52 Гц

Глава 6

— Зак, есть минутка? — спросил Майкл, прижимая телефон к уху. Разложив на коленях сценарий, он размечал свои реплики ярко-голубым текстовыделителем. Слов было много, страницы пестрели пометками.

— Для тебя я найду пять, — довольным тоном отозвался Зак. — Ты получил последнюю правку сценария?

— Ага, — сказал Майкл, сунув колпачок в зубы и отчеркнув свой минутный монолог. — Как раз работаю с ним. Найди мне кое-что.

— Надеюсь, это будет законно.

— Мне нужен тренер по верховой езде. Будет много сцен с лошадьми, хочу подготовиться.

— Не сходи с ума, у тебя будет дублер, — отмахнулся Зак.

— Люди пойдут в кино смотреть на меня, а не на моего дублера. И еще мне нужно разучить пару танцев.

— Люди не отличат, где ты, а где он, — твердо ответил Зак. — Майки, не начинай. Насчет танцев я ничего не имею против, но твоя шея слишком дорого стоит, чтобы ею рисковать!

— Не дашь мне тренера — сам найду, — отозвался Майкл. — И еще мне нужен палочный бой.

— Майки!.. Тебе никто не даст драться в кадре!

— Мой герой это умеет — значит, и я должен уметь. Это важно, прекрати со мной спорить.

Зак яростно засопел в трубку.

— Ладно, верховую езду я поддержу. Но палками махать будешь только для вида! Не хватало еще, чтобы тебе башку разбили.

— Зак, я спрашивал у тебя совета? Нет, не спрашивал. Вот и не суй мне свое мнение. Я сам буду делать трюки и сам буду драться.

— Страховая компания спустит с нас три шкуры!

— Пусть спускает, шкуры не мои.

— Ладно, тут ты прав, — смягчился Зак. — Но Ларри этого не одобрит.

— Ларри на это плевать, — отозвался Майкл. — И ты это знаешь.

— Зато мне не плевать! Не смей ничего делать, у тебя Сандэнс на носу!

— Опять тащиться в эту дыру, — недовольно пробурчал Майкл. — Ты же знаешь, я не люблю фестивали. Можно кто-нибудь без меня скатается?..

— На премьеру твоего фильма? Ну, не знаю, могу послать вместо тебя свою секретаршу.

— Вот и отлично, пусть она едет.

— Нет, не отлично! Майки! Не строй из себя Аву Гарднер, ты едешь и это не обсуждается! И я очень надеюсь, что ты поедешь туда не с разбитой рожей.

— Разбитая рожа придаст мне очарование мужественности.

— Не лопни от очарования, — недовольно бросил Зак и сменил тон: — Ладно. Прошел слушок, что на фестивале твой «Сон» в фаворитах. Можешь отхватить приз. Передать Кармен, чтобы подготовила для тебя речь?

— Не надо, — после короткого раздумья отозвался Майкл. — Свяжу как-нибудь пару слов. Напишу, напишу, — поспешно добавил он, когда Зак в трубке начал возмущенно задыхаться. — Я сам напишу и покажу Кармен.

— Сам напишу! — передразнил Зак. — Дублер тебе не нужен, публицист не нужен — может, тебе еще и агент не нужен, сам будешь студии зад лизать?

— Нет, в этом ты профи, — хмыкнул Майкл.

— Майки, ты меня совершенно не ценишь. Тебе вообще в этой жизни сказочно повезло, а ты не ценишь.

— В чем это мне повезло?.

— Ты не красивая баба, — сказал Зак. — Потому что тогда ты бы сосал у Ларри вместо Виктории — или до сих пор получал бы гроши в своем независимом кино, никому не нужный, не известный и не интересный. Сидел бы в этом болоте, где все громко рассуждают, как они делают искусство, а втихаря мечтают подцепить по-настоящему крупную рыбу.

Майкл фыркнул.

