Алтари Келады

XLIII

Подъехав к мосту, ведущему в Келангу, Ромбар увидел на северном берегу Тиона длинные ряды воинских палаток, а среди них — бело-голубой шатер правителя Цитиона. Дальше по берегу, под сине-желтым босханским флагом, виднелось еще одно скопление палаток. Ромбар свернул вдоль берега и вскоре оказался в цитионском лагере. Сторожевой патруль, узнав наместника правителя, приветствовал его как военачальника и без расспросов пропустил дальше. Оставив свой отряд на берегу, Ромбар распорядился ставить палатки, а сам поехал через лагерь к шатру Норрена.

Он увидел Норрена издали, сидящим за столом у шатра. Правитель занимался подсчетом военных расходов и был так погружен в вычисления, что заметил Ромбара лишь тогда, когда тот, спешившись, подошел вплотную.

— Ромбар! — забыв про расчеты, Норрен поднялся навстречу брату. — Ты уже вернулся!

— Вернулся, — глаза Ромбара улыбались, он был рад встрече.

— Мы не ждали тебя так скоро. — Норрен собрал бумаги со стола и пригласил Ромбара в шатер. — Мы думали, что ты будешь дожидаться вестей об исходе войны. Два дня назад, когда войска пришли под Келангу, я послал на Белый алтарь гонца.

— Я встретил его на полпути к Оранжевому алтарю, — сказал Ромбар, усаживаясь в одно из кресел, стоявших в шатре. — А с Белого алтаря я выехал на другой день после того, как ты вышиб уттаков из Бетлинка.

— Как ты узнал об этом? — удивился Норрен.

— Это нетрудно, когда находишься в компании лучших магов острова. — Ромбар дождался, пока правитель положит бумаги в шкаф, и спросил: — Теперь, наверное, и ты убедился, что исход войны решался там, на Белом алтаре?

— Да. — Норрен закрыл шкаф и повернул свое кресло так, чтобы видеть собеседника. — Когда дозорные сообщили, что в уттакском лагере резня, я понял, что ваша с Равенором затея удалась, и орден Василиска прекратил существование. Горожане целый день не слезали со стены — еще бы, такое зрелище! Я тем временем подготовил наступление и, когда резня поутихла, ударил на уттаков. On были обессилены и не сопротивлялись. Кто успел, те пустились в бегство, а мы за ними. Так и прошли по восточному берегу до поворота, и дальше, до самого Бетлинка.

— Мы ежедневно следили за ходом войны и знали о всех ваших передвижениях, — сказал Ромбар. — Правда, уехав с алтаря, я потерял эту возможность, поэтому о последних событиях слышал только от гонца.

— Ничего интересного, — заверил его Норрен. — День-другой после взятия Бетлинка мы шарили по окрестностям, затем ушли в Келангу. О том, что Келанга занята Вальборном, мы знали еще в осаде, от гонца, но было неизвестно, остались ли уттаки на западном берегу Тиона. Посовещавшись, мы решили, что Донкар и тимайцы отправятся домой и по пути очистят западный берег, а я и Десса подождем твоего возвращения. Если окажется, что в районе Белого алтаря много уттаков, придется продолжать войну, хотя она становится разорительной…

— Там нет уттаков, — сообщил Ромбар. — Все силы врага были собраны под Босханом. Если вам удалось уничтожить большую часть уттаков, они не скоро восстановят численность.

— Значит, война окончена, — подытожил сообщение Норрен. — Можно распускать армию и возвращаться к мирным делам.

— А что вы сделали с Госсаром? — вспомнил Ромбар.

— Мы не нашли его. Судя по тому, что творилось в уттакском лагере, он не ушел оттуда живым.

— Возможно, — согласился Ромбар. — А как поживает Вальборн?

— Теперь он — правитель Келанги, — в голосе Норрена промелькнуло что-то вроде восхищения успехами бывшего правителя Бетлинка. — Пока он оставался в Оккаде, туда пришел тирский обоз с оружием. Вальборн вооружил ополченцев и сумел разбить уттакское войско, посланное Каморрой для захвата Зеленого алтаря, после чего пошел на Келангу. Войско келангского наместника, узнав о разгроме уттаков под Оккадой, без боя перешло на сторону Вальборна и провозгласило его правителем. Это естественно, ведь он наследует Берсерену.

— Он изменился?

— Я не знал его близко. Позавчера мы были у него во дворце и обсуждали итоги войны. Вальборн производит хорошее впечатление — не то, что Берсерен. Теперь, когда ты вернулся, неплохо было бы встретиться с ним. Бетлинк и Белый алтарь, да и Оранжевый тоже, потребуют средств, а Келанга, несмотря на вторжение — богатый город. Многое будет зависеть от позиции Вальборна.

Норрен встал и вынул из шкафа чистый лист бумаги.

— Я напишу ему, что ты здесь и что нам есть о чем поговорить.

— Добавь, что со мной будет Равенор. Бели речь пойдет об алтарях, нам не помешает присутствие мага.

