Российские Колумбы

ПРИМЕТЫ ЖИЗНИ

— Трясогузки, трясогузки прилетели! — восторженно кричал мальчишка, подбегая к каждому дому. Это сообщение молниеносно облетело весь поселок. И он точно ожил. У домов появились люди. Суетились большие и малые. Они собирались в дорогу.

Времени было три часа ночи, но над снежной долиной мерцал блеклый солнечный диск. Я пытался понять, что же произошло?

У крайнего чума стоял эвенк Топтогыр. Он самый старый по возрасту на всем Таймыре. Топтогыр никуда не собирался. Прищуриваясь и попыхивая трубкой, он спокойно озирал поселок. Я подошел к нему и попросил объяснить причину столь поспешных сборов.

— Прилет трясогузок, — сказал он, — нынче запоздал на целых десять дней. А коль они прилетели, начнут скоро появляться на свет маленькие оленята. Это верная примета. Вот народ и спешит на стойбище, в помощь оленеводам.

В это время из чума вышла огромная взлохмаченная собака. Она лениво встряхнулась и направилась к нам.

— Не укусила бы, — сказал я, опасливо озираясь на собаку.

— Не-е-т, — успокоил меня старик, — она совсем слепая. Белка! — позвал он ее ласково. Собака подошла к Топтогыру и неожиданно лизнула ему руки.

— Видно, хорошая собака-то была? — спросил я. Старик не сразу ответил. Мне показалось вдруг, что в глазах его мелькнули слезы.

— Она не раз спасала мне жизнь, — проговорил он со вздохом. И рассказал, как однажды, закончив зимнюю охоту, возвращался он домой с богатыми трофеями. Бежали трусцой его усталые собаки. Лучи заходящего солнца золотили тундровые просторы. Начиналась поземка, набегая снежными волнами навстречу упряжке. Вдруг старик увидел бежавших с горы наперерез волков. Вначале охотник крикнул на собак, но, опомнившись, остановил упряжку. Приготовил нож, патроны, порастолкал обоймы по всем карманам. Затем привязался крепко-накрепко к нартам. Самую ленивую собаку затолкал в мешок, привязал его маутом и положил в нарты. Услышав накатившийся вой волков, собаки стремглав бросились домой. Рассвирепевшая волчья стая настигала нарты, намереваясь наброситься на собачью упряжку. В этот момент Топтогыр сбросил мешок с собакой. Пронзительно визжала она из тащившегося на мауте трепещущего мешка. Свора серых набросилась на приманку. Охотник открыл стрельбу по сгрудившейся волчьей свалке. Сквозь кружившуюся снежную пыль было видно, как уменьшается серая стая. Несколько темных пятен рассыпались вдоль дорожки, оставаясь навечно лежать в снежных сугробах. Другие бросились по сторонам.

Неожиданным прыжком один из волков набросился на охотника. Клыкастая разъяренная пасть несколько раз впивалась в тело старика. Долго продолжалось единоборство на нартах. Дважды вонзался охотничий нож в хищника, и наконец-то обмякшее тело волка свалилось с нарт.

— А как только шмякнулась эта безрогая тварь с повозки, я крикнул: «Домой! Белка, домой!» Белка была вожаком упряжки. Очнулся в больнице. Подморозил руки и ноги, но остался жив. В тот день я и поклялся, что буду кормить Белку до самой ее старости. М-да. Вот и смерть ее подходит. Весь день сегодня лижет мне руки. Значит, жить ей осталось недолго. Это верная примета.

И в самом деле. На второй день ярче засветило солнце. На Хантайке тронулся лед. Со стойбищ поступали сведения о рождении оленят. А вскоре не стало и Белки.