Но Зак был прав. У Майкла перед глазами было два прекрасных примера его правоты: Фабьен и Виктория. Случись что, ему наверняка не хватило бы гордости повторить путь Фабьен, и он это знал. Ему же не хватило гордости отказаться от шоуманса с Викторией по указке Ларри. И тут уже было неважно, что он не был красивой бабой и ни у кого не сосал, чтобы получить роль. Ларри имел их всех. Просто потому, что мог. Они были его мясом, его муравьиной фермой. Сегодня он велел Майклу встречаться с Викторией, а если завтра Виктория ему надоест, он заменит ее на кого-то другого, и Майкл будет трахать его новую пассию, изображая влюбленность перед нанятыми фотографами. Потому что Майкл не хочет ссориться с Ларри, он хочет остаться в Голливуде, летать бизнес-классом, жить в доме с пятью спальнями и бассейном, каждый год менять тачку. Потому что Майкл готов пожертвовать чем угодно ради своей работы, а еще потому что Майкл ни ради какой нахрен гордости не хочет снова быть нищим автомехаником.

— Втройне тебе повезло, что я не пидор, — добавил Зак. — Иначе ты сосал бы у меня. Я просто жадный, — сказал он почти задумчиво. — Я просто жадный еврей, который хочет на тебе заработать. Цени мою доброту.

— Ценю, — равнодушно сказал Майкл.

— Так ты едешь на Сандэнс?

— А ты дашь мне тренера?

— Кто тебя научил торговаться? — возмутился Зак. — Кто испортил моего послушного мальчика?

— Ты и испортил, — отозвался Майкл. — Так мы договорились?

— Да, — хмуро сказал Зак.

До начала съемок оставалось меньше месяца. Майкл выкинул переживания из головы и занялся делом. Для роли нужно было скинуть вес, чтобы не выглядеть слишком цветущим в голодной Ирландии. Эрик МакТир вряд ли обладал здоровым цветом лица или красивым загаром. Майкл позвонил своему тренеру, обозначил сроки начала съемок и желаемый результат. Сел на диету, распланировал тренировки.

Просыпаясь утром, Майкл спихивал с себя собачью тушу и отправлялся на пробежку в холмы. Бобби снисходительно, даже не напрягаясь, трусил рядом с таким видом, будто это он выводил Майкла бегать, а не наоборот. Они добирались до вершины холма, делали передышку — и бежали обратно. По дороге Майкл слушал аудиокнигу. «Дикие волки из Баллингари» — первоисточник, из которого выцеплял детали о жизни Эрика. Кем тот был, каков он был, чем жил, о чем думал?.. Деталей там было не много, но он запоминал каждую, сводил их в одну картину, чтобы воссоздать героя именно так, как он был задуман. Достраивал их, додумывал, дорисовывал полотно, намеченное Джеймсом. Он придумывал Эрику детские происшествия, шалости, сердечные раны. Он думал над его любовью к Богу — была ли это любовь, был ли это страх?.. Как он вел себя, как смотрел на себя в зеркало, как ходил, говорил, улыбался?..

Майкл постепенно влезал в его шкуру, осторожно поводил плечами, устраиваясь в ней. Заметил, что стал много молчать — Эрик тоже был не разговорчив. Придумал ему вкус к еде — и ел то, что ел Эрик. Спал так, как спал Эрик, ходил, как он, думал, как он.

Делал сотни заметок о том, что из этого получалось. Чтобы потом можно было надевать роль и снимать ее, как костюм.

Он не успел бы, конечно, отрастить волосы нужной длины — но он купил подходящий парик и привыкал к нему, придумывал, что Эрик делает с этим хвостом волос, каково ему с ними.

После пробежки он часами пропадал в конюшне, привыкая к седлу. Он должен был знать все — как управлять лошадью, как ее чувствовать, как выстраивать с ней отношения. Как сливаться с ней в одно, как сидеть, как ее держать.

