52 Гц

Глава 34

— Почему ты здесь?.. — спросил Майкл.

Они сидели в общей комнате за одним столом. Майкл смотрел в книгу, Уизли лепил из фарфоровой глины миниатюрные вазочки и расставлял их в ряд.

С литературой у Майкла складывалось не очень. Ему проще было слышать голос, а не бегать глазами по строчкам. Он отвлекался, то и дело поднимая взгляд, и наконец отодвинул книгу. Смотреть на руки Уизли было куда увлекательнее, чем осиливать какой-то модный роман. Отложив его, Майкл понял, что даже не вспомнит, как зовут героев и в чем там суть. Хотя он намеренно выбрал чтение полегче, фэнтези, что ли. Он иногда думал, что если у него в середине чтения отобрать одну книгу и подсунуть другую — он даже не заметит, что что-то не так.

— Есть только одна причина оказаться в рехабе, — сказал Уизли, ровняя тоненькое горло вазочки. — Я хотел жить.

Он замолчал, явно не собираясь продолжать. Майкл смотрел на его пальцы, как загипнотизированный. Такие эффектные руки, что это их надо было лепить, а не ими. Артистичные, музыкальные. С удлинненными, красивыми ногтями. Может, раньше он был музыкантом?.. Майклу постоянно мерещилась у него в руках то ли скрипка, то ли что-то еще более удивительное. Лютня, что ли.

— Я имел в виду — что с тобой случилось? — спросил он, окончательно отложив книгу. — До рехаба. Почему ты начал пить.

— А почему ты сел на кокаин? — невозмутимо спросил тот. — Я что, должен вывалить тебе историю своей жизни?

— Нет. Не должен.

— Вот я и не буду.

Он сказал это резко, но как-то не зло. Будто щелкнул по носу. Майкл подпер подбородок ладонью, продолжая его разглядывать. Он был, как картина. Взгляд скользил по нему, отдыхая на копне медных волос, падающей на плечи. На ровных тонких бровях, острым уголком опущенных вниз. Ему бы позировать для художников или скульпторов. За такой типаж кастинговые агентства отгрызли бы себе руки по локоть. В такого влюбляться бы, вдохновляться им, писать ему стихи и читать их, волнуясь, с мятого бумажного листка. Майкл смотрел, рассеянно улыбаясь. Его необъяснимо тянуло разговаривать с этим парнем. Он не понимал, почему. Он ни с кем не хотел обсуждать, что с ним случилось, а сейчас — то ли хотелось излить душу, то ли думалось, что этот, искалеченный — поймет. То ли просто Уизли так спокойно молчал, что его молчание было, как колодец, в который что ни брось — все канет на дно и никогда не вернется.

— Ты здесь давно? — спросил Майкл.

Уизли почесал висок тыльной стороной запястья. Его пальцы, словно жили сами по себе — мяли, вытягивали, согревали, лепили комок белой глины.

— Год, — сказал он после долгой паузы.

— Долго. Застрял на двенадцати шагах?..

— Не хочу возвращаться, — спокойно сказал тот.

Он казался совсем молодым — двадцать пять, максимум. Почти мальчишка. Кто ему оплачивал участие в программе?.. Родители? Была ли у него девушка?.. Насколько Майкл успел узнать, Уизли не общался ни с кем за пределами клиники. Было ли ему куда возвращаться? Майкл подумал, что в таких ситуациях принято говорить, что жизнь не кончена, всегда есть выход — но он бы соврал, если бы так сказал.

У него самого, казалось, жизнь уже сорвалась под откос. Премьера «Неверлэнда» шла без него. Майкл краем глаза следил за новостями, если случайно на них натыкался: его отсутствие объясняли стрессом, тяжелой работой, последствиями Оскаровской гонки. Зак не стал делать тайны из того, что он уехал в рехаб, но активно давил на то, что Майкл вымотался за последние пару лет: он и правда работал без остановки, так что в основном тон статей был снисходительным.

— У тебя есть друзья?.. — спросил Майкл.

— Нет.

Нет?.. В каком смысле — нет?.. Он с трудом представлял, как это возможно, в принципе. Как можно обойтись без людей, близких людей в твоей жизни? Ведь рядом всегда есть кто-то, достаточно лишь посмотреть пристальнее, чтобы разглядеть. Найдется кто-то с кем зацепишься языком, кто разделит твои мысли, кто захочет тебя выслушать — и кому ты, в свою очередь, в нужный момент постучишь кулаком в лоб: эй, очнись, не твори херню. Вот, посмотри, вот это — херня, ты творишь ее, перестань. Как это — жить без друзей? Как бы он жил, если вы у него не было Брана?.. Томми?.. Эвана, Сары, Дакоты? Каково это — быть одиноким?..

Каково было быть одиноким Джеймсу?..

Майкл вздрогнул, ощутив на коже мороз.

— Я знал одного человека, — сказал он. — Он не умел заводить друзей.

Уизли поднял голову, посмотрел на него темными очками. Майкл опустил плечи. Он не знал, что тут еще добавить. Когда-то знал одного человека. А может, не знал никогда, на самом-то деле. Трахался с ним, а знать — не знал. Он поежился.

— Что с ним стало? — спросил Уизли, поняв, что Майкл ничего не добавит.

— Не знаю, — сказал Майкл. — Просто он всегда был один.

Он закрыл книгу, отодвинул ее в сторону. Подтянул к себе лист бумаги из пачки, лежащей на столе. Взял синий карандаш, начал выводить округлые линии — просто так, бесцельно. Дуги, волны. Маленькие круги.

