52 Гц

Глава 28

В конце августа Бран огорошил Майкла новостью, что Дакота перебирается в Лос-Анджелес, чтобы быть поближе к нему. Майкл переваривал эту новость с полминуты, занимая телефонное время длинным «эээ… ага», потом все же спросил:

— Отсюда, конечно, до тебя ближе, чем из Нью-Йорка, но почему не сразу в Сан-Франциско?..

— Она хочет держать дистанцию, — объяснил Бран. — Мы будем видеться по выходным, ну и на неделе иногда, тут лететь — полтора часа. Она вообще сама предложила, прикинь? — радостно сказал он. — Говорит, чего мы мотаемся с побережья на побережье, сдохнуть можно от перелетов. А так и часовой пояс один, ну и близко.

— Ясно, — сказал Майкл. Его распирало любопытство, и он не удержался: — Вы, значит, так и дружите?..

— Ага, — уверенно сказал Бран.

— Ясно, — опять сказал Майкл. — Ну, ты рад, значит?..

— Конечно, рад! — возмутился Бран. — Так я ее пару раз в месяц видел, а теперь она все время под боком будет!

В понимании Майкла, расстояние между Лос-Анджелесом и Сан-Хосе не называлось «под боком», но, по сравнению с расстоянием между Сан-Хосе и Нью-Йорком… Наверное, Бран был прав.

— Ну, круто, мужик, — искренне сказал Майкл. — Поздравляю. Если что, всегда ко мне зарулить можете, я буду рад вас видеть. Как вы вообще?

Бран неожиданно замялся.

— Ну, мы общаемся, — уклончиво сказал он. — О всяком. О жизни, там… про всякую поебень. Ну, общаемся. Как люди делают.

— Ладно, — дипломатично сказал Майкл, съезжая с темы. — Общаетесь — и хорошо.

Он замолчал. Было так странно осознавать, что из всей их компании — удивительно! — личная жизнь не складывалась у него одного. Томми и Эван уже были женатиками, у Брана, что бы там ни было у них с Дакотой, что-то все-таки было с Дакотой. А у него, единственного из всех, был контрактный роман с Викторией — и тоска по Джеймсу.

Он, конечно, грозился увести его у Винсента, но, глядя на свою жизнь, он прекрасно понимал: уводить некуда. В его жизни не было места для Джеймса, он никак не вписывался в нее. Жизнь Майкла была отлаженным, исправным механизмом. Попытайся втиснуть туда Джеймса — и все развалится на куски. Он жалел иногда, вскользь, что не догадался, не предусмотрел, не предвидел. Ждал-ждал, а место для Джеймса в своей жизни расчистить не потрудился. Чтобы тот мог прийти и сразу вписаться, словно всегда здесь был. А лондонская квартира ничего не решала, и вещи для Джеймса на полках — тоже. Все это были декорации. Для Джеймса не было места в графике Майкла, в карьере Майкла. В ежедневном расписании Майкла Джеймсу можно было бы выделить полчаса утром и час-другой вечером. И то лишь в том случае, когда он снимается здесь, в Лос-Анджелесе, а не на другом континенте.

Может быть, Джеймс ждал, что Майкл позвонит и скажет: а знаешь, бросай все, давай ко мне.

А если не выйдет? Секс сексом, но что их связывает, кроме него?.. Он достаточно насмотрелся на Джеймса за эти месяцы, чтобы понимать: ему нужна спокойная жизнь. Без нервов и суматохи. Без скандалов. Без ссор. С Винсентом поди поссорься — мозоль на языке натрешь раньше, чем он бровью пошевелит. Не человек, а скала. И если Майкл — шторм, то об Винсента он и разобьется.