После верховой езды, доползая до дома, Майкл брал перерыв, чтобы вечером заняться ирландскими танцами. Эрик умел танцевать, и делал это хорошо. Значит, Майкл должен был уметь так же. И он прыгал, тянул носок и выворачивал колени, пока ноги не начинали отваливаться после таких издевательств. И тогда вечером Майкл заваливался на диван в гостиной и учил текст. Иногда повторя его шепотом или про себя, иногда громко декламируя каждую сцену. Он искал. Он готовился.

Единственное, что ему предстояло осваивать уже на съемках — это палочный бой, да и то не сами драки, а только хореографию.

Иногда посреди рутины, дел, тренировок и разговоров на него вдруг накатывала тоска. Острая, будто нож под ребра. Приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. У этой тоски было имя. Фабьен.

Они должны были встретиться на Сандэнс. Их совместный фильм, «Сон в летнюю ночь», закрывал фестиваль. Она должна была прилететь из Парижа. Майклу казалось, он уже ненавидит Париж. Проклятый «город любви» пожирал одну его любовь за другой.

Перед поездкой на фестиваль Майкл не выдержал. Позвонил. Долго слушал гудки. Когда они оборвались, и механический голос по-французски сообщил ему какую-то белиберду, он набрал номер снова. Кто-то снял трубку, резкий мужской голос ответил:

— Oui. Qui est-ce?

Майкл на мгновение оторвал телефон от уха, взглянул на экран — нет, он не ошибся, это был ее номер.

— Я хочу услышать Фабьен, — сказал он.

— По какому делу? Кто ее спрашивает? — потребовал голос, переходя на английский.

— Я могу услышать Фабьен? — раздраженно спросил Майкл.

— Кто ты такой? Что нужно? Ты ее бойфренд? Звонишь позвать ее трахаться? Она не пойдет!

— Гийом, прекрати! — раздался голос Фабьен на заднем плане. — Отдай мне трубку! Не сходи с ума, у меня нет никакого бойфренда.

Майкл с досадой выдохнул. Гийомом звали того самого парня, с которым она так долго и скандально расставалась, от которого уходила к Майклу — но так и не дошла. Дура!..

— Кто тебе звонит? — раздраженно спросил Гийом. — Чей это номер? А? Что за мужик? Ты встречаешься у меня за спиной?

— Отдай трубку! — потребовала та.

Что-то грохнуло — кажется, Гийом швырнул телефон в стену. Но связь не прервалась. Майкл ждал, беспокойно пытаясь понять, как вызвать полицию куда-то в Париж, если он не говорит по-французски, и по какому номеру.

— Алло, — наконец раздался спокойный голос Фабьен. — Говорите.

Майкл почти увидел мысленным взором, как она стоит с трубкой у уха, покусывает яркие губы, поправляет домашнюю футболку, которая широким воротом сползает с плеча, обнажая тонкую бретельку нижнего белья. Накручивает на палец прядь темных волос или телефонный провод, переминается босыми ногами на желтом паркете в елочку.

— Привет, — выдохнул он. — Это я.

— Привет, — равнодушно сказала она. — Что ты хотел?..

— Я хотел узнать, — сказал Майкл, почему-то теряясь от неловкости, как школьник, хотя он никогда не тушевался перед девчонками. — Я еду на Сандэнс. На нашу премьеру.

Фабьен промычала что-то равнодушное.

— Ты приедешь? — спросил Майкл.

— Зачем? — спросила она.

— Как зачем? — удивился он. — У нас премьера. Все захотят тебя видеть.

— Всем плевать, Майкл, — сказала она. — Ты тоже можешь не ехать. Этот фильм никто не увидит, он не выйдет в прокат.

— Что значит — не выйдет? — переспросил Майкл. — Его пустят на три тысячи кинотеатров на пять недель!

— А ты не хочешь пять дней и три кинотеатра? — спросила Фабьен.

