90-е: Шоу должно продолжаться – 11

Глава 18

«А Ян молодец», — в очередной раз подумал я, наблюдая за выступлением «Цеппелинов». Ребята и правда были хороши. Уровень неплохой, играют слаженно и уверенно. Песни… Хорошие. Слегка претенциозные такие, с подачей «мы поем для умных и думающих». Вообще это было, в каком-то смысле удивительное открытие — сколько на самом деле талантливых музыкантов и групп остались в абсолютной безвестности. Как-то раньше я над этим вообще мало задумывался. Огульно делил всю поющую братию на «профи» — тех, которые взлетели и стали звездами. И «говнарей» — бестолковую массу, не в такт тренькающую на музыкальных инструментах. Нет, такие тоже были, конечно. Безголосые, бездарные. Но в том же рок-клубе имелся неслабый такой входной ценз, который совсем уж трэшовое барахло отсекал еще на подходах, они даже до сцены не доходили. А вот думающих, играющих серьезную музыку и увлеченных — вполне хватало. И это каждый раз наводило меня на философские мысли про природу популярности. Почему, скажем, тот же «Пикник» выстрелил, а вот эти ребята, которые поют сейчас со сцены кинотеатра в небольшом областном городке, — нет? Неужели дело только в маркетинге? Или есть что-то еще?

Непонятное, глубинное. То самое, что «цепляет и не отпускает». Как с нашими «Темными тенями». Кирюха морщится каждый раз, когда эту песню требует публика. Считает ее одной из самых неудачных, но…

Но почему-то хитом стала именно она.

Я вспомнил разговор в студии со случайным свидетелем записи.

Интересно, был бы результат тем же, если бы мы тогда писали не «Темные тени», а, скажем, «оборотня» или «монаха»?

Я тряхнул головой. Усмехнулся. Ну да, ну да. Вот прямо сейчас меня и накроет прозрение природы популярности. Осознанием, какие песни становятся хитами, без мыла влезающими в души людей, а какие летят прямо из студии в мусорную корзину.

Сколько на самом деле песен было написано?

Миллионы? Миллиарды?

Узнаю секрет, стану очень богатым. А не узнаю…

Наташа вышла на край сцены и стала корчить рожи и подавать Яну многозначительные знаки. Так, чтобы публика видела, разумеется. Разогретая публика немедленно отозвалась смешками и аплодисментами.

— Ну кто здесь⁈ — с картинным раздражением сказал Ян в микрофон.

— Янчик, — загадочным голосом сказала Наташа во второй микрофон. — У меня для тебя плохие новости.

— Давай мы споем еще одну песню, и… — Ян помахал публике и широко улыбнулся. И сразу стал похож не то на Шрека, который отрастил себе патлатую шевелюру, не то еще на какого фэнтези-персонажа. Не хватало только ятагана потяжелее для полного сходства.

— Я отвечаю решительное 'нет! — отрезала Наташа.

— Ну, маааам… — проныл Ян.

В зале заржали громче. Засивстели, раздались ободряющие выкрики.

— Хм… Ну раз ты так просишь… — Наташа сделала шаг к краю сцены и забалансировала на самом бортике. Практически наступив на руки передних зрителей. — Ну что, друзья, хотите еще одну песню от «Цеппелинов»?

Публика зашумела. Кто-то дозволял и выражал это одобрительным криком, а кто-то требовал «Ангелов». Но в целом…

— Ладно, — сказала Наташа. — Если бы мы с вами жили в Древней Греции, я бы сейчас раздала вам всем по глиняному черепку и заставила написать на каждом название группы. Потом бы все собрала, мы бы посчитали результаты, и вот тогда…

— Да мы бы уже спели, пока ты тут болтаешь! — Ян засмеялся. Публика подхватила.

— Помолчи, Янчик! — Наташа требовательно ткнула в него пальцем. — Я же уже сказала, что вы споете еще одну песню. А ты препираешься.

— Уже можно, да? — с серьезным лицом спросил Ян.

— Ну ты и дурак… — протянула Наташа.

Теперь зал заржал громче. Ударник «Цеппелинов» сориентировался и принялся отбивать ритм. Наташа резко наклонилась, пожала пару рук зрителей и одним прыжком отскочила с середины сцены к тому краю, где стоял я.

— Ужасно боюсь, вот что, — сказала она, положив голову мне на плечо.

— Внезапно, — усмехнулся я и дружески приобнял свою напарницу и незаменимую компаньонку, неунывающий бредогенератор и кладезь безумных идей. — Почему вдруг?