Ну ладно, даже если — если они с Джеймсом решат попробовать, — размышлял Майкл, бездумно глядя в спортивный канал. По широкой плазме носились яркие фигурки мотогонщиков. — И если у них не получится — что тогда? Если подходить к вопросам, меняющим жизни сразу трех человек, то подходить надо осознанно, обдумывая последствия. Куда будет возвращаться Джеймс, если у них не получится? Если Майкл не сумеет раздвинуть свое расписание достаточно широко, чтобы поместить его целиком. Если Джеймса не устроит вечно ждать его со съемок — сидеть-ждать, заниматься своим делом-ждать, путешествовать одному-ждать? Они даже не смогут жить вместе. Недавний пример из жизни Питера хорошо показал, на что способны те, кто еще вчера обожал тебя — да не тебя, а образ из глянцевого журнала, который им продала студия, владеющая правами на твое лицо. Имел ли Майкл право подставлять Джеймса под угрозу чужой ненависти?.. Предлагать ему жизнь в вечном страхе, что вас «запалят» — и тогда над их головами разверзнутся хляби небесного дерьма?

Отношения Питера этот скандал убил. И ни Питера, ни его девушку со старомодным именем Шарлотта нельзя было винить в том, что они не справились. А кто бы справился?.. Справится ли Джеймс, если, кроме всего прочего, ему придется столкнуться с потоком ненависти, вызванной всего лишь тем, что он посмел влюбить в себя Майкла — тогда, одиннадцать лет назад, когда ни один из них и понятия не имел, что их ждет?

Не слишком ли велик риск, не слишком ли эфемерно их совместное будущее?

И что будет, если у них не получится — по одной из этих или по любой другой причине? Джеймсу придется остаться в одиночестве? Или возвращаться с повинной головой к Винсенту, чтобы тот подобрал второй раз? Унижать и его, и себя? Прости, дорогой, у нас там не вышло?.. Лучше и не пытаться.

Майкл и не пытался.

Осень начиналась долго и муторно. Первое сентября, как Майклу казалось, растянулось на целый год. Минуты капали, как горячая смола на кожу, тягучие, тошно-сладкие. Ночью луна застывала в небе и не двигалась, сколько ты на нее ни смотри. Неохотно, медленно, будто дряхлая колымага, заползающая в гараж, подползло и началось второе. Такое же тусклое и унылое, как и первое. Майкл уехал на студию еще до рассвета, чтобы отвлечься и убить время. Съемки Неверлэнда подходили к концу. Площадка вся была в зеленых полотнищах: это потом, на экране, им нарисуют головокружительный Нью-Йорк с дирижаблями и воздушными кораблями. А сейчас они работали в пустом пространстве, с условными декорациями.

Работа была тяжелой. Роль была простой. Майклу все время слышалось, как бы Джеймс подшлифовал тут и там предсказуемый диалог, думалось, как бы Шене предложил ввернуть в сцену что-нибудь эдакое. Как бы Питер импровизировал, прыгая со шпагой по корабельной палубе на краю «бездны» в полметра, из безопасности устланной зелеными матами.

Но здесь не было никого из прежней команды, был только он, Виктория и гроздь ярких звезд, исполненных рабочего энтузиазма. Майкл оглядывался назад, вспоминал Эрика и не понимал, когда это он успел так измениться. Роль Крюка в первом фильме казалась ему серьезной. Не драма, конечно — но и не пустышка. А сейчас Крюк казался ему марионеткой с ниточками. Он дергал за них — и кукла оживала. Но он сам знал, что это всего лишь фарфор, воск и дерево, и ничего больше.

Он впервые с нетерпением ждал окончания монтажа «Баллингари». Думал — что за история получилась?.. Он справился с ней? Сумел вложить все, что хотел? Раньше он забывал о фильме, стоило закончиться съемкам, и промо-туры отрабатывал по инерции, сосредоточившись на новом проекте, новом фильме, новом сценарии. Теперь же он постоянно смотрел назад.

Засмотрелся — не заметил, как наступило четвертое.

Четвертого сентября у Джеймса была свадьба. Никакого чуда не произошло. Ее не отменили, никто не передумал, и Майкл не прилетел в Париж, чтобы ворваться на церемонию и сказать, что это он должен стоять там рядом с Джеймсом и улыбаться, а не какой-то другой мужик. Нет. Джеймс официально вступал в брак с другим человеком, это была не шутка. Не розыгрыш. Майкл попытался пережить этот день стойко, но не сумел.

Единственное, что он в тот день сделал трезвым — отправил им с Винсентом корзину цветов. На поздравление его уже не хватило, отправил даже без стандартного пожелания всяческих благ. Только с подписью. Будто был в чем-то виноват и пытался загладить вину.

