Кладбище забытых талантов

Талант №12. Умение понимать язык растений

Стоявшая у могилы Сидни береза лениво осыпала надгробие своими мелкими листьями, которые шелестели на редком ветру. Участок земли призрачной девушки несколько зарос травой, отчего могло показаться, что он заброшен. Еще издалека глаза выхватывали очертания некогда белой скамьи, пропитавшейся за долгие годы пылью.

Когда Юрий присел на скамью, понадобилась минута на собственные мысли, подбор слов, которые прекрасно думались в полной тишине. Перед тем как позвать подругу, он задержал взгляд на ее внешности, нацарапанной на граните. Здесь она была одета в пиджак, несколько напоминавший костюм фокусника, отлично виднелись цилиндр, ворот плаща и темная бабочка. На лице сияла неизменная до вчерашнего вечера улыбка и беспечное выражение глаз с тем самым огоньком, какой бывает у молодых людей. Если бы перед попаданием на кладбище, предлагали выбрать портрет на надгробие, призрачная девушка непременно выбрала бы этот, отражавший ее ребячество.

— Сидни, прости меня. Пожалуйста, выйди, мне нужна твоя помощь.

Только ветер ответил кратким завыванием, словно насмехался.

— Сидни! Сколько раз я должен извиниться? Я вчера был весь на нервах из-за… пропажи Анжелы и турнира этого и не должен был говорить тебе грубости. Прости меня!

При произношении тех слов Юрий смотрел на надгробие, в темные точки глаз, и в конце зажмурился, а потому выход призрачной девушки из-под земли стал для него неожиданностью. Сидни незамедлительно приземлилась на скамью, закинув ногу за ногу, и коснулась руки призрачного юноши.

— Ой-ой-ой, прости-прости меня, что я так долго. А что ты тут делаешь-то? У тебя ж драка на мечах! Ах! Я все проспала? Вот же! Я честно-честно не хотела пропускать. Вот бы научиться отматывать время, было бы так полезно. Эх!

Некоторое время Юрий молчал, пытавшись разглядеть в поведении и словах подруги лукавство, но она говорила и двигалась так, словно вчера ничего необычного не произошло. В первый миг подумалось, что сцена в трактире приснилась ему, а во второй он начал сомневаться в здравости призрачной девушки.

— Что? — невинно удивилась она. — Чего ты молчишь, как будто покойника увидел? Я еще жива, если ты не понял, вон смотри: мягкая, теплая и вообще говорю сейчас с тобой, значит, в своем уме.

— Все в порядке? — настороженно сказал Юрий.

— А чему быть не в порядке? Порядок — это вообще самое важное в жизни, но не в моей, поэтому вон видишь: как-то не убираю я могилку, совсем все пыльное, грязное, как буйвол после грязевых купаний, а травища какая… Мама родная!

Слова Сидни вызывали самое интересное послевкусие: когда они, подобно пулям, вылетали изо рта, хотелось ответить, но после окончания очереди образовывалось чувство пустоты. Поэтому и во второй раз призрачный юноша молчал, устремив пустой взгляд за спину призрачной девушки.

— Ау! Я что, зря тут мерзну? По-моему, это ты кричал тут, что тебе очень-очень нужна моя помощь. Ну! Я тут во всей красе и уже двести двадцать секунд, наверное, а может и на несколько больше жду каких-нибудь шевелений с твоей стороны. Неужто у меня друг — молчаливая статуя?

— Почему ты так себя ведешь, если я вчера обидел тебя? Дай мне хотя бы знать, что ты простила меня, если это так.

Сидни отвернулась, устремив взгляд вдаль, и обхватила ладонями колено. Наконец с ее стороны образовалось молчание.

— Так-так-так… Долго же мне пришлось вытягивать из тебя слова, как удочкой прям, — вдруг очнулась она, продолжив смотреть на особенно ветвистое дерево, отчего казалось, что говорила с воображаемым другом. — За вчерашнее ты не беспокойся. Что было, то прошло, и нет его. Как можно извиняться за правду? Ты же все-все сказал, как думал, и я потом подумала, что ты подумал правильно. Я же на самом деле, как назойливая муха, цепляюсь ко всем, пусть и не нарочно, вот и набилась к вам в команду. Но я уже начала помогать вам и много силушек потратила на это дело — имею право найти подземелья вместе с вами и помогать по возможности. А потом, ты не беспокойся, наши пути быстро-быстро разойдутся, и вы останетесь, как и планировали, с той девочкой наедине. В смысле уже сами.

— Ты часть нашей команды, — сказал Юрий, приложив холодную ладонь к голове, которая разболелась от потока слов. — Тебе не нужно нас бросать, если ты сама этого не хочешь.

— Нет, я точно состарюсь, пока узнаю, что же от меня нужно. Что там с турниром? Амулет-то выиграл? А-ну отвечай, партизан!

При любом упоминании подвигов Анжелы Сидни требовала перейти ближе к насущному делу, хотя в эти секунды замечался интерес в ее глазах. Все-таки Юрий упомянул о неожиданном отлучении призрачной девушки, о том, как к нему в руки попал амулет, и рассказал про тайник на задней стороне, после чего дал прочесть послание.

«Победив Помпея, Цезарь приказал с честью восстановить его поверженные статуи. Цицерон сказал: „Восстанавливая статуи Помпея, Цезарь укрепляет свои собственные“»

Плутарх

Почти черные в пасмурном свете дня глаза промчались по строчкам так быстро, как не смог бы никто другой. Казалось, Сидни успевала читать только первые буквы слов, но в конце задумалась, не скрыв на лице признаков хода мысли: складки на лбу дрожали, пустой и холодный взгляд был прикован к чему-то далекому, нижняя губа несколько повисла. На несколько долгих минут призрачная девушка перенеслась в свой разум, захвативший все ее внимание.

— Мальчик и девочка, которые спаслись от монстров, — наконец сказала она. Окружение похолодело от ее слов, будто она выдыхала стужу. — И они быстро-быстро стали популярными. А вот другим так не везет.

— На что это ты намекаешь?! — гневно спросил Юрий. — Лучше скажи, где искать следующий амулет.

— Ой-ой-ой! Мои мысли прорвались наружу? Не может быть! Хотя скорее всего может. И сколько из них ты слышал? Ладно, не суть важно. Я просто сразу же придумала ответ и решила как бы в подарочек себе подумать о совсем другом, вот и задумалась… Недолго ждал? А то так можно продумать и целые дни, недели, годы…

— Говори уже, что решила.

— Да тут и думать нечего. В бумажке говорится о статуе. На кладбище есть памятник. Вот два кусочка мыслей и склеились. Клац!

