Бессмертный грех

Глава 5 ЛАРИСА

— Значит, ты его знала в общей сложности полчаса, — подсчитала Верка. — И после этого длительного периода, проверив, так сказать, свои чувства на прочность, вы завалились в койку. Лихо.

— Но я ведь не на улице его встретила, — пыталась оправдываться Лариса. — А в офисе мужа.

— Какая разница! — Верка задохнулась от возмущения. — Жаль, что ты встретила его не в Музее изобразительных искусств и не в консерватории. Можно было бы и тридцати минут не ждать, а сразу, минуя стадию знакомства, прямо в оркестровой яме предаться безудержной страсти.

— Вот именно — безудержной, — всхлипнула Лариса. — Я не знаю, что со мной. Безумие просто.

— Нет, не просто! — Верка продолжала воспитывать и клеймить. — Не просто. Может, тебя укусил бешенный кролик?

— Почему кролик?

— Потому что именно эти животные трахаются с утра до вечера. Ну ладно. — Верка наконец смягчилась. — Ты опомнилась, я надеюсь? И прекратила это безобразие?

— Почему? — растерялась Лариса. — Как прекратила? Нет. Мы завтра…

— Хватит! — Верка вскочила и направилась к двери. — Не желаю ничего слышать. «Мы завтра…» Уже МЫ!

Ларису озадачил Веркин гнев. С чего бы? Допустим, Крысь возник слишком внезапно, допустим, Лариса повела себя… как сказать? Ну, скажем, слишком легкомысленно. Но чего так заводиться? Верке-то что? Тем более мужа она никогда не любила. Наверное, просто завидует. У Верки таких романтических историй никогда не бывало, вечно какие-то тягомотные, полные взаимных обязательств романы, вялые мужики в синтетических носках и, как правило, с отвисшим брюхом. Ни страсти, ни сумасшествия, ни полета. Так, пешая прогулка по дворовой территории.

Кстати, когда Лариса выходила замуж, Верка тоже была вне себя.

— Зачем тебе этот пень? — наседала она. — Ты посмотри на себя и на него. Ты — красавица, фарфоровая женщина, изыск и аристократизм. А он? Примитивный прямолинейный дундук.

Ларисе льстило, что она — фарфоровая женщина, но за будущего мужа было обидно. Почему примитивный? Он умный, красивый, щедрый, а главное, сильный и надежный. И он любит ее. А она, между прочим, любит его. Почему же не выйти замуж?

Верка упиралась до последнего. Вот не нравится он ей, и все тут. Да чем? Да всем.

На свадьбу Верка все-таки приехала, но сидела за столом, мрачно насупившись, тостов не произносила, долгих лет совместной жизни не желала. «Хорошо хоть, что у Верки хватило благоразумия не пожелать скорейшего развода, — с облегчение подумала Лариса, когда гости стали расходиться. — С нее станется».

Впрочем, Верка вскоре успокоилась. Потому, как казалось Ларисе, что нашла объяснение этому браку. Объяснение, нелестное для Ларисы, но почему-то утешительное для Верки:

— Ты вышла замуж по расчету. И правильно сделала. В наше время…

И дальше — сплошная банальная чушь о выживании, заботе о будущих детях, собственном спокойствии и комфорте.

Лариса не спорила, хотя точно знала, что это неправда. Муж был для нее не только кормильцем. Далеко не только. Лариса его уважала. Господи, как глупо звучит! Что-то среднее между пьяными бреднями (ты меня уважаешь?) и официозными юбилеями (поздравим уважаемого именинника). Верка взвилась бы до потолка, если бы Лариса сказала ей нечто подобное.

Верке вообще не дано было понять, что означало для Ларисы это замужество. Чтобы понять, нужно было родиться в маленьком подмосковном городке, фирменным стилем которого является убожество. А базовая мечта всех девочек от трех до шестнадцати лет — выйти замуж. Там даже старушки-попрошайки у церкви в благодарность за монетку говорят: «Мужа тебе хорошего, дочка». А что уж говорить о матери, тетке и бабушке. Как они хотели счастья своей девочке! У них жизнь не сложилась, а точнее — прошла стороной, так хоть у Ларисочки…

Когда Верка презрительно фыркала: «А что — так уж обязательно ломиться замуж?», Лариса только пожимала плечами. Конечно, обязательно. Еще как обязательно. Выйдя из загса, Лариса вздохнула с огромным облегчением: все, мечта сбылась. Больше стремиться не к чему, да и незачем. Вот и слава богу.

