52 Гц

Глава 11

— Пробежим пару сцен, пока едем?.. — спросил Питер, падая на сиденье рядом с Майклом. Он запихнул сценарий, свернутый трубочкой, в карман переднего сиденья, взъерошил волнистые волосы.

Для развлечения главного каста и для того, чтобы они прониклись духом Ирландии, Шене организовал поездку к ближайшим достопримечательностям и выделил на это отдельный день. Майкл не горел желанием тратить рабочее время на туристические экскурсии, но спорить не стал. Загрузился в автобус, сел у окна. Питер почти мгновенно нарисовался рядом в поисках очередного наставления.

— Я что-то упускаю, — сказал он. — Я стараюсь делать все по правилам, у меня тетрадь есть — я ее всю исписал.

— Чем? — спросил Майкл.

— Утренними страницами, — серьезно сказал Питер. — Знаешь, есть такая техника у Джулии Кэмерон, ты садишься и пишешь три страницы все, что приходит тебе в голову. И я пишу, ну, как бы Терренс вел дневник. И что-то не складывается.

Майкл угукнул, выхватил из кармана сиденья сценарий Питера и сунул себе под бок.

— Во-первых, перестань трястись над текстом. Ты же его знаешь.

Питер смотрел растерянно.

— А если я ошибусь?..

Мимо рядов прошел Джеймс, Майкл окликнул его:

— Вот скажи, тебе принципиально, чтобы мы шли по тексту без отступлений?

— О каких отступлениях речь? — тот остановился в проходе, облокотился на спинку сиденья.

Майкл смотрел, зависая, на его лицо и короткую стрижку. На глаза, которые снова казались яркими и живыми. Когда они встретились в новогоднюю ночь, Джеймс был притихший, будто его настроили на минимальную яркость. А сейчас он уже был другим. Повеселевшим, что ли. Так хотелось увидеть, как он улыбается, что Майкл не сдержался:

— Ну, если Питер скажет вместо «Мудак ты, Эрик» — «Ты такой говнюк, Эрик МакТир, что теперь наконец я понял, почему в Ирландии такая зеленая трава — ты как телега с навозом, прошел через поле — и удобрений больше не надо».

Джеймс звонко рассмеялся, потом сказал:

— Если ты про дух, а не про букву, то я не против импровизации. Попробуйте.

— По-моему, эта история, — сказал Майкл, глядя на него, — она просит чуток ослабить вожжи. Я чувствую, что ей не хватает свободы.

Джеймса вежливо спросили сзади, будет ли он двигаться дальше, и тот, извинившись, пошел в конец салона, не договорив.

Питер растерянно посмотрел на отобранный сценарий.

— Ты знаешь текст, — сказал Майкл. — Перестань держаться за бумагу, все должно быть у тебя в голове. Это же не театр, где если ты лажаешь, это всем сразу видно. Нужно будет десять дублей — сделаем десять.

— Ладно, смотри, — Питер развернулся к нему всем корпусом. — Терренс гуманист, он хочет помочь людям…

Майкл предупреждающе поднял палец.

— Притормози. Тебя все время заворачивает в платонику.

Майкл задумчиво постучал костяшками пальцев в окно автобуса, потом продолжил:

— Ты приходишь, такой благородный спаситель страждущих Терренс Эксфорд, снисходящий чуть ли не с облака, чтобы осенить каждого нищего своим сиянием.

— Но это же так и есть, — уверенно сказал Питер. — Если не утрировать.

— Прикрути пафос, — посоветовал Майкл. — Гуманизм гуманизмом, но у тебя получится плоско, если ты будешь играть только это. У Терренса должны быть слабости. Пороки, в конце концов. Не тот у него масштаб, чтобы вставать на место Иисуса Христа. Он человек, а ты его рисуешь плакатным идеалистом.

— Но как же тогда…

Майкл, в свою очередь, развернулся к Питеру, смерил его взглядом.

— Мудак ты, Терренс, — сказал он.

— Что это я мудак?.. — возмутился тот, приосаниваясь.