Норрен написал письмо и отослал с гонцом, а затем продолжил разговор, который, казалось, мог тянуться до поздней ночи. Они с Ромбаром не рассказали друг другу и половины новостей, когда гонец возвратился с ответом от Вальборна. Норрен, остановившись у входа в шатер, распечатал письмо и пробежал глазами строки.

— Вальборн прислал приглашение на ужин, — сообщил он Ромбару. — Мне, тебе и Равенору. Будет также и Десса, он отправил к ней гонца.

— Он приглашает ее с советником?

— Нет. Видимо, не хочет присутствия посторонних. — Норрен прищурился, словно вспомнив что-то забавное. — Кстати, как тебе показался Равенор?

— Своеобразная личность, но можно привыкнуть, — невозмутимо ответил Ромбар. — Доверять ему тоже можно. На ужине он не будет посторонним.

Договорившись съехаться у моста, они расстались. Ромбар вернулся на стоянку своего отряда, где отыскал знаменитого мага и передал приглашение. Тот собрался без промедления и вслед за Ромбаром выехал к мосту, а вскоре там появился и Норрен в сопровождении шестерых воинов. Миновав мост, они проехали сквозь северные ворота и поскакали по улицам города ко дворцу правителя Келанги.

Их ждали. Ворота дворца гостеприимно распахнулись, слуги приняли коней и проводили свиту Норрена в комнаты для дворцовой стражи. Новый правитель Келанги сам вышел навстречу и, дружески приветствовав всех троих, повел в гостиную. Ромбар шел по знакомым залам, где мало что изменилось за десять лет, и думал о том, что Вальборн, кажется, предпочитает не вспоминать об их отнюдь не дружеском расставании на Оранжевом алтаре, а следовательно, способен ставить деловые отношения выше личных счетов, как и подобает правителю. Вальборн усадил гостей в расставленные для беседы кресла и завел разговор о поездке на Белый алтарь.

Ромбар заканчивал рассказ, когда слуга объявил о приезде правительницы Босхана. Вальборн оставил гостей и вскоре вернулся в сопровождении Дессы. Она была одета по-мужски, но выглядела удивительно женственной благодаря то ли пышным, чуть вьющимся рыжим волосам, уложенным в высокую прическу, то ли гибкой и стройной фигуре, подчеркнутой широким, расшитым золотом поясом. После того, как Десса ответила на приветствия, куда более любезные, чем требовал этикет, Вальборн пригласил гостей ужинать.

Стол был накрыт в небольшой столовой, не предназначавшейся для многолюдных сборищ. Вальборн занял кресло правителя во главе стола, предложив места справа Норрену и Ромбару, а слева — Дессе и Равенору. После подачи первой смены блюд он жестом удалил слуг.

— Итак, война закончена, — взгляд Вальборна обошел присутствующих и остановился на правителе Цитиона. — Если вы находите время и место удобными, мы можем поговорить об ее итогах и, соответственно, о будущем.

— Да, случай удобный, — подтвердил Норрен. — Мы редко встречались в прошлом, да и впредь не будем видеться чаще. Поэтому мне хотелось бы сегодня договориться о делах, касающихся всего острова. В первую очередь я имею в виду укрепление севера Келады. Вы, Вальборн, наверное, лучше других понимаете, как это важно.

— Безусловно, — согласился с ним Вальборн. — Все средства, которыми я располагаю, будут пущены на укрепление северных земель. Но сначала я хотел бы исправить давнюю несправедливость…

Он повернулся к столику справа от кресла, где рядом с блюдом для мытья рук стоял заранее приготовленный ларец. Открыв крышку ларца, Вальборн вынул тяжелую старинную цепь с гербом Бетлинка — отличительный знак его правителей.

— Пусть этот герб, а вместе с ним и право владения Бетлинком вернутся к законному наследнику замка, — он протянул цепь Ромбару. — Я призываю всех присутствующих быть свидетелями восстановления прав сына Паландара.

— Вы хорошо начинаете правление, Вальборн. — Норрен взял цепь и надел на шею Ромбару. — Мы подтверждаем законность передачи Бетлинка и обязуемся защищать права владельца замка всеми средствами, в том числе и оружием…

— …Если возникнет такая необходимость, — закончила Десса.

— …Если возникнет такая необходимость, — повторил за ней Равенор.

По келадским законам это утверждение являлось клятвой и означало, что любой претендент на владение замком, кроме Ромбара и его объявленных наследников, рискует оказаться в войне с правителями Цитиона и Босхана, а также подвергнуться преследованию такого богатого и влиятельного человека, как Равенор.

— На восстановление замка потребуются деньги, — напомнил Вальборн. — Мне представляется разумным, если каждый из нас внесет треть необходимой суммы, — он обращался к Норрену и Дессе, как к правителям. — Я могу полностью обеспечить гарнизон замка, а также послать сотню воинов на Белый алтарь. Еще я могу взять на себя отправку провизии этим подземным жителям, о которых вы упоминали, Ромбар.

