— После светофора будет поворот во двор, и там сразу направо! — скомандовал Шемяка. Я выполнил маневр. — Давно водишь?
— Права получил пару месяцев назад, — ответих я.
— Хм, однако… — я поймал в зеркале заднего вида его удивленный взгляд. И со смехом подумал, что вот так шпионов и раскрывают. На мелочах. Если «ангелочкам» и прочим моим ровесникам было совершенно неочевидно, что новичок за рулем держится как-то иначе, то водила с многолетним стажем другого такого же нюхом чует. А за рулем практически подросток.
— Мой инструктор тоже сказал, что у меня хорошо получается, — усмехнулся я. — В каком-то смысле, я уникум.
— Да уж, — хмыкнул Шемяка. И покачал головой, когда я припарковался в кармане в торце обычной блочной пятиэтажки. Над крыльцом которой висела вывеска «Пункт проката». Кондовая такая, даже когда-то должна была светиться. А рядом с ней имелась пыльная треугольная табличка «Дом высокой культуры быта». Черт его знает, за какие-такие заслуги дома награждали этим знаком. И давал ли он когда-то какие-нибудь преференции своим жителям.
— Так, молодежь, объясняю диспозицию, — сказал Шемяка, протиснувшись между передними сиденьями. — Вера Павловна у нас крепкий орешек, так что предоставьте все мне, ясненько? Заходим, улыбаемся и молчим. Вы молчите, я говорю. Ясненько?
— Ясненько, — кивнул я. — Молчим и не вмешиваемся.
— Точно, — Шемяка выставил вверх палец.
Мы выбрались из машины, Шемяка придержал нас с Евой за плечи и первым забрался по ступенькам.
Крыльцо смотрелось изрядно запущенным. Ступеньки покоцанные, перила покрыты смесью облупленной краски и ржавчины. И парочка прутьев отломаны и выкручены штопором. Забавно. Я такие «спецэффекты» много раз видел. В подъездах и на внешних крылечках. Но как-то не задумывался о том, как и кто так делает. Так-то это не то, чтобы очень легко. Не получится походя споткнуться и закрутить вот эдак вот хитро металлическую полоску. Это надо специально стараться. Сначала отломать, потом выкрутить… Получается, что за каждой такой вот поломкой стоит какая-то история. Какая? Да хрен знает. Возможно, какой-то упитанный и могучий чувак, аки тать в очи, подбирался к перилам с ножовкой по металлу, отпиливал перила, а потом, тужась, скручивал их штопором. Типа, визитная карточка. Или, может, на этом крыльце сидела толпа расшалившихся подростков, которые наваливались всей толпой, чтобы…
— В журнале «Техника — молодежи» когда-то писали про круглые дырочки на стеклах, — задумчиво сказала Ева. — Что их, вроде как, оставляют шаровые молнии. Интересно, что за природное явление делает вот так?
Ева пальцем провела по скрученному штопором металлическому пруту.
— Может это какой-то знак? — усмехнулась она. — Ну, как когда-то в средневековых городах нищие на воротах рисовали? Нам препод в универе рассказывал, что у них целая система знаков была…
Я взялся за «штопор» и попытался его выпрямить.
— Эх, не получилось эффектного «испортил хороооошую вещь»! — засмеялся я.
— Ломать-то не строить, — фыркнул Шемяка и распахнул незапертую дверь «Пункта проката».
Внутри помещение было похоже на нечто среднее между отделением почты и камерой хранения. Комната перегорожена деревянным прилавком. По эту сторону, в смысле, в сторону двери, нет ничего. Никаких стульев или чего-то подобного. А по другую — в одном углу друг на друга составлены картонные коробки, в другом углу — деревянный стеллаж, а между ними — дверной проем в темное помещение. Пахло пылью, лежалыми тряпками и почему-то кофе.
— У меня ничего нету! — раздался из дверного проема сварливый женский голос.
— Доброго денечка, дорогая Вера Павловна! — приторным голосом пропел Шемяка.
— Это кого там опять черти принесли? — не менее сварливо проговорил тот же голос. Его хозяйка так и не показалась.
— Эх, Вера Павловна, опять вы меня не признали! — протянул Шемяка. — А я, можно сказать, с серьезными намерениями к вам! От всей, так сказать, души и сердца!
