Алое сердце черной горы (СИ)

Глава XXVI

Следующее утро для многих из равенцев и им сопутствующих, добровольно или насильно, было преисполнено сумрачным недружелюбием, несмотря на теплую и ясную погодку. Собрали все остатки еды из разломанных и сожженных повозок-баррикад, которые еще можно употребить, да и позавтракали ими. Есть было больше нечего, да и не разлитой воды осталось не более, чем на день.

Таким ненастным положением дел решил воспользоваться Артемир, грозной речью перед войсками раскармливая голодное недовольство пищей будущих налетов. «Вероломные фортерезцы предали нас, пронзив ножом разбойника в спину. Мы с трудом, но пережили этот удар. Теперь заставим их пожалеть об этом и покажем, почему в прежние времена нас боялись и ненавидели все соседи! Разграбим и разрушим все и вся, что встретится нам по пути к Чернильной Цитадели!», — так гремел Артемир, подавляя головную боль от хмельных поминок злобным прищуром. Прищур этот действовал на солдат, перед которыми приор распинался, внушительно. По окончанию слов Артемира бойцы, как один, завопили, зарычали и закричали от жажды, утолимой лишь кровью врага, и голода, утешаемого лишь его плотью.

Наскоро собрав оставшиеся пожитки и соединившись в походные колонны, войско Приората двинулось обратно в земли Фортерезии. Пропустив вперед разведку и получив от нее добро, воины выступили, как полновластные новые хозяева этой страны, познавшие слабость хозяев прежних. Оставив пехоту с артиллерией следовать позади и будучи за них спокоен, Артемир собрал конницу и небольшой, но оттого не менее смертоносной лавиной обрушился на попутные поселения. Нароком нагоняя на себя воспоминания о вероломных и трусливых фортерезских всадниках и мертвых лицах Салатора, Алилы и многих других, Артемир не смягчал ударов своего меча по мужчинам, защищавшим свои дома и семьи, не сдерживал в жадности руку, забирающую все припасы, оставшиеся у крестьян после холодной зимовки, не жалел искр огнива, разжигающих пламя факелов для сожжения домов. Всадники, в тягость навоевавшиеся с крепким, боеготовым противником, в сладость потешились, истребляя беззащитных селян и их средства к существованию, посвистывая и улюлюкая каждый раз, когда чья-то кровь проливалась на затоптанную копытами их коней землю. Едва ли хоть одна фортерезская дева тогда осталась неоскверненной: разъяренные равенцы жадно бросались на всех, даже едва переступивших нежную пору детства, многих лишив не только невинности, но и жизни, увлекшись безотчетно грязными, пошлыми потехами.

Артемир не участвовал в совсем уж низменных развлечениях, но и не сдерживал тех, чьи желания взяли верх над волей и человечностью. Он просто восседал на своем коне, с мрачной улыбкой наблюдая за гульбой своих воинов. Иногда разве что оголял приор оружие, призванное владельцем для убийства отчаянных мужей, знающих, что ожидает их родных.

Пехота неотступно шла по кровавым следам коней, собирая трофеи войны, необходимые для дальнейшего продвижения. Все воины были довольны, прекрасно понимая, что не лягут спать в конце дня на пустой желудок. Будучи сопровождаемым в пехотной колонне, фортерезский перебежчик не видел самого «действа фуражиров», но встречал последствия. С каждой новой разоренной деревней он дышал все тяжелее, а глаза его все более лезли из орбит… Наконец, он не выдержал и бросился из колонны в направлении своей деревни, позабыв любые договоренности с приором, который так жестоко истреблял его народ. Разумеется, далеко он не ушел, будучи поражен сразу несколькими стрелами в спину. Так и умер «вольный всадник», не познав боли потерь, которых он так боялся. Выкрикивающие отчаянно его имя перед смертью женщина и девушка так и не дождались своего мужа и отца…

Остальные менее драматично восприняли текущие события. Марий был слишком занят работой, оттого пропуская все мимо своего внимания. Заложники Приората старались не покидать своих походных экипажей, отстраняясь от гнетущей их реальности. Монна… А что Монна? Она была влюблена, и этим чувством обуславливается ее слепота ко всему, что не было напрямую связано с объектом ее нежных девичьих терзаний. Цапля был полностью предан своей госпоже, потому никак не возражал.