— Есть три варианта, — сказал Уизли, наблюдая за его рукой. — Все три неправильные.

— Расскажи, — отозвался Майкл, не отвлекаясь от рисования.

— Мы ехали с вечеринки, — сказал Уизли, распрямляя спину и вытягивая руки над головой. — Отмечали мой день рождения. Все были пьяными, машина сорвалась в обрыв на Малхолланд. Водитель не выжил, меня выбросило на камни. Ремень безопасности был непристегнут. Я помню, что застегивал его — похоже, ошибся. Сломал спину.

— А зрение? — спросил Майкл.

Уизли пожал плечами, расслабленно выдохнув.

— С детства был близоруким, стресс и авария усугубили процесс.

Вариант был правдоподобным — но Уизли же сам сказал, что это только чужая теория. Причем, неверная.

— А второй вариант? — спросил Майкл.

— Он скучный, — пренебрежительно сказал Уизли. — Я с детства занимался плаванием, хотел попасть в олимпийскую сборную. На тренировке неудачно прыгнул с вышки, попал на бортик бассейна.

— Вышка была высокая? — с сомнением спросил Майкл.

— Десять метров.

— Ты бы не выжил.

— Да, — подтвердил Уизли. — Это точно. Мне нравится, когда люди пытаются понять, что со мной не так. Правда в том, — задумчиво сказал он, и Майкл услышал в его голове какую-то непоколебимую убежденность, — что со мной все так.

Сквозь темные стекла были видны его раскрытые глаза. Он моргал, глядя куда-то мимо головы Майкла. Майкл слегка заторможенно смотрел на его лицо и волнистый ореол волос. Все время казалось, он его где-то видел, но никак не мог вспомнить — где.

— А третий вариант? — спросил он.

— Ты мне скажи, — предложил Уизли. — Придумай что-нибудь неожиданное.

Майкл смешливо хмыкнул.

— Инопланетяне ставили на тебе опыты.

Уизли весело улыбнулся.

— Да. Что-нибудь вот такое. Я люблю фантастику, расскажи мне про инопланетян.

На следующем часе арт-терапии Майкл осознанно сел рядом с Уизли. Парень нравился ему все больше, и в этой симпатии не было снисходительной жалости, какая иногда возникает к тем, кто слабее тебя. Он не мог воспринимать Уизли слабее. Да, тот передвигался на коляске, потому что не мог ходить, но какая разница, кто как перемещает себя в пространстве? Не это определяет личность, ведь так?

Уизли лепил свои вазочки, как всегда. У него был явный талант. Он лепил каждую будто небрежно, но за этой легкостью явно стояли десятки часов практики и сотни уродливых горшочков, из которых со временем начало получаться что-то изящное.

Обычно на этих занятиях Майкл рисовал. В их распоряжении были краски, маркеры, гелевые ручки, пастель — все, что угодно. Майкл выбрал карандаши. Большую жестяную коробку с карандашами. Это был простой материал, не требующий никакой дополнительной подготовки, для него не нужно было запасаться водой из кулера, салфетками, губками, связкой кисточек. Заточил и рисуй.

Подперев голову кулаком, он рисовал, не стесняясь своего неумения, все, что приходило на ум. Не задумываясь, что получится — отключая рассудок, просто водил рукой по бумаге, меняя цвета, если вдохновение требовало. Потом смотрел, что получалось. Однажды у него получились развалины какого-то замка, поросшие плющом и кустами. В другой раз, решив повторить их, он неожиданно для себя нарисовал возле обвалившейся арки желтую рыбку. Рыбке потребовалась вода, он заштриховал лист синим — и оказалось, что это затопленные руины, увитые водорослями. Почему-то он был уверен, что там должны обитать русалки. Русалку он там и нарисовал, даже двух: одну — огненно-рыжую, с длинным зеленым хвостом, вторую — черноволосую, фигуристую, явно постарше. К ним, наверное, должна была прилагаться какая-то своя история, но историю он не знал.

В этот раз, заняв место рядом с Уизли, он отщипнул часть его комка глины и покатал в руках, согревая. Уизли будто бы не заметил, занятый своими бесконечными вазочками. Майкл бездумно раскатал в ладонях свой кусок. У него получилась неровная колбаса, толстая с одного конца, и он машинально разгладил ее, даже не думая о том, что из этого выйдет. Вышел длинный, обтекаемый силуэт — не то дельфин, не то акула. Майкл выщипнул со стороны хвоста плавники, разровнял их, разгладил, придал форму — и остановился только тогда, когда понял, что для дельфина у этой химеры получился слишком большой хвостовой плавник. Майкл слегка согнул фигурку дугой и посмотрел на нее, подняв к лицу.

У него получился кит.

Майкл повертел его в пальцах. Примерился, как он плывет в волнах.

В голове что-то бродило, какая-то идея. Пока еще смутная, неопределенная. Майкл даже не мог сказать, что она выражалась в словах. Ему просто грезилась темная океанская вода и длинное крупное тело в ней.

Он начал рисовать то, что видел. Огромного кита под толщей воды. Он не считал себя художественно одаренным, так что даже не пытался сделать красиво, гармонично, анатомически правильно, не думал ни о композиции, ни о цвете — просто вынимал образы из головы и клал на бумагу. Одного кита, второго, третьего, десятого… Он рисовал их и перерисовывал, не понимая, чего ему не хватает. Что-то было не так. Что-то не складывалось. То ли кит был не тот, то ли вода не того цвета, то ли рядом не хватало чего-то.