— Я видел. Но ты уверена?

— Нет, конечно же. Я никогда-никогда ни в чем не уверена. Но у тебя же нет идей получше? Нет! Так что пошли.

За день мимо кладбищенского памятника проходила сотня призраков: одни сторонились его по случаю неординарной внешности, другие смотрели мельком, как на давно знакомую вещь, и лишь немногие задерживались дольше, чем на несколько мгновений, в основном остолбеневшие новички и ценители искусства.

Безымянный не любил осадки, и в этот непогожий день, видимо, для равновесия хорошего и плохого, судьба привела к нему сразу двух призраков. Он знал их множество, пусть только лица, ему нравилось каждым из четырех глаз наблюдать за тем, как они общаются, ищут себе развлечения, вздорят. Давно у него не было посетителей, вернее сказать, гости были (большинству новичков доводилось познакомиться со страшной статуей благодаря Александре), а вот чтобы добровольно — это дело редкое.

Пришедшие тщательно разглядывали истукана, так что тот с непривычки почувствовал себя неловко, однако виду не подал и гордо продолжил стоять. Внешность низкой призрачной девушки, которая жила неподалеку, он запомнил и в тот день заметил у нее необычайно холодный и резкий взгляд, а вот худосочный призрачный юноша посетил его впервые только вчера, его взгляд был наполнен сожалением и задумчивостью. Памятник любил рассматривать разнообразные детские (всех их он считал детьми) лица, но тогда от напряженности, витавшей в воздухе между призраками, он впервые почувствовал холод если не физический, то душевный.

На постаменте призрачный юноша заметил изогнутый под прямым углом дважды стержень и решил, что такой призван завести механизм. Безымянный знал, что памятники не двигаются, и всегда мечтал удивить своей особенностью. Когда тонкие руки попробовали покрутить заводную ручку, ничего не произошло, ведь строительство дело тонкое: убери одну деталь — ничего работать не будет.

Стоило только указать на кулак статуи, словно сжимавший что-то округлое, чего тогда ему не доставало, на подобие вылитой бронзой ямки, как призрачная девушка схватила товарища за край свитера и повела за собой.

Каждый из призраков чувствовал на себе грустный взгляд двух пар глаз — памятник вновь остался один.

Если вдоль главной тропы, на которой, подобно городской улице, обитал Юрий, деревья по бокам были насажены столь густо, что с трудом проглядывались надгробия, то на другой тропе, напротив, встречались они через расстояние в несколько шагов. Поэтому серо-оранжевый ковер на земле содержал значительные по размеру дыры, но это не мешало ветру, вскружив охапку листьев, бросить их кому-нибудь в лицо; если удавалось это сделать, он, словно нашкодивший ребенок, насмехался и убегал вдаль.

Продвигались призраки медленно и держались на крохотном для тел, но значительном для души расстоянии друг от друга. Сидни то и дело останавливалась, если находила на земле листок яркой окраски, после чего проворные пальцы бесконечно мяли его; вскоре листьев набралось так много, что, можно было подумать, она собирает их для гербария.

Кладбищенские обитатели любили располагаться на скамьях, расставленных по тропам непостижимым уму образом. И рядом с такими местами от звуков звонких голосов тишина разбивалась на каскад осколков; казалось, на этой тропе находились самые словоохотливые призраки и заселение Сидни здесь не было случайностью.

Проходив мимо скамьи с двумя юными девичьими силуэтами, Юрий обратил на них внимание и вслушался в разговоры. Они тихонько обсуждали прошедший турнир, в котором участвовали по большей части призраки противоположного пола. Конечно, они восхищались Павлом и Борисом, как это делали все на кладбище, но, узнав проходившего мимо призрачного юношу, послали ему слова ободрения и игриво подмигнули, нагнав на впалые щеки румянца.

Перед тем как удалился, Юрий слышал разговор про себя, что вызвало смешанные чувства. Если его и обсуждали раньше, то уж точно не за заслуги, которых у него, по правде, и не было. Тогда он даже поправил извечного колючего ежа на голове, впервые задумавшись о внешности.

Однако мелодия неловкого молчания, какое бывает либо у малознакомых людей, когда нет темы для разговора, либо у близких друзей, когда темы уже исчерпаны, начала сводить с ума и растягивать время прогулки. Хотелось включить призрачную девушку, как фоновый шум радио, что в иное время срабатывало без усилий.

— Так… Как ты попала на кладбище?

— А? Что? А! Кладбище… Так-так-так. Это очень расплывчатый вопрос. По сути ответ на него начинается еще в роддоме номер пять, но для твоего же облегчения я опущу все ненужные подробности, хотя знай, что любая подробность моей жизни очень нужная…

Как Юрий и думал, одна капля горючего вещества распалит огонь до привычной мощи. Хотя местами поток слов Сидни пропускался, в этот монотонном звуке чувствовалось спокойствие — все же в тишине бродить около надгробий гораздо неприятнее.

— Так-так-так! В общем я очень-очень сильно хотела стать медсестрой. Сестрой милосердия — так их называли давным-давно. Ах! Скольким же людям нужна помощь в этом деле. Так обидно, что медсестер называют правыми руками врачей. А я скажу так: и не правые, и не левые — они вообще не руки. Они больше всего проводят времени с больными, чем какие-то там врачи. Это совсем другое. Да-да! Не думай, что медсестры — это хухры-мухры. На всех ведь врачей не хватит — вот тогда за дело берутся своими нежными ручками дамы. А как красив белоснежный халатик! — пропищала призрачная девушка и резко замолкла, отчего контраст виднелся явно. — Но… Видно, не суждено.

— Из-за руки?

Еще с первой встречи Юрий заметил особенность левой кисти Сидни, выглядевшей неестественно: и при сидении, и при ходьбе она оставалась неподвижной.

— Что? А! Это еще одна длинная-предлинная история из моей жизни. Память о любимой бабушке. В далеком-далеком детстве, когда мне было годиков семь, совсем дите малое еще, представь, меня оставили присмотреть за моей старенькой бабушкой. Она всегда-всегда лежала в кровати, сама ходить не могла и была такой старой, что, наверное, даже мама с папой не помнили ее возраста — мне всегда казалось, что она жила целую сотню лет, потому что так много рассказывала про разные старые времена.