— Не-не-не, — Майкл покачал головой. — Это ты у себя в голове держи. А ртом ты такие слова не выговариваешь. Ты же джентльмен из хорошей семьи, что за выражения? Где твое воспитание? Тебе нужно на деле показать мне, что мудак тут — я, а не опуститься на мой уровень.

Питер помолчал, глядя в сторону.

— Ваше мнение безосновательно, — наконец сказал он. — Сэр.

— Ты что, сейчас оправдываться передо мной будешь, говнюк малолетний? — спросил Майкл. — А давай ты мне еще сапоги поцелуешь?

Питер вспыхнул, ответил после паузы:

— Я не удивляюсь, что низость вашего положения заставляет вас видеть в каждом человеке врага или дурака.

— Что за движняк, почему без меня? — Коди, навострив уши, пересел поближе. Узнав, что они отрабатывают вхождение в роль, он азартно включился в процесс, так что Питеру на помощь, чтобы он не оставался один против двоих, пришла исполнительница роли его сестры. За ней не усидела на месте сестра Эрика, потом отец Донован вставил пару слов, и вскоре весь каст увлеченно переругивался через ряды, и в явном выигрыше были те, кто умел орать громче. Они хохотали, осыпая друг друга витиеватыми оскорблениями. Питер, вскочив с места, с горящими глазами орал звонче всех — и матерился так изысканно и завуалированно, что казалось, автобус подпрыгивает не от выбоин на дороге, а от дружного хохота.

В какой-то момент Майкл отключился от общего веселья. Просто слушал, улыбаясь. Смотрел в окно, на подернутые моросью холмы. Что-то витало в воздухе, что-то волшебное, царапающее душу. Они все были такими разными, далекими друг от друга — но, удивительно, игралось им очень легко. Все шло гладко, каждый был на своем месте, каждый просто… работал. Буднично, без мерцания блесток, без позы, без желания оторвать себе личный, лишний кусок внимания. Когда они снимали грим и костюмы, их нельзя было отличить от массовки. Просто одетые, просто держащиеся, смеющиеся, какие-то… простые.

Иногда Майкл думал, что ему не хватает истеричной тусовочности на площадке. Взбудораженного оптимизма, сияния, блеска. Ведь кино нужно делать, выматывая из себя все жилы, накручивая нервы на медную проволоку, и только тогда это искусство, когда ты изошел потом и кровью вместе с такими же, как и ты, и в конце дня у тебя просто нет сил, ты хочешь лечь и умереть — а завтра утром ты открываешь глаза и ждешь, что принесет тебе новый день.

Когда автобус остановился, Майкл не ждал подлянки.

Вместе со всеми он вылез на свежий воздух — и прямо перед собой, на холме, увидел серые щербатые руины старинного аббатства со стрельчатыми арками и толстыми стенами.

— Приехали, блядь, — сказал он себе под нос.

Народ вокруг оживленно загомонил, разминаясь. Защелкали зажигалки, потянуло табачным дымом. Майкл передернул плечами, оглянулся, прикидывая, куда бы смыться. Вокруг были голые холмы — ни деревца, ни хибары. Хоть в землю закапывайся и прикрывайся дерном. Он закурил вслед за всеми, сунулся в оживленную толпу, изо всех сил стараясь не искать глазами Джеймса, чтобы не проверять, вспомнил ли тот одно такое похожее место под Лондоном. Майкл вот вспомнил.

— Я в автобусе посижу, — сказал он помощнице режиссера и натурально болезненно поморщился. — Укачало.

Та кивнула, спросила с беспокойством, не нужно ли ему чего. Майкл отказался.

Посмотрел, как пестрая компания топает вверх по холму. Наглядевшись, поблуждал вокруг автобуса, постоял на ветру, выкурил сигарету. Взгляд все время тянулся туда, вверх. И смотреть со стороны на развалины было еще хуже, чем вообще не смотреть на них — казалось, они издеваются, напоминая: все в прошлом, все кончилось, мы тут, а ты — там.

— Да пошло оно все, — Майкл бросил сигарету под ноги и затопал вверх. Никогда он ни от чего не бегал — и сейчас не будет.