Однажды, задумавшись, нарисовал рядом с огромным китом — человека. Маленького уродливого человечка с ножками-палочками. Дорисовал ему черные ласты. Уставился на него, пытаясь понять, что это значит. Кто он? Что он тут делает? Чего хочет от кита?.. Здесь явно крылось что-то загадочное. Какое-то приключение. Человек же как-то туда попал? И теперь Майклу хотелось узнать — как. И зачем.

Он увлекся всерьез, начал думать, задавать самому себе вопросы — так, как привык, как всегда делал во время работы. Мужчина это был или женщина?.. Определенно, мужчина. Молодой. Красивый?.. Возможно. Или неважно. Не имеет значения, красивый он или нет. Как он там оказался — случайно?.. Это начало истории, это ее конец? Он упал с корабля? Он напуган? Он что-то ищет? Кто-то должен быть рядом? Кто-то ждет его на земле? Он решил утопиться? Он потерялся? Он хочет что-то сказать?..

Майкл вертел в голове вопросы, даже ночью, лежа без сна, все крутил в голове историю, искал ответы. Выбирал подходящие, как красивую гальку с каменистого берега, раскладывал их в узор. История раскрывалась медленно. То один кусочек сцеплялся с другим, то второй. Они сливались, как шарики ртути, как магниты, подтягивались друг к другу, и каждый ответ тянул за собой еще десять вопросов. Чтобы случайно не упустить детали, Майкл завел блокнот. Попытался изложить историю связно — но не сумел, получалась какая-то ерунда. Хватался за одно, за другое, перескакивал из начала в конец, забегал вперед, сам запутывался. Пришлось рисовать — с этим у него выходило гладко, несмотря на корявость.

Он чирикал в блокноте схематичные кадры. Вот кит с белым брюхом — и маленький человек. Вот еще человек, у себя дома, сидит за компом. Вот гуляет в огромных наушниках. А вот море, пляж, огромный валун, на нем сидит человек. Снова кит, он один. Опять человек, он в машине, но не за рулем. Едет куда-то. Спит у дороги. Пьет из ручья.

Где-то ближе к концу он вдруг понял — это история Уизли. Он ведь хотел необычное, так? Будет ему необычное. Такого он еще точно не слышал.

— Я могу рассказать про тебя, — однажды сказал Майкл.

Он был готов. История сложилась в единое полотно, он знал о ней столько, что боялся — рассказывать придется долго. Проще было бы показать Уизли наброски, все эти кривые эскизы, которые Майкл обводил в рамочки, будто комикс (если Фредди смогла нарисовать комикс — он и подавно может!). Но Уизли было трудно напрягать глаза, а в своем умении болтать Майкл был уверен, так что он мог и не показывать, а просто рассказать, как все сложилось.

Уизли заинтересованно поднял брови и улыбнулся.

— Я думал, ты уже забыл.

— Нет, — с энтузиазмом сказал Майкл. — Я придумал. Давай спустимся, — он махнул рукой в сторону океана. — Тебе понравится.

Уизли недоверчиво хмыкнул. Залез пальцем под темные очки, почесал нос.

— Интригуешь, — признался он. — Инопланетяне там будут?

— Кто? — переспросил Майкл, давным-давно выкинувший из головы первую идею. — Нет. Это не про них. Но это не хуже.

Они спустились к широкой полосе песка, остановились под пальмами. Океан шумел, накатывая на берег. Яркие треугольные паруса виндсерферов то взмывали вверх, то скрывались за волнами. Ветер был свежий, крепкий, зеленая бахрома пальм шуршала под ним, как пакет, которым играется кот.

— Валяй, — предложил Уизли, сцепляя пальцы на животе. — Читай.

Майкл сел на песок, скрестил ноги.

— Это не рассказ, — предупредил он. — Я так не умею. Это вроде комикса. Но я все расскажу, что нарисовано. Тут немного.

— Много, немного… Как будто я куда-то тороплюсь, — благодушно сказал Уизли.

Майкл нервно поерзал на песке, перелистал блокнот туда-сюда, будто ему нужно было освежить в памяти эти картинки.

— В общем, — начал он, облизав губы, — жил один парень. Он был немного странным. Или нет, не немного. Неважно, короче — странным. У него был такой пунктик, проблема даже — он не мог общаться с людьми. Не то чтобы он не умел — он умел. Он мог говорить, в смысле, у него не было никаких травм, там, со слухом, с голосом. Просто ему было сложно. Он не выходил из дома, избегал телефонов. Не мог даже смотреть людям в глаза.

Уизли издал тихий звук, будто хотел что-то спросить, но передумал. Судя по его лицу, начало и правда казалось ему интригующим.

— Он был аутистом, я думаю, — сказал Майкл. — Разговаривать с людьми ему было больно. Он не выносил, когда его трогают, даже когда на него смотрят — сразу сжимался, втягивал голову в плечи. Прятался. Он почти всю свою жизнь провел в одной комнате.

— Его кто-то запер?.. — с интересом спросил Уизли.

— Нет, — удивленно возразил Майкл. — Никто его не запирал, он сам закрывался. Ему так просто было спокойнее. Иногда ему казалось, — продолжил Майкл, машинально проводя кончиками пальцев по краям блокнота, очерчивая его прямоугольник, — что его кто-то зовет. Он думал, это было просто воображение, галлюцинации, может. Или просто звуки, которые слышишь в тишине. Это не было явным голосом, там не было слов. Но он все время думал, что это нечто — оно обращается к нему. Будто пытается выговорить его имя, но может справиться только с единственным звуком, и повторяет его на разные лады. Иногда этот парень, он начинал отвечать. Спрашивал — кто ты такой? Что ты хочешь сказать, где ты? А оно то молчало целыми днями и даже неделями, то вдруг возникало опять.