Пройдя так с неделю по крупным поселениям, Артемир собрал неплохой запас провизии в виде каравана забитых доверху крепких повозок, отобранных у крестьян. Всей этой еды было достаточно для нескольких месяцев умеренного пропитания. К сожалению, на дворе была весна, а не осень, и урожая не было, зато так не полюбившегося равенцам сыра было в избытке. Да и голодные воины уже не воротили носа от непривычного лакомства, уплетая вонючий продукт за обе щеки. Впрочем, сытый сверх меры живот солдатам был не нужен, ибо сопротивление их агрессии было лишь символичным: местное ополчение, сметаемое конницей без потерь, да и иногда встречающиеся разрозненные полки фортерезских регулярных сил, для уничтожения которых Артемиру приходилось ждать пехоты с пушками и «осами». Видно было, что большая часть мужского населения находилась в составе многочисленных саргийских легионов, располагающихся в Гептархии и Саргии, и неспособна была защитить свою родную землю.

Так, неся страх, разрушение и смерть, которые совсем недавно были так чужды некогда гуманному Артемиру, равенцы подошли к Цитадели. Все, что осталось между ними и столицей Фортерезии — это небольшой хвойный лесок, покрывающий горный склон перед внушительным Столичным Плато. Само Плато было испещрено глубокими расщелинами и каньонами — лучшей защитой от организованного военного вторжения. Благодаря проводнику, который пережил бой, и которого позже равенцы в пламенном порыве мстительности убили, Артемир узнал, что Цитадель отделена от остальной части Плато глубоким и широким круговым каньоном, через который вел лишь один каменный мост без перил, легко простреливаемый со стен орудиями. На случай длительных осад в подвалах Цитадели были заготовлены огромные запасы еды, на которые Артемир хотел попутно наложить руку. Понимая прекрасно, что осаду его войско надолго не удержит, приор собирался обстрелять Цитадель из «осиных ульев». Дальности злых снарядов хватит, чтобы сжечь все, что не выложено основательно из камня и металла.

Собрав со всей Фортерезии обильную дань, кровавую и натуральную, равенцы уже вовсю готовились нанести последний удар. Довольные своим неудержимым разгулом, на который у местного населения не нашлось достойного ответа, воины наперед обсуждали следующие шаги: разорение Саргии, расформирование Нордиктовой Лиги, падение столицы последнего врага. Наивно и простодушно было в своих мечтаниях забегать всерьез так далеко, но уверенность в своих командирах, уже не первый раз доказывающих свою удачливость и врожденное чутье в ведении войны, наделяла чувством непобедимости поистине непоколебимым.

Артемир, хоть и видел будущее куда менее ясно, чем его воины, все же разделял их легкость духа. Она неотвратимо вела их вперед, словно ветерок, бодро несущий оторванный от родного дерева лист. Злоба и печаль были размыты кровью, а под их раскаленными и марающими слоями осталась лишь источающая теплый свет благодарность к павшим, что позволили избежать поражения и гибели всех равенцев. Но прощать Фортерезию Артемир не стал, решив докончить то, что терзающими порывами почал. Он не знал точно, до сих пор ли находится раненый принц Альзорий в Цитадели, или же отправился вослед спешащим домой всадникам, и ранен ли он был вообще. Несмотря на неуверенность относительно своего главного врага, к кратковременной осаде столичного укрепления врага малого он подоспел ни рано, ни поздно, а именно тогда, когда следовало: его воины были сыты и довольны, боевой дух восполнился, хоть численность войска и уменьшилась почти на треть, опасность от оставшихся фортерезских защитников была уничтожена вместе с самими защитниками. Бой за выведение Фортерезии из войны вот-вот должен был начаться.