В развалинах было тихо.

Под каменными колоннами, пестрыми от лишайника, стояли стебли сухой травы. В каменных галереях свистел ветер, пол вспучился, разбитый мощными корнями, выползшими из-под земли. Остатки мозаики лежали кусками, как разобранный пазл. По стенам тянулся плющ, на верхушке одной стены виднелось гнездо.

Майкл повертел головой, подумывая, куда бы так встать, чтобы и вроде побыть здесь, но чтоб не сдохнуть. Оказалось — некуда. Неподалеку слышался бубнеж экскурсовода. Стараясь не пересекаться с толпой, Майкл покрутился между серых колонн, пошнырял по разрушенным комнатам, разглядывая стены, сложенные из огромных каменных блоков. Шагнув в коридор, нос к носу столкнулся с Джеймсом. Каждый от неожиданности шатнулся назад. Им впору было надевать друг на друга анти-маячок, чтобы пищал, если подходишь друг к другу, и предупреждал о столкновении. Радар, как у тачки на заднем ходу.

— Что сбежал? Неинтересно слушать, что там вещают туристам? — спросил Майкл.

— Да, все время хочется отобрать микрофон и рассказать, как все было на самом деле, — улыбнулся Джеймс.

Майкл хмыкнул в ответ, повел плечом. Драпать было уже поздно, оставалось только болтать и делать вид, что все в порядке.

— Ну, и как же?.. — нейтрально спросил он.

— В Средние века, — охотно начал Джеймс, — Ирландия вся была в междоусобицах.

— Как собака в блохах?

Джеймс весело улыбнулся.

— Королевских бастардов было столько, что говорили — в Ирландии скоро не останется челяди, будут одни короли.

Майкл ухмыльнулся, качнул головой. Надо же. Может, и в его крови отметился какой-нибудь древний король, лет пятьсот назад?.. Оттуда и гонор?..

— В тринадцатом веке здесь, на границе ирландских и английских владений, доминиканцами был выстроен монастырь. Через триста лет Елизавета I конфисковала его в пользу короны, в следующем веке его отвоевали, потом продали англичанам, и так он еще долго переходил из рук в руки. А потом доминиканцы взяли его в аренду и через некоторое время объявили, что это всегда были их земли, что захват аббатства был незаконным, и что они никому его не собираются возвращать и про аренду ничего не знают. Спорить с ними не стали, со временем монастырь был заново восстановлен и освящен епископом.

— А теперь от него остались только воспоминания, — сказал Майкл, пытаясь представить себе, что люди жили здесь… семьсот лет назад. Семьсот!.. Охренеть можно. Ему трудно было представить, что уже тогда, в такой глухой древности, люди были способны строить соборы и замки, путешествовать месяцами, не имея карт, вручную писать книги…

— Голова кругом идет, — признался он, трогая пальцами серую кладку. — Думаю, но представить не могу. Как люди жили тогда?.. Что за люди были?..

Они прошлись по коридору. Это было странное чувство — ему больше не хотелось сбежать. Быть рядом с Джеймсом оказалось как-то просто. Легко. Они прогулялись вдвоем вдоль мощных стен, переговариваясь, как приятели, будто между ними никогда не было никакого напряжения, будто они всегда были друзьями и никогда не были любовниками.

И, странное дело, воспоминания не лезли в голову.

Да, он помнил, что случилось там, в других развалинах. Но он не сгорал от желания накинуться на Джеймса прямо сейчас и затащить в уголок потемнее. Перегорело?.. Остыл?.. А может, они оба уже просто были не мальчиками?..

Джеймс трепался увлекательно, как и всегда. Так же, как и раньше. И вот эти воспоминания, как ни крути, лезли в голову против воли. Не те, кто и как отсасывал друг другу — а те, о горящих глазах, с которыми Джеймс рассказывал о крестоносцах, о хоралах, о том, что у Медичи вправду был настоящий жираф, а Шекспир не был Шекспиром.