«Присмотри за бабулей, мы скоро вернемся. Здесь нет ничего сложного: просто говори с ней и принеси воды и лекарств, если потребуется. Мы верим в тебя». Ничего сложного! Конечно, с кем-нибудь другим не случилось бы ничего сложного, а я всегда-всегда умею попадать в разные неприятности. Вот и тогда! Эх… Так вот. Я пыталась с ней говорить, честно, но в один момент она начала задыхаться, лицо сделалось красным, как помидор, а затем синим, как… баклажан, глаза выпучились, а тонкая, казалось, слабая ручонка ее так вцепилась в мою руку, что там что-то хрустнуло. Даже после смерти она продолжала держать меня, как будто душа ее еще была в теле. Я старалась совсем-совсем не плакать от боли, но хватка была зверской, я почему-то задышала очень тихо, как будто боялась разбудить ее.

Да, конечно, родители не соврали и вернулись быстро, но бабушка тогда стала совсем мертвой, даже рука поослабла. Вот такая вот грустная история. А в моей руке навсегда сместились косточки и как-то так срослись, что теперь не могу ею двигать.

— Мешает, наверное. Я имею в виду, работать ей неудобно, да и делать перевязки, уколы, или что там еще делают медсестры, так труднее.

— Ой! Ты первый в моей коротенькой жизни, кто не начал талдычить, что «мне так жаль», «сожалею» и прочие гадости, потому что тебе не может быть жаль, потому что ты не знал мою бабушку. Так можно и про каждого сожалеть, но ведь мы не сожалеем.

Наконец на лице просияла искренняя улыбка — верно, призрачная девушка и правда была удивлена этому.

— А насчет руки… Я скажу тебе без вранья, что всему можно научиться. Да-да! Главное захотеть. Пальцы хоть двигаются — и то уже очень-очень хорошо, потому что именно они делают все мелкие движения. Так что спустя много-много лет я уже и не замечаю об этой проблеме. Да это и не проблема вовсе! Почти. Почти-почти.

— Но ты говорила, что не хочешь желание…

— И я совсем-совсем не отказываюсь от своих слов. Ни на капельку! Кое-что должно остаться напоминанием мне за трусость. Вот именно поэтому я не могу стать медсестрой. А если что-то такое случится с чужой старенькой бабушкой? А я окаменею, как статуя, и ничего не смогу сделать. Я же струшу, просто-напросто!

— Ты была маленькая, — попытался оправдать ее Юрий. — Любой бы испугался.

— Нет! Не любой. Совсем не любой. Я трусиха! И не стыжусь этого. Точнее, стыжусь, но это правда. И точка! Вот поэтому я не могла биться в турнире. Прости-прости, что тебе пришлось туда отправиться — но ты и сам виноват! Хотя и выиграл. Почти… Но это тоже хорошо. Справился совсем лучше меня, в десяток-другой раз лучше. И твоя подружка вряд ли бы пришла мне на помощь.

Никто бы и не подумал, что одноэтажная постройка, к которой приближались призраки — это оранжерея, поскольку сквозь стеклянные стены, мутные от пыли и грязи, а теперь еще и запотевшие, трудно было рассмотреть внутренности помещения. Все начали подозревать об этом, когда один из кладбищенских обитателей, чья семья содержала много декоративных растений, различил за стеклом очертания переплетенных стеблей. Все согласились с этим предположением и проверять до того момента не желали.

Оранжерею обходили стороной по нескольким причинам. Во-первых, ползучие древесные стебли растений напоминали огромных пауков, тонкими бесчисленными лапами пытавшихся выползти наружу. Во-вторых, плодились слухи о пропаже там призраков, которые все же пробрались внутрь, и о жутких звуках, доносившихся после, будто стебли шевелились. Наконец, увесистый замок на толстой цепи защищал покой этого места от любопытных глаз.

На последнюю проблему весом минимум восемь фунтов и размером с призрачную ладонь безотрадно глядели Юрий и Сидни.

— В амулете был спрятан ключ, — сказал Юрий. — Может, он отсюда?

— Какой кроха! Совсем-совсем маленький, как старичок, у которого жена такая толстая, круглая с огромной широкой…

— Я понял!

Только призрачный юноша вставил ключ в замочную скважину и попытался повернуть заедавший от ржавчины механизм, как за строением послышались шаги; они превратились в шорох, за которым очень скоро последовал глухой удар, будто уронили доверху наполненный мешок с картошкой.

— Так-так-так… За нами точно следят, — прошептала Сидни и беззвучно двинулась вдоль боковой стены. С другой стороны направился Юрий, невольно начавший воображать облик неизвестного существа. — Небось, Андрей хочет выкрасть амулет. Ух, поганка!

Первую треть пути призраки продвигались почти одновременно, как и условились жестом, но Юрий ступал аккуратно, старавшись легко ставить на землю сначала пятку, а затем уже ногу плашмя, чтобы не создавать грубый шелест травы и вплетенных в нее сухих листьев. Правда, хромота призрачного юноши стремительно отделяла его от подруги, которая не удержалась и выпрыгнула раньше, согнув пальцы, словно дикий зверь.

— Трах-бабах! Попался! — крикнула Сидни, но тут же оборвала дыхание, отчего Юрий поспешил выйти из-за угла.

Сначала показалось разочарованное лицо призрачной девушки, направленное вниз, а уже на земле обнаружился некто, чей портрет разительно отличался от ожидавшегося и скорее был похож на мешок с овощами, в котором сделали отверстия для головы и рук. Мгновение он лежал лицом вниз, растянувшись на земле, но вскоре приподнялся на колени, издав каскад гортанных звуков, и как-то неловко выпрямился во весь великий рост.

Незнакомец не знал, на кого смотреть, а потому выбрал Сидни как более красивый объект созерцания, но тут же смутился от мысли, что предстал перед ней пыльным и грязным. С глупой от стыда и испуга улыбкой он ссутулился, принявшись отряхивать всю одежду широкой ладонью: вязаный коричневый свитер, который скрывал круглый, как футбольный мяч, живот, и такого же цвета штаны, затертые и черные от земли в коленях, словно призрак часто становился на них.

Юрию пришлось обойти великана, отметив, что тот был даже выше Анжелы и гораздо шире ее; несмотря на общую полноту, он казался могучим, что дополнялось в нескладном лице: сальный толстый лоб и бородатый подбородок выпирали, уши оттопыривались, будто принимали неведомые сигналы, хотя тонкие девичьи губы и маленький нос в форме горошины выглядели вычурно среди всего.

— Эй, рыжий-бесстыжий! Кто ты? — пропищала Сидни. — Шпионишь за нами?

— Э-э-э… — замялся призрак, ошеломленный предположением.

— «Искатель»? — не унималась призрачная девушка.

— Э-э-э… Нет.

— Да хватит уже мычать. Размычался, как корова тут. Му-му! Я на коровьем совсем не понимаю — с детства не научилась, так и пошло. Говори что-нибудь понятное и желательно правду. Только правду, самую правдивую!