Вот тут в дверях показалась хозяйка этого места. Дама имела весьма героические пропорции. Такую женщину легче всего представить рядом с наковальней. С кузнечным молотом в руках. Короткая стрижка, закатанные рукава обтягивающей могучее тело олимпийки… В массивных пальцах — неожиданно крохотная фарфоровая чашечка с пастельным цветочным узором. Ростом Вера Павловна была практически с меня. Только больше раза в полтора. При этом толстой я бы ее не назвал. Очень уж плотное у нее было тело. В прошлом шпалоукладчица? Или на самом деле она мастер спорта по тяжелой атлетике? Не уверен, кстати, что женщины в Союзе тягали штангу…
— А, это ты, королевич? — Вера Павловна улыбнулась одной половиной губ. Глаза продолжали смотреть неприветливо. — Пятерку принес?
— Какую-такую пятерку? — встрепенулся он. — Вера Павловна, ну что вы опять? Я же заносил еще неделю назад!
— А я думала, вдруг не вспомнишь, и получится с тебя еще разок должок стрясти! — женщина громко захохотала. Потом аккуратно поставила на прилавок чашку кофе и распахнула могучие объятия. — Что-то давно не заходишь, королевич! Я уже и соскучиться успела!
— Так зима же была! — Шемяка обнял хозяйку пункта проката. Нда, на ее фоне он смотрелся тщедушным недокормышем.
— Так и что? — возразила женщина, похлопав Шемяку по спине могучей ручищей. — Раньше тебе это не мешало! Рюкзак на плечи, на лыжи встали, и в поход, а?
— Возраст уже не тот, — вздохнул Шемяка.
Мы с Евой, помалкивая, слушали, как они перебрасываются дружескими подначками пополам с кусками каких-то дежурных воспоминаний. О местах и людях, про которые я и знать не знал.
По ходу дела стало понятно несколько вещей — и Шемяка, и Вера Павловна — старые туристы, еще с каких-то там дремучих времен. Еще когда хождение под рюкзаком по безлюдному бездорожью было вполне официальным спортом, когда там нужно было сдавать какие-то нормативы, чтобы соответствовать гордому званию «турист СССР». И вот это самое место, куда Шемяка нас привел, сейчас в каком-то смысле и было осколком именно того сообщества. И группа посвященных старательно хранила связи друг с дружкой. И какой-то свой внутренний жаргон еще.
Интересно. Люблю такие штуки.
— Так это ты что же, молодежь собрался вести? — Вера Павловна наконец-то обратила внимание и на нас с Евой.
— Тссс! — Шемяка стрельнул в нас глазами и хитро улыбнулся. — Они ребятишки нежные, их нужно потихоньку приучать! Не спугни мне их!
— Ну давай уже, выкладывай, что хотел? — напрямик спросила Вера Павловна, и стало понятно, что расшаркивания и реверансы закончились.
— На сколько, говорите, человек? — Вера Павловна облокотилась на прилавок, и он жалобно скрипнул под ее весом.
— Для ровного счета, пусть будет двадцать, — сказал я. — На всякий случай.
— Таааак… — протянула хозяйка. — Семиместка есть хорошая. Еще плюс четверка. Она уже заслуженная такая, но парни сказали, что починили, когда вернули. Хватит столько?
— Так всего на одиннадцать получается, — сказала Ева.
— Молодежь! — хмыкнула Вера Павловна. — В семерке этой запросто могут хоть все двадцать поместиться. И еще танцевать можно будет!
— Да? — Ева с сомнением посмотрела на меня. Я пожал плечами. Турист я был откровенно так себе. Ну, то есть, случалось, конечно, выезжать в лес на шашлыки с палатками. Но это были уже совсем другие палатки. Легкие и на дугах. Неподъемные же тюки брезента у меня прочно ассоциировались только с армией, но там были другие стандарты.
— Берете? — грозно спросила Вера Павловна.
— Берем, — быстро ответил я. — А можно еще одну или две двухместных? На всякий случай…
— На всякий случай, — сморщила нос Вера Павловна. — Не на себе же тащить, отчего бы и не взять?