— Они поддержали нас в войне и, кроме того, отдали нам Желтый камень, который обеспечил победу, — пояснил Ромбар.

— Поэтому я и не хочу задерживаться с благодарностью. — Вальборн задумался. — Наверное, это все, чем я могу помочь. Город разорен уттаками.

— Цитионская казна почти пуста и не наполнится до следующего урожая. В Босхане, как мне известно, дела не лучше, — прикинул вслух Норрен. — Слишком много потрачено на войну. Бетлинк мы еще можем поддержать, но остаются алтари — Белый и Оранжевый…

— Я дам денег на укрепление Белого алтаря, — объявил Равенор. — Но при условии, что мне не понадобится возиться с хозяйственными делами.

— Предоставьте это мне, — предложил ему Норрен. — Белый алтарь очень важен, я сам им займусь. Оранжевый может и подождать. Возможно, в Тимае и Кертенке найдутся средства. Я отправлю туда гонцов.

— Мы совсем забыли об ужине, — напомнил Вальборн, почувствовавший, что основные дела решены. — Угощайтесь!

За столом установилась тишина, нарушаемая лишь звоном вилок, ножей и бокалов. Каждый обдумывал принятые договоренности и прикидывал возможности их выполнения. Когда с закусками было покончено, Вальборн позвонил в колокольчик, чтобы несли горячее.

— А где сейчас жрецы Оранжевого алтаря? — обратился к нему Ромбар.

— Их приютили в Оккаде, — ответил ему Вальборн. — Там они останутся до весны, а в начале лета вернутся в храм великой Саламандры. Кстати, тирские маги, доставившие оружие, пришли со мной в Келангу и живут здесь, во дворце. Должен заметить, что все они — прекрасные воины.

— Я обращал внимание на их воинскую подготовку, — одобрительно отозвался Ромбар. — Хорошо, что они здесь — я объявлю, что ордену Грифона потребуется новый магистр. Думаю, Синатта справится с обязанностями магистра.

— Да, большие перемены вызвала война, — заметил Норрен в ответ на его слова. — Сменился правитель Келанги и двое магистров, появился новый орден магов, а ты, Ромбар, возвращаешься в свой родовой замок. Помимо укрепления Бетлинка, не мешало бы тебе подумать и о продолжении рода Кельварна. Если хочешь, могу посодействовать тебе в поисках будущей супруги.

— Я уже нашел ее, — сообщил Ромбар, к удивлению большинства сидящих за столом. — Это черная жрица храма Мороб.

Поздравив Ромбара, все продолжили ужин, а с ним и обсуждение совместных дел. Близилась полночь, когда гости закончили разговор и собрались уходить.

— У вас хороший повар, Вальборн, — сказал правитель Цитиона, вставая из-за стола. — Надеюсь, в будущем я смогу отблагодарить вас ответным приглашением.

— Это бывший повар Берсерена, — ответил Вальборн. — Я был бы счастлив присутствовать на ужине в честь совершеннолетия вашей дочери.

— Вы будете первым из приглашенных, — .заверил его Норрен.

Три дня спустя в Келангу приехал Тревинер на своей Чиане, которую разыскал в лесу неподалеку от места последней стоянки перед путешествием по лурским подземельям. Увидев военный лагерь на северном берегу Тиона, он свернул туда и узнал, что основная армия уже ушла на юг, а здесь остались только те, кто назначен в гарнизонные войска Бетлинка и Белого алтаря. Про Ромбара ему сообщили, что тот поселился во дворце Вальборна, нового правителя Келанги, и занимается подготовкой обозов, предназначенных для отправки с войсками. Охотник не стал задерживаться в лагере, а поехал в город, повидаться со своим правителем.

Жители Келанги понемногу возвращались в оставленный город. Улицы были расчищены от грязи и мусора, набросанного уттаками, пятна крови на камнях смыты осенними дождями. Однако, кое-где еще виднелись высаженные окна, да двери, изуродованные ударами секир, напоминали о недавнем нашествии. Лавки были открыты, на рынке толпились покупатели, улицы заполнились людьми, пешими и конными, спешившими по своим обычным, ежедневным делам. Тревинер остановился у главных дворцовых ворот и потребовал, чтобы о нем доложили его величеству.

Его впустили без доклада и поселили в западном крыле дворца, где на втором этаже, над жилыми помещениями прислуги, размещались комнаты для гостей. Оставив вещи, охотник вышел познакомиться с окрестностями дворца, где оказался впервые, и вскоре обнаружил у себя в соседях обоих лоанцев. И Витри, и Шемма, которому не терпелось поделиться хоть с кем-нибудь впечатлениями о дворцовой жизни, обрадовались охотнику. Тот уговорил их погулять по парку и заодно рассказать новости, накопившиеся за дни расставания. Выйдя в парк, все трое пошли по присыпанным гранитной щебенкой дорожкам, мимо скамеечек, беседок, невысоких декоративных изгородей.

— Вот эта жизнь — по мне, не то, что в лесу, — сразу же объявил Шемма. — А еда-то здесь какая, Тревинер! Против нее даже и тот паштет из дичи… так я его и не попробовал… голову даю, не потянет.