— Что?

— Спасибо твоему Ларри. Это его прощальный подарок в честь моего изгнания.

— Подожди, ты точно ничего не путаешь?..

— Ты считаешь меня идиоткой?.. — вспылила Фабьен.

— Господи, — Майкл потер лоб.

Провал этого фильма в прокате для него был не особенно ощутим, свой гонорар он уже получил. Но если Ларри взялся за дело всерьез, то критики обязательно сожрут картину с дерьмом. А то и хуже — проигнорируют. А значит, вся работа — его работа — весь их труд был впустую. Фильм никто не увидит. Его покажут в трех кинотеатрах, наверняка — в самое неудачное время. В два часа ночи, например. По одному сеансу в день. Сколько людей увидит его работу?.. Три киномеханика в пустых залах?..

Это был подарок не только для Фабьен. Это была угроза и для него. Чтобы не забывал, с кем имеет дело, и что на кону.

— Вот ублюдок.

— У тебя все? — нетерпеливо спросила Фабьен.

— Почему ты снова с этим уродом? — быстро спросил Майкл. — Ты в порядке? Тебе нужна помощь?..

— Все нормально. Он просто заботится обо мне.

— Он псих, ты не слышишь, как он с тобой разговаривает?

— Я его люблю, — отозвалась она.

— Ты же пыталась уйти от него столько раз!..

— Мы помолвлены.

— Что?..

— Я беременна.

— От него?.. — наивно переспросил Майкл.

Фабьен рассмеялась, как будто он задал невероятно глупый вопрос.

— С тобой я всегда предохранялась, — насмешливо бросила она. — Я не вернусь, Майкл. Ни к тебе, ни в Америку. И перестань мне писать, Гийом не любит, когда вокруг меня есть другие мужчины.

— Потому что он закомплексованный ревнивый урод?.. — с досадой спросил Майкл. — Почему он так с тобой обращается?..

— Потому что он может себе это позволить, — сказала Фабьен, и Майкл с неприятным удивлением расслышал в ее голосе нотки гордости. — Потому что он мужчина, который не боится быть неудобным.

— А я боюсь?.. — с вызовом спросил Майкл.

— А ты — красивая подстилка для Ларри, — спокойно сказала Фабьен. — Ты, твоя Виктория… вы все.

Майкл начал возражать, но Фабьен повесила трубку, не дослушав.

Фестиваль независимого кино Сандэнс проходил в Парк-Сити, штат Юта. Майкл приехал в самом конце января, на закрытие. Их фильм, «Сон в летнюю ночь», поначалу претендовал на приз как лучший драматический, но Майкл не надеялся, что в нынешних обстоятельствах они хоть что-то получат. Он был уверен, что жюри побоится перебегать дорогу Ларри. Если тот решил похоронить фильм, его ничто не могло бы спасти. Три кинотеатра… это было садистское издевательство. Студия, снявшая фильм, не отбила бы на этом даже стоимость пленки. Майкл чувствовал себя как на похоронах. Теперь уже неважно было, плох фильм окажется или хорош — его никто не увидит, никто о нем не заговорит.

Парк-Сити был крошечным одноэтажным городом, в котором жили смешные семь тысяч человек. Остальное население составляли туристы, стремящиеся на горнолыжные курорты вокруг города, и гости фестиваля. Склоны предгорий, покрытые снегом и острыми елями, окружали город со всех сторон. Куда ни глянь, взгляд утыкался или в сугроб, или в елку. Город был переполнен, отели — забиты под завязку. Майклу пришлось поселиться в коттедже — старомодном бревенчатом доме с тканевыми ковриками, оленьими рогами и дутыми кожаными диванами.

Его редко заносило в такую глушь.

Все здесь было каким-то маленьким, однообразным, предсказуемым, настолько типичным, что весь этот город казался одним сплошным пошлым штампом — и его закусочные, и его домики, и его люди. Майклу постоянно хотелось взмахнуть руками и крикнуть: да кто так снимает, нельзя же ляпать столько клише в каждом кадре!..

