Трое

18

— Ладно сделано! Молодец! — говорит Насо, критически разглядывая работу Младена. — По седьмому пойдет!

— У меня только пятый! — невинно улыбается Младен.

— Тебе не мешает почитать немного технологию! — по-товарищески советует ему Насо.

— Это зачем? — с притворной наивностью спрашивает Младен.

Насо снисходительно улыбается. Ничего не поделаешь — новичкам надо помогать. Не по-товарищески выйдет, если не протянуть ему руку, хотя придется затратить на это время.

Сборщик Насо и не подозревает, что Младен не только прочел вузовский учебник по технологии, но и знает его на зубок, и что никто в бригаде так хорошо не знаком с нею, как он. Не знает Насо и многих других вещей.

— А ты, все-таки, почитай, а когда подготовишься, я попрошу Папазова проэкзаменовать тебя, — покровительственно продолжает сборщик. — Грех выполнять такую работу и иметь только пятый разряд!

Младен в знак признательности наклоняет голову. Всегда нужно дорожить благорасположением людей. Разве только… когда приходится делать выбор между ними и собственной персоной.

— Что сегодня написать? — спрашивает он Насо, послюнявив кончик химического карандаша. Он хочет заполнить форму отчетности данными о выполненной сегодня работе.

Вот уже десять дней, как Младен, кроме всего прочего, выполняет бесплатно и другую работу. Ведет отчетность бригады. Мануш только подписывает. Старший сборщик смертельно ненавидит писанину. Поэтому он всегда старался возложить эту обязанность бригадира на других. Теперь этим делом занялся Младен, удививший товарищей своим красивым почерком. Он быстро понял выгоды, которые давала ему подобная обязанность.

Ведя отчетность, он мог поддерживать близкий контакт с товарищами по бригаде, укрепить свои приятельские связи с ними…

Люди всегда уважают такую справедливость, которая отвечает их интересам.

— Дай, я напишу! — говорит Младен и берет карандаш из рук Насо.

Днем был простой, потом они выполнили специализированный ремонт, потом опять небольшой простой… Но недаром Младен знает все нормы наизусть. Верно, простои были не по их вине, однако объем выполненных бригадой работ позволяет покрыть их с лихвой. Это-то и имеет в виду Младен, заполняя форму. Он все обделывает таким образом, что дневной заработок членов бригады получается вполне приличным.

Насо находит это справедливым. Он сам, может быть, не посмел бы так оценить выполненную бригадой работу, но раз Младен это делает, значит так оно и должно быть.

Новичок стал инициатором и другого нововведения. Каждый вечер после работы он извещал членов бригады об их заработке на данное число. Люди живо интересуются, спорят, стараются лучше работать.

— Сколько получилось? — спрашивает Насо.

— Пятьсот двадцать один!

Насо прикидывает.

— По тысчонке на брата. Недурно! — он хлопает Младена по плечу и еще раз заверяет его, что непременно напомнит начальнику участка насчет разряда.

— Нельзя работу седьмого разряда оценивать по пятому! Это несправедливо! — говорит Насо, не сознавая, что пользуется Младеновским понятием справедливости.

После Насо приходят другие. Недовольных нет.

Еще минут пятнадцать писанины. В порядок приводятся другие документы — наряды, заявки на материалы, сведения об использованной энергии, различные формы отчетности.

Прибывает Мануш. Нахмуренный, злой.

— Готово?

— Пожалуйста, мастер!

Мануш подписывает, не глядя на цифры.

— Знаешь что, — неожиданно заявляет он, глядя в окно. — Еще немного поработаешь и сменишь меня, будешь бригадиром! Не для меня эта работа.

Младен изумлен. Так быстро. Это сверх всех его ожиданий.

— Не хочу больше! — говорит мастер. — Надоели мне эти бумаги!

— Но что скажут другие, мастер? — колеблющимся тоном спрашивает Младен.

— Ничего не скажут! Ведь ты и сейчас фактически выполняешь эту работу. Найдется охотник, милости просим. Да что-то я не вижу желающих. Каждый только и смотрит, как бы лишнюю минуту не задержаться на работе. Шалите, дорогие. Бригадиром будешь ты!

И мастер поворачивается спиной. Он удаляется в глубину цеха и продолжает работать, хотя рабочее время давно истекло.

Младен все еще не может прийти в себя. Руки у него дрожат.

— Как минимум, седьмой разряд! — говорит он себе. — И бригадир!

Такое и на лотерее не выпадает. Еще вчера он был новичком. Благодаря содействию директора завода его приняли на работу, еще вчера — гость, а сегодня — бригадир, главный среди нескольких кадровых, опытных рабочих.