— Мы собирались возвращаться в село, но его величество попросил нас об услуге, — возбужденно сообщил Витри, радуясь новому приключению. — Он посылает к монтарвам обоз с провизией, а с ним предложение о дружбе и взаимной помощи, и хочет, чтобы мы были посредниками в переговорах.

— Никто, кроме нас с Витри, не знает языка монтарвов, — важно сказал Шемма. — Да и Пантур не вступит в переговоры ни с кем, кроме меня. Ну как тут откажешь его величеству!

— Да ты, я смотрю, большим человеком стал, Шемма! — восхитился охотник. — Не каждому выпадает честь оказать услугу правителю Келанги!

— Ни к чему мне такая честь, суеты много, — вздохнул в ответ табунщик. — Как вернемся от монтарвов, поедем домой. У нас и там дела найдутся. Верно, Витри?

Витри не ответил. Заглядевшись на охотника, на его загорелое лицо, встрепанные ветром волосы, привычно-жизнерадостную улыбку, он думал, что скоро тот вернется в свои леса и будет разъезжать там на своей Чиане, радуясь солнцу, деревьям, зверью, выслеживая и пугая уттаков, и будет счастлив своим единственным, не известным обыкновенному келадскому жителю счастьем.

Их догнал стражник, ходивший к правителю с докладом о приезде охотника.

— Эй ты, длинный! — крикнул он Тревинеру, казавшемуся еще выше рядом с лоанцами. — Его величество хочет видеть тебя, и немедленно!

— Мой правитель соскучился по мне, — объяснил Тревинер лоанцам. — Пока, друзья!

Он пошел вслед за стражником в восточное крыло дворца, вертя по сторонам головой и замечая все — ухоженные деревья и клумбы, постройки, гармонично вписывающиеся в парковые пейзажи, богатое и добротное убранство дворца, его картины и скульптуры, гроздья светлячков Феникса на серебряных и золотых подставках, двустворчатые двери залов, украшенные орнаментом из древесины различных сортов. Стражник остановился у кабинета правителя и растворил перед охотником двери. Войдя, Тревинер увидел Вальборна, сидящего за огромным письменным столом, заваленным бумагами.

— Мое почтение, ваше величество! — охотник, остановившись напротив Вальборна, отвесил шутовской поклон.

— Садись, Тревинер, — Вальборн махнул рукой на глубокое мягкое кресло у противоположной стены. — Давно я тебя не видел.

Тревинер плюхнулся в кресло и, развалясь, вытянул длинные ноги.

— Удобно, — сообщил он Вальборну. — Вы неплохо устроились, мой правитель! Я уже успел заметить.

— Ты всегда все успеваешь заметить, — сдерживая улыбку, ответил Вальборн. — Ромбар хвалил тебя, хотя какая в том нужда? Я тебя и так знаю. Ты выполнил важное поручение и заслуживаешь награды. Говори, чего ты хочешь?

— Чего я хочу? — Тревинер задумался, у ставя глаза в потолок. — Да вроде бы все у меня есть. Одежонку разве новую… я свою старую Шемме отдал — парень ни в чем, можно сказать, из-под земли вылез.

— Будет тебе одежонка, — пообещал Вальборн. — А теперь выбирай службу — хоть начальником стражи, хоть старшим над лучниками или дворцовой охотой. Я не сомневаюсь, что ты справишься с любой из них.

— Позвольте мне, мой правитель, остаться на прежней службе — свободным охотником у правителя Бетлинка, — ответил ему Тревинер, на мгновение расставшись с зубоскальством. — Я давно отвык от городской жизни и не хочу заново привыкать к ней.

— Жаль. — Вальборн заметно огорчился, но не стал уговаривать охотника. — Впрочем, я предвидел твой выбор. Что ж, поезжай с Ромба ром, он будет рад такому помощнику. Но мне бы хотелось, чтобы напоследок ты выполнил бы еще одно поручение.

— Какое, мой правитель?

— Нужно отвести к монтарвам обоз с провизией.

— Тот с которым поедут лоанцы?

— Ты уже и это знаешь… — покачал головой Вальборн. — Хоть война и закончилась, мне будет спокойнее, если их будет сопровождать такой парень, как ты. Когда доставите обоз на место, можешь ехать оттуда в Бетлинк.

— Все будет сделано, мой правитель, — сверкнул улыбкой Тревинер.

— Ладно, иди. Обоз отправляется послезавтра, — глядя на закрывшуюся за охотником дверь, Вальборн задумчиво добавил. — Мне будет не хватать тебя, мой милый Тревинер…

Весь следующий день прошел в дорожных сборах. К вечеру в военном лагере собрались три десятка подвод, нагруженных мешками, бочонками и ящиками, предназначавшимися для отправки с войсками. Шемма и Витри, получив дорожное снаряжение и теплую зимнюю одежду, приехали на место сбора, где им предстояла первая ночевка под открытым небом, и познакомились со старшим обозным, распоряжавшимся остальными возницами и отрядом, приставленным к обозу для охраны. Вскоре к ним подъехал и Тревинер, казавшийся вооруженным до зубов с двумя луками и колчанами за спиной. Вместо ответа на расспросы лоанцев, в чем причина такой усиленной военной экипировки, он снял с плеча один из луков, а за ним колчан, и протянул Витри.