— Я вас, девушка, знати не знаю, как, собственно, и этого паренька. И до «Искателей» мне вообще нет дела, — сказал призрак, подумал и добавил аккуратно: — А должен знать?

— Ну ты же шпион — тебе виднее!

— Да не сляжу я за вами, говорю же. Мне вообще вон у тую теплицу надо. Дюже хочу узнати, что за растения там диковинные. Ну, понимаете… Э-э-э… Мне очень нравятси растения. Токмо она закрыта, гадина, на замок. Кажись, наверху есть проход, а може и нет. Шут яго знает! Я пыталси залезть... Не силен я у этом. — Он похлопал себя по животу, создав отменный звук барабана. — Ну, понимаете…

— Так-так-так… Имя-то хоть есть? Как нам звать тебя? Оно должно быть у каждого. Вот у меня например — Сидни — пять букв, а у Юрия — четыре. Попробуй, это не сложно.

— Что? Э-э-э… Михаил, Миша, Михей, как угодно. Впрочем, называйте меня Михеем — так ужо привык, чтобы звали, — сказал призрак и чуть сердито добавил: — Но не Медведем или Потапычем. Я этаго до смерти не люблю.

— Так-так-так! Михей, значит… Раз-два… Тоже пять букв. А ты очень-очень хочешь со мной посоревноваться. Хотя не помню кто говорил, что люди с таким же количество букв в имени обязательно сдруживаются… Совсем-совсем не помню, но он же мне сказал, что больше букв нельзя.

— Что? Ну…

— Тебе повезло. — Юрий прервал нить непонимания между словоохотливой Сидни и слабо соображавшим Михеем. — Мы знаем, как открыть. Идем!

— Так у вас и ключ водится? Так дело проще поийдет! Но откуды? А хотя какая разница, да? Идемти скорее!

Когда двери оранжереи распахнулись, наружу вывалились длинные лозы, покрытые тонким слоем древесных чешуек в виде черепицы. За порогом показалась одновременно красивая и жуткая картина. От яркого цвета зелени первые мгновения резало в глазах, однако, когда те приспособились к обилию краски, тело расслабилось и переполнилось спокойствием.

Все же чувство страха теплилось в душе. Казалось, призраки попали в далекое будущее, где дикие растения захватили каждый уголок мира: они росли на двух продолговатых грядках подле стен оранжереи, в корзинках, подвешенных к потолку, семена их содержались в банках на полках — трудно было отыскать закоулок, куда не пробрались стебли одного особо старого растения, что оплетало, словно паутиной, все окна и двери помещения.

Под руководством Михея, предупредившего, что лучше по возможности обходить зеленый ковер, призраки прошлись вдоль основной дорожки и в конце ее наткнулись на другое растение, свисавшее на металлической балке широкими петлями, точно моток бечевки. Вначале они подумали, что уперлись в стену оранжереи, но за безжизненными бурыми змеями обнаружилась отрешенная мастерская, которая складывалась из шкафов с семенами, столика, где можно было высушить семена, подвязать миниатюрные цветы в горшках, и стоявших подле в углу садовых инструментов.

За то, что покой растений потревожили, те посылали в воздух едва уловимые пары неодобрения — они давно позабыли человеческий облик, да и не привыкали к нему никогда. Эти прекрасные создания, отличавшиеся спокойствием и неторопливостью, не любили людей за их быстрые движения, суетливость. Пусть у них не было глаз, чтобы увидеть мелькавшие тела, зато другие органы чувств заметно покрывали этот недостаток. Вот и сейчас они беззвучно следили за незнакомцами.

— Ребяты, это… я даже слова усе растерял, — сказал Михей, глубоко вдохнув насыщенный воздух. — Э-э-э… Это прекрасно. Во! Это — рай.

Призраки разбрелись в разные стороны оранжереи. Михей, околдованный разнообразием цветков, кружил от одного куста к другому, как пчела, и с умным видом что-то шептал. Его привлек особенно гигантский представитель флоры, который охватывал своими отростками пол и стены; призрачный юноша сдерживал себя, чтобы не тронуть ни листья шириной с него самого, ни огромный склонившийся на землю, словно в дреме, бутон, в котором могла поместиться кошка — как знал, что нежная зеленая кожа с трудом переносит прикосновения.

Сидни со свойственной девичьей аккуратностью медленными шагами миновала лозы, ее внимание захватила алая роза под стеклянным куполом, находившаяся в дальнем углу помещения на столике. А вот Юрий терял бдительность, пока осматривал каждый участок помещения, и часто наступал на тонкие ветвистости.

Терпение растений с каждым мгновением растворялось в кипевшей массе гнева. В таких случаях один неверный момент — и кто-то окажется в беде.

— Вот это да! Даже я не видел такого в справочниках по древним культурам, — задумчиво говорил вслух призрачный юноша. — Сколько ж вам лет, красавцы?

Почему-то еще до страшного хруста стебля Михей и Сидни обернулись в сторону товарища, словно предчувствовали неприятность, но не сообразили ее сути. Каждый молился, чтобы все обошлось, и на некоторое время мольбы подействовали.

Никогда не верьте полной, насыщенной тишине — такое состояние может создаваться, только когда живые существа намеренно затихли, чтобы, как хищники, наброситься на добычу из-за укрытия.

Юрий читал про растений-хищников и страх той мухи, что села на плотоядный цветок, представлялся тогда крайне живо. Он не смог даже шевельнуться в ожидании ответных действий: больные мышцы онемели.

Спустя секунды бутон расширился, так что вполне мог проглотить собаку самой крупной породы, и с внутренним шипением понесся к обидчику. В то время как сердце совершило два частых толчка в грудь, беззубый мешок на зеленой с фиолетовыми сосудами шее уже находился перед призрачным юношей и раскрыл пасть, по внутренней стенке которой расселилось множество ворсинок.

Ноги все же сумели сдвинуться, но зацепились за тот же раскинутый по полу стебель и больно приземлили все тело на зеленую подстилку, едва смягчившую падение. От этого бутон рассвирепел окончательно и поглотил Юрия, который успел лишь выставить вперед руки.

Сидни кинулась на помощь, миновав ловушки на полу, но Михей сдержал порыв энергии, бурливший внутри. Его неловкое обычно лицо сделалось таким серьезным и наполненным знанием, как у пожарного, много лет тренировавшегося устранению огня, когда случился подходящий момент. Призрачная девушка кивнула, с ужасом взглянув на бутон, который вытянулся на полторы сажени над землей и уменьшился в размерах, повторив очертания тела добычи.

