Ремонтная мастерская, где начальником был Николай Сергеевич Дроздов, находилась приблизительно в километре от совхозной конторы. Нужно спуститься на дно лога, пересечь низину и подняться по противоположному склону. Здесь и располагалась мастерская — дощатый сарай, внутри которого стояло несколько токарных станков и кучей в углу навалены были ящики и коробки с запасными частями для тракторов, автомобилей, комбайнов.
В конце мастерской сооружена была из фанеры маленькая комнатка, куда с трудом вместились канцелярский стол со стулом, а также самодельный, сколоченный из фанеры шкафчик. Вот и вся обстановка.
Впрочем, в своём крошечном кабинете Николай Сергеевич надолго не задерживался. По большей части он вместе с тремя или четырьмя слесарями ремонтировал двигатели или же спускался в яму под грузовик или трактор, которые по случаю какой-либо поломки загоняли в мастерскую через широкие дощатые ворота.
Женька любил приходить сюда со своим отцом.
Ах, как прекрасны были эти утренние походы в механическую мастерскую!
С безоблачного степного неба с боку светит сильное утреннее солнце. Ни на секунду не переставая, дует и дует ветер. От этого степного ветра всё время шум в ушах.
Женька уже привык к этому постоянному посвистыванию и завыванию ветра в ушах. Когда мальчик входил в дом, это гудение словно бы оставалось на улице. Женьке казалось, что он в помещении освобождался от ветра, как освобождаются от галош, оставляя их в прихожей. В комнате тихо, совсем тихо, а оставленный на улице ветер посвистывает снаружи, шурша о звонкий шифер и белые плитки, которыми облицованы стены дома, завывает в трубе.
Николай Сергеевич и Женька шагали, сопровождаемые шумом степного ветра.
Возле конторы, привязанная к крыльцу, стояла чёрная лошадь директора совхоза. Рано утром директор уже объездил верхом отдалённые поля, и теперь в конторе вместе с агрономом и другими специалистами обсуждает положение в совхозе — как созревает пшеница, не пора ли начинать уборку.
В окно виден профиль директора. Чёрная шевелюра склонилась к столу, брови сосредоточенно насуплены. Женьке кажется, директор похож чем-то на шахматного конька. Мальчик и сам не знал, почему директор показался ему похожим на шахматного конька. Может быть, тем, что ходил он, упрямо наклонив голову навстречу степному ветру?
Вот он поворачивает лицо, замечает Николая Сергеевича с сыном на улице, под окном. Вскакивает с места, машет рукой, что-то кричит — видны ослепительные зубы на тёмном лице.
— Иди сюда! Ты-то мне и нужен!
— Иду! — кричит в ответ Николай Сергеевич, — Подожди, Женя, я сейчас!
И отец убегает в контору, перепрыгивая через две ступеньки. А Женя подходит к лошади. Лошадь тянется чёрными, глянцевыми губами к жёсткой, подсохшей траве. Трава пучками растёт под крыльцом так, как росла многие и многие годы, когда ещё здесь была целина, необитаемая земля, над которой летали степные орлы, выискивая внизу полевую мышь или ещё какую-нибудь живность. Удивительно, но именно от соседства дикой травы и человеческого жилья, построенного совсем недавно в степи, до Женьки доходит необычность, даже величие свершившегося.
Лошадь косит глазом, вскидывает голову, обнажая жёлтые, крупные зубы. Но Женька уже привык к лошади, не боится и ладонью ласково гладит лошадиную морду между глазами и ноздрями.
К конторе подъезжает на своём «газике» Пастухов. Утром они не виделись. Дядя Саня здоровается с Женькой за руку и, поднявшись на крыльцо, скрывается в помещении.
Стоя возле конторы в этот ранний час, можно увидеть чуть ли не всех обитателей совхоза. Вот трактористы в промасленных, запылённых комбинезонах шагают через лог в направлении машинного двора, где, выстроившись в длинные ряды, ночуют тракторы, комбайны и другие сельскохозяйственные машины.
Вот, выйдя из столовой, дощатого барака, направляются на работу девушки в белых больших рукавицах, с лопатами на плече. А вот старый Женькин знакомый — крепкий, широкий парень с красным от степного солнца лицом и толстыми мышцами на руках. Это с ним полгода назад столкнулся Женька в вагоне, когда провожал отца. Утром, умываясь на улице возле дома, Женька видел этого могучего парня, который возле общежития занимается двухпудовой гирей. Расставив ноги, раскачивает гирю руками, вскидывает над головой и снова опускает, словно топором дрова колет.
— Дроздову-младшему салют! — оглядываясь, кричит парень и поднимает вверх руку с зажатой в кулак лопатой. Лопата тяжёлая, на толстом черенке, но парень поднимает её над головой, словно щепку.