— Держи, — оскалился в улыбке охотник. — Это — тебе, как обещано.

— Мне?! — ахнул от восторга Витри. — Настоящий лук Феникса?! Но откуда он у тебя?

— Вальборн дал. Бери, не робей.

Витри бережно взял лук. На другой день, когда обоз отправился в путь, он поехал рядом с охотником, чувствуя себя таким же бывалым лучником, как и тот.

Обоз медленно двигался по бездорожью вдоль северного берега Тиона, прокладывая путь то по полянам, покрытым хрустящим инеем, то по промерзшим песчаным наносам.

Порой, когда береговой путь становился непроходимым из-за разросшегося кустарника, подводы сворачивали в лес и петляли среди деревьев, придерживаясь восточного направления, а то и останавливались, дожидаясь, пока воины расчистят проезд или отыщут брод через встреченную на пути старицу. Неделю спустя обоз остановился на повороте реки, откуда хорошо виднелась примета Пантура — тройной пик, возвышающийся неподалеку от входа в подземный город.

На первую встречу Шемма пошел в одиночку. Завернувшись в пару теплых одеял, он улегся спать на широком камне посреди поляны. Ночью к камню пришел Пантур, которому сообщили, что в назначенном месте спит какой-то человек, и с трудом добудился табунщика.

— Что случилось, Шемма? — начал он расспросы. — Ты пришел с новостями?

— Пантур? — Шемма сладко потянулся и, увидев перед собой желтую светящуюся одежду, протер глаза, чтобы получше разглядеть ученого. — У меня хорошая новость — война кончилась.

— А этот ваш Каморра?

— Уттаки, говорят, съели, — табунщик уселся на камне и натянул одеяло на голову, чтобы защититься от ночного холода. — Я подарки привез от правителя — муку, из которой хлеб делают, и кое-что еще. Хороший мужик этот Вальборн, он предлагает вам дружбу и торговлю.

— Желтый камень помог вам?

— Еще как помог. Говорят, без него все пропало бы, поэтому Вальборн и расщедрился. А как у вас дела?

— Были и у нас неприятности, но теперь все уладилось. — Пантур присел на камень рядом с лоанцем. — С тех пор, как ваша женщина восстановила Оранжевый шар, он больше не остывал. Мы заново засадили плантации и скоро снимем с них первый урожай. Великая рада этому и вспоминает вас с благодарностью. Теперь она не будет против сотрудничества с людьми сверху.

— А как у вас с едой?

— Пока трудновато. Все надеются, что это ненадолго.

— Значит, наш обоз пригодится, — обрадовался Шемма.

— Пригодится. — Пантур повернул голову к табунщику, его серо-желтые глаза, как и одежда, светились в темноте. — Жаль, что вы не приехали на два дня пораньше. В это новолуние у нас был двойной праздник. Великая наконец выбрала отца для своей дочери.

— Да ну! — воскликнул Шемма. — И кто же он?

— Вряд ли ты его помнишь. Это Лангур, глава Восьмой общины.

— Угу, — отозвался Шемма, смутно припоминая монтарва, поддержавшего владычицу на совете. Он окончательно проснулся и позвал Пантура на стоянку.

Остаток ночи прошел в переноске грузов, прибывших с обозом. Воины подтаскивали к камню мешки с мукой и бочонки с медом и салом, оставляя их монтарвам, которые уносили подарки Вальборна под землю. Наутро обоз отправился в обратный путь, а лоанцы, распрощавшись с Тревинером, поехавшим на север вдогонку Ромбару, задержались у монтарвов на пару дней, чтобы выучить подземных жителей печь хлеб.

Вернувшись в Келангу, они пришли к Вальборну с докладом о выполнении поручения. Правитель не пожалел времени, чтобы выслушать все подробности поездки.

— Значит, мы можем рассчитывать на дружбу монтарвов, — подытожил он сообщение лоанцев.

— Да, они согласны поддерживать добрые отношения, — подтвердил Витри. — Условия встречи те же — у камня на той поляне.

— Но как меж люди будут разговаривать с ними? — забеспокоился Вальборн. — Никто, кроме вас, не знает их языка.

— Ваш обозный выучил у нас кое-какие слова, — сказал ему Витри. — Для начала этого достаточно, чтобы объясняться с монтарвами.

— Может быть, вы все-таки останетесь у меня на службе? — предложил лоанцам правитель. — Ты, Витри, стал бы моим гонцом — мне нужны надежные люди. А ты, Шемма, мог бы стать моим посредником в отношениях с монтарвами.

— Спасибо, ваше величество, но мы поедем домой, — поторопился сказать Шемма. — Дома-то оно лучше.