— Идет дело! Идет! — ему хочется крикнуть от радости, но он только вонзает кончик карандаша в резинку.

Однако его торжество длится не больше минуты.

«Не прыгай, как ребенок! — властно вмешивается рассудок. — Подумай лучше, не подстерегает ли тебя какая-нибудь опасность? Не очень ли быстро ты шагаешь? Да, необходимо все сделать так, чтобы люди сами пожелали этого! Если это выйдет, то все будет в порядке!

Он закрывает папку. Ему хочется побыть с самим собой наедине.

Идет к Манушу.

— Мастер, — говорит он, — нас звали на склад, запасную сталь посмотреть!

— Иди сам! — сопит Мануш. — Противно мне смотреть на рожи этих кладовщиков!

Младен покорно склоняет голову. Однако он идет не на склад, а к заводским воротам.

— Почему бы не выпить по такому случаю? — думает он. — Но только без никакого шума.

Увидев его, часовой Желязко вытягивается по стойке «смирно». Младен подмигивает ему и сворачивает в город.

Осенний вечер. Цвет чистого неба быстро линяет, мрачнеет. Закат фееричен, но уже подходит к концу…

С голых холмов спускается вечерняя свежесть, проникаясь мимоходом печальным запахом умирающих трав, прелой листвы, красивых и в своем увядании полевых цветов. Этот запах не возбуждает, не кружит голову, не вызывает буйные порывы, а только шепчет:

— Конец! Конец! Конец!

Кругом, насколько видит глаз, разливается пестрая гамма красок, словно собравшихся сюда со всего света. Лимонно-желтое очарование тополей, мрачная страстность изумруда лугов, безразличное ко всему кофейное пятно дубравы, влекущий к себе фиолетовый сумрак лощин, ярмарочная пестрота кирпично-красных кустов и за всем этим — неземная красота дымчатого малахита гор, а над ним — вылинявшее небо…

И во всем этом есть что-то неотразимое, роковое.

Младен смотрит вперед. Его взгляд ни на чем не останавливается…

— Бригадир Младен! — говорит он вслух. — Член расширенного состава инженерно-технического руководства. Член… Нет! Это не так важно!

— Младен!

На скамейке, за поворотом, сидит Виолетта. Она узнала его шаги. Виолетта в юбке и спортивной куртке.

— Ты меня ждешь? — восклицает он.

Странно! Что нашла в нем эта несчастная женщина? И что есть общего между ними?

Виолетта кажется ему совсем чужой.

При мысли о редкой проницательности Виолетты, он вздрагивает. Она может отгадать, что он думает.

Младен подходит к ней.

— Ты меня давно ждешь, Летта? — смиренным голосом спрашивает он.

Она загадочно молчит. Уж не догадалась ли она? Он настороженно ждет. Неужели сейчас, когда он пошел в гору, сразу вдруг все рухнет?

Молниеносное подведение итогов: чтобы не случилось, не так-то легко будет разделаться с ним — он завоевал себе прочное место на работе.

— Давно! — отвечает она хорошо знакомым ему тоном.

Он понимает. Виолетта снова находится в состоянии беспредельного отчаяния.

Только сейчас Младен замечает, что Виолетта еще больше побледнела, осунулась, по лицу ее пробегает нервная дрожь.

— Летта! — говорит он ласковым, очень ласковым голосом, — пойдем на озеро. Хорошо?

Озеро — ее любимое место.

Он всегда боялся, что наступит день, когда она откажется и от прогулок к озеру.

Виолетта молчаливо встает и, что очень редко с нею случается, протягивает руки не в сторону Младена.

Он берет ее за руки и ведет. Ему остается благословить наступление вечерних сумерек. Он не хочет, чтобы их видели вместе.

Они пересекут шоссе. Спустятся к озеру и по берегу пройдут до лодочной станции завода. Едва ли в такой час там будут люди. А если и будут, то все равно. Они выедут на лодке на середину озера и когда вернутся, уже будет совсем темно.

«Мне нужно быть очень внимательным с нею, — думает он. — Плохо то, что люди могут предвзято истолковать нашу дружбу. Это будет ужасно, если они подумают дурное! А кроме того, благородные и хорошие, с точки зрения людей, поступки кажутся ей лицемерными и подлыми! Трудная у меня роль!»

Он вздрагивает. Как бы она опять не догадалась. И как смеет он размышлять о таких вещах в ее присутствии! Вот уже несколько раз она с поразительной точностью угадывает то, что он думает.

Виолетта занята своими мыслями. Ее тонкие пальцы сжимают его руку. Он чувствует нервное подрагивание, ждет, когда девушка заговорит, но она молчит.

На их пути небольшая канава. Как всегда, он берет девушку на руки и напрягает мускулы, готовясь к прыжку.