— Мне все время кажется, что я вот-вот проснусь, — сказала Наташа. — И что ничего этого нет. А я просто уснула на скучной паре. Или вообще уже работаю скучной библиотекаршей в районной библиотеке. В дурацкой растянутой кофте и куцым хвостиком.

— Ущипнуть? — спросил я, и, не дожидаясь ответа, схватил ее пальцами за бок.

— Эй! — дернулась Наташа. — Я не настолько боюсь. Просто… На самом деле, я не этого испугалась. Я поймала себя на мысли, что воспринимаю вот это вот. Ну, то, что все так хорошо и отлично, как должное. Типа, так и должно быть, мы же профессионалы. И испугалась.

— Ну, мы же правда профессионалы, — сказал я. — В каком-то смысле. Развиваемся, работаем. И даже денежку уже получаем именно за это, а не за то, что вагоны по ночам разгружаем.

— Вагоны, хм… — Наташа подняла взгляд к потолку. И вдруг сказала. — Интересно, а зачем там ведро?

— Ведро? — спросил я и тоже посмотрел наверх. Там и правда висело ведро. Высоко, почти под самым потолком. Я важно поднял вверх палец. — Ведро, Наташа, это стопудово знак судьбы. Знаешь, как на триумфах всяких там римских полководцев было. Когда они с победой возвращались в Рим, то публика их всячески славила и осыпала овациями, а сзади всегда шагал неприметный человечек и нудел на ухо: «Мементо мори! Мементо мори!» Знаешь же, как переводится?

— Помни о смерти… — задумчиво сказала она, все еще зачарованно глядя на это самое ведро.

— Вот у полководцев было 'помни о смерти, а у нас — помни о ведре говна, — изрек я.

— Да ну, вряд ли это ведро для таких целей, — с убийственно серьезным лицом сказала Наташа. — Высоко, неудобно, и тут есть нормальные туалеты.

— Гипотетического говна, — философским тоном отозвался я, делая над собой прямо-таки нечеловеческое усилие, чтобы не заржать. — Типа «сейчас вам все хлопают, но завтра могут надеть на голову ведро».

— Боже, какую фигню мы с тобой несем… — Наташа посмотрела на меня своими инопланетными глазами, и мы оба наконец-то засмеялись.

На другой стороне сцены уже кучковались «ангелочки», готовясь к выходу.

— Ладно, мне пора! — сказала Наташа, порывисто чмокнула меня в щеку и одновременно с последним аккордом выскочила на сцену. Длинным, почти балетным прыжком.

— … я же, натурально, чуть в толпу не грохнулся! — со смехом вещал Астарот, размахивая руками, как крыльями. — Сцена узкая, в «Буревестнике» же шире. Я, такой, распахиваю плащ, отшагиваю назад и…

— Да тебя бы поймали, что ты растерялся? — Бегемот хлопнул нашего фронтмена по плечу. — Там же не протолкнуться было!

— Точно, поймали бы и обратно поставили, — подхватил Бельфегор. — Прямо как этого, ну…

Я перевел «стеклянный глаз» камеры на сидящего на подоконнике Яна. Окно номера на четверых, одного из наших, было распахнуто настежь. Все мои орлы и орлицы набились в него и расселись на кроватях. В центр выдвинули стол. На столе — несколько бутылок и спешно собранная закуска. В комнате царил радостный галдеж и оживление. Все спешили делиться эмоциями и впечатлениями.

А я фиксировал это дело для видеоархива. Наташа сидела прямо на полу, вытянув длинные босые ноги. На лице — блаженная улыбка. Глаза закрыты.

Астарот сидел между Бегемотом м Бельфегором. Лицо счастливое до умиления. Ну, ему было, чем гордиться. Он сегодня реально жег напалмом на сцене. Публика к концу чуть не рыдала от восторга. Все-таки, костюмированное шоу рулит. Ян на это дело забивал, и выступал в таком же виде, как он и по улицам ходит. Как будто он и спал в этом же. И многие другие рокеры Новокиневска делали точно так же. За исключением некоторых. Но мы, натурально, всех переплюнули. Не «Лорди», конечно, но финт с крыльями вызывает неизменный восторг. Ну и грим, рога и кожа с заклепками.