— Ладно, поезжайте, — согласился Вальборн. — Если передумаете, возвращайтесь. Я с радостью приму вас на службу. А вот вам плата за прежние заслуги, — он дал каждому мешочек с деньгами. — Если еще что нужно, говорите.

— Нам ничего не… — начал Витри, но запнулся, получив от Шеммы тычок в бок.

— Как это — ничего?! — громким шепотом ругнул его табунщик. — Ваше величество, кони наши — не чета теперешним, около Бетлинка остались… вот если бы их вернуть… и кобыла мельникова потерялась, а нам отдавать ее надо…

— Понятно, — улыбнулся Вальборн. — Знаю я этих коней — и впрямь красавцы. Один у меня в конюшнях, вы можете его забрать, а второго я отдал. Возьмите вместо него другого, и кобылу подберите, какая понравится.

Вальборн вызвал старшего конюха и, передав ему просьбу лоанцев, приказал выдать желаемое. Тот пошел с ними в конюшни правителя и вывел оттуда коня, в котором Шемма признал своего Урагана, а потом предложил им выбрать второго коня и кобылу. Витри шел за конюхом мимо стойл, где красовались кони один лучше другого, пока не остановился, не в силах оторвать глаз от небольшого, но великолепно сложенного темно-серого жеребца.

— Этот, что ли? — спросил конюх. — Хороших кровей, и резвость отменная. Для правителя он мелковат, а тебе в самый раз будет.

— Этот, — поспешно согласился Витри, побаиваясь отказа. — Как его зовут?

— Чара, — конюх надел на жеребца седло и уздечку, висевшие в стойле, и отдал поводок Витри. Когда они вышли из конюшни, Шемма, сияющий, уже стоял на дворе, держа своего коня и ширококостную рыжую кобылу.

— Слышишь, Витри, жеребая она, — шепнул он товарищу, уходя из конюшни. — Вот повезло-то! Эх, явлюсь я к мельнику…

День спустя Шемма и Витри выехали из Келанги домой. Падал первый снег, падал и превращался в грязную кашицу, знаменуя начало короткой и сырой келадской зимы. Шемма восседал на великолепном Урагане, ведя за собой кобылу и коней, на которых лоанцы возвратились с Белого алтаря, и покровительственно оглядывался на едущего сзади Витри. То ли полугодовые скитания не прошли для табунщика бесследно, то, ли приятные надежды, связанные с возвращением в Лоан, заставляли его поторапливать коня, то ли погода не располагала ко сну — так или иначе, Шемма расстался с привычкой спать в седле и на дневных привалах. Лоанцы ехали с рассвета до заката, обедая в придорожных трактирах и ночуя на постоялых дворах, и недели через полторы увидели стены Цитиона, жемчужины Келады.

Они отыскали гостиницу Тоссена, узнавшего и благосклонно приветствовавшего прежних постояльцев, и остались там до базарного дня, чтобы накупить подарков родным, провизии и овса в дорогу. Шемма наконец попробовал паштет из дичи, а Витри, зашедший в лавку Тифена, был приглашен в гости и до позднего вечера просидел у купца за рассказами о его младшем сыне, первом магистре ордена Солнца. Когда, наконец, все покупки были сделаны, Шемма и Витри навьючили коней и проследовали цитионскими улицами по направлению к Лоанскому мосту, от которого брала начало тропа, ведущая в долину.

Тропа тянулась по северному берегу Лоана, едва различимая под тонким слоем свежего снега, прикрывшего луга и песчаный берег. По-осеннему прозрачная вода струилась в нескольких шагах от тропы, облизывая ледяную корочку, приросшую к берегу, и, казалось, спешила пополнить полноструйный Тион. Лоанцы спешили ей навстречу, чувствуя близость дома. Шемма был празднично-весел и погонял коней, Витри заразился его радостью и тоже с нетерпением представлял, как еще немного — и за очередным поворотом реки откроется вид на родное село.

Они беспокоились, не окажется ли опасным зимний путь через ущелье, но, подъехав, увидели, что тревоги были напрасными. Тропа, пролегавшая по солнечному склону ущелья, оказалась чистой от снега и сухой, поэтому день пешего пути вдоль обрыва прошел без происшествий. Миновав ущелье, Шемма и Витри спустились в Лоанскую долину — родные края, так внезапно оставленные ими в начале лета. Витри казалось, что он уехал оттуда давным-давно, несколько лет или даже десятилетий назад. Много событий улеглось в эти месяцы, и наверное, их хватило бы не на одну лоанскую жизнь, но все же при мысли о том, что странствия закончились, Витри испытывал странное ощущение, похожее на необходимость вспомнить нечто важное. Оно сидело глубоко внутри, беспокоя лоанца, и отравляло радость возвращения домой.

Наступил день, когда тропа вывела Шемму и Витри на пригорок, откуда открывался с детства знакомый вид на скопление глиняных домиков с коническими, крытыми соломой крышами, объединенное несколькими кривыми улочками. Село, в котором во времена Кельварна проживало не более двух десятков семей, разрослось до полутора сотен разбросанных по холмам домиков, но оставалось единственным на всю долину, так как среди лоанцев, привыкших держаться вместе, не находилось любителей обживать новые места.