Сворачивая ночевку в подножии Столичного Плато, равенцы строились сразу в боевые порядки. Широкими рядами они собирались преодолеть небольшую высоту, узадоренную хвоей. Артемир, поднявшийся прежде всех и даже успевший подменить удивившегося дозорного в предрассветный час, наблюдал верхом за бодрыми сборами со стороны, неспешно перебирая в руке засаленные вожжи. Хоть взор его и бегал по взъерошенными головам его солдат, ум его тлел от легкой тревоги: вечером перед отбоем он послал несколько малочисленных отрядов для прочесывания окрестностей, ибо разрозненные группы фортерезцев могли нанести вред лагерю, устроив отчаянный налет. Так вот, отряды эти еще не вернулись, хотя должны были уже как несколько часов назад совершить доклад. Артемир боялся, что разведку могли перебить, и убийцы эти собирались вокруг его лагеря в решительной готовности напасть из засады на суетящихся солдат.

Но вот оно, облегчение: из-за холма к юго-западу от лагеря показались торопливо идущие равенцы, но были они не одни: взор Артемира различил нескольких связанных фортерезских крестьян промеж солдат. «Неужто не зря послал людей, лишив их сна, и они схватили налетчиков?», — поразился Артемир, направив коня шагом к возвращающимся.

— Приор, изволь принять достойное пополнение в наш лагерь заложников! — прикрыв лицо рукой от яркого света горной утренней Звезды, задорно выкрикнул командир группы, выдавая своим уверенным, чуть ли не наглым, голосом серьезный успех их операции.

— Ну и кого же вы привели? — склонил голову приблизившийся Артемир, рассматривая пленников, коих оказалось трое — крепкий высокий амбал средних лет, молодой парень и совсем еще маленький мальчик.

Во внешнем виде связанных были некоторые странности: одеты они были в какую-то рванину, типичную для небогатых местных крестьян, но выражение их лиц… Если злобное выражение лица фортерезского мальчика, пышущего воинственностью, можно было объяснить детской непосредственностью, то остальные два были необычны. Громила, при виде которого у Артемира в глазах возникал образ Хрграра, поникшей лысой головой и намеренно отупелым лицом выдавал собою самозванца: уж никак бедный, едва сводящий концы с концами человек мог так хорошо питаться, чтобы вырасти в такого… Да и сама лысина, выпячивая которую рослый мужик пытался укрыть свое лицо, говорила сама за себя: свежая, со следами небрежных царапин от неумелого бритья, со светлыми корнями не до конца удаленных волос. «Как есть, самый настоящий сарг, да еще и отменный воин, судя по всему», — уверенно предположил Артемир, пока переводил взгляд на последнего. С последним было гораздо интереснее: молодой парень, одетый в те же убогие лохмотья, едва держался на ногах. Можно было бы принять его за напившегося пьянчугу, если бы не плотная перевязь на левом плече, которую пытались впопыхах скрыть под рубахой. Очевидно, что пленник был ранен и потерял много крови.

— Нам вести их к остальным заложникам, приор? — было заметно, что пленители сильно побиты усталостью и неистово желают прикорнуть хотя бы до конца сборов ночевки, что было написано на лице командира отряда и звучало в его нетерпеливом голосе.

— Обожди, воин… — безжалостно одернул Артемир, подняв ладонь, а потом вперившись очами в молодого пленного. — Ну-тка, подними голову, король Альзорий.

Голова плененного юноши дернулась в необоримом желании ответить на взгляд Артемира, и он несвоевременно, но все же удержал ее. Однако беззвучная борьба не осталась незамеченной для приора. Уловив мимолетную искру, Артемир довольно улыбнулся, в голове у него пронеслись слова о ранении молодого короля Саргии. Чьи были эти слова, приор уже благополучно позабыл, и вспоминать не намеревался.

— Вот значит как нас свела судьба? — Артемир наслаждался происходящим, смакуя каждое слово, будто заготавливал и выдерживал их долгое время, подобно хорошему вину.

Поняв, что смысла в этой неуклюжей маскировке больше нет, Альзорий неспешно поднял тяжелую голову и разлепил запекшиеся губы:

— Судьба? О, нет, это глупая девчонка задержала меня в этой высокогорной деревенской пародии на державу! Глупая и уже мертвая!

Услыхав столь нелестный отзыв о своем доме, фортерезский мальчик пнул Альзория по ноге. Не заметив удара, Альзорий продолжил:

— Да, ранение выбило меня из реальности слишком надолго, чтобы вовремя покинуть это место, до твоего разорения… — в голосе Альзория читалась такая горечь, что от нее у любого человека скрутило бы лицо. — Но, стоит отдать должное, ты провел завидную кампанию по устрашению этого сброда.