Главная улица незатейливо называлась Мэйн стрит. В кинотеатре, где шел показ фильмов, было чуть больше двухсот пятидесяти мест, а во время фестиваля основным украшением города были рекламные флажки и афиши, и больше про Парк-Сити сказать было нечего.

Фабьен смотрела с афиши темным печальным взглядом. Охваченная струящимися шелками, как темным водоворотом, она была удивительно хороша. Майкл редко видел ее настолько красивой — разве что по утрам, когда она, в полосатой тельняшке на голое тело (и почему француженок так манит к полоскам?..), сидела на кухонном столе, болтая босыми ногами, растрепанная, с колтуном вместо волос после горячей ночи — и смеялась, и ела что-то прямо из сковородки, держа ее на коленях. И что-то рассказывала, размахивая вилкой, и роняла себе на колени куски омлета или бекона, если жестикулировала слишком быстро. Она была такая смешная. Она была такая живая. Иногда Майклу казалось, что он любил ее всю свою жизнь, что он искал только ее, и лишь она одна была настоящей среди всех, кто его окружал. Иногда он смотрел на ее вьющиеся волосы и синие глаза и испытывал странную смесь беспомощного отчаяния и нежности. Ему хотелось ее просто выкрасть, но дальше почему-то мысли не шли. Выкрасть — и все.

Он надеялся, что она передумает. Но она так и не появилась. Из всей команды приехал только он. Режиссер не отвечал на звонки — по слухам, он укатил с горя куда-то в Анды, медитировать и жрать текилу.

Майкл сидел за столиком Синема Кафе, пока рядом проверяли свет и звук для интервью и пресс-конференций. На маленьком подиуме перед книжными полками стояли гладкие кожаные кресла, на столике лежали буклеты, флаеры и программы фестиваля. Майкл проверил сообщения — пусто, — положил телефон на столик рядом с чашкой кофе, которую ему принесли полчаса назад. Кофе уже остыл, сахар осел и растворился на дне.

Это было даже смешно. Фабьен выходит замуж. Джеймс женится. Может, и ему стоит? Виктория была бы вне себя от радости.

Фабьен встречалась с Гийомом задолго до Майкла. И задолго до Майкла тот был психом. Он фанатично ревновал Фабьен ко всем ее партнерам, пока наконец не достал настолько, что она его бросила. Майкл оказался в нужное время и в нужном месте, чтобы занять опустевшую сторону ее постели, а теперь он и здесь оказался «бывшим». И почему?..

Ладно, он сам не был ангелом даже когда они с Фабьен съехались и жили вместе. Но и с Фабьен было сложно. Он был влюблен. Он хотел постоянства, он хотел, чтобы она определилась, с кем остается — с одним или с другим. Он позволил ей жить в своем доме, он возвращался к ней — и никогда не знал, какой застанет ее. Будет она веселой и игривой?.. Будет она мрачной и подавленной после бутылки вина?.. Будет рыдать, завернувшись в занавеску от душа, будет висеть на телефоне с Гийомом, бесконечно выясняя с ним отношения?.. А может, ее вообще не будет в доме, потому что она, оставив записку, улетела в Париж, чтобы появиться через пару дней со слезами и истерикой, что Майкл лучше всех в мире, что она никогда больше не вернется к Гийому?..

Он прощал. Он думал, что любит ее. Он думал, что ей нужно время. Хотел спасти. Уже решился сделать ей предложение, уже начал думать, какое кольцо купить.

Но грянула эта история с Ларри, и Майкл опять оказался один.