— Брось меня! — говорит она ему. — Брось меня куда-нибудь!

Младен смотрит на ее бледное, нежное лицо, трепещущие тубы, расслабленное тело, как-будто излучающее что-то невинное и чистое, и не знает, что ей сказать. Он всегда боялся, что она может подметить фальшь в его словах.

— Брось меня! — с настойчивой мольбой в голосе повторяет она.

— Бросить тебя, но куда! — пытается шутить он, притворяясь, будто ничего не понял.

— Откуда мне больше не вернуться! — говорит она. — В воду!

— Вода теперь холодная!

— Только в первый момент! Потом мне будет безразлично!

Его озаряет мысль, которая, как ему кажется, должна подействовать на нее.

— Летта! — говорит он, стараясь придать голосу взволнованность, словно едва сейчас он понял ее состояние. — Летта, тебе будет безразлично, но нам — твоему отцу и мне — это совсем не безразлично! Ты опять думаешь только о себе!

— Я думаю и о вас! — отвечает она, но уже с известным оттенком угрызения совести.

Он опускает ее на землю.

Среди деревьев темнеет озеро. Младен думает — что бы произошло, если бы она вдруг прозрела. Как сразу бы изменилось ее представление о мире? И, прежде всего, о нем самом?

«Почему бы и в самом деле мне не жениться на ней?» — спрашивает он себя, сознавая, что это совершенно невозможно.

Дует слабый ветерок. Волны плещутся о берег.

Лодка новая, свежевыкрашенная, пахнет смолой.

Младен усаживает девушку и берется за весла.

«Почему бы мне не жениться на ней!» — снова спрашивает он себя, и теперь это ему не представляется таким невозможным.

Лодка легко скользит по колыхающейся поверхности, слышится всплеск весел. Молчат. Мрак настигает их посреди озера.

— Уже наверное темно? — спрашивает она.

Виолетта сидит неподвижно, точно окаменевшая, волосы развеваются на ветру… В полумраке лицо ее имеет уже совсем другое выражение — неземное.

— Да, — отвечает он. — Уже темно!

Позади яркие огни ресторана. Все вокруг тонет в серовато-черном бархате ночи.

— Хочу, чтобы ты увез меня туда, где темно, где никогда не бывает света!

Он улыбается. Ему уже приходилось слышать эти слова. Это крайняя степень ее отчаяния. Может быть, через некоторое время ей станет легче.

— Такого места на свете нет! — отвечает он, думая, что обнадеживает ее этими словами.

— Нет, есть! — говорит она. — Есть. Не может быть, чтобы такого места не было! Там все сливается в одно! И живое и мертвое!

— Живое и мертвое совсем не одно и то же, Летта! — ласковым голосом говорит он. — Они никогда не могут быть одним и тем же!

— Нет, там они одно и то же! — упорствует она. — Ведь в ночи все выглядит одинаковым! И камни, и люди!

— Выглядит!

— И в смерти тоже! — говорит она торжествующим тоном.

У него мурашки пробегают по коже. Неожиданно Виолетта встает. Теперь она похожа на привидение.

— Сядь, Летта! — кротко говорит он. — Сядь! — ему кажется, что он смог бы вытащить ее из воды.

— Если я сейчас брошусь в воду, если умру, то ведь ничего не изменится! — она волнуется. — Темное не может изменить темного, не так ли?

Он бросает весла и берет ее за руки.

— Летта! — говорит он. — Прошу тебя, не думай об этом!

— А о чем мне думать? — шепчет она. — О чем?

— О чем-нибудь хорошем!

— А есть ли хорошее? — она вся подается вперед. Он теряется. Другая мысль приходит ему в голову.

— Музыка!

— Музыка — это ложь! — громко восклицает она. — Музыка — это ложь. И поэзия! Не хочу больше, чтобы мне лгали! Хочу знать правду, только правду! И я ее знаю! Правда одна. Для меня, для всех, — и она резким движением поворачивается к нему. — Видишь сейчас что-нибудь?

Он видит ее, лодку, звезды, но отвечает:

— Ничего не вижу!

— Ты видишь правду! — громко восклицает она. — Ничто! И, если ничто отправится в ничто, то от этого ничего не изменится, не так ли?

Она хочет вырваться, но Младен крепко ее удерживает.

Она чувствует силу его мускулов, понимает, что он не выпустит ее, и плачет.

Младен молча обнимает ее. Сквозь свою тонкую рубашку он чувствует ее грудь, теплоту ее тела.

— Летта! — говорит он. — Забудь про любовь!

— Значит, когда люди друг друга не видят, любви быть не может?

— Это не верно! Сейчас и я тебя не вижу, но люблю тебя!