Уизли молчал, не задавая больше никаких вопросов. Майкл пожалел, что не захватил с собой бутылку воды — страшно хотелось пить, рот пересыхал от разговоров.

— Однажды в интернете, случайно, этот парень узнал, что существует один кит, которого не слышит никто из сородичей. Тот, который поет на частоте в 52 Гц. У всех обычных китов другая частота, намного ниже. Они просто физически не могут его услышать, для них его голос слишком высокий. И парень понял, что слышит у себя в голове именно этого кита. Одного, конкретного. И что он должен с ним встретиться.

Уизли молчал, неподвижно глядя перед собой. Он едва заметно улыбался, но улыбка была странная — тонкая, будто он очень старался сдержать ее, а она все равно расползалась. Солнце пронизывало темные стекла его очков, и Майкл видел его глаза — крупные, выразительные, с длинными ресницами.

— И этот парень, он начинает действовать, — сказал Майкл. — Он понимает, что не сумеет справиться сам, ему нужно, чтобы ему помогли добраться до цели. И он делает, что ему приходит в голову, всякие странные вещи. Он берет камеру и записывает ролик, где рассказывает, что слышит кита, которого никто больше не слышит. И что ему нужно с ним встретиться. И выкладывает в интернет. Сначала никто не обращает на это внимания — ну, еще один чудик. Его никто не принимает всерьез. Над ним никто особенно не смеется, но все думают, когда видят этот ролик — блин, вот придурок, бывают же такие — ему надо найти кита, который поет ему в голову. Шизик какой-то. И, в общем, этот парень, он понимает, что всем, в общем, плевать. Никому нет дела до него и до его кита. И он понимает, что должен сделать все сам, что никто не придет и не скажет — слушай, друг, меня так проняла твоя история, я тут случайно владелец какой-нибудь корпорации, я дам тебе частный самолет и батискаф, чтобы ты нашел своего кита. А этот парень, он, ну, получает какое-то пособие, ему хватает на еду, может, он даже подрабатывает где-нибудь, может, он, например, художник, продает картинки на стоках.

Он совсем не богач, а чтобы выйти из дома, добраться до цели — нужны деньги. И он решает, что поедет до океана автостопом. Доберется — а там решит, что делать дальше. У него нет никакого четкого плана. И он пишет у себя в блоге, что собирается сделать. Потом, на всякий случай, заводит проект на Кикстартере, потому что слышал, что так можно собрать денег. И вываливает туда все свои планы, сумбурно — у него нет никакого маркетинга, он ничего не знает про рекламу, продвижение — он просто рассказывает, как есть. И этот проект замечает один человек, другой… третий. И они начинают скидываться. Кто по доллару, кто по десять… Сколько не жалко. История начинает расходиться, о нем кто-то пишет, на его проект дают ссылки — и вдруг, неожиданно, история получает резонанс, и на него обрушивается шквал внимания. С ним хотят встретиться, поговорить, взять интервью, сфотографировать. Сначала он пугается, паникует, он в ужасе запирается дома. Но сообщения продолжают приходить, кто-то перечисляет ему двадцатку, кто-то сотню, кто-то тысячу. Он смотрит на это, слышит кита в голове, все отчетливее — и понимает, что не сможет без других людей. Ему придется выйти из дома, говорить с ними, дать им смотреть на себя.

Уизли рассеянно смотрел на горизонт, будто отвлекся на свои мысли. Но стоило Майклу прерваться, как он провернул голову и требовательно спросил:

— Что было дальше?

Майкл перевел дыхание. Рассказывать все это было непросто. В его голове история существовала единым куском, а тут следовало разматывать ее постепенно, хронологически. А она буквально на ходу обрастала деталями, о которых он раньше не думал, и он боялся упустить что-то, сказать — и забыть. Он пожалел, что не предусмотрел захватить с собой карандаш, чтобы на месте записать новые детали.

— Дальше, — сказал он, — дальше этот парень решает, что примет помощь. Хотя ему трудно, он не меняется волшебным образом, стоит ему выйти из дома. Он все так же не может смотреть людям в глаза, не выносит, когда его трогают — но он постоянно думает о ките, которого слышит, прокручивает у себя в голове его голос и не дает самому себе забыть, зачем он все это делает. И он отправляется в путь. Автостопом. Водители подбирают его, везут каждый докуда может. Иногда тот, кто его везет, как-то координируется со своими приятелями, передает его, как посылку, предупреждает: не говори с ним, не трогай его, просто довези до этой точки.

Уизли опять хмыкнул — тихо, будто не хотел мешать рассказу. Он улыбался, уже не скрываясь.

— Дальше, — велел он.

— А у тебя нет воды? — спросил Майкл. — Я как-то не ожидал, что так долго получится.

Уизли порылся в багажной сумке, достал бутылку прохладной колы. Майкл скрутил крышечку, сделал несколько долгих глотков.