Становиться причиной сытости доисторической рассады Юрий решительно не собирался: брыкался, насколько позволяли его силы, драл ногтями окружение, стучал кулаками по гибкому песту внутри, который, подобно языку, толкал его по полости. Однако его крохотных сил не доставало: он не смог нанести даже малейших увечий эластичной стенке цветка и был вынужден остаться в согнутой позе, чувствовав стремительное сжатие бутона.

Стенки мешка просвечивались на свету, были видны все соки, что текли в существе, именно они через невидимые поры просачивались внутрь, чтобы растворить добычу. Одежда вмиг пропиталась теплой жидкостью, которая, попав на губы, явила до мерзости кислый вкус и вызвала мнимое жжение, быстро позабывшееся по случаю страха. Двигаться было с каждым мгновением труднее. В легких оставался скромный запас воздуха.

Тягостная надежда на спасение осела на плечи товарищей.

От веса соков бутон опустился на землю, отдав все силы на переваривание, и Михей, приставив руку к основанию цветочного мешка, стал растирать его. Это подействовало: растение получало некое удовольствие, не совместимое с принятием пищи, и выплюнуло все содержимое пасти на пол.

— Юра! Юра! Юра! — пищала Сидни, подбежав к призрачному юноше. Затем она суетливо отправилась за табуретом, находившимся подле столика, и помогла приподняться.

— Берегись! — успел прокряхтеть, поглощав воздух, пострадавший.

Все увидели, как цветок направился в сторону Михея — признаться, он и сам на мгновение решил, что страсть к растениям в тот момент погубит его. Однако нападения не случилось. Напротив, бутон сложился до размеров арбуза и выплюнул тонкий розовый язычок, принявшийся вылизывать лицо призрачного юноши, который, в свою очередь, безобидно прихлопывал широкой ладонью и гладил его, точно домашнего питомца.

— Кхе… С-спасибо. Как ты это сделал?

— Сам не знаю, — сказал Михей, вернув на лицо беспечную глуповатую улыбку. Извернувшись от цветочной ласки, он оставил бутон на том же месте и приблизился к товарищу. — Просто… Э-э-э… Мне кажетси, я их понимаю. Знаю, как обращатьси, что им нравитси, а что нет. Ну, знаете… С ними дюже легче, нежели с людьми.

Жидкость вязла и затвердевала на прохладном воздухе, сковав движения, и все тело подрагивало от холода. Волны злобы охватили Юрия, заставив позабыть о физических ощущениях: не то чтобы призрачный юноша желал пережитого другим, но был крайне расстроен, что честь оказаться внутри плотоядного цветка выпала именно ему. «И что я за лидер команды такой, — думал он, — если меня все время спасают другие. Просто жалкий, бесполезный и немощный выродок».

Тогда Юрий стянул с себя свитер и с силой бросил на зеленую подстилку, разбив отвердевшие остатки пищевых соков; хотя футболка пострадала меньше, на ней все равно чувствовалась влага, да и тонкая ткань не спасала от уличного холода. Сидни предложила пальто, на что призрачный юноша сначала не согласился — неприемлемо оставлять подругу осенью лишь в водолазке, — но, поймав себя на невольном звонком постукивании зубов, согласился. Ввиду спичечного телосложения владелицы, пальто пришлось в пору, что не могло не смутить: неужели у него настолько девичья, миниатюрная комплекция?

Призрачная девушка начала было снимать и водолазку, под которой, похоже, было лишь самое сокровенное, но Юрий поспешно остановил ее, вмиг придумав десятки эпитетов теплоте пальто.

Для того чтобы водолазка впитала влагу растрепанных волос, Сидни прижала голову призрачного юноши к своему животу и стала поглаживать. Некоторое время они стояли неподвижно, наслаждавшись тишиной, прерывавшейся лишь возгласами Михея. Когда Юрий отстранился, со стыдом заметил покрасневшие кисти подруги и мокрое пятно на одежде — ей, несомненно, было холодно, хотя она и не признавала этого, выпускав густые клубы пара изо рта.

— Хорош там ворковати, — сказал, поглядывав из-за спины, Михей. — А то так пропустити усю красотищу.

— Насмотрелся уже! — возмутился Юрий. — Мы пришли за лопатой, и, пока не случились другие неприятности, нужно скорее найти ее и покинуть это опасное место.

— Не-не-не, — возразил призрачный юноша и покачал указательным пальцем. — Не уйду, хоть силой тащите. Токмо уперед ногами разве что.

— С местной флорой это может случиться быстрее, чем ты думаешь.

— Цыц! Я усе придумал, пока вы терлись тама друг о друга. Ну… Учера же кто-то спалил трактир, слыхали, да? Много расстроены этим — вот и не знают, что делати, бродят с кислыми минами по кладбищу. Так вот я решил сделати из этого места растительный уголок… Ну, э-э-э… Чтобы каждый смог прийти полюбоватьси тутошними цветами и посидети, прямо как в трактире. Да. Нужно бы еще придумати, где сидети и на чем, ну, как в трактире были столы. Може, они осталися?

— Сгорело все.

— Ну и бес с ним! Свои сделаем. Ах! Уверен такого никто из призраков не видел. Как вам идея, а? Название «Сад Михея» подходит дюже хорошо.

— Пожалей призраков, — сказал Юрий, искоса поглядев на хищный бутон; тот успокоился и задремал. — Есть немалый шанс быть съеденным.

— Да ты не преувеличивай.

Юрий и не заметил, как Сидни покинула его, переместившись к столику с красной розой. Он пошел за призрачной девушкой на этот раз предельно осторожно, но, заметив правее множество инструментов, сложенных в углу, изменил курс. И вскоре слышался беспорядочный перебор различного рода леек, мотыг и кос.

Рядом со столиком появился Михей.

— Эх! — разочарованно произнес он. —Ничего необычного, к сожалению. Rosa Odorata.

— Что за «розадарата»? — удивилась Сидни, прислонив ладони к стеклянному куполу.

— Ну… Роза. Э-э-э... Нетрудно догадатьси, что она красная. Похожа на чайную, — пояснил он и решил добавить: — Касательно окраски… Ну, понимаете… Цветами усегда пытались что-то сказать. Чаще усего признание в любви. И здесь, похоже, тот случай. Ознобишин написал целую книгу по этому поводу — «Язык цветов» называется. Красная роза там означала искреннюю любовь, страсть. А вот такой цвет для чайной дюже необычен. Не помню точно ее тайное послание… Вроде бы что-то о вечной памяти.

Ловкие пальцы вмиг сняли стеклянный купол и отодвинули его подальше, коснувшись распустившегося бутона. Нежные лепестки ласкали кожу пальцев, точно лучшие шелка, а слабый аромат чувствовался только девушкам, имевшим чуткий нюх от природы.