Она поднимает голову. На ее лице знакомое ему выражение, словно она прислушивается к чему-то.

— Ты меня не видишь, это верно?

— Нет, не вижу!

— И любишь?

— Люблю тебя, Летта! — он удивляется легкости, с какой произносит эти слова.

— Значит и ты сейчас такой как я! — она снова вздрагивает. Младен гладит ее волосы.

— И ты женишься на мне? — резко спрашивает она.

— Женюсь! — сразу же, не задумываясь, отвечает он.

— Сегодня?

— Когда захочешь, Летта!

— Я хочу сегодня!

— Хорошо, — говорит он. — Сегодня!

— Но ты не радуешься! — восклицает она. — Ты только жалеешь меня! Я знаю, ты не хочешь! Просто успокаиваешь меня!

— Нет, Летта! Я думаю об этом! — невозмутимо говорит он. — Думаю обо всем, что нужно сделать! Это серьезный шаг, и мне нужно позаботиться…

— Значит ты думаешь! — невнятно повторят она. — Ты не хочешь! Тогда и я не хочу! Не хочу!

Девушка уныло опускается на сиденье. Он знает, теперь она всю дорогу будет молчать. Она уже успокоилась. Кризис миновал. Ему вдруг приходит в голову мысль — разрешены ли властями такие браки? И другие мысли приходят ему в голову, которые кажутся странными, необыкновенными.

Он поворачивает лодку. Возвращаются…

Виолетта сидит точно против него, кладет руки ему на колени. Это хороший признак.

— А какая ночью трава? Зеленая? — спрашивает она.

— Нет, ее не видно.

— Значит, она черная! — уверенно говорит девушка. — А вода?

— И вода!

— И все другое?

— Все!

— А днем трава опять будет зеленой?

— Да!

— Ты уверен!

— Да, Летта! Спроси у кого хочешь!

Они выходят на берег и направляются в город. Ему хочется сказать ей что-нибудь веселое. Вспомнил, как днем член их бригады Кичо подскользнулся и сунулся в цинковую бочку с краской, и как все смеялись.

Она его выслушала, однако не засмеялась. Ей трудно себе представить испачканное краской лицо. Только сказала.

— Почему ты смеешься! Ведь он упал, это больно!

Младен понимает, что совершил промах. Тогда он заговаривает о поездке в воскресенье за город. Вот это ей нравится. Она обсуждает с ним план поездки и так оживляется, что Младен удивлен.

«Вот, — думает он. — Сейчас она, как все!»

Останавливаются перед дверью ее дома. Виолетта берет его за руки.

— Люби меня! — говорит она. — Люби!

Вспыхивает свет. Младен еле успевает освободить свои руки. На пороге появляется отец Виолетты. Неизвестно почему, но Младен всегда чувствует себя неудобно в его присутствии. Иногда ему кажется, что директор все понимает, видит его насквозь, но почему-то терпит…

— Возвращаетесь? — спрашивает он.

— Так точно! — Младен все еще не может отделаться от привычки отвечать по-солдатски. — Катались на лодке по озеру!

— По мраку! — поправляет она его.

Директор любезно приглашает его войти. Еще одно неудобство для Младена — в последнее время он часто ужинает у них…

Он не успевает ответить, Виолетта бурно увлекает его за собой.

— Только на пять минут!

Младен желанный гость и для ее тети. Раз он не желает поужинать с ними, то по крайней мере не откажется отведать ее варенья. Директор интересуется его квартирой. Если Младен испытывает неудобство с жильем, то он мог бы устроить его в рабочем общежитии. Виолетта весело рассказывает забавный «квартирный» фельетон, который слушала вчера по радио.

Младен чувствует, что он приятен этим людям, как и то, что и они ему приятны…

«Почему бы мне не жениться на ней!» — снова спрашивает он себя.

Да, об этом нужно хорошо подумать. Не нужно поддаваться настроению…

«Как бы поступил Иван? Наверное, женился бы! Но у него совсем другое положение!»

Директор дружелюбно провожает его до дверей. Младену хочется дать ему понять, что его отношения с Виолеттой совсем не так близки, как, может быть, думают некоторые…

— Сегодня она была не в настроении! — говорит он на пороге.

Директор кивает. Ему это хорошо известно.

— Есть ли надежда на успех новой операции?

— Нет! — лицо отца снова застывает в страдальческой улыбке.

— Я верю, что она будет видеть! — говорит Младен.

— Если только это не будет слишком поздно! — директор подает ему руку. — Заходи почаще! Она очень уважает тебя, и я буду рад, если вы останетесь хорошими друзьями!

Младен вздрагивает. Он испытывает смущение и торопится уйти. Отец понял его.