На студию он приехал с бутылкой текилы, но приложиться к ней не успел — ворвался в работу, выкинул все из головы, как умел. Отпрыгал, отмахал свое по зеленому полю. Не заметил, как кончился день. Пришлось возвращаться домой, так и не распечатав бутылку.

Дома Майкл поставил ее на барную стойку, посмотрел на нее так пристально, будто она должна была ему какое-то объяснение. Текила молчала. Хотелось взять ее за красивое длинное горлышко и шваркнуть в зеркальную стену бара, к подружкам, к стеклянным полкам, в крошево, чтобы брызги и лужи по всему полу. Майкл ограничился тем, что больно щелкнул ее по этикетке. Ушиб ноготь о стекло, сунул палец в рот.

Бобби прицокал к нему со второго этажа, сел рядом, уставился выжидательно. Майкл привычно потрепал его по ушам.

Потом осенило.

Он вытащил телефон, навел камеру, приказал:

— Вот так и сиди.

Бобби, привычный к позированию, состроил умильную морду.

Майкл велел ему подождать, сбегал в холл, притащил первую попавшуюся бейсболку, напялил ему на голову. Фото вышло изумительно. Майкл, от волнения едва попадая по кнопкам экранной клавиатуры, торопясь, будто опаздывал куда-то, завел в Инстаграм новый аккаунт. Сбросил туда свежее фото, поставил его же на аватар. Порылся в памяти телефона, скинул в галерею все, что нашел, все фотографии и уморительные короткие видео: Бобби носится по заднему двору, как укушенный, спит поперек кровати, подергивая в воздухе задними лапами (потому что целиком на кровать не влезает), страдальчески делает бровки, плавает в бассейне, валяется на траве, пристает ко всем с мячом в зубах, чтобы с ним поиграли…

Отправил Джеймсу смс со ссылкой. В подарок. Больше нечем было его порадовать. Выдавил из себя жалкое «Поздравляю. Надеюсь, ты счастлив».

«Надеюсь, ты тоже будешь», — пришел ответ через несколько часов.

Не то чтобы Майкл планировал надираться. Просто так получилось. Просто надо было как-то пережить этот вечер, и он позвонил Дакоте. Дакота, перебравшись в Лос-Анджелес, перешла в новое агентство. Майкл не вдавался в подробности, но ее прежние связи, а главное, громкие имена постоянных клиентов, обеспечили ей хорошее место. Она продолжала встречаться с сенаторами, бизнесменами и политиками. Майклу трудно было представить, сколько секретов хранится у нее в голове и как в ее жизнь вписывается Бран. Но тот как-то вписался. У него вообще был талант — сунуть ногу в закрывающуюся дверь, потом протиснуть туда локоть, поднажать плечом, головой — и вот он, здрасте, теперь я живу с вами, кстати, пошли нахер с моего дивана и принесите пиво.

— Привет, — дружелюбно отозвалась Дакота, подняв трубку после пары гудков. — Опять будешь просить за своего охламона?..

— А он что-то натворил? — спросил Майкл.

— Да нет, — с сомнением отозвалась она. — Он само очарование. Цветы мне шлет. По музеям меня гуляет. Такого насыщенного культурного досуга мне еще ни один мужик не устраивал. А ты как?..

— Приезжай ко мне, — попросил Майкл. — Посидим, выпьем пива. Я даже готов поболтать про твои феминистские загоны и сказать, что все мужики — козлы.

— Судя по голосу, ты хочешь не пива, а надраться до зеленых хохликов. Повод есть?.. — серьезно спросила Дакота.

— Есть, — нехотя согласился Майкл.

— Слушай, — сказала она после паузы. — Сегодня вечером я занята. Могу напиться с тобой завтра с утра, если ты потерпишь и не вскроешься в ванной.

— Клиент?.. — понимающе спросил Майкл.

— Нет. Волонтерство.

— Бесплатный клиент?.. — тупо пошутил Майкл.

— Я работаю в Тихоокеанском океанариуме, — засмеялась та. — Им там постоянно нужна помощь — чистить бассейны, аквариумы… А у меня есть лицензия.