Майкл улыбался сквозь ностальгическое уныние. Что-то символическое было в этой встрече. Что бы ни было в прошлом — от их истории, от их чувств остались одни руины. И не надо пытаться выстраивать на них что-то новое. Это плохая идея. Все давно кончилось, и нечего бередить прошлое. Они могут стать приятелями, коллегами, если не станут друзьями.

Страшно хотелось влезть в рассказ Джеймса, перебить, сказать — «А ты помнишь…». Но Майкл держался. Хотя сейчас хотелось предаться воспоминаниям почти без боли, без гнева. Хотелось перебрать их, как старые фотографии, почувствовать близость друг друга. Ведь было же столько хорошего. И что, даже не поблагодарить на словах?..

Может быть, еще рано. Когда совсем отболит, вот тогда можно будет попытаться.

Они шли по галерее, мимо стрельчатых арок, смотрящих во внутренний сад. Под ногами хрустели камешки. Через щели в каменных плитах лезла трава. Пахло холодным камнем и прошлогодними листьями.

— Наверняка здесь водятся призраки, — сказал Майкл, разглядывая стены и невольно выискивая на них матерную латынь.

— Может быть, — задумчиво сказал Джеймс. — В таких местах что-то должно водиться.

— Да брось, — Майкл встряхнулся, сбрасывая наваждение, пожал плечами. — Детские сказки, у меня даже сестра в них не верит.

— А ты веришь?.. — спросил Джеймс, слегка улыбнувшись.

Майкл хмыкнул. Он не был суеверным, но мистика иногда вызывала у него довольно ощутимый холодок под кожей. А вдруг — не сказки?..

— Что бы ты сделал, если бы увидел призрака?.. — спросил Джеймс.

— Не знаю. Свалил бы куда подальше, — недовольно сказал Майкл. — Я как Эрик — не верю в эту херню.

Разговор начал его напрягать, он ускорил шаг, чтобы оторваться от Джеймса. Нет, не надо было с ним говорить, не надо было ничего вспоминать, и идти сюда было не надо. Остался бы в автобусе. Его кидало из одного в другое, из симпатии и ностальгии в раздражение и неприязнь.

Чего он хотел от Джеймса сейчас?.. Сам не знал. Вот они, двое, никого рядом нет. Даже чужих голосов. Они одни, будто день замер, время застыло, только ветер посвистывает между камней, между осколками аббатства. Почему не ушел от Джеймса, как только столкнулись?.. Нет ведь ни одного шанса, что что-то вернется. Ну так что ты ждешь тогда, Майки?.. Что ищешь?.. Хочется увидеть, что ему тоже больно? Так ему было, он же сам рассказал. Он тоже изнывал, не спал ночами, мучался. Майкл тяжело вздохнул.

— Как вы познакомились?.. — спросил он. Вопрос вырвался прежде, чем он успел себя остановить. Он с досадой сморщился, но решил не добавлять «не говори, если не хочешь». Если Джеймс не хочет — из него слова клещами не вытянешь.

— Случайно, — сказал Джеймс, будто без слов все понял. — Я пробовал писать стихи, выкладывал на поэтическом форуме. А он проглядывал такие темы в поисках молодых талантов. Вышел на меня, предложил включить стихи в сборник. Я согласился. Он стал моим редактором, потом литературным агентом. Так все и сложилось.

— Ясно, — протянул Майкл.

— А вы с Викторией?.. — спросил Джеймс.

— На съемках, — сказал Майкл, чувствуя, как пошло это звучит. — Просто снимались вместе. Ничего особенного. Работа.

— Работа… — со странной интонацией повторил Джеймс. — Ну, да.

— Ты тоже начал спать с коллегой, так что давай без этого тона, — резко сказал Майкл.

Джеймс глянул на него с некоторым удивлением, будто не ожидал такого ответа. Потом в его лице мелькнуло какое-то понимание, он сощурился, отвернулся.

— И почему я считал, что с тобой будет иначе?.. — с каким-то горьким безразличием сказал он. — Я же знал, что из себя представляет актерская среда. У меня перед глазами прекрасные примеры были. Мне казалось, что ты будешь выше этого.