Первыми их заметили вездесущие сельские мальчишки. Увидев нескольких завьюченных коней и двоих всадников в городской одежде, они с криками «Едут! Едут!» помчались в село. Раз в год сюда, случалось, заезжали торговцы, поэтому взрослые побросали дела и выбежали поглядеть на кусочек другого мира, явившегося в Лоан. Когда путешественники подъехали к околице, их встречала добрая половина села.

— Да это же наши! — выкрикнул кто-то из толпы. — Шемма! Витри!

Лоанцы соскочили с коней прямо в объятия встречающих. Каждый норовил протиснуться к ним поближе, поприветствовать, хлопнуть по плечу, потрогать, спросить что-нибудь вроде: «Неужто вернулись?! Ну как?!» — то есть, собственными глазами удостовериться, что перед ним — его пропавшие односельчане. Полсела Шемма и Витри прошли вместе, в центре огромной толпы, затем их пути разошлись. Они взяли своих коней, а Шемма — еще и кобылу, так как договорился с Витри, что сам вернет ее мельнику, и в сопровождении многочисленных родных и знакомых отправились по домам.

Витри пошел не в новый дом, еще не ставший родным, а к родителям, с которыми уже успел обняться и расцеловаться. Он смотрел на прыгающих рядом братишек и сестренок, на сияющие лица друзей и соседей, и радовался, что не пожалел в Цитионе времени и денег на покупку подарков. Когда вся процессия остановилась во дворе родительского дома, в дорожных мешках лоанца нашлись игрушки и сладости для детей, платки, бусы и заколки для женщин, ножи с клеймом ордена Грифона, заговоренные от ржавчины, и прекрасные рыболовные крючки для мужчин, и многое другое, что понравилось каждому — пояса с чеканными пряжками, дорожные фляжки, зеленые и оранжевые огоньки светлячков Феникса и Саламандры. Витри, словно добрый волшебник, раздавал их, пока мешки не опустели, а затем долго отвечал на расспросы односельчан.

Родители Витри устроили праздничный ужин, затянувшийся за полночь. Весь вечер их маленький домик был переполнен людьми и разговорами. Ложась в постель, Витри, взволнованный встречей, подумал, что не сомкнет глаз до утра, но, не успев закончить эту мысль, забылся сном.

Не прошло и двух дней, а Витри уже устал от внимания односельчан. Он безвылазно сидел в отцовском доме, но его находили и там, приходя под каким-нибудь пустяковым предлогом, и в десятый раз расспрашивали о дорожных событиях и о келадской жизни. Чтобы избавиться от назойливости гостей, Витри ушел жить в свой новый домик, стоящий на окраине села. Все внимание лоанцев обратилось на Шемму, который чувствовал себя на месте, красочно описывая свои приключения, с каждым повторением обрастающие новыми, леденящими кровь подробностями. Табунщик, вернувшийся в село богачом и героем, с большим удовольствием принимал всеобщий восторг и не жалел языка, чтобы поддерживать свое особое положение. Он отвел кобылу к мельнику, где был принят как желанный гость, и вышел оттуда сияющим, а на другой день по селу разошлась весть о скорой свадьбе героя Шеммы и мельниковой дочки.

Дом Витри стоял заброшенным и неухоженным, нетоптаная тропинка выдавала отсутствие жильцов. Дверь в сарай покосилась и заросла бурьяном, на крыльце лежал подтаявший снег. Витри поставил Чару в сарай и взялся за дела — поправил дверь, вытер полугодовой слой пыли, скопившийся в комнате, вымыл пол и посуду, расчистил тропинку, расставил и разложил по полкам дорожный багаж.

Когда чистота и порядок были восстановлены, он пошел на озеро, проведать оставленную на берегу лодку. Долбленка, затопленная, лежала в воде у берега — видимо, сельские мальчишки стащили ее в воду, чтобы поиграть в Кельварна. Витри пробрался к ней сквозь побуревшие от холода, прихваченные прибрежным ледком заросли исселя, толкнул отсыревшее дерево ногой. Лодку следовало вытащить и просушить, но лоанец медлил взяться за осклизлые борта. Он остановился над ней в раздумье, поправил на плече лук Феникса, с которым не расставался по заимствованной у Тревинера привычке.

Заметив стайку диких уток, плавающих у берега, он вскинул лук и выстрелил, а затем длинной палкой выгреб добычу из воды.

«Повезло», — подумал Витри, никогда не принимавший всерьез слова охотника о верном глазе, и захлюпал промокшими башмаками прочь от озера. У околицы бегали мальчишки, игравшие, судя по диким воплям, в Шемму и уттаков. Витри задержался посмотреть, но, так и не поняв, кто же из них — Шемма, отвернулся и пошел домой.