В целом, в этом что-то было… Имело смысл покрутить эту мысль в голове более внимательно. Публика — она же как живой человек. Чутко отзывается на уважение, любовь и старательность. Когда музыкант на сцену выходит в чем попало, ничем от любого зрителя толком не отличаясь, это создает, конечно, какую-то доверительную атмосферу. Типа, все свои, смотрите, я тут с вами как дома. Но это хорошо для камерных концертов. Квартирников, там. А вот для таких — не очень. Здесь нужно не только показать, что ты на гитаре… тыры-пыры. Я фыркнул, вспомнив сегодняшнего Васю-Дружину. «Ангелочки», как и ожидалось, с энтузиазмом согласились навестить больного пацана, хотя я и не сказал, сколько конкретно этот Вася отстегнул за частный визит. Пусть будет сюрпризом. Потом. Когда подобьем бабки. Мои «ангелочки» в принципе хорошие парни. Иногда даже настолько, что кажутся слишком наивными для этой вот страшноватой эпохи. Когда я им рассказал тему с больным пацаном, они наперебой начали предлагать сгонять в магаз за яблоками и конфетами. Бельфегор так вообще чуть не прослезился, когда я сообщил, что пацан — клавишник. И мечтает поиграть на его поливоксе.

Я снова медленно обвел камерой всю комнату. Света маловато, конечно. Запись получится, как и все другие-прочие — темной и не очень четкой. В будущем цифра поможет, конечно, качество чуть-чуть подправить… Хотя, в таких записях ценно вовсе не качество, а, скорее, ностальгия. Мысли как будто раздвоились сейчас. Вова-Велиал медленно двигал камеру, выхватывая лица и фразы. А я представил себя далеко в будущем, как я смотрю нарезку из вот этих самых роликов на каком-нибудь ютубе-рутубе. Типа, в преддверии мирового турне, группа «Ангелы С» делится записями из своего видеоархива…

На минуту стало грустно.

Большой шоу-бизнес — это ведь не наша уютная «песочница». Там вращаются большие деньги, а значит в глотки друг другу вцепляются совершенно не по-детски. Моим наивным «ангелочкам» придется отрастить непробиваемую шкуру и броню, а вот такие вот теплые посиделки…

Хотя, с другой стороны, может я пока просто сгущаю краски. Посиделки-то у нас кто отнимет? Ну да, конкуренция будет поагрессивнее, чем ближе мы окажемся к кормушке, в смысле — московским и питерским площадкам. Но…

Что именно «но», я сформулировать не смог. Или не захотел.

— … кассет только мало, — сказала Ева. — У меня половину того, что мы взяли, уже раскупили. А мы только начали.

— Закорск самый большой из наших гастрольных городов, — сказал я. — И самый цивилизованный. Дальше все будет не так кучеряво.

— Кстати, парни, — сказал Ян. — Вы, если что, готовьтесь, в деревнях нас могут ведь и не понять. Ну и вообще, там подраться любят…

Комната потонула в шуме. Разгоряченные «ангелочки», да и часть «цеппелинов» заверяла, что подраться они завсегда! Да пусть только рыпнуться, мы им накостыляем по первое число. Снова зазвенели бутылки и стаканы.

Я посмотрел на часы. Почти час ночи. По идее, надо бы всех разогнать уже по кроватям. Завтра у нас с утра визит в гости, а с обеда — промо-концерт на этой их ярмарке, что бы она такое ни была.

Но разгонять пока не хотелось, очень уж хорошо сидели. Радостные, воодушевленные.

«Мементо мори», — вспомнил я, и в голове тут же появился образ ведра.

— Ты тоже про ведро подумал, да? — спросила Наташа, которая как-то незаметно ухитрилась переместиться ко мне за спину.

— Телепатия запрещена женевской конвенцией, — с ноткой пафоса провозгласил я. — Не смей им про ведро рассказывать, это наш с тобой секрет, ясно?

— Про какое ведро? — живо заинтересовался внимательный Бельфегор.

— С конфетами! — немедленно отозвалась Наташа. — Знаешь, в южных районах Мексики есть такая традиция — подвешивать на веревке ведро с конфетами. И именинник должен допрыгнуть до него и ударить палкой. Сколько конфет выпадет, столько и…

— О, серьезно⁈ — радостно распахнул глаза Бельфегор. — А я и не знал про такую традицию! Надо будет на свое днюхе замутить! Слушай, Дюша…

— Ведро с конфетами… — пробормотала Наташа. — Дааа… С конфетами… А мы с тобой, мой король, гнусные интриганы и обманщики.

— Не без того, — согласился я.

Я продрал глаза, нашарил на тумбочке свои наручные часы и сфокусировал взгляд. За окном уже было светло, но сейчас рано светает, так что хрен знает, сколько я проспал. Угомонились мы вчера с трудом. Где-то к половине четвертого.