— В общем, он добирается до океана. Каждый день ему приходится говорить с людьми, по ночам он не спит, потому что его почти трясет от напряжения, у него чешутся руки, он нервничает, у него бывают панические атаки — но он все равно движется дальше. Когда он добирается, его там уже встречают. Он известен. Кто-то дарит ему акваланг, кто-то нанимает ему учителя по дайвингу, кто-то находит яхту. Ему помогают. Он думает только о том, что должен найти кита, хотя его никто никогда не видел. Он уверен, что они встретятся, ведь они одинаковые, ведь он слышал голос. Они обязаны встретиться.

Майкл ненадолго прервался, перевел дыхание. Он сам не заметил, когда оно разволновалось, и ему пришлось немного помолчать, глотая колу, чтобы вернуть его. Уизли ждал молча.

— Когда его отвезли к сезонному маршруту кита, — тихо сказал Майкл, — этот парень надел акваланг, кувырнулся через борт и остался один. Под водой. Вода была холодной, но в гидрокостюме он этого не замечал. Вокруг было темно. И очень тихо. Он не знал, как искать этого кита, океан ведь такой большой, а в последние недели людей вокруг него было так много, что он перестал его слышать. У него в голове, и вокруг — все было тихо. И он просто висел, в пустоте, и оглядывался. И слышал только воздух, как булькают пузыри, которые он выдыхает. Он ждал. А потом… он увидел, — тихо сказал Майкл. — Он увидел, как далеко впереди, в темноте, появляется что-то еще темнее, чем она. Появляется, приближается… и плывет к нему.

Пришлось снова прерваться. Майкл запустил пальцы в песок, сжал его в кулаках, отвлекаясь на то, как он скользит сквозь них.

— Когда они встречаются, кит подплывает к нему вплотную. Парень протягивает руку и касается его. Кит — огромный, настолько огромный, что кажется размером с дом или самолет. Он раскрывает пасть, и парень слышит его — не только у себя в голове, но и всем телом, как вибрацию, которая проходит сквозь него. Они проводят вместе какое-то время, а потом… А потом, — сказал Майкл, — потом кит уплывает, и парень остается один. Он расстроен, он даже разочарован. Ему казалось, все будет не так. Они встретятся и будут вместе. Он подсознательно ждал какого-то чуда — может, он сам превратится в кита или у него отрастет хвост, как у русалки. Он точно знал, что они должны быть вместе, ведь они понимают друг друга, они существуют друг для друга.

Ветер шумел в пальмах, мокрая полоса песка блестела под солнцем. Широкие ленивые волны накатывали на нее и отползали обратно.

— Он оглядывается и понимает, что потерялся, — сказал Майкл. — Он совершенно один, а наверху уже ночь и он не может определить, где поверхность, куда ему плыть. Он не понимает, где верх, а где низ — все вокруг просто темно. Он паникует. Начинает задыхаться от страха. Ему кажется, что он погружается все ниже и ниже, и когда у него кончится воздух — он просто утонет. Но потом он чувствует движение под собой, видит гигантскую черную тень — и кит, вильнув хвостом, выбрасывает его на поверхность.

Уизли еле заметно выдохнул, улыбнувшись. Он все так же молчал, но длинные тонкие пальцы едва заметно поглаживали подлокотники кресла.

— В общем, этот парень, вынырнув на поверхность, вдруг понимает, что он не один, — сказал Майкл. — Он все это время был не один. Хотя он совершенно не изменился, он остался таким же, как был — он все еще аутист, ему все так же трудно оставаться среди людей. Он не находит себе ни девушку, ни парня среди тех, кто помогал ему. Он вообще, я думаю, асексуал, он и не может, и не хочет ни с кем никаких отношений. Но он понимает, что иногда с людьми можно общаться, если есть, ради чего. А еще он понимает, что неважно, на каком расстоянии от тебя твой кит. Если вы слышите друг друга, расстояние не имеет значения. И потом, в самом конце, он сидит на берегу океана, смотрит на волны. Он знает, что где-то там плавает его кит и поет для него. Он теперь слышит его ясно и четко. А кит теперь тоже знает, что он не один. Что его кто-то слышит.

Майкл замолчал. Они сидели, не двигаясь.

— Это сильная история, — наконец сказал Уизли. — Она мне нравится. Но я все ждал, когда же появится акула и откусит этому парню ноги.

— Что?.. — Майкл вздрогнул. — Зачем?..

Уизли ухмыльнулся и похлопал по подлокотнику своего кресла.

— Просто твоя история не обо мне. Больше похоже на то, что это ты потерял своего кита.

Майкл смотрел на него растерянно.

— История все же отличная, — после паузы добавил Уизли. И показал большой палец: — Вот такая.

Майкл сидел на песке с блокнотом в руках, рассеянно листая страницы. Картинки в квадратиках были молчаливыми. Безмолвный комикс, в котором не было ни одного слова. Майкл листал их, пока вдруг не понял, на что же это было похоже все это время. Не просто рисунки. Не просто комикс.

Раскадровка фильма.

Время шло. Дни, недели. Иногда люди менялись. Приходил кто-то новый, провожали кого-то старого. Неизменным оставался только Уизли. Майкл старался проводить с ним больше времени, даже если они просто сидели рядом и молчали, а не разговаривали. С ним было приятно молчать, с ним было приятно болтать о чем-нибудь отвлеченном. Он не рассказывал о себе, но был не против слушать, когда говорил Майкл. С ним было куда легче, чем со штатным консультантом, которого Майкл, как и все, посещал два раза в неделю. Откровенничать с чужим человеком, чья работа заключается в выслушивании проблем твоего детства, казалось Майклу каким-то странным извращением. Для того, чтобы выговориться, у человека всегда есть друзья. Психоаналитикам платят те, у кого друзей нет. Так что на сеансах он всегда говорил о чем-то не слишком серьезном, о том, что прекрасно знал и без чужих советов. По-настоящему откровенным был только с Уизли. А тот, кажется, иногда расспрашивал Майкла с каким-то исследовательским, прохладным интересом. И говорил, что думает, не собираясь быть тактичным.