Вера Павловна сдвинула часть прилавка, впуская нас в складское помещение за дверью. Почему-то думал, что оно меньше…
— Стоек к палаткам нет, — Вера Павловна сунула мне в руки брезентовый тюк грязно-желтого цвета. — Это четырехместная. Она хорошая, но сначала проверьте, а то мало ли что. Топор-то есть?
— Да есть топор, что ты как эта самая? — возмутился Шемяка. — И котел есть. Хотя одно ведро было бы нелишним…
Вера Павловна и Шемяка метались между стеллажами и скидывали в кучу все новые и новые предметы. Ватные спальники-коконы, тощие спальники-одеяла с металлическими зубчиками давно разошедшихся молний по краями. Две темно-оливковых двушки, одна даже почти новая на вид. Еще одна двушка ярко-красная. Во всяком случае, когда-то была ярко-красной.
Турснаряга на складе частично хранила запахи костра и леса. Застарелые такие. Будто тоже оттаивающие после долгой зимы.
Шемяка с Верой Павловной периодически брались отчаянно спорить. А я смотрел на растущую кучу шмоток и обдумывал, поместится ли это все вместе с нами и музыкальными инструментами в многострадальный пазик.
— Голубцы есть и каша перловая, — вполголоса сообщила Вера Павловна, когда Шемяка решил, что набрал достаточно.
— Откуда такое роскошество? — хохотнул Шемяка.
— Стратегические запасы, — подмигнула Вера Павловна. — Будете брать?
— Ну это как наш продюсер решит, — Шемяка развел руками и повернулся ко мне. И тут же стал яростно подмигивать и делать знаки лицом. Мол, давай, соглашайся немедленно!
— А сгущенки нет? — спросил я.
— Сгущенки ему, — хмыкнула Вера Павловна. — Вместо сгущенки мы давно уже берем детское питание. И дешевле выходит, и тащить легче. Так голубцы берете?
— Берем, все берем, — сказал я. — Сколько с нас?
Запихивая все эти тюки, мешки и коробки в багажник своей четверки и на заднее сидение, я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, будет неплохо, если этот хлам нам не пригодится. С другой… Шемяка вон как оживился. И у Евы, я смотрю, глаза заблестели. Пожалуй, теперь придется где-то в процессе гастролей устроить нам походно-полевую ночевку. Со всякими там «изгиб гитары желтой» и прочей романтикой. Тоже, если задуматься, неплохой пункт программы. Только делать такой финт лучше поближе к концу гастролей. Чтобы мои солисты не охрипли раньше времени.
Холл «Буревестника» сегодня был похож на филиал цыганского табора. Вещи свои каждый приволок в чем было — в спортивных сумках, в чемоданах, в рюкзаках-шариках. Плюс к этому — чехлы с инструментами, кофры, моники, пучки проводов… «Ангелочки» и «Цеппелины» галдели, размахивали руками, перебегали с места на место. Оживление царило такое, как на перемене перед школьной столовой.
Кроме, собственно, музыкантов, притащились еще и какие-то девицы, старшие родственники и прочие непонятно какое и к кому имеющие отношение личности. Шемяка на своем пазике еще не подъехал.
— Детский сад какой-то устроили, — буркнула Наташа и скрестила руки на груди. — Блин, мне сегодня утром мама весь мозг вынесла…
— Маме положено, мама беспокоится, — философски заметил я.
— Прикинь, она хочет, чтобы я ей каждый день звонила и докладывалась, как у нас дела, — Наташа вздохнула.
— Прикинь, я перед вторым курсом пришла в универ тридцатого августа, — сказала Ева. — Расписание узнать и все такое. А там трутся аспиранты с кафедры археологии. В штормовках и с рюкзаками. И говорят: «А погнали с нами на разведку под Савельево?» И как-то все так внезапно получилось, что мы все загрузились в универовскую буханку и уехали. А в Савельево я с почты пыталась до папы дозвониться. Говорю: «Папочка, ты не переживай, я просто с друзьями на разведку уехала…» Как была, да. В платье и туфлях на каблуках. А Савельево — это…
— Ага, знаю, там вокруг голая степь и одно сплошное ничего, — подхватила Наташа. — Моя мама бы от такой заявы в истерику бы впала.