— Так-так-так… А как на языке цветов можно выразить тайную влюбленность?

— Ну… Есть несколько вариантов. У Ознобишина — это белая роза, чистая и девственная, хотя другие просто говорят о невинной любви. Но знаете… Какая любовь невиннее, нежели тайная, да? Так-так, дай подумати… Еще акация, кажетси, и такое тропическое растение как гардения.

— А безответная?

— Без вариантов, нарцисс. Даже сейчас цвет скажу… Бледно-желтый! Во! Между прочим, дюже красивый, нравится мяне, а такую грусть означает. Забавно, а?

Неизвестно, раздался ли гром на улице, или же это настолько мощным оказался грохот рухнувших инструментов, но Сидни от резкого звука вздрогнула. Она коротко пискнула, когда указательный палец наткнулся на шиповатый стебель розы и поднесла выступившую горячую каплю крови ко рту. Призрачная девушка, обсасывав кончик пальца, промычала Михею: «Фо мной фсе ф порятке».

— Укололась? — тревожно спросил Юрий. Он наконец нашел увесистый инструмент и подтащил его к столику. — Они не ядовитые?

— Ты роз никогды не видел али как? Это ж тебе не аконит, не дурман, не белладонна и даже не клещевина.

— Напомню, если кто забыл: меня только что чуть не съел цветок!

Кожа Сидни мгновенно посерела, смазалась потом, медленные глаза ее поочередно задерживались на внешностях призрачных юношей. Одной рукой она оперлась о край стола, чтобы не выдавать шаткость, а другую выставила вперед.

— Юра-Юра-Юра, — проскрипела она высохшим горлом и замолчала. Эти слова дались ей с трудом из-за нехватки воздуха и онемевшего языка и губ. Она глубоко вдохнула, закашлявшись, и продолжила: — Мне очень-очень приятно, что ты волнуешься, но не надо. Все же хорошо. Поболит палец — и пройдет через пару минут! Со мной все хорошо. Почти…

— Что-то он прав, — подтвердил Михей. — Ты бледная аки поганка да шатаешься на ровном месте.

— На кладбище есть врач?

Смехотворность сказанного понялась только спустя время.

— Я и есть врач, Юра… И говорю, что все в порядке. Просто голова немного кружится — сегодня дождь, давление… Фух! Прохладно как-то вдруг стало.

Юрий поспешил надеть пальто на узкие плечи владелицы, ноги которой с каждой секундой дрожали, словно на них водрузили непомерную тяжесть. Пока призрачный юноша помогал продеть руки в рукава, Сидни качнулась так сильно, что непременно бы упала, не поддержи ее товарищи. Михей тотчас же широким ладонью смахнул всякую мелочь со стола и усадил на него призрачную девушку, прильнувшую к пыльной стене.

— Тебя нужно отвести в гроб. И лекарства у тебя есть?

— Н-наверное…

И ее тонкий голос полностью стих. Узкие полосы губ размыкались ровно настолько, чтобы было заметно, но звуков не следовало. Взгляд ее затуманенных глаз молил приблизиться, словно она хотела поведать тайну, какую невозможно сказать открыто. Юрий приблизил ухо, ощутив волосками тяжелое дыхание, но призрачная девушка обхватила его шею так крепко и решительно, что всякий бы удивился этому внезапному потоку силы, и, подтянув его лицо, с жадностью прижалась своим губами к юношеским.

Стоит сказать, что участники действия и наблюдатели испытывали разные чувства. Со стороны Сидни ощущался напор, желание, а Юрий всем существом источал страх, неуклюжесть и вялость. Призрачная девушка осыпала его поцелуями, прижимав ближе к себе, как паук, схвативший жертву, в то время как партнер не успевал раскрывать губы в такт.

Если в его голове проносились дни, сплетавшиеся в месяцы, переходившие годы, собиравшиеся в жизни, то для нее прошло лишь мгновение.

Михей удивленно смотрел на них, его широкое круглое лицо трудно было отличить от плодов томата.

— Нашли время и место… Э-э-э… Я ж прямо утут стою. Совсем не смущаю? Ну… Хотя бы не чмокайте так сильно, чтобы вас услыхало усе кладбище. Эй!

Оторваться было невыносимо трудно. Впервые за семнадцать лет Юрий ощутил нежность чужих губ, и неожиданность сыграла в этом деле ключевую роль, ведь от прямого предложения он бы противился до последнего — так уж устроены мужчины. Робость, да и только!

Впрочем, неуверенность его исходила из детства, когда в школе подоконники были усеяны девочками, ведшими шаловливые разговоры о мальчиках, и почти что девушками, воплощавшими мысли детского возраста в реальность. Друзей у Юрия не имелось: мало кто хотел водиться с однокашником, который странно ходил, не бегал и невольно держался в стороне от товарищей, проводив время с книгами. А девочки не приближались к нему даже в мыслях.

В какой-то момент в голове стрельнуло и закололо, как сбой в системе механизма: «Всего лишь роза!» Проклятый яд ее, которым можно — и в древности, могу уверить, так и было! — устраивать безжалостные пытки. Наконец Юрий нашел силы отпрянуть от подруги, в глазах которой читалось не иначе как помутнение.

— Почему-почему ты перестал? Тебе совсем-совсем не понравилось? — пищала Сидни, кружив головой, как в бреду. — Да-да! У меня не рыжие волосы, а курчавые черные космы, уродливый горбатый нос и страшный цвет кожи. Но чем я хуже?

— Она ледяная, — прошептал с ужасом Юрий. — Нужно отвести ее в теплое место.

— А куды? Трактир-то накрылся медным тазом. А больше мест я и не знаю.

Спустя секунду на дрожавшей ладони Юрия лежала карта, на которой он принялся бегло осматривать отмеченные кресты и значки, нарисованные подле. В пылу нервного напряжения разобраться он не смог, а потому выбрал случайный, возле которого было нарисовано дерево и скомандовал:

— За мной! Я знаю, куда идти. Поможешь донести ее — получишь ключ.

Пока Михей, аккуратно взяв на руки обессиленную призрачную девушку, ступал через стебли растений к выходу, Юрий схватил лопату и по пути задержался, чтобы поднять и надеть все еще влажный свитер.

— И ключ достали, и карта кладбища есть, — сказал тотчас после дверного проема призрачный юноша. — Где вы это усе, ребяты, берете?

Среди всех деревьев на кладбище выделялось одно, занимавшее первое место по ширине ствола. Дряхлый дуб был похож на легендарного спрута кракена: лиственная шапка в виде овальной головы наверху и отходившие отовсюду ветви-щупальца. Причем, ствол делился необычным образом, создав три яруса ветвлений: верхние мощные ветви простирались ввысь прямо, средние продвигались в стороны почти горизонтально, отчего на них можно было легко забраться и сесть, а нижние, словно корни, вгрызались в землю, оставляв между собой незначительные на вид промежутки.