— Интересно, что все твои отношения постоянно завязываются в треугольник, — однажды сказал он.

— С чего это все? — недовольно сказал Майкл.

Уизли не обратил на его слова никакого внимания.

— Я думаю, все началось с детства, — менторским тоном начал он, пристроив руки на подлокотники и сцепив на животе пальцы. Майкл весело фыркнул.

— Хотел бы я посмотреть на человека, у которого «все» началось в какое-нибудь другое время.

— Ты совершенно не виноват в том, что все твои отношения рано или поздно разваливались — или что им что-то препятствовало, — продолжал ехидничать Уизли. — Вот, например, твой друг Эван, которого отняла музыка.

— Ничего она у меня не отнимала, — горячо возразил Майкл. — Я сам отправил его учиться — и ничуть не жалею!

— Это ты сейчас не жалеешь, — сказал Уизли, для пущей важности прижимая подбородок к шее. — А в детстве ты без него скучал. Но винить тебе было некого, ведь нельзя же винить человека, который пошел за своей мечтой?

— Конечно, нельзя! — подтвердил Майкл.

— И нельзя винить музыку, потому что она эфемерна, ее нельзя ударить или затоптать ногами. И невозможно винить себя, потому что ты ведь точно ни в чем не виноват.

— Так и есть, — сказал Майкл, весело улыбаясь.

— Но если все отношения кончаются, кто-то же должен быть в этом виноват? — спросил Уизли. — Значит, нужно, чтобы всегда был кто-то третий, на которого можно свалить всю вину. Вот так и получается, что в твои отношения постоянно вмешивается какой-нибудь негодяй и разлучает тебя с твоими возлюбленными.

— Ты бредишь, — жизнерадостно сказал Майкл.

— А ты отрицаешь очевидное.

— Я отрицаю бред!

— Ну и ладно, — сдался тот, не собираясь спорить. — Я в бассейн, ты со мной?

Майкл угукнул, выкидывая дурашливый разговор из головы, но тот не выкидывался. Уизли был подозрительно близок к правде. Всегда что-то вмешивалось, что-то — или, чаще всего — кто-то. Он никогда не строил отношения с одним человеком, всегда где-то рядом маячил неизменный «+1». Например, Бран, которому Майкл с легкостью передавал из рук в руки недолгих подруг. Сара, от которой он свинтил к Джеймсу. Джеймс, который нашел себе Винсента. У Фабьен был Гийом, у Виктории был Ларри. Этот сценарий повторялся столько раз, что Майкл привык к нему, начал принимать, как должное. Может, настолько привык, что только таких и искал себе?

Это было странное чувство и странное осознание. Он ведь всегда знал, что все отношения — конечны. Он жил с этой уверенностью до тех пор, пока не столкнулся с Джеймсом, и только с ним, впервые, поверил, что все может быть не так. Ничего не кончается, даже если между вами время и расстояния. Отношения просто встают на паузу, а при случае продолжаются, будто не было никакой разлуки. Но как-то так выходило, что у всех, кого он любил, и правда был другой спасательный круг рядом. Будто Майкл внутри себя продолжал верить: все кончается, а раз это так — ничего не бывает всерьез.

Почему он так и не решился позвать Джеймса к себе? Тянул больше года. Привык к роли любовника. Боялся, что ничего не выйдет? Или — что выйдет?.. Боялся, что все получится, все станет — всерьез? И что тогда? Если б позвал. Если бы нашел вариант, если бы, как советовал Бран, спустился. Что тогда? Чего бы больше боялся — снова остаться без Джеймса — или по-настоящему остаться с ним? Жить. Делить дом. Почему-то тогда, в двадцать, совместная жизнь влекла и манила, касалось — будет круто, все получится, любые проблемы можно решить. А теперь? Понял, что не любые?

Чего боялся-то? Кости на гонках ломать — не боялся. Встал, отряхнулся, дальше пошел. А тут — не кости. Тут что-то другое. Всегда был победителем. Не научился быть проигравшим. Вот и избегал любых проигрышей, как мог.

Потому и фильмы боялся смотреть. Боялся увидеть, что налажал, и это запечатлела пленка. Это останется навсегда, это увидят другие.

Майкл сидел, с потным лбом и трясущимися руками. Будто все уже проиграл, все, что мог, остались только руины. А разве нет? Джеймс ушел. Осталась карьера, но чтобы ее сохранить, придется опять бежать в два, в три раза быстрее. И пойдет у него череда рехабов. Ради чего? Ради одобрения Ларри? Ради гонораров, смысл которых он до сих пор не понимает? Ради мечты, ради звездной роли, ради возможности сказать себе — я справился, я молодец?

А с чем справился? Хорошо сыграл роль чужого алиби? Был ему лучшим алиби из возможных — с этим?

Или, может, с чем-то другим было нужно справляться, а он так и не понял?

Или не нужно было. Не справляться требовалось, а признать. Он проиграл. Еще тогда, много лет назад, проиграл самому себе. И сделал это опять. И можно было бы продолжать убегать от чувства вины, справляться и побеждать, или можно было бы полировать свою вину тряпочкой, как золотой «Оскар», и держать на самой видной полке, не выпуская из вида.