Пробегавшая мимо девушка с бейджиком волонтера остановилась рядом, вспыхнула от невольной улыбки. Майкл поднял голову, машинально улыбнулся в ответ. Девчонка была не в его вкусе: круглолицая, с волосами, забранными в конский хвост. Она, похоже, только первый год участвовала в Сандэнс, так что еще не насмотрелась на лица знаменитостей и с трудом удерживалась от желания попросить автограф.

— Привет, — сказал Майкл, когда пауза чуть-чуть затянулась. — Как дела?

— Хорошо, — отозвалась она и спохватилась: — Простите, у вас, — она сунулась в свой планшет, чтобы свериться с расписанием: — у вас фотосет через полчаса, интервью через сорок минут.

— Конечно. Спасибо, что напомнили.

Она нерешительно шагнула в сторону, не спуская с него глаз. Волонтеров, наверное, жестко инструктировали не лезть со своими восторгами и обожанием к звездам. У нее на лице было написано сожаление. Когда еще столкнешься с кумиром вот так, лицом к лицу, даже не на бегу?..

— У вас есть ручка? — спросил Майкл.

— Что?.. Да, есть, конечно, есть, — она с готовностью шагнула назад.

Майкл взял со столика рекламную открытку, перевернул белой стороной вверх.

— Как вас зовут?

— Меган, — выдохнула та, сияя от счастья.

«Хорошего дня, Меган!» — написал он поперек открытки и расписался.

Миссис Кеннет из школы при церкви святого Иоанна всегда говорила, что такой рукой Майклу лучше писать на стенах маркером неприличные лозунги, а не письменные работы. Вот бы она удивилась, узнав, сколько людей теперь жаждет получить образец его кривого почерка.

— Спасибо, — шепотом сказала Меган, пряча открытку в страницах планшета.

Майкл кивнул на прощание.

Надо было как-то убить полчаса, он взял полистать журнал фестиваля.

— Я присяду? — спросил кто-то рядом, и, не дожидаясь разрешения, отодвинул себе кресло.

Майкл поднял глаза — лицо парня было знакомым, он где-то его видел.

— Привет, — сказал он.

Обежал глазами плотную фигуру, молодое лицо. У парня покраснел нос, он характерно шмыгал и оживленно стрелял глазами по сторонам. Они точно где-то недавно виделись… А, точно. «Киприани». Гарри — Майкл только напрочь забыл фамилию. Гарри пытливо смотрел на него, будто что-то хотел прочесть по глазам.

— Как тебе фестиваль? — спросил Гарри.

Майкл пожал плечами.

— Не знаю. Я все пропустил. Говорят, много хороших фильмов.

— Хотел бы глянуть на твой. Шекспир, да?.. Сложная тема. Такие нюансы. Рискованно выходить на экраны с темой сексуального насилия.

— Что? — переспросил Майкл, удивленный таким напором.

— Я про пьесу, — сказал Гарри, впиваясь в него взглядом. — Ты же читал? «Сон в летнюю ночь», Оберон принуждает Титанию…

— Конечно, читал, — перебил Майкл.

Ему показалось неприятным, что этот абсолютно левый парень считает его чуть ли не идиотом, который сам не понимает, в чем работает.

— Мы делали фильм не об этом. Это драма о кризисе отношений.

— Феминистки порвут вас на тряпки, — уверенно сказал Гарри. — За притеснение женщин и все намеки сам знаешь на что.

— На что?.. — по инерции спросил Майкл. Потом встряхнулся, встал: — Извини, мне нужно сделать звонок.

— Конечно, — снисходительно отозвался тот, будто выиграл в каком-то споре.

Осадок от разговора был неприятным. Майкл постарался отвлечься, взял еще кофе, послонялся по залам. Когда позвали — улыбаясь, постоял перед камерами. Они устращающе щелкали, как стая богомолов. Потом его окликнули, усадили, девушка-гример осторожно обмахнула ему лицо кистью, будто оно было антикварным черепком с раскопок. Майкл включился, только когда рядом на раскладной стул уселся журналист с блокнотом в руках. Тот напряженно перелистал свои заготовки, потом улыбнулся, будто его воткнули в розетку, уточнил у Майкла, готов ли тот. Майкл кивнул.

