ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Запахи

У каждого дела запах особый, бла-бла-бла, кто там пахнет кремом и сдобой, а в конце — только бездельник пахнет никак. Джанни Родари, все дела. Мы были запахами несколько месяцев назад, только нырнув в дурную кухню армейки девяностых. Сейчас нас звали духами и это правда. И нас, духов, окружали запахи.

Застава пахла десятками основных и сотней второстепенных оттенков военно-полевой жизни. Они проникали повсюду, неуловимые и осязаемые, воздушные и цементно-стальные, выветривающиеся сквозняком и остающиеся навсегда. В памяти, само собой, только кто тогда думал об этом?

— И как вы тут дышите? — спросил кто-то из дивизии, зайдя в караулку. — Не проветриваете?

Смешнее случилось только во втором Даге, когда комдив ласково поинтересовался:

— Вкусно кормят, сынки?

— Да говно, — сказал Фрол, — попробуете?

Комдив попробовал. Потом стоял ор, беготня, бачки с офицерки и все дела. Через пару дней всё вернулось на круги своя, точка и ша, хули.

Соляра, копоть, дым, вездесущая вакса, плохой табак повсюду, постоянно подпаливаемые хвосты камыша у ПХД, неизменная капуста из банок с как-бы щами, три раза пользуемое дешёвое подсолнечное масло, пыль и нагретый солнцем брезент палаток, он же промокший от мороси с дождём, сухая выветриваемая земля и жирная грязь, пот, давно не стиранные портянки и ухайдаканные кирзачи, сырые тулупы и щепа с опилками, разгорячённый металл двуручных пил и звонко вбиваемых топоров, резина почти лысых рубчатых высоких покрышек и едкая бензиновая вонь, подгоревшая каша столовки и склизкая пена хозяйственного мыла субботних бань, горячая влага вошебойки и стойкий аптечный запах вагончика медпункта, выщербленный бетон коровника и горьковатый запах остатков полыни, остатки кем-то забытого куска хлеба на печке и пробирающая свежая масляная краска пожарного щита, нагревшийся пластик старенького мафона у старшин и цевья с прикладом ствола, ждущего на бруствере ячейки одиночного поста закемарившего рейнджера, почти краснокнижный аромат «Ростова» с парного дальнего поста и праздника живота от картофана проставляющегося кэпа, недавно бывшего старлеем, смешанный с так себе водочным духом и палёным коньяком на розлив.

Так пахла жизнь, до этого виденная сотни раз на День Победы в фильмах о поющей эскадрилье, истории экипажа самоходки в целом и Сани Малешкина в частности, рассказе про Микеле Плачидо, из комиссара Каттани перекинувшегося в майора спецназа Бандуру, умиравшего под горячим солнцем Афгана и даже немного из отголосков «да при штабе отсиделся» с улыбкой Брата.

Так пахла молодость и юность чуть меньше, чем тысячи людей, служивших службу на ТГ-6 и всех её заставах.

Так пахла ещё не начавшаяся новая кавказская война.