— У меня тоже есть бассейн, — уныло сказал Майкл. — Не хочешь почистить?..

— Лицензия дайвера, идиот, — ласково отозвалась та. Потом спросила серьезно: — Что у тебя стряслось?.. Кто-нибудь умер?

— Нет, — вздохнул Майкл. — Если не считать моих надежд.

— Тогда поздравляю с избавлением от иллюзий и жди меня завтра.

— Угу, — сказал Майкл.

Он подумал, что стоит уже попрощаться, но ему не хотелось оставаться в одиночестве даже без голоса в трубке, так что он спросил для поддержания разговора:

— Как у тебя дела? Как у вас с Браном?..

— Я не очень хочу об этом говорить, — призналась Дакота. — Все идет, как идет. Я ценю твое беспокойство, за него, но он в порядке.

— А можно приеду к тебе? — спросил Майкл, когда попытка потянуть время не удалась. — В океанариум. Покормлю рыбок, подержу тебе ласты.

— Подсолишь воду слезами?.. — подхватила она. — Ладно. Давай. Придумаем, что с тобой делать.

— Если хочешь, можешь погладить рыбок, — сказала Дакота, увязывая свои роскошные волосы в пучок на затылке. Она стояла, одетая в черный гидрокостюм с неоново-голубыми вставками. Он обтягивал ее, как перчатка, формируя волнительные изгибы бедер и талии. Майкл скользнул по этим волнам равнодушным взглядом, присел на бортик мелкого бассейна.

— И кому интересно гладить рыбок? — спросил он, глядя в подсвеченную воду. Там над светлым песком скользили темные тени мечехвостов.

— Детям очень интересно. Это как контактный зоопарк, только контактный аквариум. В воду не лезь, — предупредила она. — Руки совать можно.

Майкл опустил пальцы в прохладную воду, пошевелил ими. Дакота повесила на шею очки.

Ветер трепал синие полотнища тентов над открытым бассейном. Над горизонтом был виден лишь багровый краешек солнца, утонувшего в океане. Туристы и посетители разошлись после закрытия, здесь было пусто. По площадке бродил какой-то мексиканец в форме уборщика, подметал плитку, заткнувшись наушниками.

— Скоро приедет Бран, — предупредила Дакота. — Можешь попробовать споить его. Пожалуетесь друг другу на жизнь.

— Не буду я его спаивать, — сказал Майкл. — Ну, может, капельку. А он не будет мне жаловаться. Он тебя любит.

Она пожала плечами. Повернулась, чтобы уйти, но остановилась.

— Я знаю, что он все равно злится, — негромко сказала она. — Просто не говорит мне. Я в смысле — я не против, если он тебе, — она взмахнула рукой с растопыренными пальцами, — выговорится.

— Выглядишь так, будто выговориться надо тебе, — сказал Майкл. — Хочешь? Устроим вечер взаимных исповедей.

— Нет, — ответила она, помедлив. — У меня все хорошо.

Подождала, глядя на него чуть исподлобья. Но Майкл молчал. Хорошо — значит, хорошо. Он не собирался никому лезть в душу, если его не приглашали.

— Мне не кажется, что он злится, — сказал он. — Если его что-то не устраивает — он не скрывает. И вообще, я не хочу лезть в ваши отношения. Я в своих-то не могу разобраться. Что я по чужие могу знать?

Дакота вздохнула. Потом спросила:

— Когда выйдет твой фильм?

— «Неверлэнд»? Мы съемки еще не закончили. Следующим летом, наверное.

— Нет, я про другой, — она отмахнулась. — От которого все на ушах стоят.

Майкл засмеялся.

— Только не говори, что ты моя фанатка и следишь за мом творчеством.

Дакота фыркнула с видом «боже, какой ты идиот».

— Я просто поддерживаю разговор, — снисходительно сказала она. — Так когда?

— В конце осени, в ноябре. Мы повезем его на фестиваль ирландского кино. Прислать тебе приглашение? — усмехнулся он.

— Ага, и диск с автографом, — иронично добавила она. — Боже, Майкл, только не зазнавайся.