Верка, надо отдать ей должное, угадала Ларисины мысли, только сформулировала все иначе — обидно и насмешливо:

— Ну все, — заявила она, — жизнь кончена. Зато — удалась. Примерно то же самое чувствует «новый русский», когда падает лицом в салат в дорогом кабаке. При условии, конечно, что салат из крабов.

Появление в Ларисиной жизни Крыся позволило Верке перезарядить орудия и направить их на новую цель.

— Развратный прощелыга! — бушевала она. — Закомплексованный слабак. Как же, увести жену у собственного начальника — это ж мечта неудачника. Он не с тобой спит, а с женой шефа, имей в виду. Была бы на твоем месте толстозадая матрена, он бы и на нее пасть разинул.

— Неправда, — пыталась защищаться Лариса. — Он начал ко мне приставать, когда еще не знал, чья я жена.

— Ага! — ухмылялась Верка. — Это он тебе так сказал. Ну-ну, ты, главное, верь.

При всем том Верка не отказывала Ларисе в технической поддержке ее неправильного романа. Когда к Крысю приехала мама из другого города и задержалась на целый месяц, Верка дала подруге ключ от своей квартиры и разрешила «пользоваться всем напропалую». Ключ потом так и остался болтаться на Ларисиной связке как напоминание о Веркином великодушии.

Лариса ездила к Крысю почти каждый день. Исключения делались только по воскресеньям, когда муж был дома. Верка называла воскресенье днем «крепкой семьи и незыблемых устоев». И еще «днем закрытых дверей».

— Правильно, за труды нашего мужа ему положен один выходной от твоего хомяка, — говорила Верка. — На просторах нашей родины полно отцов выходного дня, которые по воскресеньям навещают своих детишек от предыдущего брака. А у тебя — воскресный муж. В сущности, то же явление. В конце концов, он немало на тебя тратит, а значит, имеет право.

Что правда, то правда. Муж для Ларисы ничего не жалел. Крысь же не тратил на Ларису ничего. Наоборот, только принимал жертвоприношения. В жертву Крысю Лариса принесла посещения фитнес-клуба, косметички и магазинов. Между прочим, не без пользы для своей физической формы. Она похудела, похорошела, глаза немножко запали, но зато стали больше и как-то по-особенному заблестели.

— Как у наркоманки, — вынесла приговор Верка.

Неприятности начались тогда, когда Крысь предложил Ларисе уйти от мужа.

— Как? — испугалась Лариса. — Что ты говоришь?

— Только то, что напрашивается. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Я хочу, чтобы ты была только моей. Я не жадный и готов делиться, но только не тобой.

— Но… — Лариса совсем растерялась. — Но он же ни в чем не виноват.

— А я его ни в чем и не обвиняю.

— Но и не жалеешь.

— Не жалею. — Крысь говорил жестко и отрывисто. — А почему я должен его жалеть? Он что — сирота? Или собачка с перебитой лапой? Он свое получил. Сколько вы прожили вместе?

— Но… — Лариса мучительно подыскивала аргументы, — но… он не заслужил такого. Он всегда вел себя со мной безукоризненно.

— Ты что — всю жизнь хочешь быть призом за примерное поведение? — тяжело дыша допытывался Крысь. — Не слишком ли обременительная роль?

Ларисе показалось, что он сейчас ее ударит.

— Не слишком, — разозлилась она. — Для меня — в самый раз. Потому что я — никто. Я — содержанка. И единственное, что я худо-бедно умею — это быть благодарной. Да! Ничего не бывает хуже и гаже неблагодарности. Можно бросить любого мужа, я знаю, но к чему-то нужно прицепиться. Это не сложно, потому что у всех мужиков есть дефекты. У всех. Кто-то груб, кто-то болезненно ревнив, кто-то ленив, а кто-то скуп.

