Российские Колумбы

ЛЮМБИРА

Громкий лай собак разбудил наш палаточный городок, взъерошенные головы повысовывались из палаток. К лагерю приближались несколько пар оленей, запряженных в нарты. Меня удивило, что упряжки двигались со стороны реки Лены, с самых восточных отрогов Путорана. Местные жители рассказывали, что дальше на восток люди не живут. Подтвердили это и результаты осмотров с самолетов.

Коренастый, небольшого роста эвенк резко остановил взмыленных оленей, положил хорей (длинный шест, употребляемый для управления оленьими упряжками) на нарты и быстро поднялся на берег, к нашим палаткам. На его лице чувствовалась озабоченность и тревога. «Шибко большой пособка надо, доктор надо, девка хворат», — с волнением толковал нам хозяин аргиша (так называют на Севере караван оленьих упряжек). Заиндевели его редкие усы, брови и малица на спине. Издалека, очевидно, везли больную. С большим акцентом он объяснил, что заболела его дочь Люмбира. Срочно нужен врач, а до Норильска более двухсот километров. Я объяснил, что к нам вылетел вертолет.

— Аэроплан, аэроплан! — произнес обрадованно эвенк. В его узких глазах светились искорки радости. Он быстро и суетливо стал развязывать поклажу. Пожилая эвенка, сидевшая на последних нартах, накладывала в холщовую торбу мороженые рыбу и мясо.

Мы помогли старику привести в палатку дочь и уложили ее на раскладную койку. Девушке было лет двадцать. Смуглая матовая кожа, легкий румянец на щеках, правильные черты лица и слегка раскосые глаза придавали ей своеобразную красоту. Изморозью посеребрило ее длинные упругие ресницы и выбившееся из-под шапки из темного пыжика полукольцо жесткой пряди волос. На ногах — миниатюрные унты, расшитые разноцветным бисером.

Громкий лай собак разбудил наш палаточный городок… К лагерю приближались несколько пар оленей, запряженных в нарты

Наши ребята, уже причесанные и одетые, под разными предлогами стали заходить в палатку, чтобы взглянуть на Люмбиру. Девушка металась в бреду.

В сером мареве слабого рассвета появился вертолет, разбудив студеное царство. Замолк мотор. Кружилась, оседая, густая снежная пыль. Постукивая, вращались лопасти.

— Нам сообщили по радио, что у вас в партии есть больная. Странно, откуда выкопали женщину, вчера были одни мужики и вдруг кто-то переродился? — неугомонно, ровным басом бубнил командир вертолета.

Через несколько минут наши парни вместе с раскладушкой занесли больную в вертолет и отправили ее с отцом в Игарку.

Старая эвенка стала собираться в обратный путь, но мы отговорили ее, предложили остаться на ночлег. А когда объяснили, что завтра по радиостанции сообщат о состоянии здоровья ее дочери, она сразу же согласилась.

Вечером я попросил оленеводку рассказать, где и как они живут, почему имя дочери совпадает с названием реки Курейки, которую эвенки называют Люмой.

Однажды, поздней осенью, к их стойбищу прибежали олени, запряженные в трое нарт, двое из них оказались пустыми, а на третьих была привязана укутанная девочка, ее плач заглушал лай собак. Девочку спасли, хотя пальцы ног остались обмороженными. Родителей ее так и не нашли. Искали по следам, которые привели к едва заметной полынье на реке Люме. Намерзла на краях льдины кровь. Ниже по течению вмерзла пыжиковая шуба, а в нескольких метрах наискось торчал утонувший наполовину в снегу хорей. По всем признакам, при переезде через реку они попали в полынью, вылетели из нарт и не смогли выкарабкаться. Кто были родители, никто не знает. Старуха долго рассказывала о том, как они воспитывали девочку, которую и назвали в память родителей, погибших на реке Люме, — Люмбирой.

По рассказу северянки нетрудно было понять, как горячо они любят свою дочь.

Утром нам сообщили из Игарки, что здоровье больной улучшается. Мы помогли женщине запрячь оленей. Легко бежали рогатые, поскрипывали полозья. Из-под легких нарт вырывался взвихренный копытами снег. Костлявые ветви лиственниц тянулись вслед убегающему каравану оленей. Радостная и взволнованная хозяйка каравана долго и приветливо махала нам рукой.