Она замолчала, будто хотела что-то добавить, но сомневалась, стоит ли. Потом вдруг сказала:

— Он упрямый. Не думала, что он столько продержится. Ладно, — она оборвала себя. — Мне правда пора работать.

Майкл вяло махнул рукой, мол, иди-иди, я в порядке. В порядке он, конечно же, не был — но и топиться в мелком аквариуме с мечехвостами не собирался. Дакота ушла, захватив свой инструментарий для чистки стекол. Майкл посидел, глядя, как гаснет небо, задрав голову, попялился на звезды над океаном. Наглядевшись до тошноты, поплелся внутрь — попялиться на что-нибудь еще. На рыб хотя бы.

Коридоры и залы были гулкими и пустыми. Майкл прошел по извилистой галерее мимо тропических рифов, вышел в холл, где под потолком висел огромный макет синего кита. Встал под ним, сунув руки в карманы. Голубоватая подсветка зала превращала пространство в океанскую глубину. Казалось, кит сейчас взмахнет хвостом, раскроет огромную пасть и плавно двинется под потолком куда-то к своей неведомой цели.

«В океане тихо и гулко, — вспомнил он. — Пахнет солью, камнями, прибоем и черными скалами. В океане бездонная пустота».

Он смотрел на кита и ощущал бездонную пустоту в себе. Интересно, почему Джеймс первым набил себе именно кита? Он тоже чувствовал это? Океан — это же с ума сойти, какое пространство. Тысячи миль во все стороны, а ты там один. В центре вселенной. Плыви, куда хочешь, никто не держит. Делай, что хочешь. Такая свобода, что ебнуться можно. Может, поэтому киты и выбрасываются на берег? Чтобы сдохнуть уже наконец.

Неподалеку хлопнула дверь, Майкл обернулся. Из служебного коридора вышел Бран с букетом пышных фиолетовых хризантем и сумкой для ноутбука через плечо. Заметил Майкла, подошел быстрым шагом, оглядел с головы до ног, оценивая его состояние.

— Пил? — сурово спросил он.

— Неа, — сказал Майкл. — Не с кем. Дакота не может, один не хочу. Ждал тебя.

— Че стряслось? — напрямик спросил Бран. — С Бобби нормально все?

— С Бобби нормально, — обиженно ответил Майкл. — Со мной ненормально.

— Щас расскажешь, — Бран кивнул на широкий коридор, ведущий к большому залу Тихого океана.

Майкл поплелся за ним. За толстыми стеклами аквариумов среди водорослей и скал, окруженные любопытными рыбами, плавали аквалангисты — чистили щетками камни, кормили рыб, доставая корм из пластиковых контейнеров, что-то собирали со дна или проверяли там что-то, нуждающееся в проверке. Майкл поискал среди них гидрокостюм Дакоты с яркими вставками, заметил ее в дальнем углу. Она протирала стекло шершавой губкой на длинной палке, скользя вверх и вниз, грациозно шевеля ластами. Вокруг нее вилась какая-то здоровенная черно-белая рыбина, тыкалась под руки толстогубой мордой.

— Это Брюс, — Бран толкнул Майкла локтем и вдруг улыбнулся как-то совершенно по-мальчишески. — Он ее обожает. Вечно вертится рядом, выпрашивает жратву.

Бран махнул Дакоте букетом — та заметила, помахала им рукой в ответ. Отпихнула от себя Брюса, шевельнув ластами, скользнула к поверхности и продолжила чистить стекло.

— Ну так что у тебя? — спросил Бран.

— Мы встретились в сентябре, — неожиданно для себя сказал Майкл. — Не помню, в какой день. Сегодня или вчера. Или завтра. Он женился сегодня. А я его не остановил.

Бран, кажется, сходу просек, о ком речь. Перестал улыбаться.

— Я думал, ты забил, — растерянно сказал он. — Столько времени прошло. Типа, вы помирились — ну и все.

— По-моему, я не могу, — признался Майкл. — Забить, в смысле.

— Так че не вмешался тогда?

— А че я ему дам? — серьезно спросил Майкл. — Жить втихаря, не дай бог кто узнает? Вранье вечное? Я как-то не рассчитал, что так высоко заберусь.

— Так спустись, — посоветовал Бран.