— А твой муж — золотой, — сквозь зубы процедил Крысь.

— Да! Представь себе. Он очень хороший человек и ни разу меня не обидел. Ты можешь представить себе такое? Ни разу.

— И что же из этого? — Крысь отодвинулся от Ларисы и, когда она попыталась взять его за руку, брезгливо дернулся. — Не надо. Какие у нас с тобой пошли любовные разговоры. Заниматься сексом под сладкие воспоминания о муже — что может быть приятнее? Давай, давай, что ты замолчала? Расскажи еще что-нибудь! Например, как он тебя целует? Не молчи, мне интересно. А что ему больше всего нравится?

— Прекрати! — Лариса не выдержала и заплакала. — Ты должен понять…

— Я никому. Ничего. Не должен, — с расстановкой произнес Крысь. — Поняла? Мне наплевать на твоего мужа. Но если он такой хороший человек, то почему ты считаешь нормальным обманывать его? Благодарность у тебя такая? Гораздо честнее…

— Засунь себе свою честность знаешь куда! — закричала Лариса. — Да, я дрянь, конечно. Но, по крайней мере, он ничего не знает, и ему не больно.

Крысь сел в свое любимое кресло, закурил, плеснул себе коньяка и посмотрел на Ларису так, что ее зазнобило:

— Я тебе не верю.

— Не веришь… — не поняла она, — чему?

— Тому, что тебе мешает жалость.

— А что же, по-твоему, мне еще может мешать?

— Деньги. — Крысь нехорошо улыбнулся. — Мани-мани. Ты уже подсчитала, сколько потеряешь? Скажи, подсчитала? Кстати, как ты относишься к народной мудрости: «С милым рай и в шалаше»? По-моему, страшная глупость. Рай — это коттедж на Рублевке, правда?

Лариса молча оделась и ушла, хлопнув дверью с такой силой, что внутри квартиры что-то жалобно зазвенело.

— Скотина! — бормотала она себе под нос. — Ненавижу!

На следующий день она к нему не поехала, но вовсе не потому, что решила «завязать». Она наказывала его, делая больно себе. Ей хотелось к Крысю, хотелось очень, но она с мазохистским удовольствием отправилась по магазинам, чтобы даже от телефона быть подальше. «Пусть звонит, пусть дергается, так ему и надо». Точно так же Лариса вела себя в детстве, когда бабушка ставила ее в угол. Главным было набраться терпения и переждать унизительное время наказания, потому что потом, когда бабушка скажет: «Все, можешь выходить», начнется Ларисино время. Она не выйдет, она уткнется лбом в стену и будет стоять до тех пор, пока ноги не станут ватными — вот вам! Не так глупо, как может показаться. Потому что бабушка станет переживать, волноваться. Она, конечно, будет ругаться, называть Ларису упрямой девчонкой, но в том-то и фокус, что теперь Лариса накажет бабушку, а не наоборот. И в следующий раз взрослые еще сто раз подумают, связываться ли с ней.

Но Крысь — не бабушка, и его такими простецкими штучками не проймешь. Когда Лариса, так и не дождавшись звонка и покаяния, позвонила ему сама через три дня и тут же примчалась, он, смерив ее насмешливым взглядом, сказал именно то, что и должен был: «Ну что, назло отцу я уши отморозил?» А Лариса даже не расстроилась из-за того, что он раскусил ее маневр. Она соскучилась, а значит, он вправе говорить все, что угодно.

А Крысь… он не упустил момента и повел себя так же, как когда-то Лариса вела себя с бабушкой. Он стал ее наказывать. Он устраивал скандал за скандалом, он унижал ее, он говорил гадости.

Она пыталась обороняться, но все больше неудачно.

— Ты не предупредил меня заранее о серьезности своих намерений. — В устах Ларисы слова «серьезные намерения» звучали как «непотребные поступки».

— Как я мог тебя предупредить? Я и сам не знал.