Я, конечно, попросил на ресепшн позвонить мне в номер в восемь утра, но как-то не очень рассчитывал на такой сервис. Замотанная дамочка-администраторша вроде даже записала мою просьбу на какой-то клочок бумаги. Могла и забыть запросто.

Часы показывали половину восьмого. Я аккуратно переложил голову Евы со своего плеча на подушку. Кровати были односпальные, но спать порознь мы не захотели, так что уместились на одной. Выбраться из кровати, не потревожив ее теперь — та еще задачка.

Но она спала крепко. Пробормотала что-то сонно, повернулась на другой бок, натянула на ухо одеяло и засопела дальше.

«Хорошо быть молодым», — в какой-то бесконечно-большой раз подумал я, разминая чуть затекшие за ночь мышцы. Выглянул в окно. Там ярко светило солнце, деревья зеленели нежными только что распустившимися листочками. Одинокий дворник меланхолично шаркал метлой по тротуару. Машина проехала. Ушастый запорожец. И даже не совсем безлюдно, рабочие какие-то перед администрацией что-то возводят. Помост или сцену. Но это явно не на сегодняшнюю ярмарку, это скорее для дня Победы.

Я несколько раз присел, потом несколько раз отжался. Понял, что отчетливо так хочу жрать. Но завтрак нам клятвенно пообещали. В девять. Зачем я попросил разбудить меня в восемь?

«Может, пойти пробежаться? Ну, чисто для разминочки…» — подумал я, снова выглянув в окно. Вообще-то я бегать по улице не очень любил. Не в смысле бегать вообще, на стадионе или беговой дорожке — нормально. А в беготне по тротуарам мне виделось какое-то позерство. Ну какая, нахрен, может быть особая польза от вдыхания выхлопных газов? Зато можно на прохожих свысока смотреть. Мол, вот я какой зожник, поглядите, как мощны мои лапищи…

— Ты чего так рано? — сонно пробормотала Ева, приподнимаясь на локте.

— Выспался, — усмехнулся я.

— А я вот уже жалею, что вчера не пошла спать пораньше, — вздохнула Ева, села на кровати и потянулась. — Но в три часа было уже поздно…

— Ложиться спать пораньше? — усмехнулся я, плюхаясь рядом с ней на кровать. Та немедленно отозвалась скрипом всех на свете пружин.

Мы встретились взглядами, на губах Евы заиграла хитрая улыбка…

Телефон заверещал в самый неподходящий момент, разумеется. Администраторша, разумеется, вспомнила про данное мне обещание поработать будильником. И честно его выполнила. Или ее сменщица наткнулась на этот огрызок бумаги… Хорошо, что чтобы дотянуться до трубки не требовалось вставать с кровати и топать на другой конец номера. Я поднял трубку, буркнул в нее «спасибо» и швырнул обратно. Не уверен, что не мимо телефона. Но очень уж мне не хотелось отвлекаться.

— И ты еще спрашиваешь, зачем я проснулся пораньше, — прошептал я на ухо Еве, когда мы, тесно обнявшись, замерли на кровати.

— Надо в душ, — задумчиво проговорила Ева. — А то его займут и придется в очереди стоять.

Завтрак вызвал у меня очередной прилив ностальгического умиления. Нам подали молочную рисовую кашу, сливочное масло кубиками на тарелочках и кофе с молоком. Ну как, кофе… Не знаю, из чего на самом деле варят этот сладкий напиток.

Музыканты были не такими бодрыми и веселыми, как вчера. Лица многих, особенно Яна, который вчера накидался больше других, яростно контрастировали с этим вот «завтраком юного пионера». Смотрелось ну очень комически — патлатые помятые рокеры вазюкают молочную кашу ложками по тарелкам. Детский сад «Королек и шутик», ха-ха.

Вася-Дружина примчался в гостиницу в начале одиннадцатого. Нервный, чуть дерганный.

— Викторыч, я вам тут тачку подогнал, — деловито сказал он, отведя меня в сторонку. — Тема такая, короче. Трое прыгают ко мне, а остальные — в пепелац Гоши. Только чо подумал… А инструменты-то ваши поместятся?

— Так у нас же автобус, — сказал я. — Можешь просто показать дорогу, нас водитель довезет следом.

— А… — на лбу Васи-Дружины заходили глубокие складки, похожие на мозговые извилины. — В натуре. Ну тогда погнали уже, тыры-пыры, а?