— Выше чего? — резко спросил Майкл. — Мне казалось, мы это уже обсудили.

— Мы ничего не обсуждали, — так же резко сказал Джеймс. — И нечего обсуждать, я не хочу копаться во всем этом… твоем.

— Ну и не веди себя, как мудак, — грубо посоветовал Майкл. — На аукционе будешь антиквариат оценивать, а про свою жизнь я тебя не спрашивал. Ты сделал свой выбор, тебя это больше не касается.

Джеймс посмотрел на него, неприятно удивленный.

— Спасибо, — после паузы сказал он. — Каждый раз, как я думаю, что в тебе осталось что-то хорошее, ты разрушаешь эту иллюзию.

— А может, во мне и не было ничего хорошего?.. — едко спросил Майкл. — Может, ты себе все придумал? Накрутил романтики в памяти за десять лет, а на самом деле ничего и не было. Может, мне просто адреналина в жизни не хватало, вот я и полез к тебе.

Джеймс посмотрел ему в глаза, остановившись — долгим, изучающим взглядом. А потом размахнулся и врезал ладонью по лицу. Не кулаком, а ладонью — жгучую, звонкую пощечину.

Потом спрятал руки в карманы, развернулся и быстрым шагом отправился прочь.

Съемки шли дальше, и шли резво. Между Майклом и Питером наладилась неплохая динамика, особенно после того, как Питер перестал то шарахаться, то ударяться в чудовищный наигрыш. Ему было сложно. Первая серьезная роль после мальчиков-красавчиков, где Питеру практически не приходилось играть — он просто был собой. А здесь нужно было работать — и он работал. Но с химией между ними все было непросто, особенно после сцены с первым поцелуем.

Они сняли его за несколько дублей. Сцена была жесткая — никакой романтики. Майкл изображал грубость так, что Питер, хоть и прекрасно знал, чего ждать, в первый раз был настолько ошарашен, что забыл слова. И все наставления Майкла — тоже. Он выглядел почти напуганным. Потом взял себя в руки, они доиграли сцену, сняли ровно столько дублей, сколько потребовал режиссер — а потом Питер трясущимися губами попросил у Майкла сигарету и убежал с площадки курить. Зажигалку он, естественно, забыл, так что Майкл пошел за ним — проследить, что тот будет в порядке.

Питер в порядке не был. Его колотило, как от озноба. Хотя, может, и от холода — день был ветреный. Майкл накинул на него свой сюртук, чтобы тот не продрог, обхватил обеими руками и прижал к себе. Питер вяло попытался вырваться раз-другой, потом затих. Майкл забрал у него незажженную сигарету, прикурил. Затянулся, вернул. Потом снова забрал. Они прикончили одну на двоих, потом Майкл спросил:

— Успокоился?..

Питер кивнул, пробубнил «спасибо». Потом вскинулся, начал извиняться, оправдываться. Майкл отпустил его, отмахнулся от извинений.

— У меня был один проект, — сказал он, закуривая новую, — где мы с партнершей терпеть друг друга не могли. И я ее, и она меня. Она меня раздражала так, что задушить ее хотелось. А нам нужно было играть романтику. Я подходил к ней — и у меня зубы скрежетать начинали, я аж рот раскрыть не мог, чтобы свои реплики произнести.

Питер, кутаясь в его сюртук, нервно хихикнул.

— Нам целоваться нужно — а меня тошнит при одной мысли к ней вплотную встать. Правда, я серьезно вот тут чувствовал, — Майкл приложил руку к животу, — что меня мутит. Я перед сценами с ней только воду и пил, чтобы не вывернуло.

— Что с ней было не так? — спросил Питер.

Парень явно соображал, к чему Майкл завел этот разговор, но не сопротивлялся — слушал, блестя глазами.

— Да все с ней было так. Просто не сошлись. Я уже не помню — то ли я к ней грубовато подкатил, то ли она меня неудачно отшила. В общем, нас с ней все старались разводить так далеко, как могли. Чтобы мы нигде, кроме площадки, не пересекались. Нас под камеры запускали, как боевых петухов, а потом растаскивали.