— Не могу уже.

— Ну тебя ж не гвоздями к славе прибили.

— Не гвоздями, — вздохнул Майкл. — Мной самим. Это сложно, понимаешь?.. Ты бы мог бросить все ради нее? — он кивнул на Дакоту. — Все, чего ты добился, просто отдать в чужие руки — а за это еще и тебя, и ее года два будут полоскать по всем углам.

— Меня-то ладно, у нас там тоже не ромашки растут, — задумчиво сказал Бран. — И вот так, чтоб все бросить, у нас вопрос не стоит…

— А у меня стоит.

Бран даже не улыбнулся.

— Ну, жаль, что так вышло, — с неловким сочувствием сказал он. — У тебя это, типа, навсегда, что ли? Единственная любовь?

— Типа того.

Бран тяжело вздохнул.

— Жопа тебе тогда.

— Она самая.

Майкл почесал в затылке, оглянулся зачем-то. Надраться хотелось уже просто невыносимо, но не прям же на месте? Бран заметил, оглянулся вместе с ним, будто думал, что Майкл обронил что-то тут в коридоре.

— Ладно. Я ж вижу, что у тебя все зудит. Давай что ли там сядем, там закрыто, не помешаем никому. Отрубишься — мы тебя до дома доволочем.

— Че я вам вечер портить буду, вы и так редко видитесь.

— Ты-ка спрячь благородство в бумажник, пока не свистнули, — сурово велел Бран. — Ты что думаешь, я тебя в таким виде одного нажираться оставлю? Я тебе кто вообще, приятель из твоих этих звездюлин? Шевели копытами, королева драмы, пока я не обиделся

— За королеву сейчас в морду дам, — уныло сказал Майкл.

— Вот! Другой разговор! — одобрил Бран.

Он махнул Дакоте букетом, знаками показал, что они с Майклом отойдут. Та в очередной раз отогнала от себя Брюса и кивнула, что поняла.

Они вышли на улицу, к закрытому кафетерию, где под квадратными желтыми тентами стояли деревянные столики, а на них, рогами вверх — садовые стулья. Бран освободил им столик, подставил стулья и сел. Полез в сумку, вытащил плоскую бутылку джина, спохватился:

— А стаканчиков у меня нет!

— Из горсти пить будем, — мрачно сказал Майкл.

— Я тебе в крышечку наливать буду, — язвительно сказал Бран, открывая бутылку. — В колпачок от моего Паркера.

— Пижон, — буркнул Майкл. — Ты что, каллиграфией увлекся?

Бран смутился, зачем-то зашарил по карманам.

— А че если да? — с наездом спросил он.

— Да ниче, — мирно ответил Майкл. — Увлекайся, чем хочешь, мне-то что. Бумага у тебя с собой есть?

— Тебе рисовую? — с издевкой спросил Бран, доставая из сумки блокнот и пододвигая к Майклу.

— Зачем мне рисовая, что я ее, жрать буду, — сказал тот, отлистывая пару чистых страниц и аккуратно выдирая их из блокнота.

— Завещание писать будешь? — не унимался Бран.

Майкл молча свернул из плотной бумаги два кулька, загнул острые края, протянул один Брану:

— Лей.

— Вот ты догадливый, — похвалил тот. — Из любого говна вещь сделаешь.

Он разлил джин по бумажным стаканчикам. Они выпили в полном молчании. Бран переложил букет на столе, оперся локтем рядом с ним, задумчиво закурил.

— Мы с ней вместе куда только не ходим, — невпопад признался он. — На мастер-классе по каллиграфии были. А что. Увлекательно. Сидишь с высунутым языком, рисуешь… Красота.

— Почему ты ее любишь? — спросил Майкл, подпирая подбородок ладонью.

— Потому что она… — вздохнул Бран. — Она, понимаешь… Она как я. Только баба. Выросла в какой-то деревне… В городе, но неважно. У нее отчим был. Мать — шалава. Вечно какие-то мужики… Все перед твоими глазами.

Он покраснел, замолчал.

— Ты мне не говорил, — растерянно и настороженно сказал Майкл. — Ну, в смысле, я знаю, что у тебя… твоя же и уехала потом куда-то. Но ты не говорил никогда, что тебя это, ну… задевает.