— Володя, вот ты где! — мама Бельфегора оттащила меня за рукав в сторонку. — Слушай, какое дело… Я тут вам в дорогу пирогов напекла, а Боря их брать отказался. Мол, что я как маленький, у нас провиант уже закуплен! Вот ты мне скажи…
— Это он зря! — во весь рот улыбнулся я и заговорщически подмигнул. — Провиант провиантом, а пироги пирогами!
— Ох, — мама Бельфегора покачала головой и всучила мне увесистый пакет. — Я не знала, сколько вас едет. Знала бы, больше напекла. Но по парочке штук на каждого получится, наверное.
— Спасаете нас от голодной смерти, — засмеялся я.
— Боре не говори только, а то он меня заругает, — погрозила пальцем мама Бельфегора.
— Вееелиал! — воскликнула Наташа. — Тут Наталья Ильинична спрашивает, есть ли у нас тарелки и ложки!
«Суета — штука заразная», — подумал я, извиняющимся взглядом посмотрев на маму Бельфегора. Та понимающе кивнула и бочком двинулась к выходу. Вещей и людей было столько, что казалось, этот наш несчастный старенький пазик никак все в себя вместить не сможет. Но было в этом всем что-то удивительно прикольное. Какое-то суетливое концентрированное счастье. Весна, на деревьях как раз сегодня утром распустились уже вполне настоящие листочки. Подмигивали желтым первые одуванчики. А мы собирались в свое большое путешествие. И пофиг, что, по большому счету, мы не удалимся от Новокиневска на хоть сколько-то серьезное расстояние. Все равно это было… волнительно. Наступало время очередных приключений.
И что было самое прикольное — пока что никто ниоткуда не достал бутылки с бухлом. Честно говоря, я немного опасался вот такого развития событий, особенно со стороны «Цеппелинов». «Ангелочки» пили периодически, ясен пень. Но сейчас здорово реже, чем раньше. Регулярные репетиции в комплекте с успехами сделали их… ответственнее, что ли. Хотя, пожалуй, дело было в другом. Раньше они просто велись на поводу у тусовки. Все бухают, бухло — показатель крутости. Вот и они тоже пили, хотя по сути своей они были ближе к «домашним мальчикам». И на самом деле им никогда всерьез не нравилось глушить всякий шмурдяк. А тут еще и репетиции сплошные, концерты. И все такое. И вроде как уже и некогда… Появилась отмазка не бухать, не переставая быть крутыми.
Но у «Цеппелинов»-то была совсем другая история. Мы с ними несколько репетиций провели совместных. И каждый раз они и приходили слегка датые, а в финале собирали гонца в ближайший магаз. Но сегодня их, похоже, общее оживление захватило, и про бухло они забыли. Скорее всего, временно. Надо быть реалистом, что уж.
— Ну что, молодежь, готовы к погрузке? — в дверях появился Шемяка. В шоферском кепончике. За спиной его маячил Василий.
Холл «Буревестника» снова пришел в движение, музыканты поволокли свои баулы наружу. Провожающие и сочувствующие путались под ногами под видом помощи… В общем, все штатно.
Примерно через час мы закончили играть в тетрис в одном отдельно взятом пазике, умудрившись упихать в него и все вещи, и самих себя. Вся задняя часть по самую крышу была забита палатками и спальниками. На ней вольготно устроились самые ушлые — Бегемот и Бельфегор. Проход тоже весь был забит под завязку. Нам с Наташей досталось сидячее место спереди. Можно сказать, одно на двоих.
— Эх, я тоже с вами хочу, — вздохнула Ева, когда мы стояли обнявшись у двери автобуса. — Надо было не приходить вас провожать, а то я сейчас расплачусь…
— От зависти? — прошептал я и тихонько куснул ее за ухо.
— Фу быть таким умным, — буркнула Ева и тихонько засмеялась.
— Может того, с нами? — подмигнул я. — Ты же сегодня только рассказывала, как в платье и туфлях на каблуках укатила в археологическую разведку. А?
— Велиал, ну ты там скоро? — нетерпеливо воскликнула Наташа, высунувшись в дверь.
Но я не спешил, глядя с улыбкой на лицо своей девушки.
Столько противоречивых эмоций сейчас было на нем!