— Как не знал? А когда ты в тот первый вечер говорил: «Я без вас больше не смогу»?

— Врал. — Крысь широко улыбался. — Нормально врал.

— Врал? Ну ты и гад.

— Преувеличивал. Так лучше?

— Нет. Любой обман отвратителен.

— Да? — Крысь продолжал насмехаться. — Кто тебе сказал такую глупость? Врать необходимо. Ложь цементирует жизнь, иначе, если бы люди говорили только правду, все развалилось бы, а мы все померли бы под грудой обломков.

— А как же: «Не солги»?

— Тоже вранье, как и все заповеди. Такая игра в добродетель.

— А сейчас? — попыталась Лариса подловить его. — Сейчас ты тоже врешь? Когда зовешь меня к себе?

— Нет. — Крысь посерьезнел. — Нет. К сожалению. Я влип, как дурак. Как последний кретин. Что правда, то правда.

За неделю Крысь просто измучил Ларису разговорами о ее корысти, и она сдалась — хочет думать, что ей мешают уйти от мужа деньги, — ради бога. Если ему так понятнее. Да и глупо рассказывать любовнику о том, что муж — родной человек, что за годы, прожитые вместе, нормальные люди не просто привыкают друг к другу, а — как бы сказать правильнее? — врастают друг в друга. Оторви от нее мужа — а что в ней самой-то останется? А деньги… Да деньги, наверное, тоже важны. Что здесь плохого?

В пику Крысю она начала надевать на свидания самые дорогие свои украшения, а однажды привезла ему черную икру и дорогущее шампанское «Вдова Клико». Крысь с веселой злобой принял условия новой игры. Он ел икру ложкой и шумно отхлебывая шампанское, произнося при этом пространные речи о том, какая она корыстная сука и лицемерка, прикрывающая красивыми словами самую обыкновенную алчность.

— Слушай, — издевался над ней Крысь, — а попроси мужа, пусть он отправит нас на Багамы. Скажи — мол, так и так, любименький Крысь там ни разу не был. Попроси, а?

— Ладно, попрошу. — Лариса неплохо закалилась в боях с Крысем. — Он добрый, купит тебе путевочку.

— А машину? Мне нужна новая машина. Попросишь?

— Перебьешься. — Лариса отрицательно мотала головой. — В неограниченных количествах он тратит деньги только на меня.

— А ты скажи, что я буду тебя катать на этой машине.

— Нет. — Лариса не сдавалась. — Я могу кататься на своей машине, что, собственно говоря, и делаю. Если мне потребуется шофер, он наймет профессионала. Такому любителю, как ты, он меня ни за что не доверит. Так что извини. Какие еще пожелания?

— Главное пожелание — это ты. Тебя нельзя выкупить? А? Спроси, во сколько он тебя оценивает?

Лариса с особым удовольствием влепила Крысю пощечину. Он потер лицо, засмеялся и, придвинувшись ближе, повторил:

— Во сколько?

— У тебя столько нет. — Ларисе тоже стало смешно. В конце концов, одержимость Крыся даже трогала — совсем человек свихнулся от любви. И остроты ощущений заметно прибавилось — Крыся болтало из одной крайности в другую, он то становился болезненно нежным, осторожным, трепетным, словно одно неловкое слово могло сломать ее — «фарфоровую женщину», то вдруг впадал в ярость, обижал, делал ей больно, как будто мстил за ее несговорчивость.

Но самыми мучительными были дни, когда Крысь мечтал. Сначала они ссорились, потом кидались друг другу в объятия, потом он смотрел на нее, смотрел, смотрел — и его прорывало. Он начинал рассказывать Ларисе, как они заживут вместе, куда поедут, какие замечательные места увидят, как он научит ее виндсерфингу…

— Представляешь? Южный закат, такой низкий и мягкий, а вода кажется фиолетовой…

В его рассказах не было места быту, работе, деньгам, зато было много моря, солнца, снега. Лариса слушала и плакала, но совсем не потому, что хотела всего этого. Она оплакивала мертвые мечты Крыся, потому что точно знала — они не сбудутся.