На секунду почувствовав, будто говорит с Датокилом, Артемир нахмурился и решил не продолжать разговор с Альзорием, повернувшись ко второму саргу. Правда, задерживать взгляд на нем он не захотел, уж слишком тупое выражение лица на нем читалось. «Не кто иной, как телохранитель этого подранка, нечего на него тратить время…», — верно предположил Артемир, обратив внимание на последнего пленника — фортерезского мальчишку с бойким выражением лица. Приор решил не пытать ребенка допросами, и без того поняв, кого отправил на дерзкое спасение из гибнущей страны фортерезский князь.

— Ты сын, брат, или прочий родич князя? — присев на корточки, дабы оказаться лицом к лицу с мальчиком, спокойно спросил Артемир.

— Великий князь Фортерезии — мой папка! — с по-детски глуповатой гордостью прохрипел мальчик, смело ответив на пристальный взгляд приора.

Улыбнувшись мужественности княжеского наследника, Артемир промолвил:

— Сын, превзошедший по смелости своего отца. Как же тебя зовут?

— Маховей. — лаконично ответил бесстрашный мальчуган.

— Вот что, Маховей, мой солдат отведет тебя на кухню и накормит, а уже совсем скоро ты свидишься со своим отцом.

Обрадовавшись тому, что его накормят, голодный Маховей, которого Артемир приказал развязать, послушно последовал за конвойным, уже теша себя скорым свиданием с «папкой». Альзория же и сопутствующего ему солдата сослали к остальным заложникам, при этом усилив охрану лагеря.

Тем временем, осчастливленный удачей Артемир решил извлечь все возможные выгоды из такого судьбоносного дара, отправив одного из своих адъютантов с охраной на переговоры к Чернильной Цитадели, передав ему в компанию Маховея, наследника фортерезского князя. «У этого утреннего плода не только мякоть вкусна, но и семена питательны…», — так думал Артемир, глядя вослед одному из двух своих ценных заложников, с помощью которого он надеялся избежать заключительного сражения, надавив на отцовские чувства князя. «В конце концов, страну он и так почти потерял, так зачем же еще терять и семью?». Как оказалось, ставка на Маховея сыграла, и конвой вернулся в целости и сохранности, принеся из столичной крепости весть о переговорах. Артемир, почуяв слабину отчаявшегося князя, навязал ему встречу в равенском лагере, который бойцы вновь разбили, едва собрав перед походом на столицу. Приор хищнически готовился навязать ослабленной жертве самые выгодные для себя условия сдачи Фортерезии, не отдавая при том Маховея отцу, раздразнивая страх князя.

Фортерезская делегация себя ждать не заставила, осознавая свое положение проигравших. Едва только равенцы раскинули небольшой шатерок для переговоров, князь уже был тут, как тут.

— Приветствую тебя, приор Равении, на землях фортерезских! — с глубоким поклоном провозгласил князь, во взгляде и голосе которого было столько «радушия» и «дружелюбия», что Артемир явственно припомнил самые жаркие деньки на Гунтале, когда он работал на шахтах близ пустыни Каматы.

— Откинем же формальные любезности, княже, я не один из тех старых аристократов, перед которыми нужно красиво, но бестолково распинаться. — сократил дистанцию Артемир, уцелевшей рукой приглашая князя и его свиту войти в шатер. Пока высокопоставленные фортерезцы принимали приглашение, приор успел их бегло оглядеть.