Или можно было смириться и как-то жить дальше. С этим чувством вины. С этой горечью. Просто жить дальше. Чтобы Джеймс тоже мог — спокойно, не тревожась о том, что его уход сломал Майклу жизнь. Не сломал ведь.

Однажды что-то случилось. Майкл не понял, что именно — они с Уизли могли все так же сидеть и молчать, но они больше не молчали вместе. И больше не разговаривали так, как прежде. Уизли отвечал ему односложно, бросил расспрашивать. Начал затыкаться наушниками, демонстрируя, что не расположен общаться. Майкл думал, что у всех есть дни, когда настроение без повода падает вниз, и терпеливо ждал, когда этот период закончится — но он не кончался. А однажды Уизли, заслышав его шаги по садовой дорожке, просто развернул коляску в другую сторону.

Майкл догнал его.

— Эй. Все нормально?.. — обеспокоенно спросил он.

— У меня — да, — спокойно отозвался тот, не остановившись. — Спасибо, что спросил.

Майкл остался стоять на садовой дорожке, глядя ему в спину — неприятно удивленный и даже обиженный. Потом нагнал Уизли, пошел рядом.

— Что не так?.. Что случилось? — прямо спросил он.

Уизли остановился, вздохнул. Сняв с носа темные очки, протер их футболкой, опустив глаза с фантастическими рыжими ресницами. Будто это было важно, будто он мог заметить разницу между пыльными и непыльными очками!

— Ты меняешь одну зависимость на другую, — сказал он. — Извини, Майкл. Ты мне нравишься, но я не хочу быть твоим наркотиком. Это утомляет.

— Я не завишу от тебя! — возмутился Майкл. — Мы просто дружим!

— Да?.. — Уизли поднял на него взгляд. Он смотрел широко раскрытыми глазами, расфокусированно, как очень близорукий человек, куда-то сквозь лицо Майкла.

Цвет глаз у него был потрясающий. Чистый, зеленовато-синий, будто ему в глаза капнули цветной тушью. — Ну тогда поживи сам, без меня, раз ты от меня не зависишь.

Майкл опешил от такого заявления. Стоял, не зная, что и сказать. Уизли склонил голову набок, будто прислушивался к голосам в голове.

— Майкл, ты так мастерски входишь в раппорт, что от тебя трудно избавиться. Оглянуться не успеваешь, как ты становишься физиологическим симбионтом. Иногда это приятно, ты интересный человек, с тобой здорово. Просто, знаешь, иногда хочется подышать воздухом, который не пахнет твоим окситоцином и тестостероном.

— Ты хочешь сказать — я навязываюсь? — изумленно переспросил Майкл.

— Да, — спокойно согласился Уизли. — Ты навязываешься.

— Я думал, мы дружим!..

— Мы не дружим.

— Ладно, — сказал Майкл, перебарывая неприятное изумление, — если тебе нужно время…

— Хочешь спросить — сколько мне его нужно?..

Уизли нацепил очки на нос, поправил дужку указательным пальцем.

— А я не знаю, — беспечным тоном спросил он. — Может, год? Почему я вообще должен с тобой это обсуждать? Перестань, пожалуйста, бегать за мной и размахивать своим одиночеством. Это задалбывает. А еще больше меня задалбывает выяснять с тобой отношения.

Он объехал Майкла.

Майкл стоял, глядя ему в спину. Смотрел, как тот, подхватив длинный садовый шланг, утянул его за собой. Нажав гашетку разбрызгивателя, принялся поливать клубмы. Майкл стоял. В его голове было так пусто, будто все мысли разбежались. Он был изумлен и оскорблен одновременно. Зависимость от людей? Что за бред. Он просто отлично умел общаться — всегда умел. Он умел быть отличным другом, он нравился людям — и он искренне интересовался ими, если они ему нравились. Да что в этом плохого, в конце концов?.. Уизли просто черт знает что о себе возомнил, раз решил, что Майкл не проживет без общения с ним!..

…И гребаный рыжий оказался прав. Через два часа насильного удерживания себя подальше от Уизли Майкла начало ломать всерьез. Он следил за собой с каким-то странным, холодным недоверием. Как трясутся руки, как его бросает то в жар, то в холод. Ему физически, мучительно не хватало возможности повернуть голову и посмотреть в ту сторону. Он понимал, что этого не может быть, он уже месяц не то что не нюхал никакой дряни и не пил — он даже кофе видел только раз в день. У него не могло быть ломки, но она была.

Его накрыла паника, что все отношения в его жизни были — вот этим. Зависимостью. Физиологией. Биохимическим сбоем в мозгу. Привязанностью, которая развивалась не к людям — к адреналину и окситоцину, которыми организм ширял себя сам в чужом присутствии. И с этой точки зрения было абсолютно плевать, кто находится рядом. Любой, вызвал нужную реакцию, становился ему другом… любовником.

Все было иллюзией. Не было ни дружбы, ни близости, ни радости от того, что ты не один, что кто-то тебя понимает.

Ты один.

Если до этого Майкл активно занимался всей этой жизнью в рехабе, занятиями, практиками и терапией, то сейчас он полностью утратил к ней интерес. Какой смысл вообще лечиться от зависимости, если это не кокаин, не алкоголь, не амфетамины — если это сама жизнь, люди, любовь к ним?..

