, пусть трясут нашего Колоса, пока все зерна не вылетят! — энергично потребовал он, как только Малкин взял трубку.

— Чего это ты вдруг? — удивился Гоша. — То защищаешь его с пеной у рта, то велишь запускать комбайн.

— Десять лет назад он работал в Издательском доме «Вечерний курьер», и его непосредственным начальником был некто Серебряный!

— Вообще-то это ненаказуемо, — засомневался Малкин. — Наша Саша тоже работала под руководством этого Серебряного. Ее ты не подозреваешь? Ладно, я понял, потрясут твоего Колоса. Впрочем, на это им не надо никаких особых указаний. Трясти они сами любят. Так что — ждите ответа.

Василий прошелся по комнате, посмотрел в окно… и отправился к Сане. Ее, конечно, на месте не было, зато в углу, привалившись спиной к батарее, дремал Неволяев.

— Не шумите, проклятущие, — пробормотал он, не открывая глаз, — я в творческом поиске.

— Шуметь не буду, — пообещал Василий. — Я молча тебя по стенке размажу за то, что опять по чужим кабинетам шастаешь.

— Зря, — обиделся Неволяев. — Я с добром пришел, можно сказать — с донесением. А ты опять за свое.

— Давай, — протянул руку Василий.

— Что давать? — не понял фельетонист. — Ничего я тебе не дам, я жадный.

— Донесение давай, сам же предложил.

— Ты не поймешь. — Неволяев скорчил презрительную рожу и тут же от страха изо всех сил вжался спиной в батарею. — Только не бей!

Но Василий, вопреки ожиданиям фельетониста, был настроен миролюбиво.

— Ты понял, а я не пойму? Да быть такого не может.

— Я газетчик, а ты — мент, — слегка взбодрился Неволяев. — Специфика разная.

— Мент? — Старший оперуполномоченный нахмурился. — С чего ты взял?

— А я наблюдательный.

— Интересно. — Василий прошелся по кабинету. — И сколько вас здесь, таких наблюдательных?

— Увы, Василий-гад, только я. Так что не тряси поджилками. А донесение вот какое: Серебряный раздобыл концепцию нашей газеты и бизнес-план. Чтоб тебе было понятно: концепция — штука важная, там написано, какая будет газета, как мы ее собираемся делать, на кого она рассчитана, то есть кто ее, родимую, читать и покупать станет.

— Ну? — тупо кивнул Василий. — А зачем Серебряному ваша концепция? У него что, своей нет?

— Это мне напоминает диалог двух мужиков. Один говорит: «Ваня спит с женой Пети». А другой спрашивает: «Зачем, у него что, своей жены нет?»

— Вот только про спанье с чужой женой не надо! — взмолился Василий. — Я этого уже слышать не могу.

— Концепция — это маршрут, — терпеливо продолжил Неволяев. — Интересно же, по какому пути пойдут враги? Интересно. Да и идеи кое-какие можно стибрить.

— То есть концепция — вещь стоящая?

— Вот именно, особенно если учесть, что нам под нее деньги дали. Хозяева нашей газетки почитали концепцию, почесали репу и пришли к выводу, что продукт заслуживает вложений. Понял? — Неволяев уперся требовательным взглядом в лицо Василия.

— Понял. И как же Серебряный ее добыл?

— А хрен его знает. Документ не то чтобы секретный, но для служебного пользования. Скорее всего, слил кто-то.

— А кто имел к ней доступ?

— Мохов — само собой, Пожарский, Колос. Начальство, одним словом.

— И как же ты узнал, что это сокровище есть у Серебряного? — поинтересовался Коновалов.

— Дружок настучал. То есть похвастался. Намекнул, что теперь они нас… ну, неважно, главное, что концепция там.

— Дружок, надо полагать, из вражеского лагеря?

Неволяев с хрустом почесал спину о батарею и гордо ответил:

— Я своих источников не сдаю!

— Да? — Василий кровожадно улыбнулся и медленно начал засучивать рукава.

— Но тебе скажу, — испуганно съежился Неволяев. — Андрюха мне сказал, Первозванный.

Капитан Коновалов прикрыл глаза, уперся подбородком в кулак и глубоко задышал. Вдох — задержка дыхания — выдох; вдох — задержка… Дыхательная гимнастика помогала сосредоточиться и сдержать раздражение. Проще всего (а уж как приятно) было бы сейчас схватить фельетониста за грудки, тряхнуть хорошенько, прислонить с размаху пару раз его бесформенное тело к стене и заставить сказать правду. Недавно Саня процитировала кого-то из великих, что-то вроде: «Выдавливать из себя по капле раба». Ну, рабы в сжиженном состоянии нам без надобности, а вот выдавливать по капле правдивые показания — это дело, достойное уважения.

Вдох — не дышать — выдох; вдох — не дышать — выдох… Нет, нельзя сейчас давить на фельетониста. Надо понять, что за игру он затеял.

С чего бы вдруг его проперло на помощь расследованию? Почему он раньше скрывал факт своего знакомства с Первозванным? Откуда он знает, что Василий работает в органах? И почему, черт побери, взрослый неглупый мужик приходит на работу в шлепанцах и тюбетейке?

Вопросов этих Василий задавать не стал и выражать своего недовольства тоже. Наоборот, посмотрел на Неволяева с уважением и проникновенно произнес:

— Спасибо, товарищ. Я обязательно доложу о вашем честном поступке полковнику. Пусть внесет вас в список секретных агентов!

— Зачем? — испугался Неволяев. — Не надо меня в список…

— Надо, — перебил Василий. — Страна должна знать своих героев!

— Да чего сразу — героев-то? — заскулил фельетонист. — Что я такого сделал? Хотел помочь, и все дела.

— Я понимаю, что вы — не за ради наград, — серьезно сказал Василий. — Но дело нашей чести отблагодарить вас достойным образом.

— Не надо! — заорал Неволяев. — Не надо меня благодарить! Поймите, проклятущ… то есть Василий-гад, не надо!

— Да пойми ты, дурачок, — перешел на задушевный тон старший оперуполномоченный, — статус секретного агента дает возможность претендовать на льготную путевку в дом отдыха под Мурманском. Какие там места красивые, ежики зеленые!

— А на бесплатную путевку под Воркутой я претендовать не могу? — злобно спросил Неволяев. — Там тоже неплохие здравницы.

— Могу похлопотать. — Василий лихо подмигнул фельетонисту. — Но окончательное решение все равно будет принимать народный судья.

— Да пошли вы! — Неволяев бочком протиснулся мимо Василия и открыл дверь. — Разбирайтесь тогда сами.