— Что это за фильм был? — с проснувшимся любопытством спросил Питер.

— А ты попробуй угадать, — предложил Майкл.

— Известный?

— Известный.

Питер задумчиво почесал бровь. С его лица сошли красные пятна, он выпрямился, перестал сутулиться.

— Так что тебе помогало?.. — спросил он, так и не сделав ни одного предположения.

— То, что я приехал работать, — сказал Майкл. — То, что мои симпатии, антипатии, все это — неважно. Я хочу рассказать историю, которую кому-то важно увидеть. И рассказать ее могу только я, никто другой.

— Я хочу, — как-то жалобно сказал Питер. — Я хочу рассказать, правда. Очень! Просто… я не думал, что все так будет. Я готовился, конечно, настраивался, но это просто дух вышибает, я не понимаю, как ты… как ты это делаешь?.. Я просто не ожидал. Это не в тебе дело, не думай, это я, мне так трудно перешагнуть, — беспомощно закончил он. — Я же не гомофоб, понимаешь!.. Просто когда это… когда это происходит со мной, у меня такая паника, я просто задыхаюсь. Я же знаю, я знаю, что это роль, это работа, и я всех подвожу — тебя, команду… Это же глупо!.. Мне кажется, я не смогу, — обреченно сказал он. — Я не смогу, я… я не знаю, что делать.

Он резко вдохнул, будто его замутило, сглотнул, уставился на горизонт.

— Иди-ка сюда, — Майкл протянул к нему руку, поманил к себе. — Давай, иди. Все нормально.

Питер бросил на него мученический взгляд исподлобья, но шагнул в его сторону. Майкл обхватил его обеими руками, прижал его голову к своей груди.

— Все хорошо, — спокойно сказал он, успокаивающе ероша ему волосы. — Ты отлично поработал сегодня. Я видел. Очень хорошо получилось.

— Думаешь?.. — неуверенно пробубнил тот.

— Знаю. Постой так. Расслабься.

Питер прерывисто вздохнул. Он стоял, неловко привалившись к Майклу, опустив руки.

— Я понимаю, что происходит, — сказал Майкл ему в макушку. — Ты не разделяешь себя и героя. Когда дело доходит до физического контакта — ты при всем своем осознании, что это работа, воспринимаешь все, как насилие. Над тобой. Конкретно над тобой. И это пугает. Ужасает. То, что ты это чувствуешь — это нормально.

— Да?.. — глухо спросил Питер. — Но я же толерантный! Я же должен воспринимать все не так!..

— А ты не путай свою толерантность со своей сексуальностью, — сказал Майкл. — Нормально относиться к другим — это одно. Хотеть этого для себя — другое. Ты простой, обычный пацан, которого не вставляет, что его лапает какой-то мужик.

— Ну, ладно, ну ты — не какой-то, — пробубнил Питер. — Мы же коллеги.

— Это для твоих мозгов я коллега, — сказал Майкл. — А для твоего тела — какой-то чужой мужик, который делает то, что тебе не нравится.

— Если бы мне нравилось, было бы еще хуже, — всхлипнул Питер. Потом спросил: — А тебе… тебе что — нравится?..

— Мне? — хмыкнул Майкл. — Ты не в моем вкусе, не обольщайся.

Питер нервно рассмеялся, хлюпнул носом. Потом спросил, чуть отодвигаясь:

— Нет, я серьезно. Ты так уверенно действуешь, как будто — не знаю… тебя заводит.

— Нет, не меня, — серьезно сказал Майкл. — Эрика. Ну, у него, конечно, тоже смешанные чувства, но я сам — под его шкурой — нейтрален. Знаешь, как на палитре смешивают краски? Под ними она всегда белая. Тебе нужно найти свой белый цвет и держаться за него. На него уже навертишь все, что захочешь. Но ты сам остаешься ровным.

Питер вздохнул, прижался к нему теснее.