— А как это может не задевать? — со злой горечью сказал Бран. — Когда приходишь из школы — а у нее новый фингал на старом месте, и ты первым делом очередного урода от нее оттаскиваешь и с лестницы спускаешь? Я же все понимал!.. Ладно, денег нет, на работу ее не берут, потому что пьет, ее даже бабка Томми, пока жива была, полы мыть не пускала, потому что толку-то — нужен кто-то, ясное дело. Так она таких мудаков находила — где только находила!.. Хотя что она найти могла, — обреченно закончил он. — Только таких. Я даже рад был, когда она к этому пасечнику умотала. Приличный человек хоть.

— Ты не говорил, — растерянно и виновато сказал Майкл, моргая.

— Да потому что о таком пацаны не говорят! — отрезал Бран и агрессивно шмыгнул носом, хлопнув ладонью по столу. — Никто о таком не говорит! Что бы я тебе сказал вообще, что бы ты понял — у тебя нормальная семья была! Хорошая! Их все уважали! Мать учительница, у отца руки из золота — понятно, все на тебя снизу вверх смотрели, потому что — люди, а не хер от бублика, как у всех!..

Майкл молчал, не зная, что сказать. Он, конечно, был в курсе непростой семейной истории Брана, знал, как и все, что его мать вечно жила то с одним, то с другим, но Бран всегда держал такую морду кирпичом по этому поводу, что Майклу в голову не приходило его расспрашивать.

— Она когда о себе рассказывает, — продолжил Бран, разлив им по второму разу, — она как обо мне говорит. Вот, все то же самое. Только на меня отчим не лез. А ей четырнадцать было. Мать ее чуть из дому не выгнала, говорит — сама ты шалава, жопой вертела и довертелась. Представляешь?.. Мать!.. А он с ними еще жил потом. Она, как подцепила себе американца — так только ее там и видели. Поэтому и профессию себе такую выбрала. Чтобы мужики ею больше не командовали. Она сама выбирает, с кем пойдет, с кем не пойдет. Хочешь покомандовать — открывай кошелек. А иногда наоборот, ее просят, там, туфелькой на яйца наступить или этим, погонялом лошадиным выдрать — так это она с удовольствием.

— Да уж представляю, — отозвался Майкл, ошарашенный такими откровениями. — Это она может.

— Вот ты спрашиваешь, почему я ее люблю, — Бран разлил им еще раз — под такие разговоры джин шел, как вода. — Да потому что в ней силищи, как в слоне! А иногда она девчонка такая. Я ей однажды… приехал, жарко было — а она там с какими-то тюленями плещется. Я мороженое принес, продавали у входа, ну я и взял, как полагается, рожок, три шарика, вафель еще навтыкали… Принес ей. А она увидела — и заулыбалась так… Ну, девчонка! Потом опомнилась, нахмурилась сразу, но я-то уже увидел!.. Сначала, конечно, я не так влюбился, ну — фигура, сиськи, я же люблю таких. А потом так, мало-помалу, незаметно, вляпывался по самые уши, и вот эта улыбка — я ее аж забыть не могу, перед глазами стоит. Хочу, чтоб она так еще улыбалась.

— Ага, — сказал Майкл, заслушавшись. — Верный признак.

Бран испытующе глянул на него, будто искал в его лице насмешку — но не нашел. Перевел дух.

— Она меня будто говорить учит, — признался он. — Ты же знаешь, какой я мастер… Вот про это все. Про чувства. А она может. Я слушаю… и она из меня будто выковыривает что-то. Она меня понимает, — нежно сказал он. — Не так, как ты. Есть же то, что друзьям не расскажешь. Не потому, что не доверяешь… а потому что рассказать можешь только тому, кто на своей шкуре знает. Она — знает. И я — знаю. Вот мы и сошлись.

Майкл глубоко вздохнул и подставил бумажный стаканчик.

— Лей, — велел он. — И, это… поздравляю. Не будь с ней такой сукой, как я с Кудряшкой.

— Да куда уж мне, — отозвался Бран, возвращаясь к привычным интонациям. — У меня таких талантов никогда не было.