Несмотря на свою старость, хорошо заметную в черствой отслаивавшейся коре с глубокими бороздами, вокруг дуба земля не была усыпана листьями — все они остались на своих веточках, словно осень не смогла их умертвить, и создавали гипнотический шелест, напоминавший мелодию. Однако самым примечательным в этом многолетнем растении был цвет листвы, приближавшийся к кровавому; именно по этой причине воображение призраков приписывало невинному дубу роль ночного монстра, который осушал тела, перегоняв кровь в листья.

Вдруг тишина — обычное явление для дуба — резко уничтожилась одышками призрачных юношей: один из них совершал широкие шаги, нормальные для великого роста, и нес на руках призрачную девушку, чья голова безвольно клонилась к земле; в то же время другой, казавшийся при сравнении в несколько раз меньше, едва поспевал за товарищем, заглатывал клубы воздуха, словно пытался украсть как можно больше, и, сжав черенок лопаты подмышкой, через каждые несколько шагов заглядывал в карту.

— Мать честная! — понизив голос, прохрипел Михей. — Да этому дубу ж сотни лет.

Призрачный юноша надолго засмотрелся на крону дерева и поскользнулся на поле желудей, пошатнув тело Сидни. Призрачная девушка приоткрыла глаза на мгновение, но те от нахлынувшей тяжести вновь сомкнулись.

— Осторожней! Не урони ее.

— Да усе будети хорошо. Вон уже и пришли. Токмо что делати? На дерево я с ней не полезу, а то навернемси обои.

— Где-то здесь должно быть что-то необычное, — сказал Юрий. — Какое-то тайное место, что ли…

— Пока что из необычного я вижу токмо листы да кору. Уж больно ее рисунок напоминает людскую рожу, такую старую, со всеми морщинами. А может мне и кажотся, но усе равно какая-то кора больная.

Тайный проход нашелся не сразу. Вначале Юрий несколько раз обошел обширный ствол, ощупал холодную кору, чей влажный запах остался на пальцах. И только спустя ценные минуты времени — руки Михея начали дрожать — между нижними ветвями, встревавшими в землю, подушечки пальцев обнаружили углубление, а глаза различили несколько необычайно ровных линий на коре, которые складывались в прямоугольник. Стоило только подцепить вогнутую часть коры, как самодельная дверца на уровне пояса призрачного юноши отпала.

Михей присвистнул, но тут же помрачнел: высота прохода была втрое меньше его роста.

Внутри ствол дуба был полым, точно из него вырезали большую часть внутренностей, оставив лишь края, чтобы дерево не рухнуло. Чуть присев, Юрий пролез в наполненный приятной теплотой тайник и тут же принялся искать то, что дало бы свет — тусклая уличная серость едва освещала контуры предметов.

Недалеко от входа справа на полу стоял подсвечник на одну свечу и два темных кремня подле. Юрий незамедлительно принялся бить камни друг о друга, которые, хотя и были отполированы мастерски, так что давали много искр, не смогли подобным образом, попав на фитиль, разжечь его. Тогда призрачный юноша с силой провел острым углом по плоской части, создав такую широкую искру, что она на мгновение озарила все помещение.

Одной свечи хватило, чтобы свет рожденного ей пламени, пробежавшись по стенам, залил пространство вокруг. От Юрия исходила огромная тень, и он переставил подсвечник в дальний от входа конец ствола.

На полу обнаружился настил из травы, давно высушенной в жесткие тростинки; они были накрыты старинным одеялом, которое за много лет потеряло свой натуральный цвет и покрылось отверстиями, что говорило о неустанной работе насекомых. Кроме лежбища, в стволе стоял ящик с разного рода личными вещами.

— Ты тама еще? — кричал Михей. — Поторопися!

Не без помощи товарища Юрий протащил Сидни по скользившему полу внутрь, а затем с трудом приподнял и перенес удивительно легкое тело на настил. Вскоре послышались и понятные звуки Михея, которому, чтобы пролезть, пришлось проползти на круглом животе; когда же он выпрямился, то стукнулся макушкой о неровный потолок, на котором виднелись мириады древесных колец.

— Что ж так низко-то? Для карликов ото делали.

Несмотря на теплоту, Юрий завернул длинный край одеяла, накрыв им Сидни. Затем он отдалился к товарищу, проводившему широкой ладонью по древесной стене, и честно передал ключ от оранжереи. Михей несколько отрешенно принял его, сунув в карман, и продолжил дивиться чуду.

— Знаешь… Это точно сделали крепкие руки, каких таперичи днем с огнем не сыщешь. Сейчас такое искусство, небось, забыто.

— Хорошо тут, вполне можно скрыться от монстров, — размышлял вслух Юрий. — Но чье это место? Это определенно не чудеса кладбища, а дело рук кого-то разумного.

— Э-э-э… Мне откуды знать? — засмеялся призрак. — Ну, може, схрон чей-то. Вон ящик с каким-то хламом лежит.

Конечно, яд розы разрушался сам по себе, но теплота и мягкая подстилка в разы ускорили этот процесс, отчего Сидни заворочалась и раскрыла глаза. Она попыталась привстать, но голова ее так кружилась, что перед ней стояли не два призрачных юноши, а целый морской флот, к тому же окружение качалось, как на волнах. И она упала обратно на одеяло.

— Спасибо вам… большое, — шептала она непривычно немногословно, попеременно поглядев на товарищей, а затем повернула голову в сторону Юрия и сказала чуть громче: — Прости-прости-прости… Я очень-очень много всего наделала и наговорила, чего не стоило делать и говорить. За поцелуй особенно прости — пусть рыжая не ревнует. Я же, бесстыдница такая, знала-знала, что он у тебя первый, и вот украла его. Поверь: я совсем ничего не могла с собой поделать. Но ты не переживай, потому что первый ничего не значит, наверное… Зато потом будет легче.

Несмотря на то что Юрий был согласен с каждым словом подруги, его душу охватила тоска. Впервые он испытал поцелуй, и тот был не по-настоящему. Лицо призрачного юноши покраснело, он ничего не сказал, а только спрятал взгляд, сделав вид внимательного изучения окружения; по правде, содержимое ящика действительно заинтересовало его.

