Алтайское солнце

ЭПИЛОГ

Прошло двадцать лет.

Вслед за коренастым молодым человеком в бараньем тулупе и пушистой меховой шапке я поднялся на второй этаж. Молодой человек отомкнул дверь небольшим ключиком и, пропуская меня вперёд, проговорил:

— Здесь вы отдохнёте, а отец скоро вернётся!

В тёплой прихожей стёкла моих очков немедленно запотели, я ничего не мог рассмотреть. Сняв пальто и протянув его гостеприимному хозяину, я достал из кармана платок и протёр наконец стёкла, в душе ругая их последними словами. Когда очки запотевают, я начинаю их ругать, совершенно забывая, что во всех прочих случаях жизни они приносят большую пользу. Однако, видимо, такова участь всех нам полезных и близких вещей (да и не только вещей!) — при малейшей оплошности мы забываем хорошие их качества и готовы осудить навсегда.

Но вот очки протёрты, помещены на своё привычное место на носу, и я имею возможность осмотреться. Вешалка, зеркало на стене, тумбочка, на нижней полке которой я замечаю сапожные щётки. В распахнутую дверь кухни вижу газовую плиту, водопроводную раковину, кухонный шкаф с посудой.

Молодой человек пригладил густые русые волосы. Щёки горят румянцем — ведь мы явились с мороза. Глаза доброжелательно улыбаются.

— Проходите, усаживайтесь!

Прохожу в комнату и усаживаюсь в кресло. На стене — ковёр, возле окна — письменный стол, заваленный книгами, листками бумаги, исписанными математическими формулами.

— К зачёту готовлюсь, — объясняет хозяин, устраиваясь на стуле перед письменным столом. — Скоро зимняя сессия. Поеду в Барнаул зачёты и экзамены сдавать. Заканчиваю Политехнический институт.

Трудно привыкнуть к мысли, что я так далеко от Москвы, среди бескрайних алтайских степей, которые ещё лишь двадцать лет назад были целинными, необитаемыми. Не было этого посёлка, не существовало ни совхоза «Молодёжный», ни сотен и сотен других целинных хозяйств Алтая, Казахстана, Оренбуржья.

Два часа назад я вышел из автобуса возле каменного здания совхозной конторы на заснеженной площади, окружённой с одной стороны высоким зданием клуба с четырьмя колоннами у входа, с другой стороны — современным стеклянным зданием магазина, с третьей стороны — таким же современным и стеклянным зданием столовой и, наконец, конторой, о которой уже упоминалось.

А до этого, глядя в широкое окно автобуса, который, урча и покачиваясь на рессорах, проплывал по территории совхоза «Молодёжный», я видел несколько первоклассных коровников, каменную баню, здание механической мастерской, а также панораму посёлка, состоящего из нескольких улиц, застроенных живописными, обветшавшими домиками и целым микрорайоном новых каменных пятиэтажных домов.

Когда автобус проезжал мимо озера, к удивлению своему, я увидел молодого энтузиаста хоккея: несмотря на жгучий мороз, он носился по расчищенному от снега ледяному пятачку с клюшкой и шайбой. Про себя я отметил: озера здесь двадцать лет назад наверняка не было, следовательно, его тоже создали руки первых целинников.

Итак, я на целине.

В конторе меня встретили очень любезно, а когда узнали, что сам я из Москвы и приехал познакомиться с кем-нибудь из первых целинников, создавших в Алтайской степи целинный совхоз «Молодёжный», молоденькая секретарша директора с красными ноготками и пушистой причёской, делавшей её похожей на болонку, воскликнула:

— Познакомьтесь с Николаем Сергеевичем Дроздовым! Он москвич и здесь с самого начала.

— Где же его найти? — поинтересовался я.

Девушка с готовностью ответила:

— Сейчас позову его сына. Он у нас инженер.

Девушка вышла из-за стола, приоткрыла одну из дверей, на которой была табличка «Главный инженер», и сказала в комнату:

— Евгений Николаевич! Здесь вами интересуется товарищ из Москвы. Проходите. — И девушка пропустила меня в кабинет.

Так я познакомился с молодым человеком, пригласившим меня к себе домой подождать, пока из второго отделения совхоза вернётся его отец, главный инженер Дроздов Николай Сергеевич.

Ты, дорогой читатель, уже, конечно, во всём разобрался. Но я ещё не знал тогда, что разговариваю с Женькой Дроздовым, героем этой книжки. Да и он сам, не подозревая о том, что станет героем повести, рассказывал о своей жене Миле, которая сейчас находится в Москве, в отпуске.

— Она у меня трактористка! Странно, верно? — спросил Евгений Николаевич. — Но зато по две нормы даёт! Передовик!.. — Евгений Николаевич задумался и добавил — У меня в Москве сестра и бабушка с дедушкой. Старенькие, а крепкие. Да и Маришка, сестра моя, здесь долго прожила. Но вот решила поехать в Москву учиться, да там и застряла. И мама моя сейчас там. Тоже в отпуске. А вы-то что собираетесь здесь делать?

Что я собираюсь делать в совхозе? Я ответил, что собираюсь познакомиться с первыми целинниками, расспросить о судьбе, работе, об истории совхоза.

— А зачем? — поинтересовался молодой человек.

— Может быть, мне удастся написать историческую повесть для детей. Мне кажется, это интересно!

— Разумеется, интересно! — воскликнул мой собеседник. — Я вам сейчас покажу один альбом, он вам пригодится!

С этими словами Евгений Николаевич открыл дверцу стола, выдвинул нижний ящик и достал оттуда старый альбом для рисования с пожелтевшей, загнутой на углах обложкой. Видно было, альбом часто листают.

— Здесь рисунки одного моего товарища, тоже первого целинника. Он сейчас далеко, на Кубе — специалист по комбайнам для уборки сахарного тростника.

На обложке я прочёл написанные печатными буквами слова: «Дима Стариков, третий класс».

— Двадцать лет у меня хранится, — объяснил Евгений Николаевич и добавил с нетерпением: — Смотрите же! Здесь вся история!

Я перелистывал альбом, разглядывал неумелые детские рисунки, а Евгений Николаевич давал объяснения.

Самый последний рисунок показался мне чрезвычайно интересным. Собственно говоря, ничего особо необычного на нём и не было. Во весь лист нарисовано красное солнце и во все стороны — красные лучи.

— Что это? — спросил я.

Евгений Николаевич вскочил на ноги — до этого он на корточках сидел возле моего кресла — и с удивлением воскликнул:

— Вы разве не видите? Это же солнце!

— Вижу, что солнце, — сказал я, с не меньшим удивлением глядя на Евгения Николаевича, впавшего почему-то в такое непонятное для меня волнение.

Тут Евгений Николаевич рассмеялся:

— Это, конечно, не очень хороший рисунок! Но для меня он означает нечто большее, чем видит посторонний глаз.

— Понимаю, — согласился я, а Евгений Николаевич добавил:

— Если вы действительно напишете такую повесть, то у меня есть для неё название. — И он торжественно произнес — «Алтайское солнце».

Ну что ж, пусть будет так, как хочет Евгений Николаевич — герой повести Женька Дроздов.