— Добрый вечер, меня зовут Рой Джефферсон, и сегодня — последний день фестиваля Сандэнс. Рядом со мной Майкл Винтерхальтер, и мы будем говорить о независимом кино.

Майкл взмахнул рукой в ближайшую камеру, направленную на него. Один оператор был приклеен к нему, второй — к Джефферсону.

— Майкл, вы часто снимались у молодых режиссеров, работали с маленькими студиями, — сказал тот. — Расскажите, как вы пришли в независимое кино?

Майкл качнул головой в сторону, будто ему нужно было припомнить.

— Однажды я получил приглашение на вечеринку от одной девушки… — издалека начал он и сделал короткую паузу. — У меня был с собой букет. Роскошный, ужасно дорогой. Семь роз.

— Это были какие-то особенные розы? — ведущий поддержал шутку, заулыбавшись.

— Нет, это были обыкновенные розы, просто на них ушло сорок пять фунтов — тогда это были для меня большие деньги, — пояснил Майкл. — У меня в карманах редко водилось больше десяти.

— Значит, это была особенная девушка, — сказал Рой.

— Это была особенная вечеринка, — сказал Майкл. — День рождения. Моя подруга, она была горячей фанаткой серии «Форсаж», так что все устроили на подземной парковке. Лазерный свет, дым, спорткары, R'n'B, красивые девушки. У них даже был муляж головы Вин Дизеля. Потом я узнал, что это был не муляж, — признался Майкл, будто поделился неловким секретом.

Ведущий негромко засмеялся — скорее из вежливости, чем из настоящего интереса. Но Майкл сейчас работал не для него — а для зрителей. Будь веселым — и ты будешь нравиться людям. Покажи себя немного нелепым, притворись простачком — и из чувства собственного превосходства у них мгновенно родится симпатия. Завоюй доверие. Заинтригуй. Потом восхити. Покажи свои чувства (притворись, что они настоящие). Покажи свои слабости (притворись, что они твои). Толпа полюбит тебя.

— …с замечательным режиссером Эдвардом Даной, который привел меня в независимое кино, — продолжал Майкл, — а Сара стала моим первым агентом.

— Сколько раз вы работали с Даной?

— Четыре, — с сомнением сказал Майкл. — Да, четыре. Мне нравится с ним работать. Он всегда прямо говорит о том, что считает важным. Его фильмы нельзя назвать развлекательными, они скорее полу-документальные. Он документирует жизнь. Говорит о том, на что сейчас считается неполиткорректным даже намекать.

— Говоря о политкорректности, — подхватил Рой, — нельзя не затронуть ваш следующий проект. Он будет посвящен Ирландии, как я слышал. А у вас ирландские корни, это правда?

— Да, моя мать родом из Дублина, — сказал Майкл, едва не поморщившись.

Он не хотел бы говорить о новом фильме на публику — он вообще не хотел бы о нем говорить, пусть говорят другие. Он хотел всего лишь сделать свою работу. Но его работа была в том, чтобы сидеть и отвечать на вопросы, болтать на заданную тему.

— Я родился и вырос в Лондоне, но всегда считал себя ирландцем, — сказал он.

И все-таки наверняка Джеймс неспроста выбрал эту тему для своего прощального подарка. Какая же все-таки сволочь. Он влез ему в самое нутро, взял за то, что еще оставалось живо, что никогда и не умирало, не угасало. Как будто реверанс через года, ответ на свидание в руинах аббатства. Майкл моргнул, чувствуя, что к лицу приливает кровь.

— О чем будет ваш фильм? — спросил Рой.

— Об этом лучше спросить у его сценариста, — не задумываясь, ляпнул Майкл. И тут же поправился: — Или у режиссера. Я никогда не умел рассказать историю в двух словах, если я начну, я перескажу все события, — отшутился он.