Внутренности дуба не дали сгнить, из его благородной сердцевины вырезали детские игрушки, наполнявшие дно невысокого ящика. Последними использованными оказались лежавшие наверху фигурки людей. Грубо отделанные, они пестрили теплыми красками, особенно неподвижное платье девушки, на котором виднелись необычные орнаменты. Остальную дюжину игрушек занимали миниатюрные животные: расписанные лошади самых причудливых цветов, среди которых была лишь одна бурая, толстые свиньи, несколько видов рогатого скота и даже забавный кузнечик, скрепленный из нескольких частей.

В окружении животных на дне разместилась записная книга с темной обложкой из кожи. Жуки смогли выесть лишь края страниц, а потому записи сохранились; виднелись неизвестные витиеватые символы, придуманные еще до всеобщей глаголицы и кириллицы. Что удивительно, Юрий не знал каждую букву по отдельности из-за почерка, хотя и находил знакомые, но смысл слов и предложений странным образом понимался.

«Сегодня мы с папой пошли в лес. Он показал мне большущий дуб далеко от деревни. Я спросила, зачем это он бьет его своими инструментами, но он ответил: скоро увижу. Я сидела неподалеку, помогала. Кусочки дерева залетали ему в бороду и ресницы, я пыталась вынимать их. Мой папа и правда мастер, потому что он так ловко бил сердце дуба, дыра внутри все росла и росла. Я уж думала, что дерево рухнет, но оно стояло. Волшебство!

Признаюсь, я бросила его ненадолго. Услышала близко оленя и пошла посмотреть. У него такие смешные ушки, мягенькие, а рога похожи на дерево, гладкие и чуть-чуть острые на конце. Он посмотрел на меня испуганными темными глазами, бедняжка. А я тихо сказала, что никогда не причиню ему боли. Но потом папа стал кричать на весь лес, и он убежал.

Я быстро нашлась, но папа злился, что я ушла без спросу, и наругал меня. Я хотела сказать, что он сам виноват, что увлекся и не заметил моей пропажи. А потом я подумала, что, пропади он, я бы тоже бы испугалась.

Но я была в восторге, когда увидела дуб. Как же он изменился! Внутри было много места и чисто-пречисто. Кора закрывала вход, как дверь в доме. Папа сказал, что здесь я могу проводить время вне дома, прятаться от мамочки, когда та злилась. Еще он сказал, что плохие люди не додумаются меня здесь искать, потому что не знают таких хитростей, а животные собьются со следа. Мой папа самый умный!»

«На следующий день мы принесли в дуб сено, мягкое одеяло с перьями домашних птичек и мои игрушки. А еще папа из оставшегося куска дерева сделал немного новых игрушек, таких чудных. Я спросила, что это за животное, а он сказал какое-то смешное слово, только с третьего раза смогла выговорить. Кот-лун-ги. Какие-то хищные кошки. Обещал еще разукрасить их красками из мастерской.

Ах если бы этот дуб был в деревне! Чтобы можно было засиживаться тут до темноты, читать книжки (их мы тоже захватили, но мало, в основном те, которые не привлекут внимания мамочки). Нужно дать название этому дубу. Тайник улича. Уголок… Нет, что-то не получается придумать. Ладно, потом, все потом».

«А сегодня папа взял с собой лук и стрелы. Я думала, он охотиться будет. Мне это не понравилось, но хуже, он хотел научить меня стрелять. Ух я запротивилась! Вырвалась и закрылась в дубе. Не буду же я стрелять в животных. Он сдался (я победила!), объявил мир и сказал, что уметь защитить себя неважно от кого — это самый нужный навык. Он сам не охотился, но драться и стрелять из лука умел. Он делал штуки для убийств, за что я очень ругала его.

Я согласилась стрелять, но не по животным. Мишенью стало дерево. Папа достал красивую свою стрелу, дал мне в руки лук и показал, как нужно держать ее и стрелять. Сколько же я раз промазывала, ломала стрелы! Но потом получилось! Я попала. Это так сложно! Столько всего нужно знать! Как правильно держать ноги и руки, закрывать глаз и насколько натягивать тетиву. Очень сложно!

Мимо пробегал вчерашний олень. Папа предложил стрелять, и я почти сделала это. Радость от нового умения бодрила меня. Но нет! Только посмотрела в его глаза, добрые, он же ничего никому плохого не сделал. Он не должен умирать. Я опустила лук.

Папа хмыкнул, и мы пошли домой. Всю дорогу молчал, думал».

«Сегодня я встречала папу из поездки. Я сделала глупость, что так легко ушла из деревни. Кажется, мамочка начала подозревать. Но места тут спокойные, да и с соседними деревнями мы дружим.

По дороге домой папа спросил меня, что я думаю о будущем. Я поняла. Он делает оружие для воинов и продает его, а мама готовит нам вкусную еду, присматривает за нами. Кто-то охотится, а другие лечат. Я ответила, что не хочу работать в его мастерской. Он удивился, думал, что я поэтому возле него часто кручусь.

Я открыла ему секрет, что хочу стать целительницей. У нас это несколько старых противных бабуль, сидящих в доме на краю деревни. Но делать из трав настойки, помогать людям и животным. Вот что я хочу!

Он понял, что мамочке не понравится, но ничего не сказал. Но я слышала, как он прошептал, что нужно заниматься любимым делом, а не то жизнь будет горька. И я увидела его молодого, как он выбирает себе дело на всю жизнь. Он-то в своей мастерской целыми днями проводит. И так счастлив, когда удается сделать самую лучшую броню.

Тут и думать нечего! Вот только мамочка хочет, чтобы я тоже так делала, как папа, потому что он хорошо получает за это. Не знаю, не знаю».

От чтения прервал раскатистый, как гром, смех Михея, полностью уничтоживший значение их тайного места — эти гортанные звуки отражались от древесных стен, многократно усилившись, отчего в ушах зазвенело. Юрий поглядел через плечо на беспечных товарищей: кажется, им нравилось общество друг друга. К тому же лицо Сидни налилось привычными красками, появилась живость и с каждой минутой возвращалась былая речь.

Две закорючки в конце каждой записи, походившие на буквы «Ан», напоминали об Анжеле. У призрачного юноши в душе зрело зерно беспокойства: он не знал, в какое место она отправилась и где ее искать, зачем ей срочно понадобилось отлучиться и почему она не сказала даже основных вещей.

Юрий окликнул Михея и попросил его провести призрачную девушку к могиле, когда начнет темнеть; тот не стал возражать и сел на пол подле нее с ожиданием очередного разговора.

На некоторое мгновение Сидни замолкла, пристально поглядев на лицо друга, на котором эмоции не отражались, но передавались через глаза.

— Юра, — сказала она в тот момент, когда юноша уже приблизился к порогу. — Знаю, что ты думаешь о ней. Странно, что она так резко ушла, ничего не сказав. Возможно, это связано с «Искателями».