— Есть роли, — сказал Майкл, — которые заставляют тебя трансформироваться. Искать. Роли, которые даются трудно, потому что ты — не такой. Но тебе нужно это прожить, пропустить через себя. Так вот, когда пропускаешь… пропускай, а не задерживай в себе. Не зажимайся. Оно пришло — и ушло. Дай ему уйти. Ты — это ты. Терренс — это Терренс. Представь, что он одалживает твое тело, чтобы рассказать свою историю. Все, что происходит с ним — происходит не с тобой. Это он заводится, это он целуется, а не ты. Ты просто позволяешь ему наполнить себя, чтобы другие люди узнали его историю. Но когда камеры выключаются — он уходит. Остаешься ты. Заведи себе ритуал, — сказал Майкл. — Чтобы разделять себя и героя. Когда влезаешь в костюм — говори мысленно: «добро пожаловать, Терренс». И все, это уже не ты, это он. Когда съемка закончена — говори «спасибо, Терренс, дальше я сам». И возвращай себе себя.

— Спасибо, Терренс, дальше я сам, — пробормотал Питер, и Майклу пришлось его подхватить — тот едва не осел на землю, у него подкосились ноги. — Это… это правда работает, — изумленно пробормотал тот, цепляясь за Майкла. Его передернуло, он задышал глубже, свободнее.

— Хорошо… хорошо, — сказал Майкл. — Порядок?..

— Да… порядок, — прошептал Питер.

Майкл опустил руки, когда Питер восстановил равновесие. Критически оглядел его, убедился, что тот не хлопнется в обморок.

— Чтобы тебя не накрывало так сильно, будем больше времени проводить вместе, — сказал он. — Тебе надо привыкнуть ко мне, перестать бояться контакта.

— Думаешь, нам стоит… порепетировать?.. — храбрясь, спросил Питер. — У нас еще две сцены.

— Нет, — твердо сказал Майкл. — Обсудить — обсудим. Со всех сторон разберем. Целоваться будем только под камерами.

— Ладно, — с облегчением вздохнул Питер. — Хорошо. Спасибо тебе. Я не знаю, без тебя я бы не справился.

— Мне в свое время тоже приходилось мозги разворачивать туда, куда они не хотели, — сказал Майкл. — Теперь моя очередь. Если тебе помогло — значит, все в порядке. Я заинтересован в общем результате. Ты хороший актер, — сказал он. — Просто, чтобы стать крутым, нужно работать. Я на свой талант пахал девять лет, чтобы сейчас иметь то, что имею. Хочешь так же — учись тому, что трудно дается.

— Можно, я тебя обниму? — спросил Питер, шмыгнув носом.

— Нужно! — Майкл раскрыл руки.

С тех пор Питеру стало легче. Они проводили много времени вместе. Уже совсем скоро им предстояло играть безумную страсть, и Майкл хотел быть уверенным, что Питер готов к ней. Работы с ним хватало — ему нужно было то одно, то другое, и Майкл пускался в пространные и метафоричные объяснения и разъяснения. Питер впитывал. Он был способным.

Иногда Майкл ловил взгляд Джеймса, останавливающийся на них двоих, и чувствовал странное беспокойство. Ревновал ли тот?.. Черт его знает. Майкл вот ревновал, когда видел, как они с Питером завтракают вместе, что-то обсуждая и смеясь.

Они сработались. Хоть он и не верил, что это возможно — они сумели оставить прошлое за пределами съемочной площадки, и просто делали свое дело. У Майкла не было времени искать глазами, где там Джеймс, смотрит он на него, не смотрит — он не отвлекался, тем более что Джеймс постоянно сидел рядом с Шене, когда приходил на площадку. Иногда он давал крайне дельные советы о том, какой подтекст можно вложить в сцену, что происходящие события меняли в истории Ирландии. Это было полезно, и Майкл с удовольствием слушал, как тот рассказывает подоплеку событий, говорит об исторических параллелях. Он смотрел на него и видел, как у него зажигаются глаза, оживает мимика, и он превращается из серьезного тридцатилетнего мужчины в увлеченного мальчишку. В груди иногда тянуло, когда он видел его таким, но он уже почти привык и перестал обращать внимание.