Учитывая то, что князь не сменил гардероб после первой встречи с Альзорием, внешне он почти не изменился. Разве что его глаза стали гораздо глубже и мрачнее, затапливая все, на что бы они ни посмотрели. Артемир мог лишь догадываться, какие богатые эмоциональные вспышки сияли некогда в этих очах… Теперь же во впалых бездонных глазницах лишь мутно волновались озера болезни и отчаяния о мрачных берегах. Правда, Артемиру пребывать на этих брегах было ясно и вольготно. Переведя довольный взгляд на спутников осунувшегося князя, он не увидел в них никого, кроме как обычных придворных подхалимов, подобострастно смотрящих в глаза своему господину, ловя каждый вздох, каждое слово… Откинув их присутствие, как ненужность, Артемир сконцентрировался на князе, уже расположившемся на красивом фортерезском ковре с вышивкой, одном из многочисленных трофеев, захваченных у местного населения. Сев напротив, Артемир выставил наружу свою стражу, перед уходом нашептав им пару слов. Предупредив заранее Датокила и Коригана, что будет вести переговоры в одиночку(Датокил поначалу протестовал, но в итоге принял решение приора), Артемир начал первым:

— Надеюсь, княже, что ты не питаешь иллюзий по поводу того, о чем мы будем вести разговор.

— Уж поверь, я умею смотреть истине в глаза, каким бы страшным ее взгляд бы ни был. — печально вздохнув, князь продолжил. — Я здесь за тем, чтобы оговорить условия сдачи Фортерезии.

Облегченно кивнув, Артемир порадовался объективности князя и тому, что не нужно будет тратить время на убеждения правителя в безнадежности его ситуации.

— Зная, что лишил себя доверия своим предательством, на которое меня принудил пойти сарг, я согласен на любые условия. Лишь позволь мне сохранить мой народ и жизнь моего сына, которого ты захватил, и в милости своей не убил. — закончив тяжелую для себя речь, князь с горечью поклонился Артемиру, коснувшись лбом ковра, на котором сидел.

Удерживая свое лицо от распирания улыбкой, Артемир решил слегка смягчить самосокрушения князя успокаивающим словом:

— Не бойся, княже, возмездие твоему народу я уже принес. Сверх того, что уже свершено, сделано не будет, и народ твой уцелеет, и сын будет жить, и унаследует твою Цитадель, когда придет срок.

— Спасибо тебе, приор. — вновь боднув лбом ковер, выдохнул князь. — Все, чем я могу отплатить тебе за милосердие, так это присягой верности, как твой верный вассал.

Зная цену фортерезской верности, Артемир возразил:

— Не нужно присяг, княже. Лучшим доказательством твоей преданности будет твой сын у меня в заложниках. В свою очередь, я гарантирую ему жизнь и безопасность в грядущих битвах. Ранее мне предоставляли добровольцев в мое войско, но, кхм, я видел "боевой задор" твоих воинов ранее, и ограничусь требованиями о поставках лишь продовольствия и боеприпасов, а также свободным правом прохода моим подкреплениям.

Прикрыв налитые тяжестью веки, князь на минуту задумался, на всем протяжении которой его подхалимы что-то активно нашептывали ему. В конце концов князь рявкнул им что-то на фортерезском диалекте, и они умолкли. Он открыл рот для заключительного слова:

— Я соглашаюсь, приор, на твои условия, и уповаю на твои честность и честь, которые не позволят причинить вред моим сыну и народу.

Артемир скривился на секунду, коробясь от упоминания про честность и честь, исходящие от их дважды нарушителя, хоть и не по своей воле. Тем не менее, тыкать этим поверженного правителя он благородно не стал, подытожив переговоры:

— Что ж, соглашение достигнуто. Оставайся здесь, княже, но отправь кого-нибудь из своих спутников с моими людьми в Цитадель. Мы заберем аванс той небольшой дани, которой я тебя милостиво обременяю.

Молча кивнув, князь отдал распоряжение толстопузому спутнику своему, и тот нехотя встал, крякнув и выйдя из палатки. Там его уже ждал конвой с телегами, которые предстояло наполнить оружием и провизией из подвалов Чернильной Цитадели. Так грозный символ некогда неприступной Фортерезии, разобранной по частям Саргией и Равенией, превратился из поднебесного шпиля в швейную иголку, которую нерадивая швея уронила в пыль, да по незрячести растоптала. Ну а Артемир со своими потрепанными армиями покинул, наконец, эту ткацкую мастерскую, в недоверии выставив хороший арьергард. С оружием и припасами в Саргию вывез приор с собой еще и короля, не гнушаясь надежды на то, что при встрече с представителями Лиги удастся договориться о выгодном мире, шантажируя жизнью их правителя.