Да существовала ли она вообще, эта любовь? Не была ли она такой же иллюзией, как и все остальное?.. Набором нервных импульсов. Гормональным коктейлем, от которого чаще стучало сердце и повышалось давление. Обыкновенным наркотиком.

Он мог бы, как Уизли, провести здесь год. Или всю жизнь. Какая разница была теперь, где ему жить, здесь или там, в клинике или на воле?.. Он чувствовал чудовищную апатию и пустоту. Правда, открывшаяся ему, была слишком страшной, чтобы ее можно было вынести.

Какая разница, какой наркотик ты потребляешь, если все равно ты подсажен на самый главный, воспетый, прославленный, обожествленный?.. Любовь. Останешься ли ты человеком, если слезешь с него? Да и можно ли?..

По утрам Майкл уходил в дальний угол маленького сада и сидел там, в тени полотняных тентов, глядя в одну точку, наблюдая за муравьиной суетой у себя под ногами. Муравьи были счастливы — их жизнь управлялась простыми сигналами, они и понятия не имели о том, как трудно быть человеком.

Рядом послышалось знакомое жужжание моторчика. Майкл смотрел на муравьиную дорогу под ногами, не отрываясь. Он знал, что Уизли просто проедет мимо, и не собирался его окликать.

Но тот остановился.

— Привет, — сказал Уизли. — Ты не занят?

Майкл поднял на него глаза. Уизли сидел, повернув голову в его сторону, и дружелюбно улыбался.

— Что? — вяло спросил Майкл.

— Я соскучился, — сказал тот и улыбнулся, как раньше — с веселым предвкушением. — Хочешь со мной на пляж?

— Что?.. — опять спросил Майкл. Он искренне не понимал, что происходит.

— Я по тебе соскучился, — внятно, почти по слогам, повторил Уизли. — Мы неделю не разговаривали. Мне захотелось поболтать с тобой. Ну так что, сходим на пляж?.. — нетерпеливо спросил он.

— Чего ты от меня хочешь? — раздраженно спросил Майкл.

Уизли фыркнул, сдувая с лица рыжую волнистую прядь, светящуюся на солнце.

— Не знаю, — сказал он. — Посидеть с тобой. С тобой классно сидеть вместе. И можем поиграть в города.

— Ты меня послал!.. — возмутился Майкл. — Ты сказал, я задалбываю!.. Сказал, что я симбионт, бегаю за тобой, дышать не даю!

— Да, — тот кивнул. — Я так и сказал.

— И что теперь?!

— А теперь я соскучился, — в третий раз повторил тот. — Но если ты сейчас задолбаешь меня еще раз, я тебя снова пошлю.

— Ты сказал, мы не дружим!..

— Да, — кивнул тот. — А что, отношения исчерпываются одной только дружбой?.. Ты в курсе, что можно быть приятелями?.. Или симпатизировать друг другу издалека?.. Можно иметь одну-единственную, но интересную тему для разговора. Просто когда ты перестал меня преследовать, я понял, что с тобой все же интереснее, чем без тебя.

— Я тебя не преследовал, — сквозь зубы процедил Майкл.

— А кто постоянно маячил рядом?..

— Мог было и отказаться!..

— Может, я стеснялся?.. — с вызовом спросил Уизли. — Может, мне трудно говорить «нет»? Может, я вообще не хотел оказываться в ситуации, где мне требуется выбирать между твоим присутствием и необходимостью сказать, что ты заколебал?..

— И что ты тогда здесь делаешь?

— Майкл, — серьезно сказал Уизли. — Спросишь еще раз — и я просто уеду, я не собираюсь торчать тут весь день.

— Ты издеваешься?.. Ты — соскучился?! — яростно спросил Майкл.

— Да, — спокойно кивнул Уизли. — Ты интересный. Просто не знаешь меры. Когда тебя вокруг стало слишком много, я устал. Так бывает, — он пожал плечами. — Видишь — теперь я пришел к тебе сам.

Майкл посмотрел на него. Злось вдруг отхлынула. Он безразлично пожал плечами.

— Какая разница, — апатично сказал он. — Это все ничего не значит. И ничего не стоит. Это просто взаимозависимость. Биохимия. Все эти… отношения.

Уизли неожиданно рассмеялся — звонко и чисто, как подросток.

— Майкл, — сказал он, отхохотав. — Поздравляю! Ты открыл Америку. Конечно же, это биохимия!.. Мы же люди. В нас происходят сложнейшие процессы, наука даже не может их понять до конца. Мы — все это вместе, наше тело, наш разум, поступки, желания. Рядом с приятным человеком ты чувствуешь эмоциональный подъем, ты думаешь — это родство душ. Это не мистика и не иллюзия, это просто, — он пожал плечами, — жизнь. Мы так устроены. Вот твоя злость сейчас — это иллюзия?.. Или твоя обида?.. Они ведь тоже, — Уизли усмехнулся, — биохимические.

— Не знаю, — обескураженно сказал Майкл. — Нет?..

— Если они — нет, тогда и все остальное реально, — заключил Уизли. — Так ты идешь на пляж?..

Майкл смотрел на него недоверчиво.

— Ты же не хотел быть мне наркотиком.

— И не буду, — сказал Уизли. — Поэтому держи себя в руках. Я согласен быть тебе хорошим приятелем, к большему я не готов.

— Почему?.. — с любопытством спросил Майкл.

— Еще один вопрос, — предупредил Уизли, — и я скажу, что ты меня заколебал.

Майкл хмыкнул. Потом рассмеялся — легко, с удивительным головокружением.

— Ладно, — сказал он. — Идем.