Дома он переоделся и развел огонь, чтобы просушить башмаки и сварить утку, а затем улегся на кровать и долго вспоминал недавнее путешествие по Келаде. В его памяти проплывали города и дороги, голоса и лица — сверкающая улыбка Тревинера, аскетический, отчужденный взгляд невообразимо богатого и знатного Равенора, выражение глаз Альмарена, сидящего у вечернего костра и в задумчивости накручивающего на палец длинные, темные волосы. Незаметно наступила ночь, а Витри все лежал с открытыми глазами и спрашивал себя — много ли в нем осталось от того паренька, полгода назад уехавшего из села на толстопузой мельниковой кобыле? Под утро он заснул, но вскоре был разбужен стуком в дверь и, заранее досадуя, пошел открывать.

К его облегчению, там оказался не кто-то из любознательных сельчан, а младший брат Шеммы, передавший приглашение на свадьбу. Витри поискал по полкам что-нибудь подходящее для свадебного подарка, но вспомнил, что все уже раздал. Да и чем можно было удивить табунщика, распорядившегося полученными в пути благами гораздо лучше своего товарища! Витри взял лук и пошел на озеро, чтобы добыть дичь к свадебному столу. Настреляв уток, он понес их к Шемме.

У Шеммы вовсю готовились к свадьбе. Вкусные запахи наполняли улицу, люди суетились, бегали с посудой, тряпками и котлами, тащили во двор столы и стулья, взятые взаймы у соседей. Виновник торжества вышел из кухни, где снимал пробы с угощений и давал советы стряпухам, и радостно встретил Витри, а еще радостнее дичь — лакомство, редкое для лоанцев, среди которых не было охотников. Витри поздравил его и пошел домой, довольный, что сумел угодить товарищу.

Кипучая суета, царящая у Шеммы, распространялась лишь до ближайшего поворота, а там сменялась неспешной жизнью лоанского поселка. Витри шел по тихим, словно погрузившимся в вечный сон улицам, раскланиваясь с сельчанами и ловко избегая попыток продолжить беседу. Внезапно он увидел девушку, вывернувшуюся из боковой улицы, и споткнулся, мгновенно узнав эту быструю походку, эти светлые кудряшки, окружающие хорошенькое круглое личико с аккуратным, чуть вздернутым носиком. Лайя тоже заметила его и пошла навстречу, пышная юбочка так и порхала вокруг ее ног.

— Привет, Витри! — прощебетала она, подойдя. На улыбающемся личике девушки не было ни малейшего намека на прежнюю размолвку.

— Здравствуй, Лайя, — Витри остановился, понимая, что разговора не избежать.

— Что-то ты не заходишь в гости, — кокетливо пропела Лайя, подходя к нему гораздо ближе, чем требовал разговор. — Или загордился?

— Чем тут гордиться? — пробормотал Витри, отводя глаза. — Дела, понимаешь…

— Неужели ты все еще сердишься? — спросила его Лайя, не принимая отговорки.

— Разве? — переспросил Витри, скорее себя, чем ее. — Я и тогда не сердился. Это ты сердилась. Тебе не нравилось, что я не герой.

— Ну нельзя же все принимать всерьез! — Лайя пренебрежительно повела плечиком. — Ты на целых полгода оставил меня одну! Если я и прощу тебя, то только потому, что ты сделал это из-за меня.

— Из-за тебя, — согласился Витри.

Смысл ответа польстил бы девушке, если бы в интонации не проскользнуло нечто, заставившее ее насторожиться.

— Теперь ты — герой, — она обеспокоенно заглянула в лицо прежнему другу. — Я же сказала тебе тогда, что выйду замуж за героя.

— Какой из меня герой, Лайя? — Витри вспомнил, что и до отъезда замечал все ее претензии на исключительность, все эти мелочные ужимки признанной сельской красавицы, и удивился тому, что они казались ему забавными и трогательными. — Я делал то, что нужно, только и всего. Это вон Шемма — герой.

— Вечно ты скромничаешь! — в голосе Лайи послышались раздраженные, требовательные нотки. — Между прочим, Поти, сын сапожника Ваппы, уже два раза звал меня замуж. Так что стоит мне захотеть… понял?

— Понял, — сказал Витри. — Я от души желаю счастья вам обоим — тебе и Поти.

— Но… — изумилась Лайя.

— До свидания.

Витри зашагал прочь, оставив ее стоять посреди улицы. С каждым шагом в нем росло чувство свободы и облегчения, сменяющее неловкость разговора. Он вбежал на крыльцо своего домика, первого от околицы, рывком распахнул дверь и полез шарить по полкам и ящикам. Его руки сами знали, что делать — встряхивали дорожные мешки, разыскивали миску, ложку, котелок, походное одеяло, смену одежды и прочие нужные в дороге мелочи.

Свадьба Шеммы удалась на славу, говорили, что не припомнить такого же пышного праздника. Все село гуляло до поздней ночи, и проснулось за полдень. Утро осветило нетронутый ночной снег, припорошивший лоанские улицы, и только на тропе, ведущей из села, отпечатались одинокие следы конских копыт.