Алтайское солнце

Глава первая. МОСКВА — БАРНАУЛ

Заканчивалось лето 1954 года.

На низком перроне, возле облупившегося штакетника, выкрашенного коричневой краской, Женя увидел двух загорелых мужчин в светлых рубашках с закатанными рукавами. Мужчины внимательно всматривались в проплывающие мимо них вагоны. Прижав лоб к стеклу, мальчик уставился на тех двух мужчин, узнавая и не узнавая своего отца и дядю Саню Пастухова.

Вагон тихонько прокатился мимо и начал со скрежетом останавливаться. И — остановился. Всё. Конец пути.

— Кажется, приехали, — с облегчением вздохнув, проговорила Ольга Георгиевна. Быстро и ловко прибралась она в купе: остатки еды, завернув в салфетку, спрятала в сумку, смахнула со столика в ладонь крошки.

Женина младшая сестрёнка Маришка сидела по другую сторону столика и, как Женя, смотрела через окно на перрон.

— А папа где? — спросила девочка.

— Вот же они — папа и Пастухов! — сказала мама и закричала — Мы здесь! Идите сюда!

Вряд ли снаружи услышали это восклицание, однако же мальчик видел, как дядя Саня подтолкнул в бок отца, кивнув в сторону Женькиного окна, и мужчины рысцой побежали к вагону. И вот они уже стоят внизу, под окном, и зубы их сверкают в улыбке. Николай Сергеевич жадно всматривается в лица сына, жены и дочки, которые, приплюснув носы к стеклу, смотрят на него.

Лишь только взгляды Женьки и его папы встретились, мальчик почувствовал: никогда они с отцом не расставались, и Барнаул, куда только что подошёл поезд, — родной Женькин город, в котором он прожил всю жизнь и вот снова вернулся после длительного отсутствия. Женька здесь впервые, но ему кажется — давным-давно знает он небольшое здание Барнаульского железнодорожного вокзала, узорной кирпичной кладки с невысоким кирпичным шпилем и широкими окнами. Не вокзал — дворец!

Небольшая уютная площадь перед вокзалом, куда вышли приехавшие и встречающие, окружённая высокими тополями с пожелтевшими, подсохшими листьями, скрутившимися в трубочки, и белёсыми морщинистыми стволами, также показалась мальчику знакомой.

Над входом в здание вокзала мальчик увидел красное полотнище: «Дорогие целинники! Добро пожаловать на Алтай!» Лозунг уже успел выцвести, кое-где краска потекла.

Таких лозунгов, приветствующих отряды добровольцев, которые направлялись из разных городов Советского Союза в районы освоения целинных и залежных земель, Женька много видел из окна вагона на больших и маленьких станциях. Лозунги не были одинаковыми. Одни приветствовали посланцев Москвы, или Ленинграда, или Прибалтики, другие желали успехов в освоении целинных земель Казахстана или Оренбургской области. Читая эти приветствия, Женька словно бы повторял знания, которые приобрёл за последние полгода не в школьном классе, а в самой жизни. Ведь не было дня, чтобы мальчик не узнавал чего-нибудь нового о жизни и работе добровольцев на целинных землях Алтая, Казахстана, Оренбургской области. Хотя, конечно, больше всего интересовали Женьку новости с Алтая, где работал его отец.

И всё же лишь сейчас, на привокзальной площади города Барнаула, мальчик отчётливо понял: приветствие над входом в здание вокзала несколько месяцев назад вывешено здесь специально для того, чтобы встретить именно Николая Сергеевича, именно Пастуховых и ещё многих-многих других добровольцев, да и сейчас встречает его самого, именно Женю Дроздова, будущего ученика третьего класса, его маму Ольгу Георгиевну и сестрёнку Маришку.

Николай Сергеевич подхватил оба чемодана и, ссутулясь от их тяжести, побежал через площадь к открытому «газику», ожидающему возле пивного ларька.

Дядя Саня пытался выхватить из рук Дроздова-старшего тяжёлую ношу, но тщетно. Так они и побежали к автомобилю: один — запыхавшись от тяжести и быстрого бега, другой — раздосадованный на товарища, что тот не позволил ему помочь.

Возле ларька стояла толпа мужчин, ожидающих, когда ларёк откроется. Один из мужчин с загоревшим морщинистым лицом, в сером, выгоревшем на солнце пиджаке, из коротких рукавов которого высовывались огромные кисти рук, потрескавшихся, мозолистых, спросил у Женьки:

— Из каких краёв будешь?

Женька не сразу сообразил, что ответить, замялся. Светло-зелёные глаза из-под выцветших белёсых бровей смотрели на него внимательно, с весёлым интересом. Мальчик вдруг понял, что разговор начинается серьёзный, мужской, что не как к маленькому мальчику, а как к солидному приезжему обратился к нему незнакомый взрослый человек.

— Откуда, говорю, приехал сюда, в Барнаул? — повторил вопрос незнакомец, и Женя ответил солидным, взрослым голосом:

— Из Москвы.

Незнакомец обрадовался, даже в ладоши хлопнул:

— Земляки будем! Я сам тоже из Европы, из-под города Вязьмы. Слышал, наверное?

Нет, Женька не слышал такого города, а если и слышал, то мельком и не запомнил. Однако незнакомец, не дожидаясь ответа, продолжал с воодушевлением спрашивать:

— Ну, как там у нас — хорошо?

— Конечно, хорошо! — воскликнул Женька, а мужчина, понизив голос, словно бы сообщая тайну, проговорил:

— На родине всегда хорошо. Но, между прочим, здесь тоже хорошо — простор, пшеничка. Не пожалеешь!

Тут окошко распахнулось, толпа зашумела, начала тесниться, и незнакомец, подмигнув Женьке, бросился на приступ ларька.

Женя налюбоваться не мог на отца. Полгода назад в Москве, на Казанском вокзале, мальчик уже видел Николая Сергеевича непривычно молодым, весёлым, бодрым. Теперь он ещё больше помолодел. Лицо обветрилось, почернело от степного солнца.

Розовый шрам, который пересекал лоб, правую щёку и подбородок Николая Сергеевича, стал более заметен. Именно от этого отцовское лицо показалось мальчику роднее и дороже.

Наконец дяде Сане удалось завладеть одним из чемоданов, и он легко, словно в шутку, забросил его через борт на заднее сиденье. С такой же лёгкостью он справился со вторым чемоданом и, когда вещи были погружены, быстро обошёл «газик» и уселся на своё водительское место — за рулём.

Рядом с дядей Саней сел Николай Сергеевич. Не успел Женька опомниться, как Маринка уже забралась на колени к отцу и, повернувшись к Женьке, показала брату язык.

Мальчик оставил этот поступок младшей сестры без внимания. Он поудобнее устроился на заднем сиденье рядом с мамой и, устроившись, сказал:

— Поехали!

Словно бы подчиняясь Женькиному приказу, «газик» зарычал, засигналил и, оставив за собой облачко пыли и бензинового дыма, рванул через площадь.