— Что будет его главной темой? — подсказал Рой.

— Противостояние, — сказал Майкл после короткой задумчивости. — Мне кажется, в этой истории каждое слово и каждое действие героев порождает конфликт, и они множатся, как трещины по стеклу. Герои противостоят друг другу, обстоятельствам, самим себе, своим семьям, Богу, правительствам, законам. Англия и Ирландия противостоят друг другу. Одно общество — другому. Это будет история о самом тяжелом времени в жизни Ирландии. Об этом редко говорят вслух, но мне кажется, это нельзя замалчивать.

— Ваш фильм — это экранизация?

— Да, это экранизация романа. «Дикие волки из Баллингари».

— Противостояние, о котором вы говорите, показывается через двух ярких героев: англичанина Терренса Эксфорта и ирландца Эрика МакТира. Вы играете Эрика.

— Да, все верно.

— В книге их ненависть и влечение друг к другу становятся причиной очень печальных событий, — сказал Рой. — Личная драма развивается на фоне общей трагедии. Вы не опасаетесь, что одно затмит другое?

— Я думаю, будет наоборот. Ведь это история не только о ненависти. Это история о любви. О любви к семье, о любви к своей земле, о любви к людям, которые рядом. Это история о неугасимой надежде.

— Вы читали книгу?..

Майкл помедлил, прежде чем ответить.

— Да, — сказал он. — Она произвела на меня впечатление.

— Вы известны как человек, который всегда основательно подходит к своей работе. Для роли Адама Дарлинга вы даже изучали материалы судебных процессов.

— Да.

— А что войдет в подготовку к роли МакТира?

— Уроки танцев, — улыбнулся Майкл, и его вдруг снова кольнуло. Не потому ли Эрик оказался таким хорошим танцором, что десять лет назад в Бирмингеме Майкл похвастался Джеймсу своими умениями?.. Он моргнул, перевел дыхание.

— …голосование среди зрителей нашего канала, — продолжал Рой в свою камеру, — и вопрос, который от вашего имени я должен задать моему гостю, это…

Он вытащил из своих заметок небольшой конверт и протянул Майклу, жестом предложив открыть.

Майкл вытащил квадратный листок бумаги и прочитал вслух:

— «Что означает ваша татуировка J. S.?»

Он помедлил, складывая листок и убирая его обратно в конверт. Потом посмотрел в камеру и небрежно улыбнулся.

— Это инициалы моего любимого писателя, — сказал Майкл, не подумав — и почувствовал, как предательский румянец охватывает лицо. Инициалы любимого писателя!.. Какой идиот!..

— Как его зовут?

— Джон Стейнбек.

— В одном из интервью вы говорили, что это инициалы Джека Скеллинтона из мультфильма «Кошмар перед Рождеством», — сказал Рой, сверяясь с записями, — еще вы называли Джона Смита, знаменитого по истории с Покахонтас, а также упоминали Джона Сильвера.

— И Джессику Симпсон, — добавил Майкл.

— Так какой же ответ — настоящий?..

— Определенно, это Джессика Симпсон, — сказал Майкл.

«Сон в летнюю ночь» Майкл смотреть не стал. Не из-за Фабьен — он вообще не любил смотреть свои фильмы, ему было неуютно видеть себя на экране. Люди вокруг восхищались, отмечали прекрасную игру, многоплановость, выразительность — а он смотрел на экран и видел там не героя, а самого себя. На площадке, под камерами, он бы не смог отличить себя от своей роли. Но когда фильм выходил в прокат, волшебство рассеивалось. Он как будто становился слепым, когда видел себя в тщательно выставленном свете, приукрашенного обработкой, произносящего чужие слова. Виктория обожала себя на экране — а он переключал каналы, если случайно попадал на свой фильм.

Никакой награды "Сон", разумеется, не получил.